Атомизация общества. Почему Россия — один из лидеров по разобщённости
В последнее время мы всё чаще слышим разочарованные слова и разочаровавшихся людей. Мол, мало того, что россияне с войной и с Путиным ничего не могут сделать толком, так ещё и что ни день, так раскол в антивоенном сообществе. Проскакивают даже утверждения, что постоянные ссоры российской оппозиции присущи органически. Белые эмигранты грызлись и обвиняли друг друга в провале, советские диссиденты ругались и подозревали друг друга в работе на КГБ, вот и современные оппозиционеры продолжают ту же тенденцию и традицию. Ничего путного у них, типа, не выйдет, никакого совместного действия от них не жди. И социологи, вроде как, подтверждают этот вывод, ведь российское общество, как утверждают учёные, чуть ли не мировой чемпион по атомизации, разобщённости и недоверию. Давайте сегодня и поговорим об этом диагнозе, атомизации российского общества.
Вспомним, что такое атомизация. Об этом явлении впервые заговорили на рубеже 19-20 веков, когда случилась индустриальная революция. Тогда люди начали массово переселяться из деревень в города, оказываясь в толпе и вместе с тем в полном одиночестве. Люди поколениями жили в традиционных общинах, пронизанных сотнями связей. Каждый в твоей деревне или городке – твой родственник, свойственник, сын друга шурина золовки, и кузнец из соседнего села за него дочь выдал. И вот из такой среды люди стали переезжать в города, где ни они никого не знали, ни их никто не знал, и непонятно, как со всеми этими незнакомцами вообще жить, можно ли им доверять. Ещё вчера у того кузнеца можно было спросить, надёжный ли человек его зять, а сегодня уже все сами по себе. Сотни тысяч и миллионы в одном городе, и нечего ждать, что они все друг с другом перезнакомятся. Это свойство массовых обществ, разделённость и недостаток горизонтальных связей, и его и назвали атомизацией. Учёным с самого начала было ясно: это опасное состояние, которое делает социум нестабильным.
Теперь, сто с лишним лет спустя, у нас уже есть опыт наблюдения за массовыми обществами, и мы видим, как во многих демократических странах пытаются атомизацию преодолевать, а преодолевается она солидарностью, совместными действиями, созданием общественных организаций, вовлечением граждан в публичную политику. Когда избиратели устраивают акции перед мэрией, когда граждане участвуют в собрании собственников, чтобы сменить управляющую компанию, когда тысячи людей помогают одному собрать деньги на операцию, это солидарность и преодоление атомизации. Тут ценен не только результат усилий, но и сам процесс, который сближает людей и создаёт новые социальные связи. Автократии же, наоборот, атомизацию и разобщение между гражданами сознательно усиливают. российское общество, пройдя через общество тоталитаризма и автократии, атомизировано до крайности. Горизонтальных связей мало, любой активизм воспринимается как что-то ненормальное, мол, лучше сидеть и не отсвечивать.
Государственная система, которую строил Владимир Путин, не предполагала никакой солидарности для граждан. Любые объединения и коллективные действия, так или иначе, нейтрализовывались. Граждане придумали «Бессмертный полк» – государство присвоило его себе, граждане устроили «Монстрацию» – а вот вам ковидные ограничения, никакой «Монстрации». Зарегистрировать партию практически невозможно, местное самоуправление так толком и не появилось, в выборах поучаствовать – тоже практически преступление. Граждан последовательно подводили к мысли, что их зона ответственности – это их частная жизнь, ипотека и кредиты. Займись бизнесом, купи машину. Вот он, успешный успех, а не в политике и объединении с другими. Твой мир заканчивается дверью твоей квартиры, тебе что, больше всех надо, что ли?
Как оказалось, кому-то и в самом деле больше всех надо было. Социальные процессы так работают, что люди не могут вечно быть атомизированы и разобщены, к такому нас эволюция не готовила. Мы, люди, социальные существа, именно навык создания социальных связей позволил нам достичь эволюционного успеха. Годы приучения к разобщённости не смогли отбить у нас сформированную за миллионы лет тягу к кооперации. Сейчас продолжим, сначала некоммерческое объявление от «Ковчега», посмотрите, пожалуйста, покооперируемся.
***
Все последние годы перед войной учёные радостно фиксировали: в российском обществе появляются ростки солидарности. Вот люди вместе сквер отстояли вместо храма, помните? Вот люди организуют благотворительный фонд, да ещё какой – а то и вовсе избирательную кампанию ведут. А ещё оформилась оппозиция, то есть, она и раньше была, но общество её не замечало, не поддерживало и не считало частью себя. Но вот во время протестов 11-12 годов люди заинтересовались политикой не на шутку и начали поддерживать тех, кто представляет их интересы. Мы с вами не раз наблюдали этот заразительный процесс. Стоит появиться хоть какой-то возможности, граждане хоть как-то возможности, граждане с энтузиазмом за неё хватаются, пользуются случаем совершить коллективное действие. Так было много раз до войны, так происходило и после её начала. Помните, очереди, например, подпись оставить – такие вот вещи.
Такая солидарность не очень похожа на ту, которая объединяла людей в традиционных обществах, основанную на родстве и сходстве. Эта солидарность происходит из общих интересов. Например, граждане могут действовать вместе не потому, что они из одной деревни, дружат со школы или в одной подлодке служили, а потому, что обоим нужно, чтобы на их улице плитку положили. Или московский вариант, чтобы на их улице перестали плитку перекладывать. У них интерес общий, им вместе и действовать эффективнее. И чем выше в обществе осознание своих интересов как группы, тем больше запрос на солидарность. Так почему же сейчас, когда миллионы граждан объединяет общий антивоенный интерес, ощущение, что все атомизировались как никогда прежде, у многих только растёт? Причин тут несколько.
Война, начавшись, разом пригасила все позитивные тенденции в российском обществе, ударила по едва оформившемуся запросу на солидарность, и даже удивительно, что не уничтожила его целиком. Мы видели, как на выжженном российском политическом поле в считанные дни появляются проекты, объединяющие людей. Сейчас уже трудно осознать, но, например, те же очереди за Надеждина вообще-то были чудом, в которое мало кто верил, пока они не выстроились. Все говорили, что никогда их не будет, а тут бац – и есть. Казалось, что любое несогласие задавлено, а оказалось, что нет. Политтехнологи, которые работают на российскую власть, прекрасно понимают и опасность солидарности, и растущий запрос на неё, подавленный запрос, но он копится, и система изо всех сил пытается работать с этим запросом. Например, пытается присвоить себе его через пропаганду.
Мы все регулярно слышим утверждение, что российский народ сплотился вокруг президента. Ключевое тут «вокруг президента», граждане не могут сплотиться друг с другом, читает пропаганда, они могут только сплотиться с властью, но когда доходит до дела, мы прекрасно видим, что редкий гражданин берёт на себя труд хоть что-то сделать для власти, например, оставить подпись. Мы все видели, что за Путина никто никаких подписей не оставлял. Или выйти, например, на её защиту во время мятежа. Мы знаем. На чью сторону встают граждане, когда могут действовать свободно и без принуждения, и поэтому у нас есть основания думать, что запрос на солидарность в нашем обществе жив.
Но война идёт уже два с половиной года. То, что раньше становилось новостью первой полосы, превращается в рутинный подсчёт прилётов и убытков. Масштабы событий уже никого не впечатляют. Кто-то просто привык, кто-то ушёл в отрицание. Люди уже не очень верят в то, что заставило многих бежать из страны в никуда, в угрозу мобилизации. Не особенно боятся ракет, даже какую-то часть оппозиционно настроенных граждан удалось убедить, что в целом всё довольно безопасно. Дело может быть даже не в убеждении, а в адаптивности, человек привыкает ко всему. Да, ты можешь жить в страхе, что Путин нажмёт ядерную кнопку, первые месяцы, ну, может, полгода, но теперь, когда раздаются очередные заезженные угрозы использовать тактическое ядерное оружие, бояться тебе как будто уже и нечего. И такая реакция вполне закономерна, россияне не могут остановить войну, не могут ничего изменить прямо здесь и сейчас, да и поддержки извне как будто больше не ждут.
Одни почти приняли путинский нарратив, другие замкнулись во внутренней эмиграции, многие разочарованы. Отрицание стало распространённым механизмом защиты не только в среде условных нейтралов, но и тех, кто всегда был против, ведь установка «я не вижу, чтобы что-то стало хуже» помогает жить дальше. Тем, кто остро реагирует на каждый, ну, например, новый людоедский закон, просыпаться по утрам намного труднее, они видят будущее чудовищным, а настоящее безумным. В таких реалиях очень легко поверить, что Путин прав, другого пути нет, а ты просто ошибся, был занят не тем и зря. Или путь, может быть, и есть, но политика – грязь, и ничего изменить ты не сможешь. Отсюда отчаяние, отсюда попытки избежать чувство бессилия.
Стоит признать, что для многих общим состоянием стал экзистенциальный кризис. Погрузились в него плюс-минус мы все, но каждый по-своему. При этом никаких противоположных интересов у нас с вами, на самом деле, нет, все мы делали и делаем, что могли и что можем. Видимо, сейчас наступил период, когда мы по-настоящему столкнулись с реальностью и приняли факт, что быстрых изменений не будет. Но раньше мы всё же добивались успеха, и каждая победа, пусть даже маленькая и локальная, имели значение. Напоминать себе об этом важно, равно как и сохранять веру в себя и друг в друга, ценить каждый голос против войны. Сейчас нам необходимо сохранить как можно больше людей. Начать, конечно, нужно с себя, и, если есть силы и возможности, можно помогать и другим, заниматься поддержкой политзеков, писать им письма, помогать деньгами, отстаивать права россиян за границей, если кому-то нравится это, просто помогать осваиваться в новой стране на бытовом уровне, помогать некоммерческим организациям, участвовать в их деятельности.
Да, нас раскидало по разным странам, но не по разным сторонам. Мы стали надгеографической страной, государством без территории и границ, мы живём в онлайне и поддерживаем связь. Строим свои жизни заново там, где мы есть. Но, где бы мы ни находились, важно понимать: атомизация и политическая хандра смерти подобны, поддаваться им вредно и недопустимо, тем более разжигать их. Разочарование и отчаяние – чувства, которые имеют право на существование, но нам так или иначе предстоит с ними справиться. Наша проблема не в неправильных ценностях, не в идеологии, а в том, что мы потерпели поражение. Этот факт сначала придётся принять, и только потом изменить, а сейчас сконцентрироваться на том, чтобы не сдаться и не отвернуться друг от друга. Вести диалог, сохранять старые связи, создавать новые, хотя иногда это кажется невозможным, построить нормальное будущее для всех россиян – наша общая цель. Остановить войну – наша общая цель, давайте об этом помнить. До завтра!