Неустранимая жажда свободы
Жажда свободы, стремление к свободе неустранимы из души человеческой. Даже крайние эксцессы личной жизни – пьянство, наркотики, уход из семьи пусть и в уродливых формах знаменуют это великое стремление. Думать, что есть народы рабы и народы господа, народы, любящие “ярмо с брякушками да бич” – форма расизма. Таких народов нет. Отлов и порабощение африканцев работорговцами – величайшая трагедия, так и переживаемая потомками рабов до сего дня и соединенная до сего дня с желанием, справедливым и законным по сути, утвердить свой свободный статус.
В 1835 году А.Х.Бенкендорф писал в докладной записке императору Николая Павловичу: “«Год от году распространяется и усиливается между помещичьими крестьянами мысль о вольности. В 1834 г. было много примеров неповиновения крестьян своим помещикам, и почти все таковые случаи происходили не от притеснений и не от жестокого обращения, но единственно от мысли иметь право на свободу». [Россия под надзором: отчёты III отделения 1827-1869 гг., публ. М.В. Сидоровой, Е.И. Щербаковой, 2006. С. 116]
В современном политическом слэнге русско-украинского диалога очень часто можно встретить безапелляционный аргумент об ордынском характере русского народа. Сам по себе неверный, он неверно представляет и Орду. Орда, и это отлично знают и казахи, и монголы, это общество большой свободы. Об этом немало писал Георгий Вернадский и Лев Гумилев.
Все знают, что младенцы, только научившись говорить и чуть-чуть ходить, уже отстраняют руку матери и лепечат “я сам”. Все проблемы пубертатного возраста, ох какие тяжелые, связаны с самоутверждением подростка. Да и став взрослым каждый предпочтет сам избирать себе друзей, спутника жизни, веру, профессию, увлечения. Со свободой мы не желаем расставаться до смертного одра, и наше последнее слово, последнее “прости”, или, не дай Бог, последнее проклятие мы тоже произносим свободно, в какую бы несвободу старческой немощи или тюремного застенка ни было бы заключено наше тело.
Тот для кого ругательным стало слово “либерал”, скорее всего не подозревает, что антонимом к нему является другое латинское слово “servus” – раб. И либеральному строю мыслей противопоставлен строй мыслей сервильный, рабский. Уверен, что никто из врагов либерализма не желает быть рабом другому человеку. И враг либерализма сам хочет быть либералом, хотя от невежества и запутался в терминах.
И то, что свойственно человеческой личности, столь же присуще обществу. Люди стремятся сами определять жизнь своих политических сообществ, размер и направления использования уплачиваемых ими налогов, назначать и контролировать распорядителей этих средств народных – чиновников. Отсюда – демократия. Чиновники – слаб человек! – повсюду не прочь залезть в общественные фонды и что-то себе присвоить от денег, до власти. Чтобы такого не происходило, нужны свободные СМИ и дотошные журналисты. В случае конфликта сторон – нужен свободный суд. И повсюду свобода. Это знали отлично в Древнем мире, даже на Древнем Востоке, это отлично знаем и мы сейчас.
Но всегда находились группы ловкачей, которые, порой изящно и по своему талантливо, а порой грубо и жестоко, стремились украсть у народов свободу, как грабитель крадет бумажник – то ли тихой сапой, то ли насилием.
Чтобы обосновать право на отъятие свободы создавались идеологии – лживые учения, то о богоданности царской и дворянской власти, то о диктатуре пролетариата, то о фюрере, как о стоящем над законом абсолютным мерилом права (последнее – Карл Шмидт). Идеология бессильна если нет принуждения. Крестьян не спрашивали – хотят ли они быть крепостными – их понуждали быть ими, рабов не спрашивали, желают ли они безвозмездно отдавать свою волю и силу плантаторам Вирджинии – их наказаниями понуждали к повиновению. Идеологии коммунизма и нацизма, став государственными, не могли жить без концлагерей, ГУЛАГов, массового убийства и всепроникающей тайной полиции. И это только для того, чтобы не позволить людям одуматься и возжелать столь естественной для человека свободы.
Когда губернатор Москвы посетовал как-то императрице Екатерине II, что граждане довольно безразличны к новым образовательным учреждениям, он услышал откровенный ответ: «Вы жалуетесь на то, что русские выступают против самообразования? Я учредила эти школы не ради них, а ради Европы, перед которой мы должны поддерживать наш авторитет. Если настанет день, когда наши крестьяне захотят быть образованными, то тогда ни вы, ни я не останемся там, где мы сейчас находимся» [Морис Палеолог, из дневника которого заимствован этот диалог, не сообщает своего источника, но, принимая во внимание обычную аккуратность посла, ему можно доверять – Морис Палеолог. Дневник посла. М.:Захаров, 2003.- С.582].
И императрица Екатерина, и большевицкая знать, оглупляя и устрашая народ имели перед собой одну простую цель – распоряжаться трудом и самими жизнями подданных в своих интересах, порой элементарно меркантильных и примитивно гедонистических, порой ради воплощения бредовых мечтаний о мировом господстве.
Типологически режимы несвободные можно разделить на два подвида. В авторитарных правители отстраняют людей от права распоряжаться уплачиваемыми ими налогами, но позволяют им свободно устраивать свою частную жизнь вне политики, будучи заинтересованными, чтобы от более богатых и успешных граждан поступал к ним больший доход.
Но такие режимы нестабильны. Богатые и самостоятельные граждане могут захотеть сами управлять своим богатством и национальными доходами из этих богатств складывающихся. Тогда они составят заговор и свергнув тирана создадут аристократическую (олигархическую) систему правления.
Поэтому тираны предпочитают сделать всех граждан бедными и полностью от них зависимыми, отбирая не только законные налоги, но и все практически доходы, и держа граждан на минимальном пайке и материальном, и интеллектуальном. Это – тоталитарное государство, превратившее граждан не в источник доходов элиты, но в их рабов, как на плантациях Вирджинии или в русских помещичьих имениях.
Но извечная жажда свободы неуничтожима. Всем тиранам надо помнить это. У тираний есть Ахиллесова пята – экономическая неэффективность. Рабы и крепостные работают плохо. Сколько сил тратили на то, чтобы совместить рынок с политическим рабством, и всюду в конце концов, не получается. Свободные люди и свободные страны живут богаче, намного богаче. Все ухищрения Дэн Сяопина ни к чему не привели, если сравнить успехи Красного Китая с доходами граждан Японии, Южной Кореи, Тайваня, Сингапура. Диктатуры, даже после реформ, быстро достигают потолка возможностей и потому или должны отказаться от тирании, или от реформ. Красный Китай избрал второй путь при диктаторе Си. Россия – при диктаторе Пу. Так было и раньше.
В Польше, томившейся под большевицким гнетом Москвы и собственных, польских, на штыках Москвы поставленных тиранов, в 1980 году вспыхнула революция Солидарности, объединившая все слои народа – Церковь, рабочих, интеллигенцию. И она победила. Москва испугалась прямой интервенции. Брежнев был готов отпустить Польшу в плаванье к миру политической свободы и рыночной экономики. “Лимит на использование Советской Армии исчерпан” – жестко заявил на секретном совещании Политбюро всесильный Юрий Андропов.
Однако КГБ не был бы КГБ, если он не попытался бы использовать в свободной Польше свои любимые методы шантажа (военным вторжением), провокации и подкупа. В конце концов, нашелся поляк, который решил отстаивать не свободу своего народа, а благополучие польской коммунистической верхушки. Таким уничтожителем “Солидарности” стал маршал Польши, коренной дворянин и жертва сталинского ГУЛАГА Войцех Ярузельский.
О полной драматизма борьбе польского народа за свою свободу и о страхах Кремля, рожденных революцией “Солидарности”, и, конечно же, о временном успехе тирана, смазавшего свою власть русским маслом, и о конечном его позоре и о триумфе польской свободы, персонализировавшейся в простом сыне польского народа – Лехе Валенсе я рассказываю в 15-й беседе по современной истории России, которую и предлагаю вашему вниманию, дорогие друзья.
И сейчас не место для уныния, дорогие друзья. Свобода всегда побеждает тиранию, если люди не желают быть рабами никому, никогда. Поляки не пожелали, и, пусть не в 1981, но в 1989-90 свободы добились. И мы добьемся. Надо только желать ее и верить в её достижимость.