Литература не спасает от человеческих преступлений
Прочла длинный текст Элиф Батуман в Нью Йоркере о чтении русских классиков в тени войны в Украине.
Батуман хорошая журналистка в свое время влюбившаяся в русскую литературу (об этой любви она написала книжку «Thе Possessed»). И в этом смысле к этому тексту вообще не может быть, наверное, вопросов, так как ее претензии к русской литературе это также ее претензии к себе.
В принципе текст мог бы называться «Как я недоглядела?». Ведь она столько лет самозабвенно читала все эти романы, перекладывая их «аморальность» на время, в которое они были написаны, и наслаждаясь главным, то есть универсальным. То есть она сама – образованная, прогрессивная американская женщина позволяла себе видеть в Каренине и Вронском мужчин с такими то характерами и так то описанных, а не «империалистов», как она характеризует их в этом тексте (один из возможных прототипов Каренина – министр внутренних дел, а Вронский вообще должен был поехать в Ташкент).
Но, несмотря на многое оправдывающее личное звучание этого текста, я сначала даже хотела написать свой список замечаний к нему – начиная с того, что как некоторую общую позицию теперешних российских писателей автор приводит письмо в Литературной газете (!), до того что она на удивление недостаточно «вставляет» классическую русскую литературу в ряд европейских литератур того времени (за них всех отдувается Джейн Остин с «Менсфилд парком»), а про американскую просто не вспоминает. Или вот она приводит текст Оксаны Забужко времен Бучи, где Россия сравнивается с Раскольниковым, который убивает старушку из зависти «потому что как может это старая карга иметь деньги, когда у Раскольникова их нет». Понятно, что в момент Бучи из Украины можно что угодно написать, да и возможно в тексте Забужко у этого были какие то антитезы, а так все таки это выглядит прямо неумно.
Но потом все таки все мои сомнения свелись к одному вопросу, который, конечно можно не только к этой статье отнести. Если мы спрашиваем как русская литература не предотвратила преступления империализма, включая войну в Украине и можно ли ее считать ответственной за это, почему мы не спрашиваем как русская литература не предотвратила ГУЛАГ, сталинский террор и рукоплескания уничтожению врагов народа? И ответственна ли она за них? Пушкин не только воздвигнут в Мариуполе. Пушкин, как известно, был знаменем 37-го года. И даже усложняющий момент не работает – да, русская литература (как, впрочем, и многие другие литературы того времени) включает в себя имперскость. Но и право сильного и восхищение твердой рукой она местами очень даже включает.
И не должно ли бы это давно нас приучить к тому, что литература не спасает от человеческих преступлений и – даже самая великая – является плодом времени.
(Сказавши все это оговорюсь, что работа по «различению» имперскости в русской литературе и разъяснению ее, отстранению от нее, безусловно, должна вестись. И конечно это в первую очередь требование к нам, а не к американской исследовательнице. Просто мне кажется эта хорошо написанная статья (в первом комменте) предлагает всю “поверхностность образованного человека”, которая в этом вопросе может быть проявлена).