Эта память заслуживает уважения
Память о Великой отечественной войне – главное прошлое, скрепляющее бывший советский народ в единое целое. Миллионы погибших, каждая семья со своей историей войны, – трагедия и гордость, – все это служило социальным клеем, создающим общее пространство ценностей для потомков поколения войны. Эта память заслуживает уважения и понимания.
Именно поэтому память о войне стала одной из идеологических основ советского режима уже в брежневские времена, и именно поэтому путинская идеология крутится вокруг этой же основы. Причем если в позднем Советском Союзе жило активное поколение ветеранов, на которое надо было оглядываться при строительстве мифологии, то сегодня «ветераны» превратились в симулякр, в «советы ветеранов», возглавляемые рожденными после войны пенсионерами госбезопасности, – но на них по-прежнему ссылаются, если хотят провести непопулярное решение, вроде переименования волгоградского аэропорта.
И я вдруг вспомнил, когда я – двадцатилетний студент – понял, что советская идеология закончилась и наступила свобода. Это было зимой 1988-89 года (я сейчас проверил по вики), когда в СССР опубликовали «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» Владимира Войновича. Оказалось, что «нет ничего святого», а про начало войны, – о котором всегда можно было говорить только высоким штилем трагедии и эпоса, – можно написать едкую и смешную сатиру (неудивительно, что в ответ патриотические газеты опубликовали письмо под заголовком «Кощунство»), – вот это «нет ничего святого» и есть свобода (кстати да, – именно поэтому «Шарли Эбдо» – это про свободу).
(Позже об этом же ощущении напомнило стихотворение Владимира Лифшица (“Джеймса Клиффорда”) про свободу –
Нас оставалось пятеро
В промозглом блиндаже.
Командованье спятило
И драпало уже…
И, отдаленный слыша бой,
Я — жалкий раб господень –
Впервые был самим собой,
Впервые был свободен!
Сейчас, конечно, слово «кощунство» снова в ходу, – и применительно к тем же идейным скрепам, – но сегодня эти скрепы в гораздо большей степени, чем в брежневские времена, навязаны сверху. Переподчинив «Бессмертный полк», власть достигла тактического успеха, придавив несанкционированную активность (сумела «организовать и возглавить»), – но этим же она нанесла сильный удар по попытке сохранить память независимо от режима, – теперь она в гораздо большей степени воспринимается как его идеология. И, вероятно, ненадолго переживет этот режим (во всяком случае, в нынешних формах).