Про бизнес в банке
Любопытно наблюдать, как люди спорят о внешнем виде слона, никогда его не встречав. Давайте я вам расскажу невеселую сказку про российские банки – в том числе те самые, из которых то ли украли, то ли не украли деньги, которые то ли потратили на оппозицию, то ли не потратили, то ли в обмен на услуги, то ли не в обмен.
Всё началось в далекие 90е годы – привет певчим птицам и их любимым предателям. В СССР было 4 банка (Стройбанк, Внешторгбанк, Жилсоцбанк и Гострудсберкассы), и все четыре были не банками в реальном смысле слова, а расчетными центрами старого образца, работавшими примерно как всё остальное – то есть лучше даже не вспоминать как. Наступление рынка требовало возможности гибких расчетов, появление капиталов (нет, не олигархических – скромных маленьких капиталов миллионов людей) требовало возможности их депонирования с доходом, сопоставимым с инфляцией, лавинообразный процесс передела собственности требовал непрозрачности, которую обеспечивало движение денег через цепочку институтов со сменой титулов и назначений на ходу – в общем всем, от начинающих олигархов до челночников на рынке ЦСКА, от старого партхозактива (теперь называвшегося – молодые реформаторы) до опытного диссидента, от доцента-физика до наемного киллера были нужны банки – много разных банков.
Первые банки вырастали из успешных торговых компаний (потому что только торговые компании были успешными на том этапе) и вокруг каналов воровства денег у государства. Первые – по причине постоянного дисбаланса капитала (то его слишком много и надо куда-то сложить, то – слишком мало и надо где-то взять), вторые – как механизм слить украденное, превратить в как бы независимый бизнес. Потом банки стали расти из сырьевых компаний и вообще из всевозможных других компаний по еще более простой причине – требовался заемный капитал, который «на стороне» был дорог, а наличие собственного «пылесоса вкладов» его существенно удешевляло. Так формировались «Финансово Промышленные Группы» – механизмы поставки относительно дешевого капитала в виде остатков на банковских счетах прямо в топку коммерческих предприятий. Очень быстро поставляемый капитал стал использоваться еще и (а потом – в первую очередь) на приобретение приватизируемых компаний и скупку бизнесов на вторичном рынке.
Регулирования в те годы толком не было, все ФПГ и прочие банковские образования соревновались за захват доли рынка, ЦБ пытался внедрять какие-то нормативы, но выглядело это как диалог слабого короля с сильными баронами: первый изображал регулирование, вторые изображали следование ему и заодно приплачивали регулятору наличными «чтобы не расстраивался», а на практике в бешеной гонке за долей рынка вместо следования нормативам показатели рисовали – кто просто от балды, кто – создавая первые прообразы будущих хитрых схем украшения баланса.
В те «золотые» времена государство еще не конкурировало в банковской сфере – Сбербанк оставался раритетным «бабушка-банком», контролировал свою сферу – пенсионеры + ЖКХ, и сильно другим не мешал. Среди коммерческих же банков достаточно быстро стали выделяться лидеры, середняки и аутсайдеры (что совершенно естественно). Лидерами становились те, кому (в основном в силу связей на самом верху) удавалось получить жирные государственные потоки ликвидности, сконсолидировать более прибыльные предприятия и постепенно переходить к позитивному балансу движения денег от них в банк, отпугнуть бандитов и ментов, желавших выгребать из касс банков как можно больше «за крышу», ограничить воровство своего менеджмента и хотя бы немного контролировать аппетиты своих хозяев по трансформации капиталов банка во французские шале, яхты, самолеты, виноградники, бриллианты и девушек легкого поведения. Аутсайдерами становились те, кто стоял подальше в очереди за государственным пирогом, скупал бессмысленные убыточные бизнесы, впадал в зависимость от «товарища майора милиции» или какого-нибудь «Вано Кутаисского» и/или просто тупо прожирал и протрачивал немыслимые деньги в экстазе от того, что жизнь удалась (разумеется никто не сверялся – хватает ли прибыли на затраты).
Аутсайдерам, очевидно, не хватало средств, и для улучшения дел с ликвидностью они поднимали ставки по депозитам: на фоне расцвета финансовых пирамид никакие их ставки не казались немыслимыми. Пока Лени Голубковы и прочие обиженные интеллектом несли деньги в МММ, люди осторожные и рассудительные несли их в банки, «где ставка повыше чем у других» – это же банк, значит надежно.
Очень скоро оказалось однако, что настоящих лидеров, которые могли и решать свои задачи по первоначальному накоплению капитала, и жить в свое удовольствие, и сохранять некое подобие ликвидности, очень мало. Глобальных аутсайдеров было больше, но основная масса банкиров была «где-то посередине». Иметь банк было крайне выгодно, но сохранять его – всё труднее. Перед кризисом 98 года (на самом деле до начала 97го) я работал в одном крупном банке (его владельцем был изящный мужчина, уроженец одной из республик СССР, который уже тогда проводил больше времени в своем замке во Франции; в последствии он займется политикой и даже станет неформальным руководителем страны, на месте той республики образовавшейся). Я был начальником аналитического управления. В конце 96 года у меня было занимательное рандеву с владельцем банка. Я помню я сказал ему что-то вроде: «если продолжать ту политику использования средств банка, которую банк ведет, то через год-полтора банк обанкротится». Он тогда ответил мне (голос его был негромким и мягким): «Зато мы скупим всё, что хотим». Через месяц я уже не работал в том банке.
Почти каждому банкиру (за исключением горстки «лидеров») к 1997 году свои банки уже мешали больше чем помогали – впереди было неминуемое банкротство и возможности защитить свои промышленные группы, особняки, яхты и девушек были не 100%-ными, в том числе потому что уже в каждом банке давно были всосаны деньги не только рядовых клиентов, но и крупных чиновников, и бандитов, и милицейских и – мало помалу они появлялись на сцене – работников госбезопасности. Чтобы не остаться в лесу с простреленной головой предварительно пообщавшись с паяльником, требовалось либо сбежать «пока не началось», либо – получить какой-то совершенно неоспоримый форс-мажор, оправдание того, что случилось. Немало банков в те времена рухнуло, а их владельцев либо сбежало, либо было убито – форс мажора они не дождались. Но более умные, терпеливые и хитрые всё-таки дотянули до 17 августа 1998 года, когда правительство будущего главного администратора путинского режима сжалилось над ними и предоставило им уникальную возможность стереть свои обязательства как будто грязной тряпкой со школьной доски, исполнив наиболее нелепый с точки зрения макроэкономики кульбит – дефолт обязательств, выраженных в собственной валюте.
Одефолченные банкиры немедленно объявили о банкротстве банков (мой бывший наниматель, разумеется, сделал это в ряду других). Часть из них решили тогда что это «знак свыше» и завязали с банковской деятельностью, уйдя с головой в реальный бизнес или вообще отправившись в замки, на яхты, к виноградникам и фотомоделям. Другие же на месте еще дымящихся развалин своих банков, в лужах крови клиентов, потерявших свои сбережения, открыли новые банки – с чистого листа, с другим названием. Они запитали новые банки капиталами своих промышленных групп и, казалось бы, решили жить по-новому, делая «честный банковский бизнес». Жизнь показала, что по крайней мере некоторые из них так и сделали.
Началась новая эра в банковском бизнесе в России. Вскоре после дефолта нефть на мировом рынке стала расти в цене, а вместе с ней стали быстро расти и интерес международных инвесторов к России, и интерес до того сравнительно пассивной касты администраторов-силовиков в РФ к контролю над рынком природных ресурсов (пока – только рынком природных ресурсов). С 1999 года ликвидность в российской финансовой системе росла стремительно, в том числе из-за того, что курс рубля пришел в соответствие с реалиями спроса и предложения (но конечно и потому что экспоненциально рос экспорт). Скупка предприятий же фактически остановилась (рынок был поделен), и финансовый рынок существенно очистился. Оставшимся банкирам казалось открывалась возможность процветать, занимаясь классическим банкингом. Но, как говорится в хороших романах, это только казалось.
Для начала стоит заметить, что банки, в большинстве своем выросшие не как банки, а как пылесосы, не были эффективными в рутинном смысле этого слова. Слишком много персонала; слишком большие зарплаты; слишком много воровалось везде где только возможно; очень слабые кредитные офицеры (еще бы – ведь до 1998 года единственный разумный кредит был кредитом своей же компании или бенефициару банка, и возврат его не предусматривался схемой); рудиментарное или отсутствующее управление ликвидностью (а зачем?); изобилие экспериментов – от непросчитанных вложений до попаданий в аферы и пирамиды. Пока ставки были высокими, маржи огромными, а прибыльность не была задачей, это работало. После 1998 года очень малое количество «русских банков» (то есть мы не говорим про иностранные типа ММБ, Райфайзена и пр) оказалось эффективно достаточно чтобы просто получать прибыль от своих операций.
И на фоне этого у банковского бизнеса случилось прямо как в сказке семь бед – внутренняя и шесть внешних.
Первой внешней бедой стало растущее регулирование. ЦБ РФ после кризиса постепенно вошел во вкус управления системой, исходя из глобально популярного тогда тезиса о том, что чем больше регулирования, тем меньше рисков в системе. Мои читатели, конечно, уже сами знают, что следование этой логике привело к большим и малым катастрофам (от Silicon Valley Bank и Credit Suisse до кризиса 2008 года) в тех самых странах, где его и придумали. Ничем хорошим этот тезис не обернулся и в России – в частности потому, что в России всё особое, и регулирование тоже.
Постепенно в РФ шел процесс централизации экономической власти в руках нерушимого блока силовиков и функционеров, которые оттесняли и уничтожали бандитов – и усмиряли бизнесменов. ЦБ РФ шел вторым эшелоном, специализируясь на банках. Регулирование зажимало банки всё больше; но регуляторы прозрачно намекали что банкиры могут жить вольготнее – надо лишь «договариваться» и делать вид что всё соответствует. Для делания вида развилась целая индустрия: специалисты придумывали как показать увеличенный капитал, как не показывать убытки, как просроченные и дефолтные кредиты выдавать за хорошие и приносящие прибыль и пр. «Договоренности» уносили большие деньги из банков, а украшение витрин, разрешавшееся «договорившимся», позволяло складировать проблемы «до лучших времен», то есть фактически не лечить появляющиеся дыры, а плавно их увеличивать. Апофеозом, царем схем по украшению витрин, была схема, которую реализовывал сам ЦБ РФ. Два банка выпускали каждый свои облигации. ЦБ РФ включал их в свой ломбардный список. Банк №1 покупал весь выпуск облигаций банка №2, банк №2 покупал весь выпуск облигаций банка №1. Оба банка несли облигации в ЦБ и получали деньги под их залог. Так из ничего рождались деньги.
Не подумайте только, что я против любого регулирования – совсем нет. Более того, на 75% регулирование ЦБ РФ банковской деятельности в России я бы даже назвал разумным – но это если бы оно исполнялось, и все конкурирующие банки были бы в равных условиях. Бедой было то, что «договороспособность» с регулятором стала конкурентным преимуществом, и тот, кто попытался бы всё выполнять, неминуем оказался бы за бортом. Те же, кто хотел победить, неминуемо вступали на дорогу без обратного хода. И основными провожатыми банков на этом пути были силовики и функционеры высокого уровня.
Силовики и функционеры были второй проблемой. Бандиты ушли или почти ушли, но их бизнесы – обнал, нелегальная торговля, наркотики, уход от налогов – остались. Только теперь они были в руках «доверенных лиц» и банки должны были их обслуживать; а заодно надо было обслуживать «кураторов» с достаточно большими аппетитами. На робкие жалобы банкиров, что, согласно регулированию, они не могут себе этого позволить, кураторы отвечали: «фигня вопрос, мы договоримся». Что ты будешь делать, когда отказать нельзя? Расслабишься и получишь удовольствие. Банкиры так и делали – кураторы «договаривались» на 3 рубля – рубль шел им, рубль – регулятору, рубль банкиры забирали себе; в итоге все были довольны, а банк – продвигался еще на три рубля к банкротству.
Шло время, и большие чиновники из победившего клана расширяли свои экономические интересы, всё больше занимаясь не только набиванием собственных карманов и реестров подконтрольных предприятий, но и развитием экономической мощи Родины с существенным гешефтом для себя в процессе. Великий экономический ум чиновников порождал мегапроекты, которые надо было как-то финансировать. Основная тяжесть этого финансирования ложилась на госбанки (эпический кошмар ВТБ в частности вызван и этими проектами), но частным банкам тоже доставалась своя доля – и еще больше приходилось прятать в кроличью нору, прикрываемую соломкой, по которой регуляторы из ЦБ проходили аки по суху – пока банкир был послушен, любезен и отдавал кому надо сколько надо. Это можно назвать третьей бедой.
Между тем среди новых феодалов стали структурироваться союзы – профессиональные, географические и просто – по дружбе. По классическим законам феодализма эти союзы стали вести борьбу за рынки, и всё чаще бронированные лошади феодальных армий сходились в схватке на полях банковских бизнесов. Суть схватки была простой – «претендент» атаковал кроличью нору в банке; если «куратор» обладал достаточной лоббистской мощью чтобы отстоять банк, кризис проходил. Если нет – банк неожиданно объявлялся «злостным нарушителем», лицензия отзывалась, кто-то попадал под стражу, а бизнес, который вел этот банк, оказывался в руках банка, подконтрольного «претенденту». Множество банков пострадало в результате такой борьбы – это было четвертой бедой.
Пятой бедой стало появление на рынке государственных банков. До поры до времени госбанки занимали свои тихие (хотя и большие) ниши, сильно уступали по качеству обслуживания частным банкам, и особенно не мешали. Изменения начались в 2007 году, когда в крупнейший госбанк пришел руководителем бывший юрисконсульт райсельхозуправления Иртышского района Павлодарской области. Амбиции нового руководителя были соразмерны лишь объемам бесплатной ликвидности этого госбанка: он хотел из банка для бабушек и ЖКХ сделать грандиозную банковскую экосистему. Надо сказать сразу – ему это удалось, и не важно, что сделано это было за счет уникального положения на рынке, госгарантий (которые то ли были, то ли нет, но все верили), неограниченной ликвидности и чудовищной неэффективности. Банк этот тратя в 10 раз больше конкурентов делал в 2 раза больше них, и параллельно демпинговал по всем фронтам. В результате на рынке сравнительно быстро появился огромный и сильно каннибализирующий бизнес частных банков конкурент; за ним естественно подтянулись другие государственные (как и этот банк делающие вид, что они – акционерные) банки. Кто-то из них стал планово-убыточной кормушкой для менеджмента (как например «Роснано» банковского бизнеса, герой народного IPO на три буквы), кто-то прочно занял нишу льготных кредитов и госфинансирования и на этом построил свой бизнес, кто-то вырос на ликвидности госмонополии – но все они вместе существенно сократили поле для зарабатывания частным банкам.
Шестой бедой явилось существенное изменение прибыльности фондовых рынков России после и вокруг 2008 – 2012 годов. По мере развития вышеописанных бед частные российские банки (кроме горстки имевших иммунитет, в основном за счет прямого канала коммуникации с лицом №1 в России, остальные очень сильно чувствовали эти беды на себе) в поиске доходов всё больше ориентировались на рынки ценных бумаг. В нулевые годы доходности портфеля облигаций были подчас двузначными, рынки акций росли лучше, чем NASDAQ в последние годы, а особенные акции – такие как Газпром – показывали вообще фантастические результаты (я помню еще в 2003 году акция Газпрома стоила меньше 1 доллара, а в 2007 – уже 13 долларов). Переливание ликвидности в рынки давало банкам такой нужный доход; всё больше их клиентов (и из числа «кураторов» тоже) доверяло им свои средства для инвестиций и платило комиссии (а если ты брал 20% от прибыли, при прибыли в 30% ты оставлял себе 6% от средств клиента!). Доходами от инвестиций банкиры были разбалованы, они балансировали убытки в других местах. И тут наступил сперва 2008 год, а потом великая стагнация российского рынка (на 23 февраля 2022 года Газпром стоил что-то 4 доллара за акцию!), и общее снижение ставок. Зазевавшиеся получили убытки там, где раньше была прибыль; более быстрые и умные просто потеряли источник дохода.
На фоне шести внешних бед внутренняя беда была в общем то естественной. Владельцы банков (и старых, и новых, кроме как я уже говорил горстки имевших иммунитет, в первую очередь некоего банка на букву «А») с одной стороны были зажаты обстоятельствами и физически не могли сделать свой бизнес реально успешным и надежным; с другой – многие из них были повязаны серьезными нарушениями, за которые полагалось в лучшем случае позор и изгнание, в худшем – тюрьма надолго; с третьей стороны – в их руках был инструмент, с помощью которого «кураторы» добывали деньги, и великодушно им разрешали «припасть к трубе» в неконтролируемом объеме. Должны ли мы винить банкиров в том, что некоторые из них решили поучаствовать в игре по навязанным правилам путем использования средств своего банка как минимум на развитие своих же не связанных с банком бизнесов; как максимум – на создание далеко запрятанной подушки на хлеб с маслом (фуа-гра с икрой, замок, яхту, самолет, фотомодель) на будущее? Я считаю – должны, но кто я такой – жалкий владелец управляющей компании, мой «замок» уместился бы на фундаменте домика охраны в поместье среднего российского банкира, а яхты у меня никогда не было.
У семи бед, разумеется, один ответ. В зависимости от обстоятельств, рано или поздно, на той или иной кочке или вообще посреди солнечного дня на ровной дороге, подобные банки лопались (или их лопали – в обоих смыслах этого слова). Как правило всё начиналось с возникающего у банкира осознания, что дни банка сочтены. В этот момент банкир должен был выбрать – либо он идет к «куратору», и они вместе решают, что делать, или он действует сам. Первый путь мог быть удачным (если «куратор» решал, что банкир еще пригодится, да и отношения хорошие): падающий банк мог быть, например продан кому-нибудь из госбанков или частных банков, чей банкир еще не пришел за помощью. Дыра спокойно ушла бы новому владельцу, деньги от продажи перекочевали бы в карман «куратора» за вычетом того, что он милостиво позволил бы оставить себе банкиру. Потом, сильно позже, «выяснилось бы», что в банке дыра, и новый владелец пошел бы за помощью в ЦБ, каковая была бы любезно предоставлена в размере сильно больше реальной дыры – разница отправилась бы тому же «куратору» в компании с владельцем банка-покупателя. Но мог первый путь оказаться и неудачным: если, например «куратор» решил бы что банкир его в чем-то обманул, или просто – что он далее бесполезен. На банкира повесили бы всех собак округи (и заодно еще несколько из соседних районов) – тогда тюрьмы было бы сложно избежать. Могла бы случиться и другая история – под занавес «куратор» мог бы решить сделать из банка большую помойку максимально увеличив дыру – всё равно банку пропадать; не понимая, будет ли кто-нибудь его потом защищать, банкир в этой ситуации чувствовал бы себя максимально неуверенно.
Второй путь был, казалось бы, опаснее. Банкир в этой ситуации должен был бы взять по максимуму из банка себе, убрать это подальше, уйти «за кордон», и уже оттуда объявить о том, что банк «ложится». Реакция «кураторов» в этой ситуации была бы очевидна – но с большими деньгами и за кордоном ее можно было бы с большой вероятностью пережить – особенно если заручиться поддержкой закордонных властей, которые после дела Ходорковского особенно «клевали» на идею преследования по политическим мотивам прикрытого экономическими обвинениями (надо сказать что российские власти действительно создали эту лазейку на пустом месте – абсурдность обвинений против владельцев и топ-менеджеров ЮКОСа была настолько вопиющей, что сформировала недетериорирующееся со временем убеждение в политической подоплеке любого экономического преследования на территории РФ). Много банкиров пошло по этому пути – в Лондоне есть несколько шикарных особняков, в которых прячутся от политического преследования Кремля бедные борцы за свободу России с банковским прошлым.
Понимая неоднозначность выбора, «кураторы» банков в России банкирам не доверяли, и в свою очередь старались угадать, когда наступит переломный момент, и банкир начнет готовить побег. В этот момент необходимо было бы его остановить – а то утечет с деньгами, и оставит «куратору» скандал и порицание руководства. Игра тут всегда была тонкой, потому что остановить слишком рано – значило потерять инструмент, который еще мог принести немало пользы, и напугать других твоих подопечных банкиров, что привело бы к резкому ускорению их побегов. Поэтому в итоге мы имеем часть – удачных побегов, часть – остановленных до побега и до банкротства банкиров, и разумеется – существенную часть «договорившихся по-хорошему».
Банковская сеть РФ существенно поредела в 21 веке. Из более 1000 банков к 2016 году в живых оставалось 779, к концу 2016 года – чуть более 600, к началу эпидемии ковида – чуть менее 400, сейчас их около 375. Треть активов банковской системы России сосредоточена в Сбербанке, еще 15% – в ВТБ. 10 крупнейших банков составляют почти 80% всей системы по активам. Среди 10 крупнейших частные банки составляют 13% по валюте баланса, их там всего три, крупнейший – Альфа Банк (10% валюты баланса 10 крупнейших банков).
Вы спросите меня – были ли в России банкиры, которые соблюдали все нормативы, не давали взяток, не воровали деньги из банков? У меня нет ни единого основания утверждать, что таких не было – и конечно в специализированных банках (банки потребительского кредитования, необанки и пр.) пропорция «честных» к остальным была очень высокой. Но как говорится было и обратное.
И не спрашивайте меня про Ж и организацию из трех букв – не мое это дело.