Особенности национальной моды - Андрей Аболенкин - Zoom - 2009-09-23
Т. РОДНЯНСКАЯ: 0 часов 10 минут в Москве. Добрый вечер всем! В прямом эфире программа Zoom. Меня зовут Таня Роднянская. И со мной моя коллега — Ира Баблоян.
И. БАБЛОЯН: Добрый вечер! Хочу вам сразу представить нашего гостя — это Андрей Аболенкин, аналитик моды и фэшн-консультант. Наблюдаете вы его в видеотрансляции.
А. АБОЛЕНКИН: Здравствуйте, Ирина! Здравствуйте, Татьяна! Спасибо, что пригласили. Очень мне приятно.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Вы можете задавать нам свои вопросы с помощью СМС по телефону: 8 985 970–4545. Будем ждать ваших вопросов. Напомню, что помимо радиотрансляции на нашем сайте идет видеотрансляция. Заходите, и наблюдайте за нашим разговором.
И. БАБЛОЯН: Кстати, там вы тоже можете задавать свои вопросы. Тогда, пожалуй, сразу, наверное, к делу. И первый вопрос тебе такой. Есть ли в России такое понятие как «стиль», как «русская мода»? И как выглядят, по-твоему, люди в России?
А. АБОЛЕНКИН: Конечно, в любой стране есть стиль. Давайте сразу, пока мы начинаем, расставим точки зад i. Есть то, что носят люди — есть то, что людям предлагают. Потребительское потребление и национальная индустрия моды — это очень разные вещи. Я как человек, который 15 лет занимается русской модой, и, я считаю, знаю про нее больше, чем кто бы то ни был, я могу сказать, что российской моды как школы не существует. Существуют российские дизайнеры очень талантливые, которые живут в России. Но сказать, что есть какие-то национальные особенности дизайна — нет. Их все ищут. Вот очень-очень долгое время все говорят, что, конечно же, это нужно найти. Вот это то, что касается школы.
И. БАБЛОЯН: Что касается людей?
А. АБОЛЕНКИН: Что касается людей — да, есть, конечно же, особенность россиянина как потребителя.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Особенности отношения к тому, как мы выглядим, да?
А. АБОЛЕНКИН: Да, абсолютно верно. Знаете, интересные парадоксы в связи с этим возникают, хочу вам сказать, дамы. Потому что если мы говори о европейской ситуации — давайте сравнивать — мы видим огромное количество женщин, которые на протяжении последних, скажем, 150 лет как минимум боролись за свои права. С середины XIX века было движение за рациональную одежду, когда говорили, что не надо подчиняться моде — давайте одежда будет удобная, практичная, не стесняющая движений и так далее, и так далее. Тогда были придуманы брюки-юбка. Вот все эти суфражистки одевались абсолютно как фрикессы. Это не очень прижилось.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Но все для удобства, да?
А. АБОЛЕНКИН: Да. И потом все женское движение на протяжении веков было построено на том, что права женщин, так или иначе, должны выражаться в том, как они одеваются. Отказ от корсета, отказ от турнюров неудобных, отказ от тех вещей, которые продиктованы не соображениями практичности, а соображениями моды. В России это тоже было.
И. БАБЛОЯН: Но это же было в связи с тем, что не было денег. Видимо, приходилось отказываться. После войны.
А. АБОЛЕНКИН: Нет-нет. Мы даже говорим о ситуации в дореволюционной России.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Из соображений того, чтобы было удобно носить, да?
А. АБОЛЕНКИН: Да. И вот, собственно, мы пришли к тому, что в 70-е годы — уже, казалось бы, не от чего отказываться, все завоевано, уже даже лифчики публично сожгли в рамках феминистских демонстраций — мы получили огромное количество женщин, которые считают, что одеваться так, чтобы нравиться, это значит унижать собственное достоинство. Одеваться ради мужчин — это не достойно настоящей женщины.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Так говорили феминистки, да?
А. АБОЛЕНКИН: И до сих пор так говорят. И огромное количество женщин в Европе этой странной идеологии следуют. Они забывают о том, что одежда — это удовольствие. Украшать себя — это удовольствие. Это нужно делать для себя. Им все время кажется почему-то, что есть вот эти сексистские мужские свиньи, которые принижают их, стараются всячески задавить и так далее, и так далее. Но мы сталкиваемся со странным парадоксом, что Бриджит Джонс стала одной из главных икон вообще женской белой культуры — европейской, американской, не важно. То есть вот это вот стремление попасть под мужскую защиту. То есть с одной стороны декларируется — да, мы самостоятельные, мы не хотим нравиться, мы должны нравиться такие, какие мы есть. Но практика диктует нам обратное. В России совершенно обратная ситуация, конечно же, как вы можете понять. Когда дама, которая волочет на себе всю семью, она экономически может быть успешнее, чем мужчина, даже если нет — она является мотором его карьеры, но одевается она так, как будто цель ее жизни и главная задача — это понравиться мужчине, произвести на него впечатление.
И. БАБЛОЯН: Даже если он у нее уже есть?
А. АБОЛЕНКИН: Я не могу сказать. Вот эта вот демонстративность... Знаете, иногда доходит, конечно, до перегибов — они выглядят как содержанки.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Иногда это граничит с театральностью, с вульгарностью даже.
А. АБОЛЕНКИН: Демонстративность — конечно, это театральность. И вот эта манера одеваться на показ, конечно, очень до сих пор характерна для России. Больше того, мировая мода эту тенденцию не очень поддерживает, потому что очень количество предложений сейчас направлены вовнутрь, чтобы эта одежда узнавалась только инсайдерами, на то, чтобы эта одежда, прежде всего, была направлена в микрокосм, чтобы она была уютная, можно было бы в нее укутаться, походить в ней, чтобы она была дорогая роскошь внутри, а не снаружи.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Но у нас вот все снаружи.
А. АБОЛЕНКИН: У нас все снаружи. И где будут женщины русские в ближайшее время одеваться, кроме как в трехкопеечных магазинах, где все в стразах, — это, конечно, большая загадка.
И. БАБЛОЯН: Но они считают, что это модно.
А. АБОЛЕНКИН: Они могут как угодно считать.
И. БАБЛОЯН: Но это же большинство. Почему так?
А. АБОЛЕНКИН: Значит, в России это модно. Давайте договоримся, мода — это то, что покупают. Вот у меня такое определение. Вещь, которая не продается, она может быть какой угодно хорошей, но она не модная.
И. БАБЛОЯН: То есть вот сейчас все ходят в леггенсах — это модно.
А. АБОЛЕНКИН: Значит, это модно, да. Потребитель проголосовал рублем — установил моду. Мода — это вообще, в отличие от стиля, социологическое понятие. Стиль имеет отношение к эстетике, а мода — это вот временная такая вещь. И модным становится через магазин.
И. БАБЛОЯН: Мода — это бизнес очень хороший.
Т. РОДНЯНСКАЯ: То есть мы сейчас выяснили, что наши российские женщины отличаются от европейских и от американских старанием красиво выглядеть.
А. АБОЛЕНКИН: Татьяна, золотые Ваши слова. Да. И я, конечно, их в этом стремлении очень поддерживаю. Еще чуть-чуть бы умеренности... Но это придет с годами.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Причем, насколько я понимаю, это касается не только одежды, а то, что можно назвать total look — и прическа, и макияж. Такое впечатление иногда, что наши дамы рано утром встаю, за два–три часа, и наводят полный марафет, прежде чем выехать на работу.
А. АБОЛЕНКИН: Но это же подвиг — встать за два часа...
И. БАБЛОЯН: Но это же глупость.
А. АБОЛЕНКИН: Не просто впрыгнуть в джинсы... Вот для меня пример наших бабушек или, скажем, дам, у которых пора зрелости социальной пришлась на 50-е годы, когда даме, чтобы соответствовать своему статусу, нужно было переодеваться как минимум трижды в день. И она всегда знала о том, что есть те или иные ситуации, где нужно выглядеть тем или иным образом. И я до сих пор могу посмотреть на картинку из 50-х годов и сказать, куда она идет, какое сейчас время суток, с кем она собирается там встречаться и так далее, и так далее. И в этом проявляется уважение к окружающим, прежде всего. Можно как угодно долго говорить о том, что главное удобство, главное позаботиться о себе...
И. БАБЛОЯН: Но удобно — это же не значит некрасиво.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Да нет, мне кажется, речь сейчас о другом...
А. АБОЛЕНКИН: О попустительстве. Вот извините, что я Вас перебиваю.
Т. РОДНЯНСКАЯ: О том, чтобы было уместно — куда ты идешь и как ты наряжаешься в это место.
А. АБОЛЕНКИН: Сейчас под удобством предполагают отсутствие усилий вообще. Люди не хотят напрягаться, ни думать не хотят, ни в чем-то себя ограничивать. Им кажется, что именно в этом проявляется современность. Нет. Современность проявляется в том, чтобы знать, когда стоит отступить от правил.
И. БАБЛОЯН: А как же дырявые джинсы, растянутые футболки.
А. АБОЛЕНКИН: Это спортивная одежда.
И. БАБЛОЯН: Но это все фэшн тоже.
А. АБОЛЕНКИН: Надо совершенно четко понимать, что — вот он фэшн, а вот они — правила приличия, вот она — одежда. Это может быть как угодно модно, но джинсы и футболки — это спортивная одежда.
Т. РОДНЯНСКАЯ: И правила приличия никто не отменял. Если ты идешь в театр, то будь любезен.
И. БАБЛОЯН: Хорошо, это в театр. Вы сказали, что Вы поддерживаете наших модниц, которые вот так стараются. Но они же выглядят очень глупо, мне кажется, когда идут на какой-то пикник на шпильках и с вечерним мейкапом.
А. АБОЛЕНКИН: Да, я же сказал, что нужно чуть-чуть подучиться.
И. БАБЛОЯН: Но это не чуть-чуть.
А. АБОЛЕНКИН: Нет, это чуть-чуть. Это то, чему женщина учится за 10 дней на курсах — правилам дресс-кода. Плохо, что сейчас этому не учат мамы. Потому что информация от мамы к дочке перестала поступать. Раньше мамы накапливали эту информацию. Она не менялась годами. И говорили: доча, либо плечи, либо колени. И доча совершенно четко понимала, что если она хочет сделать хорошую партию и не прослыть шолошовкой, то можно слушать маму. И это экономит ей массу усилий. Сейчас, конечно же, доча быстрее подумает: старая вешалка... еще сзади у меня будет на попе декольте.
И. БАБЛОЯН: И пупок, обязательно.
Т. РОДНЯНСКАЯ: И каблуки повыше.
А. АБОЛЕНКИН: Да. И только потом, после второго неудачного студенческого замужества приходит на самом деле понимание того, что правила не меняются — они забываются только. Это абсолютно объективная вещь. Вот как есть объективные вещи в эстетике, так есть абсолютно объективные вещи, которые должны четко совершенно всеми помниться в манере одеваться.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Мы сейчас поняли, что у наших девушек все-таки есть проблемы некие с тем, как надо одеваться. Они не знают, что нужно одеваться уместно, немножко перебарщивают или, наоборот, не следя за собой. А я предлагаю сейчас послушать Софико Шеварднадзе, которая рассказала нам о том, как одеваются в Америке и в Европе.
А. АБОЛЕНКИН: Давайте.
С. ШЕВАРДНАДЗЕ: По-разному относятся к одежде. Нельзя в одну кучу. В Америки очень спокойно относятся к одежде. Женщина может всю жизнь провести в джинсах и майке, что мне тоже не кажется правильным. Там женщины не зацикливаются на брендах. Даже если очень богатые женщины — они абсолютно спокойно могут смешать майку секонд-хенд с новой сумкой «Шанель», с кедами, с каким-нибудь еще шикарным пиджаком. И это круто. Это очень красиво. Вот это есть вкус, когда ты можешь работать с эклектикой и не только покупать одежду, которую ты покупаешь только потому, что она дорого стоит. Во Франции и в Европе, конечно, все по-другому. Они очень стильные. Но у них это прямо DNA заложено, мне так кажется. Даже не научишься. Причем в каждой стране разный стиль. Я во Франции выросла. Французские женщины — они просто поражают. Они утром встают, абсолютно невзрачную одежду одевают, но они великолепно выглядят — гораздо красивее, чем женщина, которая очень долго старается, наряжается и в брюликах выходит на улицу. Что касается в России... Почему делается из одежды культ. Во-первых, мне не кажется, что в последнее время из нее делают культ. Вот культ был, когда развалился Советский Союз и пошли большие деньги. Тогда реально был культ. Тогда люди не знали, как одеваться, просто потому, что они никогда не видели, как надо одеваться красиво людям. Они жили в Советском Союзе, а там просто не было красивой одежды. И вот как раз большие деньги — и начали покупать то, что стоило большие деньги. Мне кажется, что сейчас русские женщины научились красиво одеваться. Во всяком случае, если сравнивать 10 лет тому назад, то это небо и земля. Если мы берем звезд поп-эстрады — да, у них есть такое. Зак Позен приезжал в Москву, я с ним говорила. Я ему говорю: «Как одеваются русские женщины?». — «Поражает, что у них все одинаково одето, одинаковой марки». Это правда так. Единственное, что побольше хотелось бы увидеть, когда русские женщины смешивают все бренды, и не относительно цены. А так, мне кажется, все в порядке здесь.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Вот мы послушали то, что сказала Софико Шеварднадзе. Я думаю, стоит прислушаться к ее словам, потому что она почти всю жизнь жила в Европе.
А. АБОЛЕНКИН: Конечно, стоит прислушаться. Я не знаком с этой дамой, но голос у нее очень приятный.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Как говорил Александр Васильев, если в Париже видишь модно одетого человека, то, скорее всего, это иностранец и, скорее всего, что это русский.
А. АБОЛЕНКИН: Вполне возможно.
с: Действительно просто отличить русского человека в толпе где-то за рубежом?
И. БАБЛОЯН: Когда они приезжают заграницу, мне кажется, для них это какой-то безумный праздник. Они берут с собой все наряды свои, и думаю, что будут ходить по улицам в вечерних платьях.
А. АБОЛЕНКИН: Вот именно это незнание ситуации, мне кажется, немножечко выдает, и плюс, конечно, чрезмерное старание. Это тоже один из тех самых ложных шагов, которых стоит всеми силами избегать. Потому что есть огромное количество промахов, но есть просто, я считаю, правонарушения такие в мире моды. Одно из них — это сделанный образ. Такой, знаете, волосок к волоску.
Т. РОДНЯНСКАЯ: От и до. Кукла.
А. АБОЛЕНКИН: Как в витрине. Или как в журнале «Мари Клер» «101 совет». Если вы хотите быть похожей на Джей Ло, но у вас есть 100 евро, вы берете эти 100 евро и идете туда, и сейчас мы вам вот так вот нарисуем — пожалуйста, ничего не меняйте. Такой нормальный на самом деле подход для многих журналов, которые возникли в 50-е годы, как «Мари Клер», когда огромное количество женщин вдруг стали активными покупательницами, активно вошли в общество. До этого, конечно, журналы избегали того, чтобы давать прямые советы. Это считалось грубым. В 48-ом году, когда «Эль» появился, постепенно советы стали все больше и больше становиться конкретными. А потом огромное количество дам, которым нужно было мгновенно утверждать свое социальное положение — собственно, такая же ситуация, как в России...
Т. РОДНЯНСКАЯ: То есть журналы — это такая энциклопедия. Женщины могут читать журналы и смотреть, как им одеться, как им выглядеть уместно или не уместно, что им лучше сегодня надеть.
А. АБОЛЕНКИН: Вы знаете, такое раньше было. Сейчас журналы полностью отказались от того, чтобы информировать. Журналы сейчас продают не информацию. Они продают так называемый «стиль». И понятно, что журналы все одинаковые, они отличаются только своей целевой аудиторией. По тому, как они с ней говорят и что они рассказывают, — это единственная разница между журналом одним и журналом другим. Вы знаете, мы всей редакцией сидели-сидели, думали: дорогая наша читательница, чтобы тебе предложить такого хорошего... А потом предложили — поставили свечку Николаю Угоднику, сказали: дорогой Николай Угодник, спасибо тебе большое, что мы, вчерашние продавщицы и неважные студентки, все получаем бесплатно по бартеру, за исключением манной каши. Но мы будем стараться лучше, приносить какую-то пользу, стараться отечественный дизайн поддерживать или еще что. Близко такого нет. Это абсолютно маркетинговый инструмент, который предназначен для того, чтобы донести информацию рекламодателей в открытые рты целевой аудитории, которая себя с этими журналами отождествляет. Чем больше отождествляет, тем легче донести. И вот, соответственно, все, что сказано в удачно сделанном журнале, становится мыслью человека, который читает. Поэтому ни о какой объективной информации или о создании вдруг арт-продукта... Многие так думают, что фэшн-съемка и фэшн-стори имеет отношение к искусству...
Т. РОДНЯНСКАЯ: Это другая тема.
А. АБОЛЕНКИН: Конечно. Это другая абсолютно тема, далекая от этого.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Вы упомянули об отечественном дизайне. Как у нас с отечественным дизайном дела обстоят? Мы на стадии развития или мы все еще не существуем?
И. БАБЛОЯН: Мне кажется, о них не знают не только заграницей, но и у нас не знают многие.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Дело в том, что дешево пойти и купить отечественную сметану, отечественное молоко. Но мы же не идем в магазин за отечественными кроссовками. Мы идем и покупаем Adidas и Nike. Почему?
А. АБОЛЕНКИН: Потому что существует, конечно же, определенная схема поведения потребителей. На протяжении очень долгого времени... Давайте я вам об этом расскажу, потому что я, собственно, был человеком, который начинал здесь с продажи русской дизайнерской одежды. Приходилось бороться с потребительским недоверием. Полное отсутствие патриотизма во всем, что касалось одежды. И это было заложено с советских времен. Постепенно, и это абсолютно нормальный ход, в пирамиде сверху стало у людей вдруг в голове зарождаться сознание, что покупка российской дизайнерской одежды не является болезненной придурью. И после этого включились какие-то производители низшего уровня, масс-маркет, которые просто вступили в ценовую конкуренцию. Есть такие вещи, которые в России было производить дешевле.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Например, был такой магазин «Ж». Это относится к этому?
А. АБОЛЕНКИН: Нет, не относится. У «Ж» не было никогда российского производства.
И. БАБЛОЯН: А фабрика обуви какая-нибудь?
А. АБОЛЕНКИН: Вы помните, что началось именно с обуви — Карло Пазолини и так далее. Это были бренды, которые маскировали свое происхождение, но они фактически были российскими.
Т. РОДНЯНСКАЯ: И многие думали, что Карло Пазолини — это итальянский бренд, шьется в Италии.
А. АБОЛЕНКИН: А теперь всем все равно. Чувствительность к месту происхождения в низком сегменте рынка практически утрачена — и в России, и за рубежом. Если идешь за дешевой вещью, никому не интересно, где и кем она произведена. Работает единственный фактор — это фактор цены.
И. БАБЛОЯН: А мне кажется, у нас как раз таки гонятся за лейблами.
А. АБОЛЕНКИН: Гонятся за лейблами там, где имеет смысл их показывать.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А у нас не имеет смысла?
А. АБОЛЕНКИН: Я имею в виду, что существуют траты неразумные, как, например, несколько сотен долларов за футболку. Если уж ты заплатил, все должны увидеть, что футболка, которая стоит 15 долларов, — все-таки ты не круглый идиот, а пошел в магазин, прочитал о ней в журнале, — все должны увидеть...
И. БАБЛОЯН: А на футболке за 300 долларов как раз таки вряд ли будет крупными буквами написано, кто это.
А. АБОЛЕНКИН: Она в любом случае будет узнаваема.
И. БАБЛОЯН: В узком кругу людей.
А. АБОЛЕНКИН: В узком или в широком, но она будет узнаваема. Нейтральной одежды практически нет. Базисная одежда — ее, во-первых, мало производят...
И. БАБЛОЯН: Джинсы.
А. АБОЛЕНКИН: Найти простую пару окрашенных джинс — невозможно.
И. БАБЛОЯН: Это жутко раздражает.
А. АБОЛЕНКИН: Они все с какими-то приблудами.
Т. РОДНЯНСКАЯ: На мой взгляд, все равно у нас до сих пор очень много людей, которые считают своим долгом, если у них не хватает денег для того, чтобы купить ремень настоящий или сумку настоящую, брендовую, они пойдут на рынок, и купят там подделку, на которой будет большими буквами написано — D&G.
А. АБОЛЕНКИН: Татьяна, Вы посмотрите, чем это объясняется. С одной стороны, я уже сказал, есть огромное количество людей, которые должны мгновенно утвердиться в изменившейся социальной среде. Сделать они это могут только через вот эти марки кричащие. Наверное, чтобы показать, что они чего-то достигли.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Для того чтобы показать, что они успешные, да?
А. АБОЛЕНКИН: Отсюда демонстративность на всех социальных уровня. Это с одной стороны. С другой стороны. Люди практически оторваны от свойств товара. Я это называю «потребительский аутизм», когда никто не разбирается в товаре и бренд остался единственным ориентиром, доступным для людей. Даже те люди, которые ориентируются на советы... Знаете, сейчас можно покупать самое лучшее в Москве сулугуни или ездить в какие-то места, куда все ездят. Это то же — люди считают, что у них уровень потребления высокий, что они являются продвинутыми пользователями, но на самом деле это тот же самый псевдо-бренд, построенный на лояльности. Люди полностью отрезаны от свойств товара.
И. БАБЛОЯН: Это хороший коммерческий проект.
Т. РОДНЯНСКАЯ: И в том числе стадное чувство.
А. АБОЛЕНКИН: Конечно. И на это работает вся индустрия моды. Она ломает нормальный потребительский запрос. Люди не знают, что они покупают. Единственный ориентир, который остался, — это бренд.
И. БАБЛОЯН: И все выглядят одинаково.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Но это наши люди. Я никогда не видела, чтобы в Италии все ходили — на ремнях бляшки D&G.
И. БАБЛОЯН: Да нет, наверняка, ходят, но...
А. АБОЛЕНКИН: У нас бренд прочитывается как символ успешности. В Италии отсутствие бренда прочитывается как символ успешности.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А мы когда-нибудь придем к этому, чтобы у нас не читались бренды, чтобы мы просто стильно, красиво выглядели?
А. АБОЛЕНКИН: Вполне возможно. Просто не торопите события. Мы же говорим о том, что прошло лет 15. И рынок в России не насыщен даже... Ну, чуть больше половины — я оцениваю насыщения рынка. Огромного количества вещей просто нет. Мы же говорили, что базисные вещи невозможно купить. Раньше как хорошо было. Берешь 200 долларов в зубы и четко понимаешь, что самые лучшие в мире зимние сапоги тебе гарантированы. Сейчас, что бы ты в зубы не взял, нет никакой совершенно гарантии, что те самые с круглым носом, 7 сантиметров и чтобы морально не устаревали, и чтобы не расквакнулись через месяц, и так далее, и так далее, они у тебя будут. То же самое с хорошо сидящими брюками, с трикотажем особенно. То есть можно купить трикотаж, который будет всеми узнаваться как модный. Но трикотаж с гарантией — его не поведет куда-то на сторону, он будет приятный тактильно, не заплатив за него по ценам Лора Пьяно — полторы или больше тысячи евро, его невозможно купить. Никто не заинтересован в том, чтобы его производить. Вся индустрия работает на то, чтобы вы приходили каждый сезон, каждый сезон покупали ненужные вещи, потом их выбрасывали.
И. БАБЛОЯН: И это сумасшедшее слово «скидки».
Т. РОДНЯНСКАЯ: А в чем отличие нашего потребителя от европейского потребителя? Что мы покупаем или как мы покупаем?
А. АБОЛЕНКИН: В том, что нет достаточной культуры потребления. Не очень люблю это слово. Она просто не наработана еще. Светская культура. Мы говорили об уместности. Еще не всегда это есть. Нет культуры потребления, когда человек совершенно четко знает, какого рода вещи соответствуют его уровню потребления, статусу. Не умеют разбираться в вещах. Расходы элементарно люди не умеют планировать.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А на сегодняшний день наши девушки готовы идти в магазин за неизвестными марками, мерить, выбирать, но покупать именно то, что им идет, что хорошо на них село, а не то, что модно и где большие буквы кричащие.
А. АБОЛЕНКИН: Вот я о чем и хотел сказать. Никто же не знает по-настоящему, что ему идет и как нужно выбирать.
И. БАБЛОЯН: Как, никто не знает?
А. АБОЛЕНКИН: Никто не знает. Вы знаете, у меня такой пример. У меня огромное количество заказчиков — это компании производители, которые обращаются ко мне мало того, что за стратегическими советами, по поводу продвижения, позиционирования, но еще и на стадии разработки коллекций. У меня такое ощущение, что люди относятся к одежде как к каким-то странным химическим реактивам, которые существуют не на них, а где-то абсолютно в космическом пространстве. Он не знают, как описать одежду, как сказать, какая одежда им нравится, как понять, идет им эта одежда или нет. То есть это абсолютно отрезанный от реальности кусок. Так со многим происходит. Про еду мало кто может сказать, что ему нравится, конкретно описать, кроме того, что вкусно или не вкусно.
И. БАБЛОЯН: Но люди же знают, когда они идут в магазин один раз, покупают какую-то вещь, потом смотрят на себя в зеркале, на фотографии, и думают: зачем я вообще это купил. Идут второй раз, и они уже о логике не купят...
А. АБОЛЕНКИН: То же самое покупают.
И. БАБЛОЯН: Зачем?
А. АБОЛЕНКИН: Потому что не знают, чего покупать. Вы, наверняка, видели дам под 50, которые помнят, когда они были хороши и счастливы, в лет 19, и наработали тогда какое-то количество заблуждений, так они прямо вот в этом кайфе и космосе прибывают. Никто не может смотреть на себя практически со стороны.
Т. РОДНЯНСКАЯ: То есть особенность наших соотечественников, что мы не умеем одеваться, у нас нет вкуса? Или у нас нет информации достаточной?
А. АБОЛЕНКИН: Зачем вкус? Вкус — это уже, знаете, роскошь большая. Хотя бы уметь себя видеть. Вот с этого нужно начинать.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А для этого нам не хватает информации, чтобы мы понимали, что нужно покупать и как это носить. Да?
И. БАБЛОЯН: Я хочу напомнить, что у нас в студии Андрей Аболенкин.
А. АБОЛЕНКИН: Это я. Здравствуйте!
И. БАБЛОЯН: Татьяна Роднянская и Ира Баблоян. Передача Zoom. Мы все время говорим про Россию, про Европу. Вот лично мне очень интересна такая страна, как Япония. Там же вообще космос — одежда просто невероятная. Люди выглядят совершенно по-другому.
А. АБОЛЕНКИН: Про Японию — стоит мне начать, я, конечно, не остановлюсь. Давайте я расскажу вам о том, в чем мне видится главное отличие. В Японии и вообще во многих странах восточной культуры очень подозрительное отношение ко всему временному. И отношение еще более подозрительное к личностным проявлениям, которые не укладываются в квалификацию. И там достоинством считается четкое соответствие стандарту, а не выходы за рамки этого стандарта куда-то в творчество, заметность и так далее, и так далее. Именно поэтому никому не приходит в голову себя выражать через моду. Это маска. Это люди, которые каждый раз, когда они предлагают какой-то образ во вне, ни за что они не будут себя с ним ассоциировать. Вот основное, что я могу сказать. И это на самом деле очень хорошо заметно, если сравнить те вещи, которые показываются японскими дизайнерами в Японии, и в Европе. Это абсолютно два разных подхода. Я Европе они показывают то, как мы себе представляем японскую моду. Это вот очень тяжелая, насыщенная стилизация... А в Японии огромное количество вещей сделаны так, чтобы соответствовать стандартам европейской моды. Не важно — английской, в последнее время все больше американской. Но самое главное, что эти дизайнеры с легкостью меняются. Для них это не предмет для самовыражения. Но это мы говорим об отношении. Но с другой стороны японские дизайнеры являются, на мой взгляд, очень счастливым примером того, каким образом национальная дизайнерская школа адаптируется, вливается в мировую, но при этом сохраняет свою самость. Потому что если мы узнаем японскую вещь, то мы ее узнаем по нескольким признакам. Во-первых, это специфический крой.
И. БАБЛОЯН: Порой один короткий рукав, другой — длинный.
А. АБОЛЕНКИН: Нет, просто такое впечатление, что вещь была создана на плоскости. Это так и называется — плоскостной крой. И в качестве плоской она в дальнейшем и должна рассматриваться. Это выразительность за счет цветов и материалов. Потому что для японцев во всех формальных случаях лицо выбеливалось, закрывалось.
И. БАБЛОЯН: Как маска.
А. АБОЛЕНКИН: Опять маска, о которой мы говорили. Соответственно, это выразительность через цвет, который должен был соответствовать сезону, ситуации и так далее, и так далее. Вот мы видим огромное количество японских вещей, которые отличаются тканями, цветами, сочетаниями цветов. И японцы, когда пришли в европейскую моду, — в 76-ом году, по-моему, Kenzo открылся в Париже, — это был целый всплеск новых идей.
И. БАБЛОЯН: Такого не было.
А. АБОЛЕНКИН: Простой пример. Рукав «летучая мышь» — это то, что принесли японцы. Это новый объем.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Они были новаторами в этом, да?
А. АБОЛЕНКИН: Это просто то, что пришло их японской моды. Опять-таки, диффузный стиль, когда можно сочетать не сочетаемое, когда одежда не должна следовать контурам тела, а быть как защитная маска вокруг него, как щит. Это тоже очень японская идея, пришедшая из середины 70-х.
И. БАБЛОЯН: А у нас есть такой элемент? У наших дизайнеров — хоть у одного есть какой-нибудь элемент, который копируют?
Т. РОДНЯНСКАЯ: Отличительная черта.
А. АБОЛЕНКИН: Вот о чем я и говорю. Это очень большая проблема, что особенностей русской школы дизайна узнаваемых не существует. И нам даже нельзя опереться на народный костюм здесь.
И. БАБЛОЯН: Но какие ведь фольклорные вещи копируют.
И. БАБЛОЯН: Но примитивные очень, в основном.
А. АБОЛЕНКИН: Да, примитивные. И я не могу сказать, что они являются уникальными для российского опыта. Потому что вышивка цветными нитками, цветочный орнамент — мы видим это у большого количества славянских народов. Все остальное, то, что мы привыкли называть «русским народным костюмом», — это ведь не народный костюм, это городской костюм XIX века мещанский. Сарафаны тоже не являются каким-то таким уж русским, характерным только для России. Может быть, какие-то формы головных уборов.
И. БАБЛОЯН: Венок.
А. АБОЛЕНКИН: Душа моя, что Вы говорите — венок... Нигде, конечно, его больше не использовали. Поэтому то, что мы называем русским стилем — это, по большому счету, коллекция Ив Сен-Лорана знаменитая русская 74-го года.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А коллекция Шанель, когда он делал сумки в виде матрешек, все русифицированное было.
А. АБОЛЕНКИН: Но это недавняя же коллекция. Просто все эти вещи были уже прожиты. Лагерфельд же их не откуда-то взял, не из головы взял. Есть совершенно четкие источники. Просто я хочу сказать, что, конечно, есть определенные отсылки к русской теме. Отсылки разные. Вот к тому, что считается народным костюмом, рашн-деревяшн, конфетки-бараночки, как я это называю. Есть отсылки к советскому стилю. Редко это используют дизайнеры западные. К советским буденовкам. Но сказать, что есть такая особенность одежды, которая закреплена во всех умах за Россией, — нет, я этого сказать не могу.
И. БАБЛОЯН: Хорошо, а если не одежда?
А. АБОЛЕНКИН: Если не одежда, тогда — что? Давайте подумаем. Мы, например, бельгийских дизайнеров отличаем по подчерку, деконструкции силуэта. То есть всегда можно сказать «сделал бельгиец». В России есть такое? Нет, такого нет. А нужно. Потому что престиж индустрии зависит, прежде всего, от престижа дизайнеров. Вот как в Бразилии было. Штрямкали они там свои резиновые тапочки для всего мира на поточном производстве, и все. А с определенного момента с этим занялось государство, которое имеющихся дизайнеров, в количестве 4-х штук, прокатило по всему миру, огромное количество денег было заплачено Фэшн-ТВ, чтобы показать неделю моды в Сан Пауло. Возили всех туда бесплатно...
И. БАБЛОЯН: С другой стороны, задать моду может ведь не только дизайнер, а какой-нибудь политик. Не знаю, посмотреть на Юлию Тимошенко — коса.
И. БАБЛОЯН: И что, все кинулись в Украину...
И. БАБЛОЯН: Нет, я не говорю, что кинулись. Очень многие стали себе делать такие прически.
А. АБОЛЕНКИН: Мы же говорим об индустрии. Вот, пожалуйста, престиж дизайнерской школы повысился, и мгновенно повысился престиж и того, что делается на потоке. То есть сейчас Бразилия стала одной из стран производителей модной одежды. Поэтому, прежде всего, я хочу сказать, что есть государственные стратегии развития легкой промышленности, о которой мы, к счастью, уже не успеваем поговорить. Вы знаете, не мне в этой студии рассказывать о том, что такое протекционизм. Я думаю, об этом было говорено 100 раз. Но то, с чего нужно начинать, это с поддержки дизайнерской школы. Не отдельных дизайнеров, а именно дизайнерской школы. Только тогда повысится мировое реноме российской одежды вообще. Пока же в чем смысл производства российской одежда для меня не понятно, потому что нет технологий, промышленности нет. О легкой промышленности можно забыть. Текстильная — хоть как-то. Знаете, ленчик состряпаем, технические тканьки. Это сильно лобби. А легкой промышленности — нет. Поэтому, почему вдруг людям захочется производить здесь, если это можно сделать в другом месте удобнее.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А перспективы есть?
А. АБОЛЕНКИН: Давайте мы не будет так уж непременно упираться в то, что нам это нужно.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Не нужно?
А. АБОЛЕНКИН: Вот Вы как потребитель, Вам что, хочется испытать невероятную гордость от того, что через 15 лет кровавых мозолей, наконец-то, научились правильно обметывать шов у белой майки.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А Вы знаете, у меня есть гордость, когда я пошла в магазин Игоря Чепурина и купила себе там платье, у меня была гордость.
А. АБОЛЕНКИН: Так мы же говорим о массовых вещах сейчас. У нас великолепные дизайнеры. Я готов целовать за ними песок. Вот они ходят, а я иду и целую. И за всеми.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А что нужно сделать для того, чтобы они не были такими дорогими?
А. АБОЛЕНКИН: Совесть нужна. Я абсолютно серьезно говорю. Сейчас люди склонны свою значимость и значимость собственных рук переоценивать.
И. БАБЛОЯН: И они ведь не так популярны даже. Их нельзя поставить в сравнение со многими европейскими дизайнерами, но они стоят на порядок выше даже.
А. АБОЛЕНКИН: О чем я и хочу сказать. Знаете, сейчас модны разные ярмарки. Вот стоит туда прийти и сравнить вещи рукодельные — иностранные и те, которые сделаны здесь. Это же несравнимая вещь. Давайте мы валенок три раза мазнем гуашью и повысим за него 100 евро. За 100 евро я могу рядом купить привезенную вещь с использованием ручной работы, которую можно будет использовать. У людей мало того, что утратилось уважение к ремеслу, но еще утратилась критичность. Они считают, что если они к чему-то прикоснулись, то это автоматически должно стоить много.
И. БАБЛОЯН: Но не так же.
А. АБОЛЕНКИН: А поскольку нет задачи выйти в тираж — у многих нет такой задачи...
И. БАБЛОЯН: А цель тогда — какова?
А. АБОЛЕНКИН: Цель — заниматься творчеством.
И. БАБЛОЯН: Безвозмездно?
А. АБОЛЕНКИН: Нет. Вот, пожалуйста, блузочки за 600 евро.
И. БАБЛОЯН: Но это же единичные случаи.
А. АБОЛЕНКИН: Не единичные. Хватит на жизнь. Ты занимаешься творчеством, чувствуешь себя художником. А моду делают уже, к сожалению, не художники. Моду делают люди из бизнеса.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А наши дизайнеры продаются на Западе?
А. АБОЛЕНКИН: Кто-то продается, несомненно.
Т. РОДНЯНСКАЯ: И успешно?
И. БАБЛОЯН: Лучше, чему у нас?
А. АБОЛЕНКИН: Иногда лучше. Там просто больше ценят мелкотиражные вещи.
И. БАБЛОЯН: Вот, мне кажется, что у нас очень мелкий тираж.
А. АБОЛЕНКИН: Мелкотиражные вещи, поскольку иногда на Западе этого вообще нет. Чтобы получить мелкотиражную вещь на Западе нужно заплатить огромное количество денег. И сейчас …(?), то есть высокий отрезок претопорте, сравнялся практически по ценам с кутюром. Вот до такой степени. Конечно, есть люди, которые ценят то, что сделано с использованием дизайнерского времени, дизайнерского мозга. А российские дизайнеры готовы это предоставить. В этом их ценность. Здесь нужно это использовать.
Т. РОДНЯНСКАЯ: А не бывает еще подделок под наших дизайнеров?
А. АБОЛЕНКИН: Я точно совершенно знаю о случаях, когда идеи показывались российскими дизайнерами, они потом копировались и появлялись на мировых подиумах.
И. БАБЛОЯН: Так вот, я же об этом и спрашиваю, есть ли что-то, что воруют.
А. АБОЛЕНКИН: Конечно.
И. БАБЛОЯН: У меня, допустим, такое мнение было, что, наоборот, мы все воруем.
А. АБОЛЕНКИН: Да нам не нужно.
И. БАБЛОЯН: Потому что никто не покупает, поэтому не нужно?
А. АБОЛЕНКИН: Нет. В России огромное количество идей. Наоборот, многие коллекции нужно чистить от идей. Они разной ценности, но их много. И я точно совершенно знаю, что эти идеи заимствуются. Потому что в Европе, что такое идея, позабыли. Там все лепится из конструктора, из готовых деталей.
Т. РОДНЯНСКАЯ: То есть у наших дизайнеров есть куча идей, но в то же время мы не умеем одеваться. Я предлагаю послушать комментарий Ольги Свибловой о том, как одеваемся мы и как одеваются в Европе.
А. АБОЛЕНКИН: Давайте.
О. СВИБЛОВА: Мы можем говорить о Москве, Париже, Нью-Йорке и Лондоне, но между тем, как люди одеваются в этих городах, будет и разница, но при этом будет и сходство. А вот если мы с вами говорим о российской глубинке или американской глубинке... Во Франции, кстати, нет большой разницы между французской глубинкой. Франция — это страна абсолютно однородная в этом смысле. В любой деревушке на юге или на севере Франции, или в Париже мы увидим очень сходную одежду. Французы вообще одеваются так, что как они одеваются, не видно. Если видишь человека очень хорошо одетого, который обращает внимание своей одеждой, можешь быть 100% уверен, что это не француз и не француженка. Французы одеваются так, чтобы одежды были не видно. Они используют косметику так, чтобы запаха духов было не слышно. В этом смысле это удивительный такт. Не принято в этой стране с большими традициями демократии быть как-то персонально выделенным. Франция индивидуальность вот такую на первый взгляд открывающуюся скрывает. В Лондоне она будет просто бить по глазам, и каждый человек будет индивидуальным. И это не будет вписываться ни в одну стилистику ни одного модного дома. Никогда не узнаешь, где Gucci, где Gabbana, потому что каждый человек будет обязательно искать свой стиль, свою эксцентрику, и он должен выделяться, его должно быть видно. Если мы берем Россию и одежду в столицах... Мне кажется, что у нас одеваются сегодня тщательно, стилистически выдержано. И одежду открыли не так давно — в начале 90-х. Одежда ценность. Через одежду люди себя выговаривают. Сейчас начинается свобода. Мне вообще очень нравится, как в России одеваются. Люди начинают одевать, что они свободны выразить себя через одежду, а не бренд одежды выражает их. Был какой-то момент, когда бренды одежды и понимание того, что надо покупать ту или иную марку, оно пересиливало человека. В Америке одеваются стратифицировано. То есть по одежде ты всегда понимаешь профессиональное занятие, материальное состояние, место, где живет, культуру или субкультуру, к которой принадлежит тот или иной персонаж. Мне американский стиль одежды не очень нравится, если мы не берем как раз такую субкультурную или артистическую часть. В Америке одеваются удобно в основном. А вот то, что касается стратифицированности, если мы берем банки, если мы берем госслужащих, — это довольно партикулярный стиль, на мой взгляд, не обладающий ни изяществом, ни легкостью. Но это всегда индивидуально. Это зависит, в какой культуре ты общаешься.
Т. РОДНЯНСКАЯ: Ольга Свиблова нам рассказала очень интересную информацию. Мы понимаем, что у нас все-таки есть прорыв, есть у нас будущее, и будем мы красиво одеваться.
А. АБОЛЕНКИН: И слава Богу, я считаю. Она вообще считает, что мы одеваемся красиво, умеренно и не обращаем внимания на бренды.
А. АБОЛЕНКИН: То, что красиво — это точно.
И. БАБЛОЯН: Но совершенно неумеренно.
А. АБОЛЕНКИН: Во всяком случае, есть стремление к красоте. Есть стремление к тому, чтобы себя украсить.
И. БАБЛОЯН: Жутко крашеные волосы, нарощенные ногти. Это красота?
А. АБОЛЕНКИН: Это представление о красоте. То, что люди стремятся выразить свое представление, это уже не плохо. Не загнать себя вовнутрь, а попытаться сделать жизнь окружающих хоть чуточку приятнее.
Т. РОДНЯНСКАЯ: И мир еще красивее. В России всегда существовала тяга к роскоши, по-моему. Поэтому мы всегда будем самыми красивыми.
А. АБОЛЕНКИН: Секундочку. Очень важно, чтобы я об этом сказал. Сейчас будет две недели моды — 17-го и, по-моему, 22-го. РФВ и Неделя моды в Москве. Пожалуйста, приходите смотреть на показы. Это можно сделать, если вы придете поддерживать российских дизайнеров. Им нужны ваши голоса, ваши внимание, ваши имена. Приходите.
Т. РОДНЯНСКАЯ: На этой ноте мы закончим. А с нами был Андрей Аболенкин, аналитик моды и фэшн-консультант, Татьяна Роднянская и Ирина Баблоян. До свидания! Спасибо.
А. АБОЛЕНКИН: Спасибо вам.
И. БАБЛОЯН: До свидания!