Про «великую русскую литературу»
Я — абонент замечательного ресурса «Academia». Плачу за подписку и получаю доступ к огромному массиву англоязычной научной литературы. Каждый день мне на мейл еще и приходят ссылки на материалы, которые, с точки зрения ресурса, меня могут заинтересовать. Вчера пришла статья о том, какое вредное и опасное словосочетание «great Russian literature» — как ловко российский империализм использует этот смрадный жупел. Мол, вы никогда не встретите упоминаний о great English literature или о great French literature, хотя они ничуть не менее великие. Лозунг про ВРЛ был запущен намеренно, пишет автор, чтобы weaponize российскую идеологическую экспансию. Если, мол, вы где-то увидите или услышите это словосочетание, знайте: се тянет свои щупальца путинская пропаганда. В общем, политически грамотный текст на злобу дня.
А по-моему, у России и без того столько империалистических щупальцев, что незачем придумывать лишние. К российской литературе гордое определение «великая» приросло по очень негордой причине. Исторически сложилось, что в стране, где прямое общественное высказывание всегда жестко цензурировалось, литературе поневоле пришлось брать на себя функции, вообще-то ей несвойственные: стать больше, чем прозой или поэзией. Философским трактатом, политической декларацией, демонстрацией мужества, духовным кредо, а то и способом суицида («его толстые пальцы, как черви, жирны»). Всё это накачивало тексты внутренним напряжением, концентрировало электрический заряд, создавало подводную часть айсберга. Тургенев напишет жалостное про собачку, а читатель думает: да-да, долой крепостное право!
Важным культурным явлением русскую литературу сделал не российский империализм, а противодействие ему. Не могу вспомнить ни одного подлинно значительного литературного произведения проимперской направленности, а вот общечеловеческой, наднациональной — сколько угодно. Русская классическая литература вся — про униженных и оскорбленных, про силу слабых и мерзость сильных. Не путайте с провластной литературой, от Нестора Кукольника до нынешней Z-словесности. Она-то неконвертируема, мировой ценности не имеет, ей цена — деревянный рубль.