Привыкание к бесконечной войне
Сегодня по следам массированных взаимных обстрелов украинской и российской территории, интенсивность которых нарастает, увеличивая число гражданских жертв, имеет смысл поговорить о среднесрочном будущем и той опасности, которую несёт явный парадокс: чем интенсивнее и опаснее становится война, тем меньше внимания мы на неё обращаем.
Главные инструменты российской власти — это нормализация и рутинизация. Российское начальство искренне и часто небезосновательно считает, что время лечит любые раны. Первых жертв войны нужно скрывать, первые солдаты, вернувшиеся домой в чёрных мешках — это политический вызов. Но когда счёт идёт на десятки тысяч, это не вызов, это рутина. Чем дальше крутится счётчик «Медиазоны», тем более абстрактно воспринимаются цифры погибших. Так уж работает наше сознание, для неё между одним и десятью убитыми разница больше, чем между тысячей и сотней тысяч. Вспомните, как в начале войны многие, включая нас, рассказывали даже о единичных смертях, рассказывали истории людей, которые жили, любили, женились, растили детей, строили планы — а потом их историю оборвала бессмысленная война. Пока смерти измеряются сотнями — это сотни оборванных историй, каждая из которых может кого-то тронуть. Когда счёт идёт на десятки тысяч, воспринимается это уже как цифры. Нам физически сложно представить такое количество личных историй.
То же самое касается, например, обстрелов российской территории. Первые прилёты, которые начались примерно два года назад, были, скорее, пристрелочными, и эффект от них был, скорее, психологический, но всё-таки был, а теперь его нет. Теперь вместо психологического есть эффект фактический. Дня не проходит без погибших и раненых мирных жителей в приграничье, без горящих НПЗ и нефтебаз по всей стране, но всё это успело стать рутиной. Теперь это не новости, а часть сводок, которые мало кому интересны. Бомбоубежища и воздушная тревога на улицах Белгорода — просто привычный пейзаж. Горящие неделями нефтебазы — как ДТП, просто факт жизни. Теперь воспринимать ситуацию в её динамике гораздо сложнее, потому что рутина на то и рутина, в ней ничего не меняется. За неделю российские войска взяли два километра в Донецкой области, а украинские полтора в Курской — вот тебе и вся динамика.
Тем не менее, изменения в этой ситуации ещё как происходят. Мы видим, что интенсивность войны всё время нарастает, а минувшее лето рискует стать самым кровавым этапом войны для обеих сторон. Мы тут можем даже не учитывать, что ВСУ взяли часть Курской области и, по предположению некоторых z-военкоров, могут удерживаться там до конца войны. Нам, в первую очередь, нужно обратить внимание на то, с какой скоростью растут и множатся новые фронты, как выглядела война с того момента, как российское вторжение захлебнулось, и до недавнего времени. Активным всегда оставался какой-то один участок фронта. Стреляли везде, но интенсивные штурмы шли в каком-то одном месте. Во времена битвы за Бахмут значение имели только те бои.
Сегодня же Россия наступает широким фронтом, и, судя по тому, с какой поразительной скоростью растут цифры погибших, наступает любой ценой. Количество некрологов увеличивается с такой скоростью, что журналисты «Медиазоны» не просто не успевают за нынешним темпом потерь, но просто не справляются с долгами предыдущих периодов. То же относится и к взаимным обстрелам. Прошли времена, когда на обстрелы с российской стороны Украина реагировала лишь демонстративными ударами по шпилю президентского дворца или пустым башням «Москва-Сити» глубокой ночью. Сегодня с каждым днём интенсивность обстрелов российской территории только растёт.
С одной стороны, может показаться, что я тут ничего нового не говорю. Всё это очевидные вроде бы вещи об эскалации войны, которая явно перешла на новый уровень. С другой стороны, вещи эти совсем не настолько очевидны. Например, до нас то и дело доходят какие-то мутные слухи о грядущих переговорах. Мы замечаем попытки приписать действиям сторон дополнительные смыслы, мол, что-то делается ради улучшения переговорной позиции. Например, Украина входит в Курскую область, например, затем, чтобы получить территории на обмен, а Путин перемалывает свою армию на Донбассе, чтобы к будущим переговорам занять уже всю Донецкую область, ну и потом задним числом обозначить это главной целью СВО и объявить о победе.
Но на практике происходит нечто совсем иное. Стороны уходят всё дальше от любых переговорных позиций. Стороны друг друга самозабвенно мочат, с каждым днём всё активнее. Сугубо военная необходимость уже давно никого не заботит, задача — нанести противнику максимальный урон где и как угодно. Я тут ни в коем случае не уравниваю жертву и агрессора, Украина не била по российской территории, пока Россия не вторглась и не стала ровнять украинские города с землёй. Я лишь констатирую факт: чем больше разговоров о грядущем перемирии, тем меньше видно на земле реальных оснований такого перемирия, а уж тем более мира. Понятно, на чём основаны слова и размышления о грядущих переговорах, на всеобщей усталости. Война идёт больше 2.5 лет, сроки уже сопоставимы с мировыми войнами. Кажется, что ни конца, ни края этому нет, хочется ухватиться за любую надежду и соломинку. Этот что-то сказал, тот намекнул, тот-то выразился так-то, значит. За кулисами явно идут какие-то разговоры. Ну не может же быть, что нет.
Но в реальном мире нет вообще никакого намёка на то, что это происходит. Мы видим, как стороны заходят всё дальше и дальше, как Путин готов платить любые деньги, чтобы нарастить армию и расширить военное производство. Чего мы не видим — так это разработать стратегию выхода. Что дальше-то делать в случае окончания войны с теми, кто привык получать по 200 тысяч на фронте и сотню на пошиве бушлатов? Как эту войну обратно разбирать? Что делать с травмированными людьми, которыми придётся вернуться в магазинные сторожа? Что делать с предприятиями, которые будут вынуждены закрыться в отсутствие интенсивной войны?
Да, сегодня в России острейший дефицит кадров, но только потому, что миллионы людей изъяты из реального сектора экономики. Они либо убивают и умирают, либо материально-технически обеспечивают убийство и смерть. Ценой гигантских бюджетных вливаний экономику удалось перевести на бюджетные деньги, но что будет с поездом, когда рельсы вдруг закончатся? Да, война несёт массу рисков. Война имеет свойство неожиданно меняться. Да, сегодня ты на Киев идёшь, завтра возле Курской АЭС окоп роешь. Но с политической точки зрения остановка войны — это ещё больший риск, риск неопределённости.
К сожалению, хоть эта реальность никому и не приятна, мы находимся в достаточно безвыходной ситуации. Если следить не за сливами непонятного происхождения, а за ситуацией на земле, то нет никаких причин считать, что эта война закончится в этом или в следующем году без каких-то внешних шоков вроде политических перемен в России. Из этого следует ещё худший вывод, война — не линейное мероприятие. Ни один её день не похож на другой, каждый день она становится дороже во всех отношениях, в первую очередь, в человеческих жизнях. Да, российскому начальству пока удаётся закрывать свои проблемы с людьми, выплачивая тем деньги, но из этого совершенно не следует, что так получится делать всегда.
У всего есть предел, в том числе и у сумм, которые можно платить. Суммы эти за год выросли почти в 10 раз, ещё в 10 раз они не вырастут. Уже сейчас невозможно решить все проблемы за деньги, уже сейчас дыру в Курской области приходится затыкать срочниками, а что будет через год? Что будет, когда об фронт сточат нынешнюю партию платных добровольцев? Осознание, что война — это надолго, не принятие какой-то обречённости, но важное изменение в анализах и прогнозах. Когда-то о каких-то экстремальных шагах Путина, о той же мобилизации мы говорили только в контексте текущих событий, что происходит именно сейчас или будет происходить в ближайшие месяцы, теперь же подход нужно менять.
Понимая, что это надолго, мы должны задавать себе другие вопросы: кем и как будут воевать через год? Как долго российский бюджет сможет покрывать постоянно увеличивающиеся расходы? Что предпримут, когда покрывать больше не выйдет? Прямо сейчас масштаб жертв такой, что журналисты не справляются с одними только некрологами, но каков будет масштаб в сентябре двадцать пятого? Ведь, если мы понимаем, что война к этому времени не закончится, вопрос становится менее абстрактным. Если раньше мы с вами говорили о будущем без войны, то сейчас нас должно интересовать среднесрочное будущее с войной. Какие регионы России станут непригодны для жизни, куда сможет доставать украинская сторона, будут ли гибнуть люди, живущие за Уралом, например. Могли ли мы себе представить год назад, что более ста тысяч граждан России станут официальными беженцами в своей стране? А что может случиться через год, чего мы не можем представить сегодня?
Что самое опасное в таких рассуждениях? Что люди, которые войну эту ведут, которые принимают решения, не мыслят категориями будущего. Их плюс-минус устраивает, что сегодня воевать можно. Сегодня есть деньги, есть люди, которых можно убить. Что будет через год, будет через год. Через год половину тех, кто принимает решения, вообще пересажают. Это будут не их проблемы. Когда ты идёшь, не разбирая дороги и просто живёшь день за днём, ты можешь зайти очень далеко, причём в рутине войны можешь даже не осознать, насколько, и люди за деньги просто закончатся, а решение похватать кого можно безо всяких денег станет неизбежным.
Наша же с вами главная задача — не дать себе расслабиться, не позволить рутине захватить наше восприятие, потому что война несёт опасность каждый день. С каждым днём опасности становится только больше. Мы не можем позволить себе считать, что происходящее нас не касается и за нами война не придёт, не потому, что это безнравственно, а потому что придёт. Мы имеем дело с людьми, которые считают, что у них всё прекрасно и можно тратить любые ресурсы безо всякой меры. Но так они могут считать сегодня, а завтра могут решить, что война рассыпается в их руках и риски от поражения выше, чем от мобилизации. Для уставшего общества, которое всё глубже уходит в свою частную жизнь, это предельно опасно, ведь мы настолько привыкли к повседневному ужасу, что можем просто не заметить критических изменений и не принять экстренных мер по собственному спасению. Главное, что мы должны помнить: как бы ни была сильна наша усталость от войны, война никуда не денется, и чем тяжелее для России она идёт, тем больше шансов, что в том или ином виде доберётся до каждого. До завтра!