Молдэкзит
Майя Санду по сути повторила ставку Дэвида Кэмерона и практически устроила Молдове брекзит (молдэкзит) до вступления.
Санду исходила из того, что европейский настрой избирателей сильнее поддержки её правительства, и поскольку она возглавляет проевропейский политический лагерь в стране, поддержка европейского выбора укрепит и её выборный мандат, подтянет её выше за собой. Ровно так же Кэмерон искал дополнительный двигатель в евроскептических настроениях, которые должны были укрепить его мандат, но не выйти за его пределы.
Проевропейские настроения в Молдове действительно оказались выше электорального результата Санду. Но не настолько как ей хотелось бы. И точно не настолько, чтобы убедительно подпереть результат, который она получила на выборах. Вышло, как у Кэмерона, скорее наоборот.
Проблема редкой прямой демократии (в отличие от постоянно практикуемой, как в Швейцарии, античных полисах и некоторых итальянских республиках) в том, что изредка созываемые на референдум граждане имеют тенденцию высказываться на участках не только по вопросу, на который их позвали ответить, а ещё и по поводу правительства, которое их позвало голосовать.
Но даже с учетом протестного голосования, мы стали свидетелями важного поворота на Востоке Европы. При переходе к демократии в Центральной и Восточной Европе в 90-е тамошние политические элиты исходили из того, что они могут бороться за власть и уступать её друг другу, но это соперничество происходит на твёрдом фундаменте европейского выбора большинства народа.
И действительно, так обстояло дело в Польше, Чехии, Венгрии, Словакии, Словении, Румынии, Болгарии, странах Балтии, даже Хорватии. Там смена партий у власти не означала смену генерального направления развития, поэтому проходила менее драматично, хотя и бурно, и не являлась судьбоносным или геополитическим выбором, ставящим страну на грань гражданского конфликта.
В России в то же самое время это было не так. Или все были уверены, что не так. Откуда проблема переизбрания Ельцина в 1996 году.
Очевидно, что это прямо сейчас не так в Турции, Сербии, Молдове, Грузии, Армении, Беларуси и до войны и аннексий 2014 года могло быть не так даже в Украине. Нигде здесь европейский выбор не является платформой, на которой идет политическая борьба. Он сам — предмет борьбы, даже там, где, как в Грузии, он уже записан в Конституцию. Просто в Молдове, где он казался само собой разумеющимся, это видно резче.
И то, что европейский выбор является предметом не консенсуса, а борьбы для такой большой части Восточной Европы, свидетельствует о том, что европейский политический магнетизм, сила притяжения европейского поля, ослабевает с временем и расстоянием. Это повод для большой европейской рефлексии. Ведь в 1990-е в в одних странах это делали не какие-то особенные, утончённые и толерантные люди, а такие же простые, как те, которые сейчас сомневаются в других.
И да, война России против Украины и её ход имеет отношение к этим сомнениям.