Арест адвокатов Навального. Какими будут последствия для общества и государства
Я обещал отдельно поговорить о деле адвокатов Алексея Навального: Игоря Сергунина, Алексея Липцера и Вадима Кобзева, ведь эта тема важна не только с точки зрения фигуры самого Алексея и его положения. Не только из-за персональной судьбы тех, кто выполнял свой профессиональный долг. Это очень скверные новости для всего нашего общества, даже в наши тёмные времена. В России существует два феномена, настолько же удивительных, насколько незаметных: движение наблюдателей и адвокатура. В нормальной ситуации это общественные институты, которые нарастают на институты государственные, на выборы и на правосудие соответственно. Но выборов, которые можно считать выборами в полной мере и без оговорок, на каком-то значимом уровне в России нет как минимум 10 лет. Пожалуй, выборы мэра Москвы в 2013 году – это последний раз, когда система подверглась испытанию в виде конкурентной процедуры самого голосования на уровне по-настоящему большой федеральной должности.
Казалось бы, как на таком выжженном поле с недопуском независимых кандидатов, с электронным голосованием, с привлечением бюджетников может прорасти что-то живое? И ведь у нас оно не просто проросло, нас оно не просто проросло, о стало одним из самых выдающихся в мире. Такой электоральной статистики, таких механик выявлений фальсификации, такой системы подготовки наблюдателей, таких способностей работать в самых недружественных ситуациях, пожалуй, больше нигде не найдёшь. Наш наблюдатель – не просто пара глаз на участке, наш наблюдатель – маленький электоральный юрист, к которому члены избиркома ходят за разъяснением регламента процедуры.
То же самое касается и адвокатуры. Казалось бы, в России, в сущности, отсутствует уголовное правосудие. Оно не хорошее, не плохое, его просто нет. Суд – это просто финальный этап следствия, на котором обвинительное заключение копируется с флешки прокурора в приговор. Происходящее на судебном процессе – озвучивание позиций сторон, предъявление показаний подсудимого, свидетелей и экспертов, представление доказательств – всё это на содержание приговора не влияет никак. Всё это можно сравнить с игровым автоматом в казино. Устройство такого автомата поддерживает иллюзию, что действия игрока, нажатие разных кнопок как-то влияет на процесс игры. На самом деле, выпавшие комбинации отправляет генератор псевдослучайных чисел, который никак не связан с интерфейсом игры и никак не зависит от того, что там пытается делать игрок. Каждый раз генератор просто выбрасывает какое-то число, которое просто либо будет выигрышным, либо нет. Там происходит какой-то процесс, который внешне похож на состязательное правосудие, но на самом деле приговор готов ещё до того, как судья дошёл до зала суда. Если уголовное дело дошло до суда, то приговор будет обвинительным. Существуют, конечно, всякие ультра-исключения. Иногда система даёт сбой, иногда в процессе есть присяжные, путающие все карты своим вердиктом – но общее правило остаётся неизменным: обвинительное заключение становится обвинительным приговором, причём со всеми орфографическими ошибками.
Казалось бы, в такой системе уголовная адвокатура не может существовать в принципе. Не очень понятно, зачем платить порой немалые деньги человеку, который не может добиться для тебя оправдания по определению, безотносительно обстоятельств дела. Но на самом деле. Именно такая конструкция судебной системы делает профессию адвоката куда более важной для общества. Только присутствие адвоката поможет вам не содействовать следствию в деле посадки самого себя. Только адвокат будет вашей связью с волей из СИЗО. Адвокат не оставит вас один на один со всеми теми ужасами, которые российская силовая машина может вытворять с людьми. Всё-таки насиловать шваброй человека, к которому регулярно ходит адвокат, способный писать жалобы, намного сложнее, чем человека без адвоката вовсе. Ну и самое главное, адвокат, если это нормальный адвокат, а не защитник по назначению, делает вас очень неудобным пассажиром для следствия. Заставляет его дополнительно напрягаться, писать очень неудобным пассажиром для следствия. Заставляет его дополнительно напрягаться, писать намного больше бумажек, выкидывать совсем уж вздорные бумажки из дела. В нашей стране хороший адвокат – не тот, кто может добиться для вас оправдания в суде, хороший адвокат – это тот, кто может добиться прекращения дела, переквалификации её на более лёгкую статью или вывода из дела своего подзащитного.
В отличие от единичных случаев оправдания в процессе, прекращение дела на этапе предварительного следствия происходит гораздо чаще, и эта практика совершенно массовая. Мы это говорили и раньше по многим другим поводам, в частности, в контексте мобилизации, но стоит повторить ещё раз: государство – это огромный рыболовный траулер. Он вытаскивает рыбу сразу тонной. Если особо ретивая рыбёшка выскользнула из сети, траулер не будет разворачиваться и гнаться за ней одной, оно того не стоит с его точки зрения. Следователь работает на статистику: ему палки нужны, он обычно работает на количество. Следователю, в общем-то, обычно нет дела, кого закрыть за закладку: Иванова или Сидорова. Если у Иванова есть адвокат и мороки с ним как с десятью Сидоровыми, то выгоднее от Иванова отцепиться.
Жизнь так устроена, что на каждого Иванова с адвокатом, который будет бороться и качать права, докапываться до косяков протоколов и следственных действий, найдётся сколько угодно Сидоровых, которые со страху сразу всё подпишут и ещё на пару статей себе наговорят. Но, даже если дело не удалось остановить или смягчить обстоятельства до суда, то в суде адвокат не становится бесполезным зрителем. Как в случае со следствием, хороший адвокат заставляет судью немножко поработать, вчитаться в материалы дела, а не просто механически их бубнить. Судья не может никого оправдать, даже если очень хочет и невиновность подсудимого для него очевидна. Бывают изумительные исключения, но мы не о них. У большинства российских судей за всю карьеру нет ни одного обвинительного приговора. Оправдание подсудимого для судьи – прямой путь на квалификационную коллегию, где судья лишится статуса и судьёй больше не будет. Причём подсудимому оправдание может вообще никак не помочь, вышестоящая инстанция почти гарантированно отменит такой приговор.
Но не нужно считать судей какими-то специальными злодеями. У них есть широкий инструментарий таких эрзац-оправданий, таких оправданий без оправдания. Например, наказания, не связанные с лишением свободы, условный срок, назначение наказания ниже низшего предела, предусмотренного статьёй. Тогда человек либо сразу отходит по уже отсиженному до приговора в СИЗО, либо уезжает на какой-то совершенно минимальный срок.
Всё это не касается политических дел, не касается именных процессов. Не касается случаев, когда степень вины и меру наказания определяет лично Путин. Не касается дележа имущества и раскулачивания предпринимателей в пользу местного полковника ФСБ. Но таких дел, когда государство занимается человеком не как статистической единицей, а персонально, когда судьба человека предрешена ещё до задержания – таких дел наберётся всего лишь несколько тысяч в год по всей необъятной стране, в которой мировые и федеральные суды рассматривают ежегодно около миллиона уголовных дел. Мы постоянно слышим о политических делах, но остальные 997 тысяч процессов выглядят скучнее, чем фикус в кабинете дознавателя.
Становятся ли адвокаты бесполезны в политических делах? Если считать их работой то, что мы говорили до этого – да. Нет варианта, что дело против Навального или Яшина развалится на этапе следствия, что судья бочком-бочком выдаст им срок помягче. В таких делах не только приговор утверждён в момент возбуждения дела, но и назначены специальные проверенные люди – следователи, прокуроры и судьи – кадры, на которые можно положиться, совесть у которых давно ампутирована. Но базовых своих свойств адвокат в таких процессах не теряет. Он всё ещё обеспечивает связь своего подзащитного с волей: с родственниками, с соратниками, журналистами, правозащитниками. Его задача – при всей обречённости самого следствия и суда так отработать в процессе, так вести внешнюю коммуникацию, чтобы ни у кого не осталось ни единого сомнения: дело сфабриковано от начала и до конца, что в деле нет ни слова правды, что это не тот случай, когда следствие к чему-то прикопалось: не к чему там было прикапываться, и важно это показать. Первая задача адвоката в таком случае – не позволить процессу выполнить свою пропагандистскую функцию. Невозможно повлиять на приговор по «Кировлесу», но все должны понимать: никакой лес Навальный не воровал.
Вторая функция адвокатов в политических дела-6- защита внесудебными методами. Мы видели, как это делается, например, в работе Ильи Новикова в процессах против украинских военных и активистов после 2014 года. В деле, например, Надежды Савченко не было задачи её защитить в российском суде. Задача была организовать сделку по обмену и возвращению Савченко в Украину. Если говорить корпоративным языком, то адвокаты выполняют не только роль public relations, но и government relations. Через них идёт непубличный торг с государством. Они – проводники предложений и аргументов из высоких кабинетов в застенки и обратно.
Адвокатура – это частный случай общей проблемы: огромного разрыва между уровнем развития российского общества и государства. При этом адвокатура у нас выдающаяся, способная работать в любых невозможных условиях. До последнего времени адвокатов старались не трогать, лишали статусов, было, давили – сколько угодно, уголовные дела даже заводили, в очень специфических случаях, не привлекавших большого внимания. С одной стороны, разрушение адвокатской неприкосновенности, криминализация профессиональной деятельности – вполне ожидаемый шаг.
Сегодняшние новости в России – это вчерашняя Беларусь. В 2020 году на фоне политических дел белорусская адвокатура была фактически разгромлена. Против адвокатов, решившихся защищать политических активистов, возбуждали дела ковровым образом. Тем не менее, хотя преследование адвокатов и было ожидаемым, нормальным оно от этого не становится. В случае адвоката, как и в случае врача, профессиональная деятельность неотъемлема от профессионального долга. Всё-таки защита – это не торговля семечками, это служение обществу. И эту деятельность сейчас государство прямо пытается объявить преступлением. Совершенно понятно, что беда не ограничивается персональной судьбой адвокатов Алексея Навального: Игоря Сергунина, Алексея Липцера и Вадима Кобзева. Понятно, что это конкретное сообщение всему профессиональному сообществу: прикасаясь к политическим делам, вы вполне можете стать его фигурантом. Такого рода дела никогда не повисают в воздухе, они не бывают единичными, они задают новую моду. Для первого дела нужно политическое решение. В следующих случаях нижние этажи системы будут понимать: если адвокат мешается в политическом деле. То становится его соучастником.
Но на этом всё не останавливается. Всякий раз мы видим, что инструменты, придуманные для целей политических, начинают решать вполне бытовые задачи для тех, у кого есть к этим инструментам доступ. Ну вот, например, список иностранных агентов. Журналист раз, журналист два, политический активист, популярный блогер, а потом – хлобысь, вдова олигарха, находящаяся в затяжной тяжбе за наследство мужа. Чё к чему? Где Максим Кац и Александр Плющев, а где – Катерина Босов? Просто поражение в правах путём включения в список врагов народа – тоже неплохой инструмент в дележе имущества для тех, у кого есть средства. Тут то же самое: если путём осуществления своей профессиональной деятельности можно стать членом организованной группы со своим подзащитным, стать соучастником, если прецедент такой есть – то его всегда можно преобразовать в практику. Необязательно, чтобы подзащитного звали Алексей Навальный. Российская адвокатура – это пока ещё не клуб рассерженных филателистов, среди адвокатов остаются влиятельные люди с большими связями, вхожие в высокие кабинеты. И если они сейчас осознают, что это не дело против трёх людей, а против всей профессии, осознают, что, когда в следующий раз пойдут защищать впавшего в немилость министра или олигарха, которого раскулачивает ФСБ, их самих закатают просто за компанию. Если адвокаты это осознают, то у них ещё будет шанс побороться. Шанс провести компанию солидарности и сделать этот кейс очень неудачным и неуспешным для власти.
К сожалению, мы понимаем, что, скорее всего, при той степени апатии и страха, в котором пребывает общество в целом и профессиональное сообщество в частности, маловероятно, что сопротивление случится, хотя хорошо бы. Но, скорее всего, все просто перекрестятся, что в этот раз чёрный воронок просто проехал мимо их двери. А значит, если будет так и если действительно сопротивления не получится – велика вероятность, что сопротивления снова не получится. Варвары снова преуспеют, преусее6ют в умышленном разрушении всех государственных и общественных институтов, всего, в чём теплилась хоть какая-то жизнь. Варвары рушат то, что не они создавали, что возникало им вопреки.
В этом экзистенциальная угроза сохранения Путина у власти. С каждым новым его днём в Кремле всё запущеннее становится то пепелище, которое мы обнаружим после. Пепелище, где не останется профессионалов, людей с репутацией, сообществ с принципами. Ничего из того, на что можно опереться в деле восстановления страны. Пока это ещё не так, но может стать так. Государство, для которого нет неприкосновенных, нет ничего святого, в котором под огромным риском оказываются даже защитники – это очень опасное государство. Опасное, в первую очередь, не для тех, кто вынужден был уехать, опасаясь преследований – а для тех, кто думает, что его не заденет, что он сможет пересидеть, что получит какую-то от этого государства выгоду, кто работает на режим Владимира Путина. Они теперь в том положении, когда на пути государственных челюстей к их тонкой шее никто даже на защиту не встанет.
В конце нужно повторить то, что я сказал вчера. В случае с политиками, журналистами, активистами может быть хоть какая-то дискуссия, правы ли те, кто остался и пожертвовал собой или те, кто уехал и смог продолжать деятельность. В случае с защитниками, которые до последнего выполняли свой профессиональный долг, до последнего действовали в интересах своего подзащитного, никаких вопросов нет. Вадим Кобзев, Игорь Сергунин и Алексей Липцер – герои и гордость нашей страны. Уголовный защитник – как врач, его миссия – бороться за человека, который доверил ему свою жизнь, до конца и безотносительно внешних обстоятельств. Адвокаты Алексея Навального свою миссию выполнили добросовестно и сполна.
До завтра!