Репарации и компенсации
Пока не затерлось, хочу сделать небольшой комментарий к очередным «Пастуховским четвергам» с Алексеем Венедиктовым на «Живом гвозде». Неожиданно обнаружил, что мимо меня прошла целая буря в стакане нарративов: битва сторонников репараций со сторонниками компенсаций. Я сходу не совсем понял, где тут собака порылась и почему такой накал страстей. Теперь, остынувшим умом, разубеждаюсь я во всем, в том числе и в пользе принципиальных споров о бессмысленном. И компенсации, и репарации, – об одном и том же: о том, что проигрвшая сторона платит победителю. Кстати, не всегда агрессор проигрывает и отдает, а жертва – выигрывает и получает. Хотелось бы, но бывает по-разному. Тогда это называется «дань» – еще один полезный термин.
Разница в репарациях и компенсациях трудноуловимая, но есть. Она в том, как вовлечена в процесс определения выплат проигравшая сторона. Если у нее есть право голоса и это выглядит как договорный процесс, то это скорее компенсации. Если у нее нет права голоса и о сумме договариваются между собой только победители, то это скорее репарации. Второе возможно при полной и абсолютно бескомпромиссной победе – безусловной капитуляции.
То есть, если это как Россия в 1905-м, то скорее компенсации, а если как Германия в 1945-м, то скорее репарации. В целом ничего сложного, но непонятно, почему об этом надо так рьяно спорить сейчас. Вот будет безоговорочная капитуляция, тогда и тема будет актуальной. А пока сам этот спор и есть часть компенсации – психологической. Но это уже о другом, о чем в эфире речь не шла.
UPD:
Продолжая разговор о вчерашнем эфире с Алексеем Венедиктовым, я должен объясниться с российской провинцией. Хотя бы потому, что вроде как дал повод ей на меня обидеться. Вроде – потому что на самом деле повода не было: коннотации в данном случае были не отрицательные, а сугубо положительные. Венедиктов в конце эфира спросил меня о впечатлениях от встречи российской оппозиции в Берлине, где меня не было, но за которой я краем глаза наблюдал, в том числе и из-за серии предварявших ее скандалов.
Я сказал, что, в отличие от Алексея Алексеевича, придаю мало внимания тому, кто из лидеров оппозиции и что именно подписал. Отчасти потому, что для меня все лидеры оппозиции сегодня – генералы без армии. А генералы без армии быстро превращаются в сварливых резонеров. Многие из них очень похожи на Охотника из захаровского «Обыкновенного чуда», который коллекционировал награды и давно ни в кого не стрелял из боязни промахнуться.
Зато меня приятно удивило большое количество инициативных людей, представляющих локальные группки из нескольких человек, пытающихся «на коленке» что-то сделать. Конечно, в Берлине собрались те, кого выбросило в эмиграцию и кто поэтому представляет сегодня Россию «от Севильи до Гренады». Но и в самой России, судя по всему, несмотря на напалм, которым выжигают активизм, сохраняются в первую очередь именно такие локальные очажки сопротивления, никак между собою ни организационно, ни идеологически не связанные, а поэтому трудно пропалываемые. Именно такое у меня сложилось впечатление после просмотра бибисишного фильма «Русский разлом», ссылку на который мне прислал Михаил Козырев.
Вот тут я и «обидел» провинцию, сказав, что люди эти, которых в Европе часто называют «корни травы», больше похожи не на москвичей и питерцев, а на жителей Торжка. Дело, однако, в том, что в данном контексте я считаю это не минусом, а плюсом. Причина проста: я полагаю, что именно в провинции сегодня в гораздо большей степени сохранился тот социальный романтизм, без которого никакие перемены в России невозможны в принципе, и который позволяет не опускать руки в самые худые времена. Сейчас у нас хватает как людей, которые словно заведенные вещают о неотвратимой победе прекрасной России будущего, так и людей, которые руководствуются принципом «все пропало, шеф». В провинции сохранилось больше людей, которым чужды эти крайности. Именно поэтому русская провинция внушает мне определенную надежду. Сегодня она исторгает из себя «романтиков с большой дороги», но со временем мы увидим, что там живут и романтики альтернативного пути для России.
Что касается Торжка, жители которого прислали мне комментарии, то я вспомнил его по-соседски, так как мои собственные корни уходят глубоко в Ярославскую губернию. Спасибо странице советского учебника истории для 4-х классов, где описывалась героическая оборона Торжка – это первое название провинциального русского города, которое пришло на ум в рукопашной стрима. Единственное, о чем жалею – что не доехал, когда это было так рядом и так просто.