Мемориальная инфраструктура – это конвенция, которая создается людьми
Внутри каждой социальной дисциплины нередко скрываются некие тезисы и ходы мысли, которые кажутся очевидными, но на деле скорее уводят рациональное осмысление в иное русло.
В memory studies, а вернее в ряде русскоязычных дискуссий, таковой сцепкой является отождествление «сохранения памяти» с установкой памятников, а их разрушение – с уничтожением/осквернением памяти. Естественно, я говорю о новодельных памятниках, табличках, вечных огнях, а не об объектах культурного наследия.
Такой ход мысли распространен, он пропитывает политическую и общественную риторику, однако уже поэтому честный исследователь должен сделать жест остранения, как учил когда-то Шкловский.
Мемориальная инфраструктура – это конвенция, которая создается людьми, для людей, а значит, неизбежно может быть трансформируема – в виде развития или уничтожения. Что такое вечный огонь? Просто газовая горелка около бетонных плит, но чем-то значимым она становится лишь ввиду символического наполнения конкретными людьми.
С исследовательской точки зрения трансформация и значений, и значимости (это разные вещи) представляет немалый интерес , хоть в обыденных дискуссиях все сходится к навязыванию правильных норм обращения (у русскоязычных этот повседневный нормативный тоталитаризм сегодня очень развит, вне зависимости от отношения к Путину), когда некоторые практики расцениваются как осквернение.
Например, как относиться к селфи в музеях на местах лагерей смерти? Вопрос спорный, потому что ответ определяется разными нормами. Требованию сдержанности вполне может быть противопоставлена логика соцсетей, где каждый демократически конструирует свою идентичность через фотографии-отметки.
Или же подростки, жарящие сосиски на вечных огнях. Такие случаи есть и в Украине, и в РФ – и я не уверен, что их нужно трактовать как вандализм и покушение на память. В конечном счете если кому-то вечный огонь кажется сакральным, то это не повод от других требовать того же отношения. По крайней мере, можно пожурить, но административно или уголовно преследовать и ломать подросткам психику – нет, это превращение символа в идола.
Со сменой поколений восприятие исторических событий будет меняться. Тут можно всплакнуть, но таков ход истории. Какие-то тексты и интерпретации будут терять актуальность, но им взамен придут другие. В современных обществах без воображения истории никуда , так что какой-нибудь нарратив найдется. Например, для кого-то события Второй мировой очень важны , для меня – это просто история (хотя и прадед погиб, и бабушку чуть не сожгли, и в школьные годы я с ветеранами общался, интервью записывал – но для меня это просто история, некоторые сюжеты которой интересно познать).
Вообще сакрализация памяти (вернее, цензурные ограничения на определенные дискурсы и действия в отношении груд бетона, горелок и скелетов) явление примечательное и дело тут не только в политиках или первобытном мистическом страхе перед мертвыми.
Во-первых, в РФ, как мне сейчас кажется вообще не было с 2010 годов публичных дискуссий об истории – все выхолащивалось к теме, кого увековечить и кого осудить. Такой модус дискуссии приемлем для профильных организаций (кстати, в РВИО его никогда не было), для участников коммемораций, но это не обсуждение истории.
Во-вторых, многим историкам и экспертам также выгодно это. На сохранение памяти может получить бюджет , на борьбу с «неправильным сохранением» или «разрушение» – тоже, или хотя бы внимание оппозиционных СМИ. Можно позировать благопристойностью. Это рынок денег, символического капитала и личных амбиций. Он существует, он есть, в нем можно участвовать – но это рынок, а не изучение истории.
Мне же в последнее время представляется, что за всем этим утрачивается попросту ценность рационального знания и поиска, порыв дискуссии и радость от новых граней многообразия истории. Именно в этом состоянии я вижу основную угрозу вообще гуманитарной науке как сфере, где осуществляется поиск рационального знания. Нет ничего хорошего в сакрализированном отношении даже не к истории, а к неакадемическим формам обращения к ней. Особенно когда речь идет о давным-давно случившихся событиях (типа Второй мировой).