Главная проблема России будущего — привычка убивать
Если искать какой-то признак, который объединяет плюс-минус все действия российского режима за последние два года, то этим признаком, как ни странно, будет не какое-то нарочное злодейство, но потрясающий воображение уровень инфантилизма. Что вообще такое инфантилизм? Что отличает детское поведение? Ребёнок из-за отсутствия жизненного опыта не видит связи между поступками и их последствиями. Примерно во всех книгах о воспитании детей вы встретите примерно такой совет: если уж нужно ругать за что-то ребёнка, делайте это сразу по горячим следам. Для вас между утопленным в ванне айпадом и текущим моментом прошло два часа, для трёхлетки это событие прошлой жизни и вообще произошло не с ним. С точки зрения ребёнка нет связи между событиями, а родители разозлились непонятно почему. По сути же дела всё воспитание сводится к строительству таких мостов. Нужно разъяснить, что, если ты сделаешь А, то произойдёт Б. Не наденешь курточку – простудишься, сделаешь кому-то пакость – он расстроится, объешься сладкого – зубы заболят, и так далее.
Во время взросления эти мосты удлиняются. Взрослый человек уже способен осознать не только моментальные последствия, условно «если перепить вечером, то утром будет болеть голова», но и длительные типа «если я влезу в кредит на машину, то зарплаты на жизнь не хватит». Если человек, вырастая, не выстраивает таких мостов, не осознаёт связей между поступками и последствиями, то инфантильное поведение становится преступным. Главное свойство преступника – не жестокость и не алчность, а то, что для него, как и для трёхлетки, не существует отложенных последствий. В голове преступника ограбление магазина ведёт только к наживе, о поимке и наказании он особо не думает.
Наш правящий класс всегда склонен именно к такому поведению, всегда мыслил одним днём. Неважно, как сегодняшнее решение аукнется в будущем, ведь это проблема уже будущего. Но никогда такая модель поведения не была столь очевидна и губительна, как в последние два с половиной года. Вот как выглядело инфантильное поведение раньше? Как заморозка и изъятие пенсионных накоплений граждан, например. Да, мы грохнули накопительную пенсионную систему, которую только-только построили. Да, через 30 лет, когда на пенсию выйдут те, у кого мы всё забрали, правительству придётся проводить все реформы по новой. Но то ж будет через 30 лет, заниматься этим будем точно не мы, у нас 2013 год на дворе. Нам прямо сейчас нужно закрыть дыру в бюджете, вот наша проблема. А через 30 лет будет уже не наша.
Или захват Крыма. Не нужно быть экспертом, чтобы понимать: это большая мина, которая в будущем непременно рванёт. Ведь Крым не может вечно оставаться в серой зоне и жить только на перекрывающих бюджетных дотациях. Но пока-то может, и через 10 лет сможет, на наш век хватит, а что там будет дальше, как будущая власть будет решать эти проблемы – уже её головная боль. Мы получили рейтинг и консолидацию, ликвидировали последние следы протеста и политической нестабильности, у нас всё хорошо!
То же самое и Чечня. Режим Кадырова обеспечивает тишину и спокойствие, военных сводок из Грозного нет, что там на самом деле творится и как всё это потом разруливать – пусть разбираются те, кому придётся разруливать. Таких подарков будущим поколениям полно, они есть почти в каждой сфере госуправления, почти в каждой отрасли экономики. Но есть важное различие между тем, что было до позапрошлого года и тем, что началось после. Раньше речь шла о наследстве, о том, что решения текущих задач аукнутся через десятилетия. Теперь же это не десятилетия, а месяцы.
Раньше российское государство вело себя как подросток. В 16-17 лет у людей уже нет проблем с краткосрочными причинно-следственными связями, но с долгосрочными могут быть проблемы. Почти любой подросток – как супергерой, который может всё. С ним сложно говорить о здоровье, подросток не верит, что ему когда-то тоже будет 50, что все вечеринки, алкоголь и сигареты, все избыточные нагрузки в спортзале, чтобы нравиться девочкам, одежда не по погоде, чтобы впечатлять мальчиков – всё это обернётся в лучшем случае конскими счетами, а в худшем – жизнью в больничных коридорах. В таком возрасте, когда ничего нигде не болит, сложно понять, что сорвать спину, застудить почки и испортить зубы можно очень легко, быстро и бесплатно, а вот вернуть здоровье – долго, дорого, а часто и вовсе невозможно. Сейчас поговорим о роли государства в обозначении общественной нормы, но сначала небольшое объявление сегодня, посмотрите, пожалуйста.
***
Продолжим. Во время войны логика людей, принимающих решения, деградировала. Речь уже не о том, что проблемы маринуются для абстрактного будущего. Теперь же речь о последствиях немедленных. Только в 4 года можно всерьёз думать, что ненавистные рыбные котлеты, задвинутые под кровать, никогда не будут обнаружены родителями. Только Путин мог решить, что уголовник с частной армией никогда его не ослушается. Только чрезвычайно наивный человек может считать, что кровавое порно, в которое превратилась вся российская пропаганда и вообще всё публичное поле – это безвредное сотрясание воздуха. Слегка как бы очевидно: если 24 часа в сутки с перерывом разве что на сплетни о звёздах упиваться кровищей и рекламировать смерть, как новый утюг Тефаль, если убийство людей как способ решить любую проблему, от казнокрадства до невкусных школьных обедов, если часами напролёт перебирать и сравнивать способы порешить людей в поисках самого эффективного, то даже у совершенно здорового человека рано или поздно начнёт ехать крыша. Он может всю жизнь на каких-то стрёмных сайтах слушать радикальных исламских проповедников, на стрёмных форумах обсуждать строительство мирового халифата, желать смерти всем неверным где-то в глубинах интернета, но в реальной жизни оставаться милейшим человеком, хорошим отцом и добрым другом, который и мухи не обидит. Мало ли у кого какие тараканы, мало ли кто как душу отводит.
Но когда государство с высоты своего авторитета без остановки талдычит «убить, убить, убить» – украинцев, несогласных, иммигрантов, нерадивых чиновников, плохих строителей, неправильных певцов – убить всех, ведь «нет человека – нет проблемы», когда государство сознательно ломает гражданам психику и срезает тормоза, оно таким образом толкает самых тихих людей в лапы тех, кто из них сделает смертников-террористов. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы стало очевидно: государство своим поведением задаёт рамку нормы, описывает желаемое поведение гражданина. Почему американцы, а следом за ними весь мир всюду льют молоко и пихают сыр в любые блюда? Потому что в период Великой депрессии американскому государству нужно было что-то делать с тотальным перепроизводством молока, и тогда власти смогли всем внушить, что молочные продукты – это чистая амброзия и лекарство от всех болезней. Если вы последовательно продвигаете убийство как самое уважаемое занятие, лучший способ сделать карьеру, заработать денег и признание, выбраться из проблем, долгов и проявить себя – то, конечно ,достигнете оперативных целей, какое-то количество людей после очередного звонка от коллекторов всё-таки пойдут в военкомат ,но абсолютно очевидно: рекламируя убийство, вы рекламируете не убийство украинцев в составе российской армии на конкретной территории, вы рекламируете само занятие, образ действий. Любой, кто задумал злодейство, кто за идею или за деньги ищет исполнителей, приходит на подготовленную вами почву. К тем, кто не анонимы из интернета, а государство сказало: «Убийцы преуспевают». Никому же не надо объяснять, когда Стив Джобс вынес на сцену первый айфон, он не айфон людям продал, а идею, что телефон – это не просто звонилка, а весь мир в кармане. Неважно, какую фирму вы предпочитаете, вы покупаете ту идею, которую 17 лет назад продал миру Джобс: полноценный комп в кармане нужен не только управленцам, банкирам и брокерам, а вообще всем.
Любой, кто смотрел телевизор в девяностых и начале нулевых, понимает, о чём я говорю. Реклама «Индезит» продвигала не конкретную стиральную машину, а образ жизни без замачивания и кипячения. Засыпал, нажал, забыл – вот настоящий товар, а какой логотип на устройстве – вопрос последний. Когда «Яндекс.Лавке» удаётся привлечь клиента – он теперь не только их клиент, а ещё и «Самоката», «Озона», каждого, кто предлагает забить холодильник одним касанием экрана.
Когда государство воспитывает озверение, оно, конечно, получает новых рекрутов. Нюанс в том, что не только для себя, а для всех операторов насилия, включая радикальных исламистов. Государство даже на формальном, не декларативном уровне давненько не представляет убийство чем-то плохим. Казалось бы, что мешает на вопрос о смерти политического оппонента, например, бывшего чекиста или журналиста, ответить: «Вы вывеской-то не ошиблись? Тут российское государство, а не картель Синалоа. По идее, в ответ на такие вопросы нужно картинно обижаться и впадать в ярость, дескать, как вам такой вопрос вообще в голову пришёл. Но слышим мы всякий раз иное: что убивать было невыгодно, что смерть человека нанесла большой ущерб, больше ещё, чем его деятельность, что если бы хотели убить – то довели бы дело до конца.
Убийство с точки зрения российского государства – не табу, а прикладной вопрос, где выгода и желание должны сойтись. Чисто бухгалтерское отношение к человеческим жизням. Недели не проходит без большого преступления российских военных, да такого, что кровь стынет в жилах. Нельзя сказать, что преступления эти покрывают. Солдат ловят и судят, но ни один из кейсов государство не сделало показательным, не вытащило в федеральный эфир, не продемонстрировало, что так нельзя, а наоборот, что всех осудили.
Можно ошибочно подумать, что для государства, ведущего войну, вредно показательно судить военных за жуткие преступления, вытаскивая наружу самые лютые подробности. Но на самом деле подобный суд был бы очень даже полезным. Публичные кейсы с судом и наказанием говорят: «У нас цивилизованная армия. Да, в неё, безусловно, могут пролезть преступники и отщепенцы, но мы их всех выловим и накажем так, чтобы другим неповадно было. В армии у нас те, кто бьётся с вооружённым противником, а насильники и убийцы сидят в тюремном аквариуме, невзирая ни на какие заслуги». Вредно это? Нет, очень даже полезно, и для внешнего образа, и для армейской дисциплины. Мало того, подобное можно было сделать даже с самыми жуткими событиями. Ну вот, например, резня в Буче. Можно было бы сказать: «Да, на войне бывают жуткие преступления, но их совершает не российская армия под командованием Путина, а конкретные Иванов, Петров и Сидоров. Они не срез нашей армии, а её позор, Россия таких наказывает, а не покрывает, вон они, судят их». Причём это было бы ведь правдой, Путин не отдавал приказ творить резню. Те, кто её устроил, ему не сватья, не братья, не элита, какие-то солдаты и младшие офицеры, может, средние офицеры или старшие даже. Достаточно было бы за них просто не впрягаться, не называть убийц героями – и тогда дорога к переговорам той весной не закрылась бы.
Попытаемся вспомнить, когда в последний раз российское государство давало понять, что не поощряет кровищу. Когда какой-то громкий кейс нарочно вытаскивали на федеральный уровень и показывали, что такое недопустимо, что никакой статус, связи и деньги отмыться от преступления не помогут. Видимо, в последний раз это была Кущёвка 14 лет назад. Ну и какой у подобной политики должен получиться результат? Нормализация насилия, пропаганда убийств, девальвация цены человеческой жизни, глорификация уголовников в итоге приведут к росту числа убийств или снижению? Секты, банды, ячейки, разного рода фундаменталисты будут становиться более или менее радикальными? Люди на грани отчаяния скорее пойдут искать помощи, совета и терапии или мстить окружающим беспорядочной стрельбой? Это вопросы даже не для факультета госуправления, они уровня 3 класса. Настолько простая связь становится очевидна уже в 10 лет. Если учитель будет хвалить и награждать за драки, если пятёрки станут получать самые отпетые хулиганы, то через месяц даже среди первоклашек начнутся «голодные игры».
С самого начала полномасштабного вторжения и мы, и абсолютно все внятные эксперты и журналисты в один голос говорили: «Начав войну, вы получите резкий скачок насилия всех форм и видов внутри страны». Говорили так не потому, что все вместе будущее увидели, а потому, что у некоторых поступков есть однозначные понятные последствия. Это было очевидно ещё тогда, когда мы не знали, как далеко будет готов зайти Путин, что выпустит зеков и объявит их героями, будет вести войну мясными штурмами, где цена жизни солдата жизни ниже, чем в компьютерной стратегии с читами.
Никто в самом начале не мог подумать, что война эта станет такой. Не американским Вьетнамом, не советским Афганистаном, а именно Первой мировой, где вторая волна наступает на хутор по трупам первой. Мы тогда ещё не знали, что война станет настолько коммерческой, где так цинично и прямо будут менять жизни на бабло, что призывать новобранцев будут под лозунгом не «В бой, за родину», а «Езжай на заработки». Даже когда война уже шла вовсю, мы не представляли, что государство будет настолько пугающе прямолинейным. Не выдумает никакой причины, почему люди должны забирать чужие жизни и отдавать свои, причина только одна, и говорят о ней, как есть: ты воюешь за смс от Сбербанка о поступлении средств, где больше нулей, чем ты сможешь посчитать, не то, что заработать.
Даже без этого всего, даже если Путин повёл себя ну как-то более адекватно, уж прямо в лицо матерям погибших не ржал бы и не говорил, что лучше помереть от пули, чем от водки, даже в таком случае глобальные последствия войны были очевидны ещё до её начала и проявили себя сразу же. В 22 году ещё публиковали полную статистику, и по ней видно: число убийств и преступлений с оружием начало резко расти. Не на единичный проценты, а на десятки процентов, но в отдельных региона, включая Москву и Питер, число таких преступлений выросло в два и более раз. Но статистикой никого не впечатлишь, цифры – это не новость. А пока рост преступности не дошёл до запредельных величин, оценить его по ощущениям, по опыту, по новостям невозможно.
Про 90 и более процентов убийств не напишет даже районный паблик, потому что эти 90% как под копирку, только фамилии меняются. Подозреваемый, вспоминая третью бутылку с потерпевшим, вспомнил о долге трёхлетней давности, под рукой оказался кухонный нож. Тело потерпевшего и спящий подозреваемый с орудием преступления в руках обнаружены нарядом на полу кухни. Невозможно ощутить рост таких преступлений, если ваша новостная лента не состоит из сплошных полицейских сводок. Такие последствия видны только в статистике, только цифры нам могут сказать: да, люди, побывавшие на войне, на оккупированных территориях, а также все, кого пропаганда накручивает до истерики, чаще пьют и хватаются за ножи, чаще вдруг решают, что, если их предали, цинично обманули или просто обидели, например, жена состроила глазки официанту, то надо идти не в ЗАГС за разводом, а в магазин за топором. Когда люди точно знают, что дальше фронта не сошлют, что тюрьмы больше нет – последствия следуют катастрофические. Резко растёт количество конфликтов и бытовых стычек, которые недавно ещё закончились бы руганью, взаимными пакостями, баном в соцсетях, ну в худшем случае мордобоем – а сейчас заканчиваются убийством.
Велика ли разница – пойти в военкомат или оказаться там спустя одну ночь в кутузке с бумажкой от следователя? Так уж устроено восприятие, что даже заведомо очевидные последствия вылезают наружу только вопиющим звиздецом. Попытка еврейского погрома в международном аэропорту, горящий «Крокус» с полутора сотнями погибших, главный оперативник областного ФСИН как заложник террористов в СИЗО, городской бой с исламистами, где полиция понесла больше потерь, чем террористы – это не цифры и не отчёты, которые можно скрывать от общественности. Это беда, которая заставляет задавать вопросы: что это и откуда взялось? Правда в том, что ни одна из этих катастроф с неба не свалилась, это страшные признаки той трансформации общества, которая была предсказуемым последствием войны и идёт вовсю. Признаки эти пугают, но бояться надо не их. Бояться надо всех маркеров социального нездоровья, а они растут согласно тем крохам статистики, что у нас остались. Бояться надо возвращения наших граждан к крепкому алкоголю, продажи которого растут, бояться надо того, что процесс выпивки для россиян снова превращается из формы социализации (выпить пива с друзьями) в способ выживания (залить глаза и забыться). Пострадать в громком трагическом событии типа теракта статистически сложно, куда более реалистичный вариант – пострадать, когда ваш дальний друг детства неделю как прибыл на побывку из-под Марьинки и на втором стакане всем тыловым крысам готов показать окопную правду. Что над соседом-уголовником, который раньше по мелочи портил вам жизнь (то дверь ключом поцарапает, то шины порежет, то на детей во дворе наорёт), над таким человеком больше не висит угроза тюрьмы, и он об этом знает. Что, значит, шанс получить ломом уже не по лобовому стеклу, а по темечку для вас вырос в разы.
Мы в прошлый раз говорили и сейчас повторим: фанатизм, насилие ради насилия – это жутко сложное социальное явление, в нём должны разбираться профильные специалисты. Что толкает человека на убийство ничем не схожих людей? Когда выделить что-то общее между жертвами невозможно, сказать, все они были, например, богатые или бедные, или чиновники, или все они силовики. Когда нет прозрачного мотива – убивают всех, независимо от конфессиональных, расовых, религиозных признаков, сексуальной ориентации или образа жизни. И такие убийства по принципу «кто не спрятался, тот жмур» объяснения не имеют. В чём нет сомнений и в чём вина путинского режима более, чем очевидна – их инфантилизм, решения, принимаемые без учёта последствий, создают идеальную питательную среду для любых преступлений.
Вина российского государства в каждом новом теракте имеет ту же природу, что и заслуга государства американского в создании Гугл. Прямой связи нет: правительство США не знало, что парни в гараже делают технологическую революцию, которая через 30 лет будет приносить больше, чем любая промышленность, нефтянка, фарма и банкинг. Американское государство просто создало среду: независимый суд, защита прав, выполнимое законодательство, политическая конкуренция и все прочие пироги здоровой системы. В такой среде гиганты зарождаются сами, а где, когда и в какой отрасли они появляются, никто не знает. Но все знают, как и тем удобрять поляну, чтобы те росли.
Российское государство не организует теракты, никого не подготавливает по пьяной лавочке пойти разбить кому-нибудь голову. Оно просто удобрило полянку так, чтобы росли не гуглы, а насилие. Предсказать форму, природу, мотивацию насилия, реалистично примерно настолько же, насколько реалистично найти тот самый гараж в Калифорнии, где ведутся разработки, которые через 10 лет обернутся компанией стоимостью в триллионы. Насилие будет расти, а будут ли это банды рэкетиров из числа бывших военных или религиозные фанатики – не знает никто. Вот самая главная беда для будущего, с которой непонятно, что делать.
Все обсуждают санкции, изоляцию, санкции, кого в тюрьму посадить, платить репарации или нет – но это всё не так важно. Как только Россия перестанет заниматься фигнёй, все западные компании, международные отношения вернутся одним днём. Все придут дружить и зарабатывать. Перепишите инструкции для чиновников – и вы всех этих милых людей не узнаете. Самые рьяные зетники, прифронтовые губернаторы, бесноватые депутаты одним письмом в налоговую сменят название своего фонда с «Помощи героям СВО» на «Солидарности с Украиной» и наперегонки побегут собирать деньги на отстраивание электростанций в Киеве. Чиновники везде, а особенно в России с её непредсказуемыми политическими загогулинами, это не столько люди с отдельным мнением, сколько набор функций. Нам не нужно будет устраивать какой-то масштабный погром или перестройку государственной машины. Нам будет достаточно сказать людям: «Созидайте!» И они будут созидать, с большим энтузиазмом, ещё большим, кстати, чем разрушали.
Самая изумительная дискуссия – о репарациях. Политически активные граждане страны, которая третий год профукивает нефтяные доходы, слила все свои резервы, довела Газпром до убытков, распугала из страны инвестиции – они всерьёз обсуждают расходы на восстановление самой близкой страны, самого лучшего рынка сбыта, буквально инвестиции в собственное будущее, обсуждают это как проблему. А реальную проблему, которая не решается деньгами, простыми реформами, заменой плохих правил на хорошие, все будто бы не замечают. Как вывести из моды убийство, как объяснить гражданам, что такое поведение снова ненормально, порицаемо и всерьёз наказуемо? Что если судья сказал, что за двойное убийство ты будешь сидеть 25 лет – то именно столько ты и отсидишь, а не перекантуешься пару лет, пока государству снова не ударит в голову повоевать и отправить зеков на фронт.
Почему все переживают о судьбе России так, будто речь идёт о поверженной Германии, что в принципе невозможно? Какие репарации? Почему никто не переживает, что Россия разделит судьбу латиноамериканских стран? Все похожи один в один. В двадцатый век там так хорошо повоевали все со всеми, и почти в каждой стране ещё гражданская война случилась, так к этому делу они привыкли, что не могут бросить, хоть ты тресни. Ничто не помогает: ни программы реабилитации, ни армейские рейды. Богаче латиноамериканская страна или беднее, либеральное там правительство или авторитарное, левое или правое – без разницы, уровень убийств везде, за редкими счастливыми исключениями, запредельный. Вот такой сценарий кажется реальным, и чем дольше Путин остаётся у власти, тем выше шансы на подобное будущее, и проблемой нашей станут не репарации, не люстрации, а общество, сознательно приученное к насилию. И как решать такую проблему, не знает никто. До завтра!