Настоящий, бесстрашный военкор

Ксения Ларинажурналист

Украинская журналистка Виктория Рощина, убитая в российском плену, пропала 3 августа 2023 года. До мая 24-го никто не знал, где она находится и жива ли. Обстоятельства смерти молодой здоровой женщины еще только предстоят узнать. Ей было 27 лет. И она была настоящим, бесстрашным военкором.

В российском плену она уже успела побывать в конце марта 22 года, когда работала на уже оккупированных территориях, и пыталась добраться до Мариуполя через блокпосты оккупантов. Там ее и задержали, в плену на подвале она провела неделю и чудом вырвалась на свободу, тогда еще в круговерти бардака и опасения огласки журналистов побаивались.
Вот колонка, где Виктория описала неделю в российском плену:

Виктория Рощина: «Неделя в плену у оккупантов. Как я вырвалась из рук ФСБ, „кадыровцев“ и дагестанцев»

«Утром 12 марта я находилась в Запорожье. У меня была цель добраться до Мариуполя, чтобы сделать оттуда материал. Я считала, что должна рассказать правду из заблокированного города. Это была моя инициатива.

Я узнала, что в Мариуполь идет гуманитарная колонна. Приехала на место сбора, но колонна уже отправилась. Позвонила в военно-гражданскую администрацию и спросила, смогу ли ее догнать. Мне сказали, что можно попробовать. Частного водителя я не нашла и отправилась уже с другой колонной, направлявшейся на Пологи. Возле Васильевки мы догнали мариупольскую, и я пересела.

Там же, в Васильевке, был первый блокпост оккупантов. Меня тщательно проверили российские военные. Они заставили расстегнуть куртку, открыли сумку, увидели фотоаппарат и спросили, не журналистка ли я. Я подтвердила. Они сказали, что мне нечего делать в Мариуполе, и я должна вернуться в Запорожье. Просмотрели телефон, фотоаппарат, ничего не обнаружили. Я попросила разрешить мне ехать дальше с колонной. Оккупанты разрешили. В Бердянске мы остановились на ночлег.

Утром отправились дальше, но нас снова остановили у выезда из города и сказали ждать команды. На развилке, откуда идут дороги на Мангуш, Энергодар и Васильевку, мы стояли часа два-три. Начали ходить слухи, что нас не пропустят. Мимо проезжали машины, и женщина из Мариуполя, которая тоже была в колонне, сказала, что нашла автомобили местных жителей, которые могут подвезти до Мариуполя. Но когда мы пошли к условленному месту, машины там уже не было. российские военные сказали ждать — мол, если будут еще какие-нибудь машины, они нас подсадят. Начали с нами разговаривать.

Я отошла в сторону. Думала уже возвращаться к колонне, но в это время ко мне подошел российский военный и попросил показать телефон. Сказал, что ему поступила команда сверху проверить меня. Спросил, журналистка ли я. Лгать не стала, потому что думала, что может быть еще хуже. Он попросил показать WhatsApp и увидел там контакт «СБУ Запорожья». Там было сообщение с просьбой опубликовать видео некоего российского военного, перешедшего на сторону Украины.

Он повел меня еще к нескольким военным. Потом они побеседовали с митрополитом Лукой, который вместе с другим духовенством сопровождал гуманитарный конвой. Когда вернулись, сказали, что я должна проехать с ними. Меня посадили в автозак и в сопровождении четырех «кадыровцев» отвезли в здание Бердянской райадминистрации.

Там меня встретили мужчины в темной гражданской одежде и черных балаклавах. Они мне показались очень молодыми — лет до 30. Начали допрашивать, обыскивали, осматривали документы и телефон. Говорили, что я не журналистка, а пропагандистка и шпионка. Пытались склонить к сотрудничеству — снимать материалы о гуманитарке и российских военных. Я отказалась. Продолжалось это около часа. Затем один из них сказал: «Все с тобой понятно». Как я потом поняла, это были представители фсб россии.

Мужчина в балаклаве привел еще одного – старшего. Когда я спросила кто он, сказал: «Я — мужчина. У тебя два варианта: или женская тюрьма, или база дагестанцев». Я спросила, что это значит, они не объяснили. Этот человек ушел, а двое молодых людей схватили меня, начали завязывать шарф на глаза и выводить. Я кричала, что я журналистка, что меня будут искать, это неправильно, что им это не сойдет с рук. Они привезли меня, как я потом выяснила, в здание управления СБУ.

Встретили нас чеченцы и дагестанцы. Поместили меня в маленькую комнату. Там были стол, стул, окно. Его впоследствии закрыли и запретили к нему подходить. Принесли одеяло, на котором я спала на полу. Там было светло и тепло. Выводили меня только в туалет. Практически все мои вещи забрали. Когда я спрашивала, когда меня отпустят, говорили: «Когда Киев возьмем». И добавили: «Лука в колонне главный, и он от тебя отказался».

Время от времени российские оккупанты приходили с допросами.

«У нас нет совести, законы для нас не писаны», — заявляли фсбшники. «Украины больше нет», — каждый день говорили они.

«Если тебя где-то здесь зарыть, никто никогда не узнает и никто никогда не найдет», — не раз заявляли они. Страха я не чувствовала, понимала, что это их типичные методы давления. Было только отчаяние из-за неизвестности и зря потраченного времени, невозможности выполнять свою работу.

«Нам пох…й, что ты журналист, что ты девушка», — кричали они, но я четко понимала: это не так. То, что я — журналистка, их сдерживало.

К ежедневному моральному давлению фсбшников подключались и «кадыровцы». Они меня контролировали и тоже убеждали пойти на сотрудничество: «Ребята серьезные и просто так не отпустят. Иди на их условия, ты ведь такая молодая. Иначе будешь сидеть здесь вечность». И добавляли: «Мы здесь — сила, а они — голова».

Они приносили еду, но я от нее отказывалась. В первые дни ела свои небольшие запасы, которые везла из Запорожья. Когда они закончились, пила сладкий чай. Чувствовала, как меня покидают силы. Было сложно даже подняться на ноги. Во время предпоследнего визита я почти не могла встать. Тем не менее постоянно требовала освободить меня. Когда сильно кричала, один из чеченцев ударил меня и сказал, что я здесь «не у себя дома и должна следить за тоном».

Но среди них было несколько человечных мужчин, которые приходили и спрашивали все ли со мной хорошо. Предлагали поесть и не убивать себя.

Я просила разрешить мне позвонить. Они не разрешали. Впоследствии чиновники сказали, что запишут со мной «нейтральное интервью» и после этого отпустят. Я подчеркнула, что ничего не буду придумывать, они согласились. Через некоторое время приехали с камерой, написали текст и потребовали, чтобы я его прочитала. Я не была согласна с формулировкой о «высокой доле вероятности спасенной жизни». Но видео записать согласилась. Там уже не было требований, которые они предъявляли раньше — о прямой поддержке россии и обвинениях в адрес Украины.

После записи видео меня увезли в другое место. По дороге кричали, что везут меня в тюрьму. Это была Бердянская колония. Отдали только документы. Телефон и фотоаппарат назвали «инструментами пропагандистской деятельности» и возвращать отказались. Ночевала я в комнате российского военного. Он якобы должен меня стеречь. Ночью выключили свет, и стало невероятно холодно, поскольку обогреватель тоже перестал работать. С включенным фонариком я считала часы до утра. Тот солдат рассказал, что люди, которые меня допрашивали, — фсбшники. И сам боялся «чтоб не убила его ночью». Спрашивал: «Ты нас считаешь оккупантами?» Потом поставил передо мной украинский герб и флаг и сказал: «Это чтоб тебе спокойнее было. Видишь — мы не сломали».

Утром мне снова надели на голову шарф, вывели за территорию колонии и указали направление движения. Дойдя до ближайшей остановки, я поехала до места базирования эвакуационной колонны. На следующий день вместе с ней отправилась на подконтрольную Украине территорию.

Хочу поблагодарить всех, кто беспокоился и прилагал усилия, чтобы разыскать меня».

Оригинал