Андрей Смирнов - 2020 - 2020-09-25
К. Ларина
―
Добрый день, добрый вечер. Начинаем программу «2020». Как всегда, ведут ее Ксения Ларина и Виталий Дымарский. Виталий, приветствую тебя. Здравствуй.
В. Дымарский
―
Да, добрый вечер.
К. Ларина
―
И сегодня у нас долгожданный гость – Андрей Сергеевич Смирнов. Приветствуем вас. Здравствуйте.
А. Смирнов
―
Здравствуйте, Ксения. Здравствуйте, Виталий.
В. Дымарский
―
А можно первый вопрос такой тусовочный? Я имею в виду кинотусовку. Вот вы же были на этом фестивале. Мы успели с вами переговорить до эфира. Вы говорили, что была такая домашняя обстановка благодаря пандемии, более такая тесная. А вот скажите, как сказала Ксения, вот эта прогрессивная кинообщественность наша вот собирается такой компанией, что вы между собой обсуждаете? Вот обсуждаете между собой политические новости?
А. Смирнов
―
Знаете, Виталь, вы забыли, сколько мне лет. Я в компании самый старый. Поэтому круг моего общения чрезвычайно тесный. Я, конечно, знаю всех ребят. Кстати, это был фестиваль как раз нового поколения режиссеров, которое выросло в нашей стране. Это первое поколение российских кинематографистов, выросших в отсутствие государственной цензуры. И это заметно сказывается на том кино, которое они делают. И сказывается, безусловно, в позитивную сторону.
К. Ларина
―
Андрей Сергеевич, можно сразу остановить? То есть вы на полном серьезе, без иронии говорите, что сегодня отсутствует цензура в кино?
А. Смирнов
―
Конечно.
К. Ларина
―
Как же всё, что всех заворачивают на этих питчингах, в том числе и больших мастеров? А как же требование Военно-исторического общества исправить кое-что, если это не вписывается в парадигму сегодняшнего момента? Разве это не цензура.
А. Смирнов
―
Есть цензура на телевизионных каналах. Безусловно, сегодня огромную роль играет продюсер и порой вмешивается в очень важные режиссерские решения. Это все есть. Понимаете, но это все тьфу, а не цензура. По сравнению с государственной цензурой, с которой мы выросли и прожили большую часть своей жизни, это ерунда. Это во-первых.А во-вторых, вот я, например, свою последнюю картину, вышедшую в прошлом году – «Француз» – она сделана, там вообще нет ни копейки государственных денег.
К. Ларина
―
Вот.
А. Смирнов
―
На частные деньги. Никто надо мной не стоял. За каждый кадр, за каждую реплику отвечаю я. Ну надо было, конечно, в Министерстве культуры получить удостоверение национального фильма. Конечно, мне там пару реплик испортили. И все. Но никто не вмешивался в художественные решения.
В. Дымарский
―
То есть вы поправили пару реплик?
А. Смирнов
―
Да. К сожалению, поправил. Там пара матерных выражений, которые, на мой взгляд, очень украшали текст в тех местах. Их там было очень мало. Но это же не цензура, это ерунда. И потом, не забывайте, огромное большинство сегодняшних кинематографистов работают не для Министерства культуры, а для телевизионных каналов, для платформ. И очень много кино делается без государственных денег. Это лишает возможности Министерство культуры и даже это пресловутое Военно-историческое общество, создание господина Мединского, которое мы еще долго будем расхлебывать, как, впрочем, все, что он сделал для культуры…Это все равно ерунда по сравнению с той цензурой, которая стояла над каждым кадром, над каждой репликой. Я снимал фильм «Верой и правдой». У меня там интимная сцена была. Играли Саша Калягин и Леночка Проклова. Вот мы только вошли в декорацию на «Мосфильме», стали разбирать сцену, вдруг приходит человек и говорит: «Смирнов, тебя к генеральному директору». – «Что такое? Почему срочность? У меня идет съемочное время дорогое». – «Срочно!» Ну я извинился.
Пришел к Николаю Трофимовичу Сизову, который был тогда генеральным директором. Вхожу к нему в кабинет. Там стоит человек, стоит разговаривает. Он ждет, пока человек уйдет. Уходит. Дверь закрывается. И он мне говорит: «Ты что, порнуху снимаешь?» Я еще не успел камеру поставить, уже настучали, о чем я говорю. И я должен идти оправдываться. Вот что такое советская цензура. Это все пустяки сегодня.
К. Ларина
―
Андрей Сергеевич, тогда… Извините, что я схватилась за эту тему. Но мне кажется, она очень важная. Тогда сегодня можно говорить о другой беде и другом пороке, который, на мой взгляд – может быть, вы не согласитесь – охватывает все творческое сообщество – это самоцензура, когда не нужно стоять ни с какой плетью около человека, около художника, он сам понимает границы дозволенного, он сам знает, что проходит, что не проходит. Вот вам, пожалуйста, никакой цензуры не надо. Разве это не является сегодня болезнью творческого сообщества?
А. Смирнов
―
Ксюша, мне смешно вас слушать. Это такая ерунда. Если у него самоцензура царствует, так он никакой не художник, только и всего. А человек талантливый… А среди сейчас очень много по-настоящему талантливых людей. Класс сериалов телевизионных за последние 2 года вырос неизмеримо. Этого не было в советском кино. Такие сериалы, как «Звоните ДиКаприо!» Жоры Крыжовникова, «Домашний арест», Хлебникова Бориса сериал. Ну не было у нас такого кино. А теперь у нас есть такое кино. Поэтому самоцензура – это, извините, проблема господина художника.
В. Дымарский
―
Слушайте, Андрей Сергеевич, я не знаю как это назвать, самоцензурой или не самоцензурой, но мы знаем, если уж заговорили о талантливых людях, мы знаем очень много талантливых людей, наверное, это трудно назвать самоцензурой, но которые сами себя вообще зарыли, свой талант, отдавшись политике, отдавшись идеологии.
К. Ларина
―
Кто это?
В. Дымарский
―
Ну тот же Никита Сергеевич.
К. Ларина
―
Да это все в прошлом.
А. Смирнов
―
Очень прошу вот этого персонажа из нашей беседы исключить по некоторым важным для меня соображениям.
К. Ларина
―
Поняли. Андрей Сергеевич, вам вопрос, продолжая тему цензуры. Извини, Виталий. Есть еще одна вещь. Вот вы говорите, цензуры нет государственной. Но все равно огромное количество, как блины, печатаются указы и законопроекты, так или иначе ограничивающие в том числе и свободу творчества, а не только свободу слова и свободу гражданина. И вот сейчас, пожалуйста, мы обсуждали на прошедшей неделе инициативу Александра Бастрыкина, который решил в рамках своего Следственного комитета учредить отдел по борьбе с историческими фальсификациями.
В. Дымарский
―
Андрей Сергеевич, хорошо, что этот отдел создали после вашего фильма про Тамбовское восстание.
К. Ларина
―
Да. А есть еще второе, что тоже важно – это поправки в Конституцию. Одна из них прямо гласит, что не допускается умаление значения подвига народа при защите Отечества. Не допускается. Это в Конституцию вносится эта поправка. Это ли не есть форма разве цензурирования?
А. Смирнов
―
Дорогая Ксюша, мне даже противно об этом говорить. Во-первых, я должен предупредить, что я сейчас человек крайне мало информированный.
К. Ларина
―
Вот мы вас информировали.
А. Смирнов
―
Конечно, я заглядываю в интернет.
В. Дымарский
―
Будете знать теперь, Андрей Сергеевич.
А. Смирнов
―
Все мои интересы сейчас сосредоточены на сценарий, который я пытаюсь написать и который пока всячески сопротивляется. Это во-первых. А во-вторых, ну что мы будем говорить о Бастрыкине и о том, что они там делают. Неужели это заслуживает обсуждения? На это жалко тратить время. Ну, столкнемся если, не дай бог, значит придется идти в суд, искать защиту и так далее. Чего они там ни наворотят с легкой руки того же Мединского. У нас Мединский, Бастрыкин… Еще я могу долго перечислять персонажи. Но хватит. Я предлагаю просто не тратить на это время.
К. Ларина
―
Можно не тратить на это время. Но людей-то уже сажают за инакомыслие. И вы сами это прекрасно знаете. Не делайте вид, что вы этого не знаете. Это есть. Что называется, статей уже достаточно для того, чтобы человека напугать, запугать, посадить, оштрафовать на большую сумму. Так что здесь пугает, конечно, динамика. Это же все в геометрической прогрессии растет. Значит, это что-то значит. Это же неспроста. Это же какие-то сигналы посылаются, в том числе и вам как художнику.
А. Смирнов
―
Понимаете, Ксюш…
К. Ларина
―
Как я излагаю красиво.
А. Смирнов
―
Выглядеть просто ослом… Ну неужели мы будем сейчас с вами обсуждать вопрос, свободное ли государство Россия, мы живем в свободном государстве или нет? Неужели этот вопрос стоит? На него ответ однозначный. Вы сами знаете какой. И поэтому мне это обсуждать да просто неинтересно.
К. Ларина
―
Кстати, документальный сериал так и не показали «Свобода по-русски» Андрея Сергеевича Смирнова.
А. Смирнов
―
Но он есть в интернете.
В. Дымарский
―
И на сайте «Эха» был тогда, да?
К. Ларина
―
Нет.
В. Дымарский
―
А, нет, это было другое. Это было про…
К. Ларина
―
Тамбовское восстание.
В. Дымарский
―
Историки по поводу Тамбовского восстания.
А. Смирнов
―
Да, это было на сайте «Эха».
В. Дымарский
―
Андрей Сергеевич, ну хорошо, а вот эти молодые, о которых вы говорили, молодое российское кино, молодые режиссеры, вот вы ж на них смотрели сейчас. Это свободные люди? Насколько они задавлены или не задавлены теми несвободами, которые вы не хотели произнести вслух?
А. Смирнов
―
Они совершенно не задавлены. Они вполне свободные люди. И многообразие тем, манер повествования, их умений говорить о сегодняшней жизни – оно видно, я бы сказал.
К. Ларина
―
Кстати, между прочим, именно на «Кинотавре» этом, насколько я знаю, там были и всякие круглые столы, и обсуждения, и в том числе звучала тема очень острая, что нынешние кинематографисты молодые боятся сегодняшнего дня, они больше пытаются о каких-то исторических фактах, о прошлом. Но современность практически не присутствует в сегодняшних картинах. Вы заметили это?
А. Смирнов
―
Кто это сказал?! Какой сумасшедший?! Я знаю картин 5 – они все о современности, все до единой! Что это такое? Это бред сивой кобылы. Я смотрел фильм Анны Меликян о современности; фильм замечательный талантливый режиссер, у него фамилия трудная – Серзин.
К. Ларина
―
Серзин.
А. Смирнов
―
Серзин, да.
К. Ларина
―
Это актер и режиссер из «Гоголь-Центра».
А. Смирнов
―
«Человек из Подольска» – современность. Картина моей невестки Насти Пальчиковой «Маша» – 90-е годы и современность. Все картины – сплошная современность. О чем вы говорите? Какие они задавленные? Это легенда. Эти ребята, тот же Жора Крыжовников – это свободные люди.
К. Ларина
―
Пока вы говорили, я нашла, кто это сказал. Это сказала программный директор фестиваля «Кинотавр» Ситора Алиева. «Наши авторы, даже молодые, боятся работать с сегодняшним днем. Страх цензуры, очевидная самоцензура, бессознательное и бездумное цитирование, конформизм вместо радикализма – мы со всем этим сталкиваемся, отбирая фильмы», - сказала Ситора Алиева, повторю, программный директор «Кинотавра».
А. Смирнов
―
Да, Ситора, вообще, дама не глупая, даже очень. Но она смотрит сколько картин! А я-то смотрел уже отобранные. Они все о современности и сделаны свободными людьми.
В. Дымарский
―
Она сама и отбирает только картины и современности. Как ваш «Француз» прошел?
А. Смирнов
―
А его там не было.
К. Ларина
―
Как это? Виталий, это фильм какого года?
А. Смирнов
―
Он в прошлом году был.
В. Дымарский
―
Андрей Сергеевич, я просто где-то читал… А, вас, видимо, просто представляли как автора фильма «Француз». Я решил, что его показывали.
К. Ларина
―
Нет, он уже «Нику» получил. Нет, он уже прошел. Андрей Сергеевич, смотрите, вот такой вопрос. У нас сегодня, 25 сентября… Сейчас опять я боюсь попасть, конечно. Ну, что делать… Я с вами всегда рискую. Сегодня широко отмечается столетие со дня рождения великого кинематографиста, которого в статьях называют не иначе как «наш полководец» советского кино – Сергея Федоровича Бондарчука. Скажите, пожалуйста, действительно Сергей Федорович как фигура, как художник, как режиссер заслуживает вот такого великого звания? Я спрашиваю без всякой иронии. Вот ваше отношение к нему как к личности и как к главному режиссеру советского кинематографа.
А. Смирнов
―
Ксюша, это вопрос на засыпку для меня. Прежде всего потому, что я очень ценю и дружу с его сыном Федором Бондарчуком. И мне бы очень не хотелось его огорчать. Но эпоха, в которой мы жили и в которой работал его отец, была тяжелой. Скажу одно, я очень люблю картину Бондарчука «Ватерлоо». На мой взгляд, она превосходно сделана, и в ней виден подлинный потенциал Сергея Федоровича как режиссера. На этом я позволю себе закончить свое выступление по этому поводу.
К. Ларина
―
Опять! Не дается нам Андрей Сергеевич сегодня!
В. Дымарский
―
Ксюш, ты сказала или Андрей Сергеевич, Бондарчук у нас главный режиссер советского кино? Не Герасимов.
А. Смирнов
―
Он не был таковым. По-моему, и не претендовал на это.
В. Дымарский
―
Я и говорю, не Герасимов?
А. Смирнов
―
Герасимов претендовал и был. Я помню – ну это, извините, личные воспоминания – такой фильм «Осень» 73-го года. В основе просто любовная история. В конце года меня приглашают на совместное заседание секретариата союза кинематографистов и Коллегии Госкино для обсуждения 4 фильмов – это «Самый жаркий месяц» по сценарию Бокарева, режиссер – Юлий Карасик; это «Зеркало», режиссер – некий Андрей Тарковский; это «Романс о влюбленных», фильм Андрея Кончаловского по сценарию Евгения Григорьева; и фильм «Осень».Расставляются приоритеты. Признан лучшим фильмом года «Самый жаркий месяц» (пьеса Бокарева «Сталевары» в основе лежит). Вторым фильмом с некоторыми недостатками (там есть влияние западное в форме, но все-таки фильм наш советский) – это «Романс о влюбленных». Очень трудный случай с Тарковским, потому что картина не для народа, народ ее не будет смотреть, она слишком претенциозная. Хотя признают, что Тарковский все-таки известный очень режиссер, поэтому просто смешать его с дерьмом невозможно.
И наконец позор кинематографа – это фильм «Осень». Как такая пакость могла быть сделана в советском кинематографе? Это жуткий недогляд. Недоглядели. И Сергей Аполлинариевич Герасимов выступает: «Андрюха, ты что, голых баб не видел? Ну сегодня ты голой бабой никого не удивишь. Хочешь поразить – покажи одетую». Общий смех и аплодисменты. Я встал и ушел. Вот так вот. А вы говорите, сегодня они в самоцензуре и несвободные люди. Ксюша, вы с кем разговариваете? Не забывайте, что я старше всех и жизнь свою прожил при этом чудесном строе.
К. Ларина
―
Ну все равно, поскольку вы настроены на позитив, извините за это ужасное слово, давайте тогда скажем нашим внукам и детям, а были ли вообще приличные люди в то время среди партийной номенклатуры или все упыри, которые занимались тогда искусством, были поставлены на это дело?
А. Смирнов
―
Я бы сказал, система очень строго… Главное достижение советской власти – это отбор людей: только негативные, только негодяи, только упыри. Среди начальников были одни упыри. Хотя, скажем, одно время возглавлял весь кинематограф Владимир Евтихианович Баскаков, человек, к которому я относился с симпатией и даже с любовью. Он фронтовик, он писатель. Он писал о войне, о фронте. И неплохо писал. Но роль, которая была ему поручена, все равно была ролью упыря. Никуда от этого не денешься.Понимаете, Баскаков кончил знаменитый ИФЛИ (Институт философии, литературы и искусства). У него была очень приличная культурная база. Он знал, кто такой Мандельштам. Хотя он негативно высказывался по поводу Осипа Эмильевича, но он знал, кто это. А это было огромным исключением. Никто из них, как правило, книжек не читал – ни министр, ни его заместители, ни главные редактора. Это убожество, которое нами управляло.
Редактура ведь сидела в объединении, где снимается фильм, каждый кадр видит. Редколлегии в студии «Мосфильм». В каждой республике еще был свой республиканский комитет, еще его надо было пройти. Но нам москвичам, слава богу, доставалась сразу главная редакция Госкино – это все редактора, редактора, редактора. Каким образом хоть иногда получалось что-то приличное – это же чудеса, это стечение обстоятельств. Система была выстроена абсолютно сознательно, чтоб ни одна блоха не проскочила, чтоб искусством там не пахло.
К. Ларина
―
Нам нужно остановиться на небольшую паузу на новости. И вернемся через некоторое время.НОВОСТИ / РЕКЛАМА
В. Дымарский
―
Мы продолжаем программу «2020». В нашей виртуальной студии Ксения Ларина и я, Виталий Дымарский. Мы, как обычно, ведущие программы. И сегодняшний наш гость – кинорежиссер Андрей Смирнов, только-только вернувшийся с «Кинотавра». Но обсуждаем мы, пока во всяком случае, в большинстве своем кинопроблемы.
К. Ларина
―
Можно мне задать вопрос? Переходный вопрос от искусства к реальности. Опять сейчас попаду, конечно. Андрей Сергеевич, почему вы не поспорили и не ответили Андрею Сергеевичу Кончаловскому, когда он, по сути, осудил XX съезд и развенчание культа личности и оправдал сталинизм?
В. Дымарский
―
Ты имеешь в виду вот этот фильм «Дорогие товарищи!»?
К. Ларина
―
Нет, совсем не это я имею в виду.
В. Дымарский
―
Он комментировал этот фильм.
К. Ларина
―
Нет, неправда. Он отвечал на другой вопрос. Фильм, кстати, совсем про другое.
В. Дымарский
―
Фильм про Новочеркасск.
А. Смирнов
―
Фильм очень хороший. Этот фильм был фильмом закрытия «Кинотавра». И хотя там были большие споры после фильма… Я его смотрел второй раз, потому что Андрон мне его показывал. Мы с Андреем Сергеевичем однокурсники, учились вместе в мастерской Ромма. И мы сохранили отношения до сих пор. Мы достаточно редко видимся, но следим за тем, что делает один и другой. И в фильме никакого сталинизма нету. И мне фильм очень понравился. Там очень хорошая работа его жены Юлии Высоцкой. По-моему, лучшая ее роль. И про фильм ну никак не скажешь…
К. Ларина
―
Нет, он же про другое. Вы наверняка слышали это его заявление.
А. Смирнов
―
Я знаю, что вы имеете в виду. Никогда не подумаешь, что фильм сделан дедушкой 83 лет. Андрону только что стукнуло 83. Но это кино. А что касается его политических взглядов, мы уже давно с ним не только не дискутируем на политические темы, но вообще не затрагиваем реальную жизнь в наших редких разговорах. Конечно, то, что он сказал, для меня так же возмутительно, как и для любых нормальных людей. Это глубоко реакционная вещь. Но дело в том, что это у них семейное. Я не берусь обсуждать проблемы этой семьи. Это скользкая тема, которую мне не хотелось бы обсуждать.
К. Ларина
―
А мы давайте уйдем от семьи и от фамилий Михалковых и Кончаловских, поскольку все-таки Андрей Сергеевич, по сути, озвучил довольно распространенное мнение. И вот это сползание опять к теме – много было и хорошего, и при Сталине не было коррупции, и за взятки сажали, и все были как миленькие, и уличной преступности вообще, блин, не было, вообще была райская жизнь. Вот почему сегодня по-прежнему это сползание мы наблюдаем? И почему, по сути, никто против этого не возражает?
А. Смирнов
―
То есть никто не возражает? Если вы посмотрите, какие письма и против чего подписывает настоящая интеллигенция, так это вы увидите, что это против того, что творится в Белоруссии, против того, что творит сегодня ФСБ против дела «Сети», против дела «Нового величия» и тому подобное. Как это? Позиция интеллигенции в этом смысле абсолютно едина. И люди самых разных убеждений, самых разных характеров подписывают эти письма. И все время подписывает на протяжении долгого времени.Поэтому сегодня, конечно, разрыв между интеллигенцией не только творческой, вообще интеллигенцией – сплошь и рядом инженеры, врачи, школьные учителя. У нас миллион всяких видов профессий среди интеллигенции. Разрыв между этой частью общества и тем, что насаждает телевизор и насаждает успешно. Потому что за это десятилетие с 90-х годов ох как поменялся тон телевизора и ох как поменялся тон разговоров в толпе. Толпа и без того темная, ничего не знающая и не желающая знать о своей подлинной истории.
Ну я с этим сталкиваюсь как. Картину сделал «Жила-была одна баба». Вот я смотрю отклики. Девушка пишет: «Это все клевета. Моя бабушка выросла в деревне. В деревне так не пили и не трахались». Интересно, откуда она сама взялась. Видимо, биологическим каким-то путем. И я все время сталкиваюсь с тем, что в моем изображении русская и советская история – это клевета, это жестокость, я жиденок (так и пишут), русофоб и антисоветчик (я действительно антисоветчик, тут не попрешь никуда). Но этот разрыв все нарастает и нарастает.
Уже есть «История России» под редакцией Андрея Зубова, написанная по-настоящему ведущими историками России. Вот это должны преподавать в школе. В сельской школе пацанчик должен вот это слышать. А что он слышит на самом деле? На самом деле, руководит обществом какое-нибудь вот это Военно-историческое общество.
Вот я случайно оказался на Большой Никитской. Был особняк известный. Там «Москонцерт» помещался, там вечера всякие были. И огромный вот этот особняк. Я забыл, Васильчиковых, по-моему. Может быть, я ошибаюсь. Старый помещичий дом. Там лет 10 шел ремонт.
И вот, оказывается, ремонт закончился и там теперь Музей военного костюма. Возглавляет его Военно-историческое общество. И вот я ходил по этому особняку замечательно реставрированному, с большим вкусом буквально покрашена каждая стена, как там сделаны карнизы. Это восхитительно. И все это заполнено ерундой – статуями конными, портретами полководцев и военными костюмами. Это возмутительно. Один из лучших особняков в центре Москвы отдан этим паразитам. Другим словом я их назвать не могу.
В. Дымарский
―
Андрей Сергеевич, вы же понимаете, что этот музей, все, что преподают детям в деревне и не только в деревне, в городе…
К. Ларина
―
В Москве и в Петербурге в том числе.
В. Дымарский
―
В Москве и в Петербурге тоже, да. Это ведь все не про историю, это все про сегодняшний день. Это через историю пытаются…
А. Смирнов
―
Это все про идеологию, с которой они никак не могут расстаться. Про гнилую коммунистическую идеологию и их видение прошлого. Войну выиграли. Они гордятся немыслимо. А о цене войны, когда мы до сих пор не знаем, сколько пропало без вести… Мы не знаем, все-таки 30 млн угрохали или 40 млн. И похоже, что все-таки 40 млн. Это до сих пор не признано. До сих пор трупы не похороненные есть с войны. Вот это их патриотизм Военно-исторического общества. Об этом надо говорить.И этот день священный для каждого члена российского общества – день 9 мая. Вместо того, чтобы проводить его в скорби, в воспоминаниях о тех, кто отдал свои жизни за то, чтобы России осталась, и благодаря кому мы все живы, этот день надо проводить на кладбище, в церкви, тихо, поминая людей, которых мы помним еще кое-как. А вместо этого милитаристский треск парада.
К. Ларина
―
Андрей Сергеевич, вы же видите, что это не только Военно-историческое общество это делегирует в массы. Это же абсолютно государственный тренд.
А. Смирнов
―
Совершено верно.
К. Ларина
―
И вы же видите, что для президента России сегодня остались две темы – это у нас есть ядерное оружие и у нас есть Великая Победа. Больше ничего. И этот месседж транслируется и для внутреннего пользования, и уже для внешнего тоже. Представляете, какие бои буквально ведутся на этом поле международной политики по поводу вот этой истории Второй мировой войны между современной Россией и всем остальным сообществом.
А. Смирнов
―
Ксюша, ну что обсуждать вещи совершенно очевидные? Что тратить на это энергию? От того, что мы сейчас назовем некоторые вещи своими именами, Россия ничуть не сдвинется, и жить ничуть не станет легче.
В. Дымарский
―
Андрей Сергеевич, но если не говорить, так вообще тогда ничего не будет. Хотя бы один человек если еще задумается, то это уже хорошо.
А. Смирнов
―
Вы думаете, хоть один человек задумается от наших с вами разговоров?
К. Ларина
―
Да.
В. Дымарский
―
Я надеюсь.
А. Смирнов
―
А я сомневаюсь.
В. Дымарский
―
Потому что вы авторитет для многих людей.
А. Смирнов
―
На нас с вами смотрят стукачи, которые докладывают начальству.
К. Ларина
―
Они и сами прекрасно знают.
А. Смирнов
―
Вот и вся наша аудитория.
В. Дымарский
―
Ну ладно уж. Не обижайте нашу аудиторию.
К. Ларина
―
Ну здрасьте! Как это? Ужасно.
А. Смирнов
―
И наши добрые знакомые.
К. Ларина
―
Нет, неправда. Я вот совершенно с вами несогласна. Вы же сами рассказывали про резонанс от вашего фильма. Да, масса ублюдков, которые пишут, что все это неправда. И не только среди зрителей, воспитанных, как вы правильно сказали, современным телевизором, но и среди различных историков. Они же у нас тоже разные – православные историки, историки советские, историки коммунистические.Я читала, кстати, несколько рецензий от историков на ваш фильм, в котором, конечно же, вы все очерняете и глумитесь. Но еще и то, что этот Антонов был вообще бандитом, что он был, как Бандера. Вот таким они считают его. А вы, типа, его обеляете и романтизируете. Вот вам еще одна. Поэтому лучше уж сказать всю правду, пока не поздно.
В. Дымарский
―
Андрей Сергеевич, вы говорите, что кто нас смотрит, кто нас слушает? Посмотрите на Белоруссию. Вот кто ожидал, что эти люди вдруг… Это вот те люди, мне так кажется, которые нас слушают. Ну, то есть такие же люди.
А. Смирнов
―
Да, может быть.
К. Ларина
―
А у них-то, кстати, так было зачищено пространство свободы слова! Мы еще можем только к этому стремиться и стремимся с большой скоростью. Но у них-то вообще ничего не было. И посмотрите, оказалось, что народ-то не дурак. Мы ждем.
А. Смирнов
―
Какие выводы мы из этого с вами можем сделать?
К. Ларина
―
Ну какие выводы вы делаете?
А. Смирнов
―
Понимаете, во-первых, мне, я повторяю, очень много лет. И к старости, конечно, пришел пессимистом. Мой отец умер очень рано – в 60 лет в 76-м году. Ему было всего 60. И вот за несколько лет до его смерти году в 72-м или в 73-м я как-то зашел к отцу. У него сидел его приятель, который одно время был замминистра морского флота. Он симпатичный такой человек. Они познакомились в Италии, где этот его друг был торгпредом российским. Они сидят, играют в шахматы, попивают виски. Воскресенье было. Мне тоже налили.И вот этот его друг мне говорит… Он мне симпатизировал. Он говорит: «Андрюша, ты же не глупый парень. Ну что ты головой об стену колотишься? Ты что, не понимаешь, что это государство на тысячу лет?» Это я цитирую буквально. Я говорю: «Ну вот один уже провозгласил тысячелетний рейх, но хватило его всего на 12 лет, правда. А так будет и с этими». Он говорит: «Ты что? В своем уме?» Отец мой говорит: «Сережа, да перестань ты с ним. Он тряхонутый. С ним бесполезно разговаривать».
Я говорю: «А вы что, не понимаете, что этот режим обречен? Он же обещал, что у него главное – экономический базис, а надстройка – все остальное – культура, Господь Бог и так далее и так далее. И единственное, с чем он никак не может справиться уже 60 с лишним лет – это экономика. У них во всем дефицит. Ну вот вся страна делает танки. Но это же все равно рухнет нам на головы». Они оба на меня смотрят. Отец говорит: «Слушай, больше я тебе не наливаю. Ты что, всерьез это веришь?» Я говорю: «Я, может, и не увижу, но дети мои увидят точно». Ну вот получилось так, что я дожил до краха этого режима. И этот приятель моего отца в 90-е года разговаривал со мной со страхом, как с цыганкой, которая предсказала будущее.
С этой точки зрения ну что говорить? Этот режим же тоже обречен. Он тоже не может решить экономические проблему, при том что живется, конечно, при нем тысячекратно лучше, и в провинции в том числе. Вот я только что в Тамбове был, вот сейчас был в Сочи. Ну что об этом говорить? Единственное, в чем я вижу хоть какую-то возможность помочь людям – ну конечно разговаривать о них, говорить правду об истории, если можно, помочь им искусством. А иначе, зачем мы живем?
К. Ларина
―
Ну вот. Вы сами ответили на вопрос, зачем мы это говорим. Вот затем и говорим. А кто же еще будет говорить? Остались-то считанные единицы. Я имею в виду не нас с Дымарским, а считанные единицы как средства массовой информации.
В. Дымарский
―
Но нас с тобой тоже мало.
К. Ларина
―
Да, да, да. Нас осталось мало: мы, да наша боль. Нас немного. И врагов немного, между прочим. Андрей Сергеевич, про что пишется-то хоть скажите. Или нельзя еще говорить?
В. Дымарский
―
По секрету только.
А. Смирнов
―
Ну только начинается фильм в октябре 52-го года, а заканчивается 9 марта 53-го. Вот все, что могу.
К. Ларина
―
Ух ты! «Смерть Сталина – 2», да? Ну что же, удачно вам охоты.
А. Смирнов
―
Но он заканчивается любовной сценой героини.
К. Ларина
―
Вот еще пуще. Порнуху снимаете, как говорил уже персонаж?
А. Смирнов
―
Продолжаю.
В. Дымарский
―
Сколько раз мы уже хоронили Сталина. Сколько еще раз мы будем его хоронить? Сколько ж можно… Никак не захороним.
А. Смирнов
―
Я думаю, лет 300, не меньше.
В. Дымарский
―
Это такая планида?
А. Смирнов
―
Думаю, что да. Ну, может, 200. Я не знаю. Понимаете, я нашел некоторое успокоение только в одном. Понимаете, в 12-м веке – я уже говорил об этом – уже работает Болонский университет в Италии и работает Оксфорд. За 13-й и 14-й вся Европа покрывается университетами. В это время там Краковский, Германия покрывается университетами, во Франции и Монпелье, уже Сорбонна работает. Когда наши студенты впервые переступили порог первого российского университета? В 1755 году милостью ее Величества Елизаветы Петровны и ее любовника Ивана Шувалова, за которым стоял Михаил Васильевич Ломоносов.Вот эти 5-6 веков, их же не догонишь. Если учесть, что демографы считают столетие – это 4 поколения, значит за 500 дней это 20 поколений европейцев имели к тому времени университетское образование. Это примитивное представление, что это были только дети богатых. Это были и из крестьянских семей, и дети торговцев и так далее. Куда же это деть-то? А у нас с 1755-го. Ну, вот 300 лет. Может, вы и доживете. Я-то не доживу.
К. Ларина
―
У меня есть контраргумент, между прочим. Я понимаю вашу логическую цепь, которую вы выстраиваете. Но подождите, вот все это разбивается об Третий рейх – это нация с вековыми традициями, с прекрасными университетами, просвещенная, которую за одну секунду превратили в стадо баранов.
А. Смирнов
―
Это правда.
К. Ларина
―
Это же возможно, получается. Значит, это никак не связано.
В. Дымарский
―
Но ненадолго.
А. Смирнов
―
Да. Это правда. Никуда не попрешь. Нация философов, великих музыкантов, действительно, превратилась тогда в баранов, причем в нацистской партии состояли такие люди, как, например, Хейдеггер, великий философ. Ясперс, я не помню, был ли нацистом. Во всяком случае, был около и так далее. И довольно много интеллигенции, между прочим.
К. Ларина
―
Конечно.
В. Дымарский
―
И не только в Германии.
А. Смирнов
―
Да. Но все равно надо, чтобы некий порог университетской культуры получил здесь основание. Необходимо, чтобы поколения людей кончали эти университеты. Ну нет другого способа.
К. Ларина
―
А у нас сейчас, наоборот, все свободные и независимые университеты закрываются, как вы знаете. Уже можно перечислить, какие закрыты. А педагоги, преподаватели, которые замечены в каком-то хоть подобии, жалком даже подобии инакомыслия, с ними расстаются. И вот видите, поэтому сейчас другой… Как там у Грибоедова: «Ученость – вот чума». Вот все это продолжается. Так что мы все равно возвращаемся обратно в пампасы. Ну где у нас свет в конце туннеля?
В. Дымарский
―
Ты менее позитивна, чем обычно.
К. Ларина
―
Да. Давайте свет в конце туннеля и закончим. Андрей Сергеевич, поскольку вы на позитиве сегодня, в отличие от нас, давайте рассказывайте, в чем надежда.
А. Смирнов
―
Не знаю. Вот киношная тусовка на «Кинотавре» мне очень понравилась. Обычно было шире – больше каких-то приемов, пьянка, естественно… Ну, пьянка и остается пьянкой. Но длинноногие девушки дорогого вида…
В. Дымарский
―
Так.
А. Смирнов
―
…Составляли всегда очень существенную часть всей публики «Кинотавра». И на красной дорожке, в зале их меньше видно, а вокруг, и во всех ресторанах и так далее. Их количество значительно уменьшилось.
В. Дымарский
―
Пандемия.
А. Смирнов
―
Все равно уровень красивых девок там довольно высокий. Много было и сейчас девушек, роскошно одетых в явно совершенно дизайнерских платьях и так далее. Но атмосфера была, повторяю, более домашняя. Средний возраст молодой, поэтому пьянка-гулянка там носит такой молодежный характер, я бы сказал. Ну потом, какие молодые? Вот тех, кого я перечислил – это ребята, которым уже по 40 примерно. Но в кино это зрелое, но еще молодое поколение. Мне очень понравилось.
К. Ларина
―
Ну, хорошо. Мы с трудом подбираем слова для позитива.
А. Смирнов
―
Я сказал об этом Роднянскому о том, что, может быть, стоит «Кинотавр» свести к этому чуть меньшему формату, но более домашнему. Вот как-то это удалось им в этот раз. Чудесная погода, море, хорошее кино. Приятно жить.
К. Ларина
―
Мы на этом должны завершать нашу светлую передачу. Все-таки дожали мы Андрея Сергеевича, вывели его из себя. Спасибо вам большое, Андрей Сергеевич.
А. Смирнов
―
Спасибо вам. Очень рад был видеть вас обоих.