Очевидное объяснение, о котором не принято говорить
Конфликты в политической эмиграции на третьем году войны имеют очевидное объяснение, о котором не принято говорить. Оно состоит в том, что основные группы людей, которые сделали целью своей жизни существование такой России, которая не нападает на соседей и за которую не стыдно, проиграли.
Это поражение не окончательное, и с исторический точки зрения маятник однажды качнется в обратную сторону. Но человеческая жизнь короткая, и мыслить о собственной судьбе в категориях десятилетий – не слишком приятно, особенно если ты не философ, а политик. У политиков как у спортсменов есть обычно ограниченный запас времени, чтобы добиться своих целей.
Мы не смогли остановить войну, страна провалилась в яму, присела на подвал, и поскольку наблюдать за этим невыносимо, можно отвлечься на утверждение собственного морального превосходства в отношении тех, кто попался под руку. Война, террор и эмиграция никого не сделали лучше, и в отсутствии другой республиканской жизни риторика ненависти становится общим делом.
На всякий случай замечу, что я тут не обсуждаю вещи, которые лежат в плоскости криминальных расследований, вроде нападений на политэмигрантов с молотками. Речь о готовности срываться на оскорбления по любому поводу – иногда этот процесс настолько увлекательный, что, кажется, становится самоцелью.
Представители “Яблока” старшего поколения остались в России, и в случае Льва Шлосберга объявили этот выбор своей политической победой. Шлосберг с полным основанием может называть себя последним публичным политиком в России, и для него это очевидный повод для гордости – никого больше нет, остался один Лев Маркович. Возможность разделить со своим народом не только географию, но и общественную атмосферу, становится ядром такой политической платформы. Не удивлюсь, кстати, если этот выбор в исторический перспективе назовут самым сильным. К сожалению, вряд ли это обернется победой конкретных политиков, которые его сделали. Я также думаю, что в словах Шлосберга о “прекращении огня” как единственном сценарии, который ставит катастрофу на паузу, будет затем обнаружена большая доля исторической правды. А в конкретных обстоятельствах человеческого времени нужные слова для этого заявления найти никак не удается. Толстому, на которого Шлосберг ссылался изначально, тоже не удалось никому ничего доказать во время русско-японской войны. Нападение на Украину – это гораздо более трагическая и позорная вещь, чем Цусима. Позорная для всех, кроме тех, кто обороняется от агрессора.
Унизительные процедуры изгнания иноагентов с постов, на которые они были избраны, несмотря на ЦИК РФ, проводят финальную черту под эпохой, когда в России можно было заниматься легальной политикой и не быть “героем СВО”. Это очень конкретная человеческая трагедия для Бориса Вишневского. Тут хочется добавить “моего друга”, но я не знаю, может ли заочно арестованный эмигрант писать такое публично про тех, кто остался дома.
Илья Яшин – в этой ситуации альтер-эго Шлосберга, который уже сидел в тюрьме за убеждения, выдворен из страны и теперь подвергается критике за (не слишком успешные) попытки найти такие слова, которые понравились бы российским гражданам демократических взглядов, оставшимся в стране, эмигрантам и западным правительствам. Возможно, таких слов вообще сейчас нет.
ФБК потеряли свою классическую повестку, и судя по последним шагам Юлии Навальный сами осознают это. Навальный убит, модель антикоррупционных расследований, которые мобилизуют общество на борьбу за демократические перемены, не работает во время войны и всеобщего страха. Наследием Навального объявлено предложение искать врагов, которые привели страну к катастрофе, эти враги были локализованы в 90-х. Оптика человеческой политической борьбы вытеснена историческим нарративом о предопределенности последующих событий предательствами 1999, 1996 и 1993 годов. Выиграть в такой повестке невозможно, ведь предатели давно сделали свое необратимо черное дело. Зато есть объяснение для поражения. Повторюсь, мне кажется, последние заявления Навальной – шаг в сторону от этой интерпретации, возвращение мечты если не о прекрасной, то о “нормальной России” (цитата из последнего интервью “Дождю”).
Ходорковский, как человек, который из действующих политиков отсидел дольше всех в российской тюрьме, возможно, лучше других понимает глубину нынешнего поражения. Он говорит об Украине такие вещи, что западные эксперты падают в обморок. Запад не защитил своего союзника в полной мере, недооценивает угрозу, исходящую от Кремля, и в конечном счете налогоплательщики не готовы платить за создание европейской армии. Из этого тезиса явно следует, что на резкий переход к демократии в России, надеяться тоже не следовало бы. Но разрастающийся контекст эмигрантских конфликтов делает свое дело и в случае Ходорковского, противостояние войне всегда рискует уйти на второй план в случае необходимости делать ответ на очередное “расследование о расследовании”.
Два года назад я часто думал о том, смог бы я выступить против войны, если бы у меня не было моих друзей и единомышленников. Мысленный эксперимент: назовете ли вы зло злом, если вокруг все утверждают, что это отличное, первосортное добро? За это время появились тысячи примеров того, как люди от школьных учителей до офицеров российской армии смогли сделать такой выбор в полном одиночестве. Мне кажется, ради этих людей эмиграции стоило бы почаще вспоминать о войне, и поменьше о том, кто снова не прав с моральной точки зрения. Большая антивоенная акция 17 ноября в Берлине, которая, как и “полдень против Путина” весной, поддержана, кажется, всеми – вещь небесполезная.
Если крокодил в итоге сожрет вас, это не повод объявлять ему благодарность и молча следовать за своей судьбой.