Основание для весьма своеобразного оптимизма
То, что я скажу сейчас, достаточно очевидно, однако иногда и в повторении очевидного есть смысл.
Ошибка многочисленных аналитиков, предрекающих путинскому режиму многие «десятилетия тьмы», а эмигрантам — упокоение в чужой земле, в ложной аналогии: нынешнюю российскую эмиграцию стоит сравнивать не с русской эмиграцией двадцатых, а с немецкой — тридцатых. И долголетие нынешнего российского режима зависит вовсе не от чудотворной китайской медицины, а от скорости самоуничтожения всякого рейха.
Аналогии между Россией 2020-х и Германией 1930-х столь очевидны, что обсуждать их почти неприлично: особенно когда читаешь упреки Англии в затягивании войны и реакцию Томаса Манна на это. Книгу радиовыступлений Томаса Манна «Слушай, Германия!» читать сегодня и душеполезно, и утешительно — особенно если сравнивать ее с «Рассуждениями аполитичного».
Особенно показательны ответы Манна в ответ на упреки тех, кто «был со своим народом», и тех, кто сопереживал военным поражениям немцев. Впрочем, до этих поражений еще надо было дожить — в начале сороковых в них мало кто верил.
Нам трудно понять, что Россия заразилась фашизмом после чрезвычайно долгого инкубационного периода и болеет им в тяжелой форме. Возможно, в силу принципиальной неидеологичности российского населения, огромной дистанции между государственной идеологией и народным самосознанием этот фашизм имеет особый характер — полемизировать с ним трудно потому, что большая часть населения совершенно не верит в бредовые нарративы Дугина, Проханова, Малофеева etc.
Русский фашизм — не набор идеологем, а образ жизни, и домашнего насилия в нем даже больше, чем полицейского. Идеология саморазрушения, культ смерти в нем гораздо сильнее, чем немецкий культ «силы через радость».
Но это разница не принципиальная. В остальном статьи Манна о Германии конца тридцатых — начала сороковых можно переадресовать сегодня России, не меняя ни одной запятой.
Прогнозы надо строить, исходя из этого же. Но это основание для весьма своеобразного оптимизма. Да, мы увидим крах этой системы и переживем его (если, конечно, не угробим себя преждевременно эмоциональными качелями и внутренними склоками, характерными, впрочем, абсолютно для любой эмиграции). Но после этого краха нас ожидает ровно то, о чем Томас Манн сказал в сорок девятом:
«Сейчас бы я жил в Германии примерно как в 1930: дружелюбно воспринимаемый образованным меньшинством, которое, возможно, немного увеличилось благодаря политическому опыту, ненавидимый широкими закоснелыми массами, давно вернувшимися к наглому национализму, которые бы клеймили меня как предателя родины».
Никто не будет перед нами каяться. И как сегодня большинство отнюдь не разделяет государственных нарративов — так пять или десять лет спустя никто не будет каяться.
Но всё это, разумеется, не повод сегодня прятаться от очевидного.
***
И еще одно сообщение, навеянное комментариями. Да, конечно, Черчилли и Рузвельты сегодня в большом дефиците, единственный духовный лидер Европы такого класса — Зеленский (не отвлекайтесь, пожалуйста, на споры о нем, в нем каждый видит свое отражение). Но Россия и не может быть захвачена извне. Ее размеры — ее главная проблема. Как убедительно показал Александр Эткинд, она была одновременно объектом и субъектом внутренней колонизации.
Точно так же и российский фашизм погибнет в результате аутоиммунных процессов, идущих не просто бурно, но лавинообразно. Поневоле вспоминается анекдот тридцатых: гимн какого государства начинается словами «Никто не даст нам» и заканчивается «Своею собственной рукой»?