После войны. Травмированное общество
Мы не раз говорили о последствиях войны и всегда приходили к закономерному выводу: каким бы ни был исход, ни во что хорошее этот опыт для нашего общества не выльется. Мы уже видим, как война меняет россиян. Какие-то три года назад мы не могли и представить. Что над территорией нашей страны будут каждый день летать дроны со взрывчаткой, что очередной подрыв НПЗ в российском тылу не будет для нас чем-то вообще из ряда вон выходящим. Война становится частью жизни, мобилизация залезает в каждый дом, угрожая забрать мужчин в очередную боевую мясорубку, с фронта же возвращаются инвалиды и уголовники, и гробы. Наша психика всё больше адаптируется к растущей ненормальности, и параллельно с этим происходит ещё одна очень вредная вещь: последствия войны никак не обсуждаются. А то и вовсе замалчиваются. Поговорим о том, к чему это всё неизбежно нас приведёт, обсудим одно глобальное долгоиграющее последствие войны, о котором пока говорят не так часто, как стоило бы: массовую травму.
Для начала разберёмся, а что такое вообще массовая травма. Массовая травма – это длящееся травмирующее событие, происходящее не в жизни одного человека, а в истории целой страны или этноса, например, война или массовые репрессии, или геноцид, или теракт. То есть, любое событие, которое привело к многочисленным людским потерям в результате действий других людей, так называемой враждебной группы. Такое событие не проходит бесследно, его воздействие не прекращается с гибелью последней жертвы. Боль, скорбь, злость, чувство обиды и унижения как бы накапливаются в общественном сознании и передаются по наследству, так возникает травма поколений, она же трансгенерационная травма. В результате уже следующие поколения, не заставшие само событие, несут память о нём дальше. Такая накопленная память не приводит ни к чему хорошему. Эмоции, которые не были выражены, потери, которые не были оплаканы, вина и стыд, которые не были прожиты, остаются в психике людей и оставляют отпечаток на их поведении.
Люди, никогда не находившиеся в ситуации выживания, действуют так, как будто им необходимо защищаться. Психика применяет механизмы. Которые когда-то для кого-то были адекватны, но в текущей обыденной и мирной жизни не нужны совершенно. Очень простой пример – историческая травма блокады, характерная для коренных петербуржцев. Терапевты знают немало историй, когда выросшие в семьях потомков блокадников люди, которые никогда не знали голода и не жили в нужде, имеют крайне трепетное, почти сакральное отношение к обычному хлебу. Это некая нагруженная смыслом ценность, которую ни в коем случае нельзя выкинуть, даже если хлеб давно испортился.
Влияние той травмы настолько велико, что её необходимо передать, в ком-то разместить, и её продолжают воспроизводить уже в детях. При этом травма блокады совпала с общесоветской травмой дефицита, откуда и взялись запасательские привычки советских граждан. Привычки, распространённые среди наших родителей, передающих их нам даже в сравнительно сытое время. Причём происходит это не только по указке, в учебных заведениях, сами родители тоже не обрабатывают исторический контекст события и передают дальше картину, которая когда-то была в молчаливом согласии принята предками, о масштабном тяжёлом, но героическом подвиге. Но выживание жителей блокадного Ленинграда не было их выбором. Это было на самом деле жуткой трагедией тысяч человек, и все ужасные долгие месяцы было совершено немало поступков, о которых потом никто не вспоминал, никто не говорил. Пережитая блокада превратилась в предмет священного трепета, а боль и страдания пережиты не были, ведь народ-победитель не страдает, слабости героям не к лицу.
Разумеется, не только блокада Ленинграда, но и вся Великая Отечественная стала той самой массовой травмой, переродившейся в травму поколений. Мало того, со временем она превратилась в избранную травму. Это когда некое событие, особенно если оно связано с масштабными жертвами, трагедиями, превращается в значимую часть национальной идентичности. Такая травма не может быть забыта, а её виновник, та самая враждебная группа, не может быть прощён. И снова люди, не участвующие в войне далёкого прошлого, несут в себе желание отомстить и обиду на тех, кто в той войне не участвовал. Ненавидимые виновны лишь в том, что родились во враждебной группе.
Конечно, такая избранная травма – подарок любому диктатору, который хочет подсунуть народу внешнего врага, чтобы народ не особо приглядывался, а не враг ли сам диктатор. Такую травму нужно растить, холить и лелеять, особенно если планируешь внезапно развернуть бессмысленную войну. Феномен победобесия, так удивляющий нас в последние несколько лет, и есть та самая эксплуатация избранной травмы. Откуда взялись все эти люди, которые могут повторить? Что повторять и зачем? Повторить хочется победу, ту самую, к которой не имели отношения живущие сегодня. Живущие сегодня не знают ужасов, пережитых тогда. Об этой неизбежной части военного опыта им не рассказали. Миллионы смертей, изуродованные судьбы, осиротевшие дети, сошедшие с ума взрослые – всё это осталось как будто в глубине, слишком глубоко под слоем героизма и воинской слабы. Но образ врага никуда не делся, и технически вопрос только в том, на кого его натянуть сегодня.
Реакции россиян на объявление войны соседней стране не были одинаковыми, общество раскололось. Но многие люди легко поверили в коллективного врага, который хочет нам зла и которому нужно отомстить. Реактивация избранной травмы прошла успешно. Другая часть общества погрузилась в чувство вины. Случилась иррациональная реакция, не имеющая отношения к тому, что происходит сегодня. Чувство вины за действия, которые ты не совершал – такая же реакция на травму, только с другим знаком. А вот реакция отрицания, когда люди как бы не видят происходящего и старательно его игнорируют, скорее, проявление другой исторической травмы россиян, которая избранной не стала и не могла стать, речь идёт о сталинских репрессиях. Запугать и разобщить российское общество получилось на удивление легко, потому что почва для возвращения в привычную парадигму «не высовывайся, моя хата с краю, за кем не надо, не придут», почва для этого была уже подготовлена. Десятки тысяч российских семей знают о репрессированных родственниках и боятся, что история может повториться. Не иметь мнения, быть вне политики, не возражать. Стратегия, которая недолгое время была пережитком прошлого, снова стала требованием настоящего.
Конечно, массовые исторические травмы случались не только в российской истории. Разберём зарубежный пример после небольшой рекламы.
***
Продолжаем. Мы говорили о массовых травмах, которые могут объяснить поведение современных россиян. Но такой опыт – не какая-то национальная российская, ну или постсоветская особенность. Массовые исторические травмы случались не только в российской истории. Наиболее известный и изученный пример – события в Косово. Многолетний военный конфликт никак не может быть закончен, потому что травма, которая была заложена много веков назад, постоянно воспроизводит сама себя. У каждого поколения находится своя причина для ненависти, потому что изначальная трагедия не была пережита, а диалога и прощения не случилось. Только вдумайтесь, 28 июня 1398 года состоялась битва на Косовом поле, в ходе которой был взят в плен и казнён легендарный сербский князь Лазарь. Через 600 с лишним лет его останки эксгумировали и в течение года перед началом сербско-боснийской резни перевозили гроб из одной деревни в другую. В каждой происходило что-то вроде похорон павшего героя. Этот ритуал вызвал своеобразный сдвиг во времени, и национальные чувства сербов стали проявляться так, как если бы Лазарь был убит вчера.
Тревожность, вызванная текущими событиями, политической и экономической нестабильностью в сочетании с памятью о прошлом превратилась в гремучую смесь. Сербскому обществу нужно было найти врага и отомстить. Враг был найден неподалёку, исторический враг. Так сербы стали авторами насилия по отношению к боснийским мусульманам, а затем к албанцам. Градус насилия вернулся практически к средневековой жестокости, потому что насилие получило оправдание: месть врагу, виновнику всех бед.
Конфликт продолжается до сих пор, периодически эскалируясь. В нём уже не найти ни жертв, ни виновников, у каждой стороны есть счёт, который можно предъявить другой. Всё это происходит в том числе потому, что массовая травма не была оплакана и пережита, но была, к несчастью, успешно реактивирована. Извинения без оплакивания не имеют смысла, конфликт не может быть прекращён, пока каждая сторона не увидит в противнике обычных людей, а не врагов и злодеев.
Прямо сейчас путинское государство, по сути, совершает преступление против тех, кто режим этот переживёт, государство романтизирует войну, навязывает людям героические смыслы, навязывает людям чувство причастности к неким своим и пытается продать веру, что на фронте жизнь будет отдана не зря. Это и есть эксплуатация травмы вместо необходимого её исцеления. На месте старой травмы вырастет новая. В российских семьях сегодня происходят события, которые погружают взрослых в горе и депрессию.
Потерявшая мужа женщина продолжит кое-как выполнять базовые задачи, будет растить детей так, как сможет, отдаст им то, что у неё пока ещё есть, но у неё не будет никаких ресурсов, чтобы эмоционально присутствовать в жизни детей. Можно предположить, что менее травмированными окажутся женщины, которые активно сопротивлялись происходящему, пытались защитить своих мужей, потому что по наблюдениям практикующих терапевтов, влияние травмирующего события снижается, если переживать его активно, не принимая статус жертвы. Люди, которые сейчас живут в страхе репрессий, передадут его своим детям. А те, в свою очередь, усвоят стратегию тихого выживания и молчаливого согласия ради сохранения жизни и свободы. Отцы, даже те, кто вернутся с фронта без ПТСР, всё равно принесут домой эхо войны. Да, сейчас они, возможно, не ловят жуткие фронтовые флешбэки, но уже завтра их дети научатся одеваться по-армейски, пока горит спичка, не верить ни своим, ни чужим, научатся выживать, ждать пули в спину и ненавидеть.
В семьях, утративших отцов, вырастут сироты, точно знающие, кто угробил их папу. Неважно, будет ли это злобный украинец, ужасный русский или коварное НАТО, важно, что мир при таком раскладе никому не будет нужен. Нужны будут воздаяние, справедливость и очищение, такое, какое кажется правильным каждому пострадавшему. Травматизация происходит не только в российском обществе, в украинском она развивается ничуть не меньше. А учитывая, насколько больший процент населения там вовлечён в военные действия или пострадал от них, масштаб исторической травмы в Украине будет намного больше.
Можно сказать, что межнациональные конфликты развиваются так же, как развивается паранойя у человека. Травмирующее событие запускает реактивные процессы, срабатывают специфические защитные механизмы психики, первое, что в этом процессе утрачивается, это базовое доверие и чувство безопасности. Назначается ответственный за эту утрату, а затем развивается бред преследования. Мир переполняется врагами, единственный посыл существования которых – навредить носителю паранойи. В пределе человек уходит в психоз, разрывая связь с реальностью в пользу собственной фантазии, кошмарной, но понятной и объясняющей всё. Паранойя одного человека приводит к госпитализации, паранойя общества – к войне, а иногда к геноциду. Сейчас мы очень рискуем воспроизвести в будущем сценарий Косово, на десятилетия уйдя в постоянно тлеющий и периодически взрывающийся конфликт.
Тут надо заметить следующее: сравнительно долго Россия сохраняла все шансы оправиться. Например, поколение сегодняшних родителей в целом уже куда более здоровое, чем поколение бабушек и дедушек. Да и отношение к детям и детству сильно изменилось, мы стали иначе подходить к родительству. Позитивные тенденции наблюдались пару десятилетий. Например, с начала нулевых в России активно развивалась психотерапия, и то, с чем обращались пациенты, менялось из поколения в поколение. Можно сказать, что общество стало понемногу, но уверенно выздоравливать. Казалось, что скоро, в обозримом будущем, масштаб психологических проблем станет меньше, а их симптоматика мягче. Но Путин развязал войну, и взрослые массово травмируются вновь. Какая-то часть населения пребывает в ужасе, переживая шок от жутких новостей из зоны боевых действий. Реальность таких людей снова стала критически небезопасной. Кто-то теряет идентичность, потому что страна, с которой он себя соотносил, устроила войну и убивает людей. На долю других выпали трудности эмиграции и утраты привычной жизни. Эти люди не просто травмируются сейчас, они переживают ретравматизацию. Травма поколения предков актуализируется снова.
Травмированное общество очень выгодно государству. Его легко сплотить и настроить против вымышленного врага, потому что образ этого врага и боль потерь всё ещё жива. Мы видим, как это происходит, и пока не можем повлиять на это в массе. Но можем влиять каждый понемногу, по возможности сохраняя себя здоровыми. Не впадая в ненависть ни к кому, будь то свои или чужие. Не позволяя себе расчеловечиваться. Да, нам жутко от того, что наши вчерашние родственники и друзья внезапно оказались по ту сторону пропасти, но они остались людьми. Людьми, которые не выбирали себе травмы и способы реакции на них. Нам повезло, что наш набор поколенческих травм сложился в человеческую картину мира. Наши родители передали нам стратегии выживания, совместимые с базовой моралью и гуманностью, а другим людям повезло меньше, и молчащая травма зверски замученного на фронте прадеда, о которой внук даже не знает, сегодня гонит его в окопы.
Когда закончится война, очень многое будет зависеть от того, как именно она закончится. Сложно сказать, какая страна травмируется больше – победители или побеждённые, напавшие или жертвы. На примере той же Великой Отечественной мы видим, что страна, на которую напали и которая вышла победителем, в итоге справилась с травмой хуже, чем страна напавшая и проигравшая. Именно потому, что победители не страдают, не оплакивают, не жалеют и могут повторить. Потому что героический опыт можно возвести в абсолютную ценность, отрицая всё ужасное, что сотворили и пережили герои войны. Страна напавшая же и проигравшая, Германия, напротив, прошла долгий путь рефлексии, оплакивания, проживания стыда и вины, признания утраты и восстановления. Германия много сделала для того, чтобы не остаться в истории вечным врагом всего мира и не погрузиться в реваншизм и бред величия.
Из дня сегодняшнего немецкий сценарий может показаться нереализуемым в наших условиях, ведь прямо сейчас в России говорить о последствиях трагедии вообще запрещено и, конечно, нельзя к ним готовиться. Власти пытаются насильно и ударно втянуть общество в милитаризм. Проблемы вернувшихся бойцов пытаются залить деньгами, штампуя программы выдачи бонусов и премий за изломанную жизнь. Эффективной такая помощь не будет, зато это хорошая имитация заботы.
Но выход, на самом деле, есть, и путь к нему начинается, как бы это банально ни звучало, с нас самих. Важно рефлексировать, оберегать себя от соблазна лёгких решений. Не проваливаться в озлобленность, увидев на условном тбилисском заборе проклятия в адрес россиян, не начинать ненавидеть в ответ. Это не значит, что надо уйти в другую крайность, обязательно всех простить и покаяться или примерить на себя коллективную вину. Нет, это значит, что нужно признать людей людьми и про себя в этом признании тоже не забыть. Важно помнить: человек не несёт ответственность за то, что чувствует, он не может не чувствовать. Но он может нести ответственность за свои поступки и слова. Просто не умножать зло, это уже немало. Так называемый протест слабых, так называемая фига в кармане, тоже работает. На самом деле, такой протест с точки зрения вашего здоровья очень полезен. Травма бьёт по психике молотком, разрушает защиты, и вместо них вырастают новые, патологические. Так травма разрушает идентичность. Сопротивление же, пусть и чисто символическое, помогает, наоборот идентичность сохранить. А глобальные изменения придут, когда руководство страны не будет отрицать наличие проблемы, будет заинтересовано в благополучии граждан. Когда исторические травмы будут не взращиваться и эксплуатироваться, а прорабатываться на благо всего общества. Когда о них хотя бы станет можно говорить, когда происходящее можно будет признать трагедией и ошибкой, а героев – жертвами. И сами жертвы будут признаны и оплаканы.
Чтобы в российском обществе запустился оздоровительный процесс, необходим диалог всех его сторон и стремление к пониманию друг друга. Терапевты могут рассказать много историй, когда травма прослеживается от вернувшегося с фронта бойца до его страдающей сегодня правнучки, об ужасных событиях прошлого наши предки молчали, ветераны не говорили о том, скольких людей видели убитыми и скольких сами убили. Женщины переживали насилие в плену, рожали детей, которых не способны были принять, но растили. В этом состоит особенность исторической травмы. Зачастую семьи не знают своей истории, потому что у многих есть неудобная тайна. От таких тайн можно и нужно избавляться. Чтобы всё-таки пережить события прошлого, оставшихся в глубинах коллективной психики, нужен процесс рефлексии на уровне всего общества. И мы с вами можем стать теми, кто этот процесс запустит. Травма живёт в молчании, значит, нам с вами нужно говорить. До завтра!