Когда Путин уйдёт и как это будет
На свете есть масса охотников делать прогнозы по конкретным срокам жизни путинского режима. Протянет он ещё неделю или будет существовать во веки вечные и с этим надо смириться? Сегодня мы поговорим о том, почему все такого рода рассуждения в высшей степени бессмысленны, почему такие режимы будто пребывают в квантовом состоянии: монолитно стабильны и хрустально хрупки одновременно? Почему никогда нельзя утверждать, что всё закончится уже завтра, и никогда нельзя сказать, что продлится ещё двадцать лет?
Начнём с базы, обсудим архитектуру российского режима, почему он устроен так, а не иначе. Очень сложно ответить на вопрос, зачем в таком режиме существуют имитационные институты, в чём, например, ценность выборов в том виде в каком они существуют сейчас? С тех пор, как была развязана война, уже никто не заморачивается над тем, чтобы сделать процедуру выборов похожей на реальную, создавать минимальную видимость конкуренции, имитировать хоть какую-то интригу. Теперь никто не ограничивает себя в рисовании финальных результатов. Выборы даже имитационными сложно назвать, там закрыты все переборки. Чужих не пускают, свои кампанию не ведут, критика, дискуссия, дебаты, настоящая агитация – всё это отсутствует. Бюджетников на выборы сгоняют административным дрыном с обязательными отчётами, остальным же предпочитают вообще лишний раз не напоминать о них. Наблюдатели, журналисты, камеры наблюдения – вон с выборов все. На всё это ещё и с пятого этажа роняют рояль – электронное голосование, чтобы не просто перестраховаться. Но чтобы цифра с искомым KPI сошлась до третьего знака после запятой.
В нынешней процедуре нет не только внутреннего содержания, но и внешней формы. На всём свете нет ни единого человека, который бы считал, что на выборах президента России в этом году кто-то реально выбирал президента. Зачем нужна настолько дорогостоящая процедура назначения н должность? Не проще ли вовсе её отменить? А зачем нужен двухпалатный парламент, который отыгрывает процедуру законотворчества, который помимо сотен депутатов и сенаторов оснащён гигантским бюрократическим аппаратом? Зачем всё это, если абсолютно всем очевидно, что единственным законодательным органом в России является Главное правовое управление Администрации президента? Режим, в котором нет никакой публичной политики, зачем-то продолжает тащить на себе огромную массу публичных институтов, которые последовательно обезжирены от всякой власти и смысла. Но на самом же деле за счёт всех этих ритуалов, за счёт этой имитации режим демонстрирует свою устойчивость, стабильность и способность контролировать ситуацию. Режим проводит выборы не для того, чтобы на них с кем-то конкурировать, а для того, чтобы показывать: он здоров и силён, раз может раз за разом достигать искомого результата.
Вот есть, например, Александр Беглов, живая иллюстрация слова «позорище». Такой человек не может быть избран не то чтобы губернатором Санкт-Петербурга, но даже сельским старостой. Однако решение о его назначении начальством было принято, а значит, все школьные учителя, начальники собесов и директора заводов, сотрудники избирательных комиссий всех уровней должны взять под козырёк и обеспечить результат. 450 бездельников в Госдуме нужны ведь не для государственной деятельности, они нужны для той же самой цели. Мол, система настолько ресурсна, что может себе позволить всех этих бездельников, чтобы все, как послушные морские котики, синхронно крутили мяч на носу и даже не думали ни о каком бунте. Нам не страшно, что у нас их 450, они будут у нас строем ходить.
***
Закрытый режим должен одновременно никого к себе не пускать, не позволять посторонним узнать, что в реальности у него происходит, и выполнять целую кучу формальных ритуалов с целью ежедневно демонстрировать всем свою дееспособность. Ведь власть является властью не только потому, что в бункере сидит и её оттуда не выковырять, но ещё потому, что может достигать поставленных целей. Открытые политические системы постоянно выглядят так, будто вот-вот развалятся. Что ни выборы у них, то последний вздох демократии. Каждый раз то правительство не соберут, то бюджет не примут, каждый день всё не слава богу, каждый день кризис. Неважно, про какое время идёт речь, даже если бы это был период фантастического роста и благополучия, открыв любое издание, мы подумаем, будто апокалипсис в демократической системе уже наступил.
В странах с политической конкуренцией и свободными СМИ есть очень много людей, жизненно заинтересованных в том, чтобы искать любые огрехи в действиях текущего начальства, и неизбежно их находит. Это постоянно обсуждается. Открытая политическая система- это такой ипохондрик, у него не бывает просто простуды, у него что ни кашель -= то рак лёгких. У него всякий раз возникают проблемы, и всякий раз этим проблемам нужна диагностика.
Закрытые системы – совсем другое дело. Закрытые системы не могут позволить себе никакой диагностики. Если начать разговаривать об их проблемах – тут же окажется, что изнутри они гнилые до фундамента, закрытые системы будут всем и, прежде всего, самим себе рассказывать, что у них всё совершенно замечательно. В тот момент, когда публика узнает, что с авторитарным режимом не всё ладно, это станет моментом его конца.
Самый вероятный вариант окончания режима типа нашего – верхушечный переворот, это когда элиты решают, что нынешний вождь им уже не несёт ничего, кроме рисков, складывают заговор, и через некоторое время гражданам объявляется, мол, любимый руководитель проходит плановое лечение, а пока вместо него обязанности будет исполнять премьер-министр. В чём проблема такого развития событий? В том, что понять, готовится ли такой заговор, нельзя по определению. Если о заговоре что-то станет публично известно до того, как он преуспеет, то он не преуспеет, а заговорщики начнут один за другим выпадать из окон, умирать от сердечных приступов и гореть в обломках самолётов. А значит, за день до того, как заговор преуспеет, абсолютно всё будет выглядеть как прежде. Те люди, которые уже всё для себя решили и готовятся завернуть начальнику ласты, будут сидеть рядом с ним на совещаниях с такими же точно постными лицами, как и 20 лет до этого. В любой момент времени может развернуться смертельная битва бульдогов под ковром, но мы о ней мы узнаем не раньше. Чем из-под ковра этого полетят их бошки.
Главный скилл авторитарного режима – делать так, чтобы никто не мог под этот ковёр заглянуть. С подобными режимами всегда работает этот парадокс, нет никаких проблем задним числом объяснить их кончину. Ну, например, можно привести десятки больших и малых системных и ситуативных причин конца советского режима. Все эти причины реальны, каждый из этих гвоздиков действительно оказался в крышке режимного гроба. Но в моменте ничто из этого совершенно не выглядело гвоздями для гроба, каждый из них был просто очередным кризисом в жизни очень устойчивого и внутренне логичного режима. Который за свою историю пережил и войны, и убийственный голод, и репрессии, и верхушечные перевороты с заговорами, и всегда оставался собой. То же и сейчас. С одной стороны, несложно перечислить миллион существующих проблем или предсказать те, что вылезут в ближайшем будущем. С другой, невозможно понять, когда и как каждая из них или все в совокупности себя реализуют.
Например, мы понимаем: в случае физической угрозы режим останется с ней один на один. Евгений Пригожин показал, насколько путинский режим хрупок. Так не получалось ни у кого и никогда. Оказалось, что с совершенно смехотворным войском, с одной дивизией неполного состава можно пройти по России маршем, и никто на пути у тебя не встанет – ни военные, ни силовики, ни пропаганда, ни граждане. Тут мы возвращаемся к началу нашего разговора: авторитарные режимы потому и совершают очень много внешнего шаманизма, имитируют институты, процедуры, ставят себе задачи, постоянно заставляют государственные аппараты, граждан демонстрировать лояльность. Всё это – ровно для избежания вот таких вот эксцессов, чтобы никому вдруг не пришло в голову проверить, насколько этот режим устойчив, как может вообще прийти в голову развязать мятеж против лидера, который смог обеспечить себе 87% безо всяких скандалов и протестов – вот для этого.
В принципе, даже решение развязать войну можно вписать в ряд таких демонстраций. Посмотрите, режим может развязать полномасштабную войну с сотнями тысяч трупов, угрохать на неё все ресурсы государства – и одновременно удерживать внутреннюю стабильность, подавить антивоенный протест в зародыше, распихать своих оппонентов по тюрьмам, могилам и заграницам – и ещё сохранить при этом себя. Отсюда такая страсть Нагорный Карабах нормализации, отсюда стремление делать вид, будто никто ни о чём не переживает. Провал наступления на Киев, сдача Херсона, прилёты дронов, обстрелы российской территории, оккупация части этой территории, поток трупов – а никакой войны в России будто и нет, в Москве с размахом проходят выставки и фестивали, и даже в регионах, где объявлена контртеррористическая операция, выборы не отменяют. Это всё производит двоякое впечатление. С одной стороны, Путин выглядит совершенно оторванным от реальности, когда едет тусить с Алиевым, а ВСУ в этот момент идут по международно признанной территории России. С другой стороны, в логике режима это демонстрация силы. Режим настолько устойчив, что ничьи внешние воздействия не изменят президентские планы на вечер и график поездок. Сила в том, чтобы игнорировать даже свою слабость.
Пока авторитарный режим существует, все его усилия направлены на то, чтобы свою устойчивость демонстрировать, чтобы всех в ней убеждать. В тот момент, когда все вдруг поймут, что под монолитом всё сгнило к чёрту, что на самом деле нет никакого контроля и система катится чисто по инерции, тогда режим и закончится. Как и любая иллюзия, авторитаризм не может работать наполовину. Если иллюзия разоблачена, то она разоблачена полностью. Точно так же и с самым вероятным сценарием развития событий, с внутриэлитным переворотом. Сложить такой заговор можно только с надеждой на успех, а надежда может быть только в том случае, если ощущение, будто Путин всевластен, всех покинуло. Ощущение это не может оставить людей лишь из одной маленькой группы, если такое произойдёт – это будет значить, что вся элита перестала считать Путина начальником, бунт против которого невозможен. Когда это произойдёт, предсказать невозможно, но, как только это произойдёт, всё будет выглядеть совершенно логичным развитием событий, которое и не могло быть иным. Получается, пока авторитарная власть может всех убеждать в своей монолитности – она монолитна. Невозможно заглянуть за фасад и увидеть те балки, которые уже сгнили и собрались рухнуть. А если мы эти балки увидим, значит, здание это уже рухнуло.
Россия – это персоналистская диктатура, у которой одна-единственная точка отказа, её лидер, у персоналистской диктатуры нет ни институтов, ни идеологии, которая позволила бы её воспроизводить, это делает систему базово слабой и ограниченной во времени. Всё работает, пока один человек может все рычаги удерживать в своих руках. Но любые прогнозы по срокам, выраженные в цифрах – это чистейшее жульничество и торговля светлым будущим в розницу. Можно добросовестно говорить о фактах, ослабляющих режим, но давать любые прогнозы по срокам, когда все они сойдутся в одну точку и выстрелят – просто безответственная болтовня. Только задним числом можно будет сказать: да, это случилось 18 сентября 2024 года (или 19 сентября 2040) потому, что ни раньше, ни позже случиться не могло. Диагноз режима, который отчаянно отказывается от любой диагностики и не подпускает к себе врачей, поставит только посмертное вскрытие. До завтра!