Есть люди, которых эта дискриминация затрагивает куда страшнее, чем меня
Сегодня пришло решение ЕСПЧ по иску большой группы иноагентов – организаций и физлиц (включая меня) против применения российского закона об иностранных агентах. Это была большая и долгая работа – очень признательна дорогому Павлу Владимировичу Чикову за общее руководство делом и адвокату Анне Георгиевне Бочило за сопровождение моего участия в нём. Суд признал наше законодательство об иностранных агентах уникальным и самобытным: никакого сходства с американским FARA или британскими нормами в нём нет, потому что наше суверенное понятие иностранного агентства не предполагает существования принципала. Иными словами, в нашем случае агент агентствует в ничью пользу: это как сотрудник предприятия без предприятия, подчиненный без начальника и порученец без поручителя. Так не бывает. Ограничения и запреты, накладываемые на этом фантастическом основании, признаны дискриминационными и избыточными, а принуждение к публикации плашки названо “зловеще сходным” с дискриминационными и сегрегационными практиками авторитарных режимов прошлого (интересно, о ком это они). Интересно про “негативную свободу слова”, то бишь оборотную сторону права на свободу высказывания: вроде очевидно, а в такой ясной формулировке прежде не встречалось. Разъяснения об этом содержатся в дополнительном мнении судьи Георгиоса Сергидеса. Вообще прекрасной английской прозой написано решение – одно удовольствие почитать.
Моё гордое имя (в варварской транслитерации Министерства иностранных дел – но от неё не уйти, пока не обретешь новые нормальные документы) упомянуто, среди прочих, и в том абзаце, где говорится про запрет на профессию, а также на поддержание своих медиаресурсов посредством рекламы. Второе меня мало беспокоит – у меня нет никакой особенной editorial team, требующей содержания, а вот запрет преподавать регулярно порождает мысли о целесообразности временного приостановления моратория на смертную казнь – но мы всё же гуманисты, не будем забывать об этом.
Почему это решение важно? Присужденные материальные компенсации носят метафорический характер и должны рассматриваться как выражение мнения суда, что Российская федерация перед нами виновата (о да). Само решение и его обоснования имеют значение для расползающейся по постсоветскому (и не только) пространству практики принятия законов, аналогичных российскому. РФ нынче пребывает в фазе “для тех, кто в танке”, и с внешним миром не сообщается, но другим странам есть, что терять, и они с меньшей вероятностью захотят ухудшить свои переговорные позиции с ЕС ради сомнительного удовольствия скопипастить московский закон. Для нас же важно, что мы были против этого закона с самого начала, считали его дискриминационным и неправовым, последовательно довели свою позицию до высшей инстанции европейского правосудия, и оно с нами согласилось. Это важно с моральной точки зрения, это важно для дальнейшего развития мировой правовой мысли и законотворческой практики.
Тут самое время будет разъяснить собственную позицию относительно применения этого незаконного закона. Каждый из коллег – жертв дискриминации выбирает свою поведенческую тактику, сообразуясь с двумя осями координат: своим положением и статусом, присущими ему преимуществами и уязвимостями (“кто я?”) и своими целями (“чем я занят и чего хочу?”). Как это выглядит в моем случае? Не для того я столько лет изучала российскую бюрократию в частности и авторитарные политические системы в целом, чтобы полагать, будто я могу как-то повлиять на поведение Министерства юстиции. Наклеивание плашки, отклеивание плашки, отправка отчетов и прочие пассы руками в воздухе никак не могут отразиться на работе ведомства, у которого есть свои должностные инструкции, свои KPI и свой годовой план, обязательный к выполнению. Годы правоприменительной практики наглядно показали отсутствие корреляции между поведением жертвы и поведением преступника (криминологии это и без того было известно – кстати, полезно знать, что преступник вообще не выбирает никакую специфическую жертву – он выбирает, ищет или создает ситуацию безнаказанности, и уже ею пользуется).
Итак, я не руковожу действиями Минюста и Роскомнадзора и не несу за них никакой ответственности. Ничто в моей личности и поведении не является и не может являться причиной и основанием для преступных действий. Но и они не руководят мною: в своем поведении я руководствуюсь своими представлениями и убеждениями и произрастающими из них обязанностями. Находясь вне физической досягаемости российских карательных органов, не имея в РФ ни активов, ни собственности, я могу вообще забыть о существовании этого неправового законодательства – это не будет иметь для меня никаких осязаемых последствий. Мои коллеги, остающиеся в РФ – журналисты, ученые, региональные активисты – не могут такого себе позволить.
Я в своём личном качестве обладаю некоторой публичностью: то, что я пишу и говорю, видят и слышат люди. Публичность дает определенные преимущества и накладывает определённую ответственность. Я знаю свою репутацию универсального утешителя: происхождение и основание её для меня темно, но отрицать её я не могу. Следовательно, для меня важнее, чем для других, не производить иллюзию нормальности там, где её нет. Без противной плашки каждое моё сообщение и выступление будет для зрителя и читателя более комфортным – и это не тот комфорт, который я хочу продуцировать. Существование неправового законодательства неприемлемо, его применение – преступно. Забывать об этом нельзя – есть люди, которых эта дискриминация затрагивает куда ближе и страшнее, чем меня, ввиду ситуативных преимуществ моего положения. Той же цели демонстрации несогласия и обнажения ненормальности служат и судебные иски, результат которых опубликован сегодня. Внутри страны я тоже сужусь с Минюстом за каждый чих: на данный момент они начихали на два штрафа (включая тот, который теперь упомянут в решении ЕСПЧ), а также отказываются выносить меня из реестра, что я тоже оспариваю. Это радует мою легистскую душу, дает полезную работу адвокатам и свидетельствует о моей последовательной позиции в настоящем и будущем.