Может ли культура объединить общество? - Ирина Прохорова - 2012 - 2012-06-22
К. ЛАРИНА - Добрый вечер. На радиостанции «Эхо Москвы» и на канале RTVI продолжается цикл программ «2012», который посвящён становлению гражданского общества в России. Напомню, что мы начинали эту программу как предвыборную, но потом очень сильно изменилась атмосфера в стране и в обществе, мы решили её продолжить, и мне кажется, что это правильно.
Здесь ведущая передачи Ксения Ларина. Я сегодня одна, без Виталия Дымарского. Он у нас в командировке, в Петербурге. Всем там. Все лучшие люди там. Ну и здесь кое-кто тоже остался.
Напомню вам, дорогие друзья, вы можете с помощью Twitter’а и СМС участвовать в нашей передаче. Номер СМС +79859704545. У нас будут голосования как обычно два, один для зрителей Сетевизора, другой – для тех, кто голосует у нас по телефону. Ну а теперь представляю нашу гостью, это Ирина Прохорова, здрасте, Ира.
И. ПРОХОРОВА - Здравствуйте.
К. ЛАРИНА - Напомню, Ирина Прохорова является главным редактором издательского дома «Новое литературное обозрение». И, в общем, всё. Общественным деятелем. Я думаю, что прекрасно знает наша аудитория нашу замечательную гостью. Наша тема сегодня – «Может ли культура объединить общество?». Это только по первости кажется, что это вопрос риторический. А на самом деле очень серьёзный, особенно в свете последних культурных в том числе событий. Я хочу задать вопрос для зрителей «Сетевизора», вы можете уже голосовать. Может ли произведение искусства нанести вред обществу? Да или нет. Вот, собственно говоря, два варианта ответа. Это для тех, кто голосует в Интернете в Сетевизоре. Ну, собственно, с этого вопроса можно и начать. Ир, как вы считаете?
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, что? Это вообще всегда такие вопросы, когда решается да или нет, всегда возникает недоразумение. Мы просто… эти вопросы возникли на самом деле… и вся проблема порочности или наоборот святости искусства – она ведь возникла сравнительно недавно, скажем, в новое время, что, что мы сейчас называем модерн-эпохой. Когда, собственно, стала развиваться светская культура и светское искусство. И вот в борьбе с религиозным искусством, которое было доминирующим много столетий, давшее прекрасные образцы, шедевры, которые мы сейчас наблюдаем, эпоха Ренессанса, и так далее. Хотя там и начиналось развитие светской культуры.
Оно, вот это напряжение, всегда и существовало, что может вообще светское искусство быть моральным, или оно изначально аморально. То, что считается многими пощёчиной общественному вкусу, потом становится классикой и назидательными текстами для молодёжи следующего поколения. Это очень частое явление. Знаете, я хочу здесь перенести акцент. Оно может быть и порочным, оно может быть замечательным. Дело ведь не в этом. А как решается этот вопрос? Кем решается? И к чему это приводит? Вот, что важно.
К. ЛАРИНА - А как воспринимается – неважно?
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, обществу важно, как воспринимает. В этом ведь смысле существует большое количество, ну как, недаром есть институт критики профессиональный, есть какие-то ценители искусства, интерпретаторы – они все возникли в том числе в попытке какие-то вещи объяснить. Понимаете, всё новое всегда с большим трудом входит в жизнь. И, как правило, всегда мы очень консервативно… если мы в одном месте как-то, да, очень прогрессивно, в другом мы можем вполне консервативно. В моде, в отношении к литературе или искусству, мало ещё в каких-то вещах – моральном плане и всё прочее. Я хочу сказать, что этот барьер, эта граница – она всегда меняется. Вопрос я хотела бы задать по-другому. Отношение к искусству, как мне представляется, к светскому искусству, да, в котором… пока живём в светском государстве, по крайней мере на бумаге, решается чаще всего общественным мнением. Вот, для чего существует пьеса, дебаты, споры, крики. Это правильные явления. И не факт, что если человек что-то написал, сделал и так далее, что уже надо боготворить и говорить, что это вы не понимаете, я художник, я так вижу. По-разному бывает.
Но когда проблемы искусства переходят на уровень уголовного права. Вместо дебатов, скажем, общество отвергает… а это страшная вещь – когда общество подвергает остракизму, говорит – всё, непризнанный художник, и так далее, это страшно для художника, но это, в общем, нормальное течение. Если это вдруг, да, начинается перевод на какие-то идеологические… начинаются суды настоящие, вот это уже очень опасно.
Опасно, потому что это большой соблазн просто затоптать искусство. Это известно, что как только политика с грубыми инструментами входит в сферу искусства, это большая трагедия для искусства. Вообще-то в XX веке мы это проходили, что было загублено столько всего, и такие возможности для расцвета культура не были использованы ровно потому, что культура у нас стала частью идеологического аппарата. Вот тот колёсик и винтик, о котором писал у нас Ленин.
К. ЛАРИНА - Вот, оно, собственно, это колесико – оно обратно и раскрутилось. Есть признаки?
И. ПРОХОРОВА - К сожалению, мы видим рецидивы, я не знаю, насколько они масштабные, системные, я надеюсь, что нет, и мне кажется, общество всё-таки очень сильно изменилось, несмотря ни на что. Но попытка, знаете, это соблазнительно решать сложные проблемы легкими способами. И часто люди прибегают к этому, не то что они сторонники были мракобесия «сейчас мы затопчем искусство», им кажется, что таким образом легко решать проблемы.
Как вы встали на этот путь, желание сложные проблемы просто решить, ну как у нас – а, к стенке, не пущать, не давать, запретить и так далее, проблема не решается, она только делается ещё более болезненной. И проблемы этического и эстетического, которые всегда решаются каждым поколением по-разному. Они просто перестают обсуждаться.
К. ЛАРИНА - А вот объясните мне, пожалуйста, Ирина, почему всё-таки каждый раз, когда власть… я говорю сейчас не про конкретно нашу власть, а в принципе власть в любом государстве, когда она чувствует свою уязвимость, она всегда начинает свою борьбу и свою защиту ставить прежде всего в отношении культуры, культурных явлений, деятелей культуры, культурных институтов. Почему культура представляет для неё наиболее серьёзную опасность? Получается, что так.
И. ПРОХОРОВА - Знаете, ну понятно, почему. Потому что, в общем, культура – это такая визитная карточка страны и общества, прежде всего, да? В зеркале культуры, в общем, отражаются ярче всего все проблемы. Если это мощная культура с хорошо развитой критической рефлексией, то картины, которые иногда там возникают, не очень приятные для власти. Иногда, может быть, даже несправедливые картины. На самом деле не будем идеализировать ни художника, не будем демонизировать иногда людей, связанных с властью, потому что часто делаются серьёзные важные проекты властные. Значит, художники, вот, ха-ха-ха, хи-хи-хи, и так далее. Дело не в этом. Дело в том, как на это реагировать.
Мне кажется, показатель силы власти в любой стране – это, знаете, как ни странно, чувство юмора. Потому что то, часто не понимает авторитарная власть, что высмеивание, сатира и всё прочее странным образом работает на имидж власти. Всё равно даже таким негативным образом она закрепляет легитимность этой власти. Как только с этим начинают бесконечно бороться, это порождает ровно противоположный эффект. И мы это знаем. В советское время люди уже научились по какому-то взмаху руки какое-то вольнодумство определять. Уже читали между всех строк и так далее.
Так что мне кажется, что да, этот вопрос, опять же, всегда решается сложно. Из истории культуры мы знаем, что по-разному и драматически. Сфера культуры, общественной культуры или гражданской, называемой светской культурой, да, такая доминирующая, она же тоже очень противоречива.
Проблема в том, что власть может на это влиять не тем, что она… художника. Она может выстраивать стратегию, культурную политику, и, скажем, поощрять какие-то вещи, которые кажутся очень важными. Имеют на это право. Многое зависит от того, как государство это видит. Главная задача, что помогая чему-то, не закрывать любые другие формы, развитие другого искусства. Там, через частное спонсорство, ещё что-то. Пусть это кажется маргинальным. Мы не знаем, что в истории останется, понимаете?
Вот, прелесть и сложность…
К. ЛАРИНА - А они знают, что достойно остаться в истории, а что нет. Вы говорите про чувство юмора. Опять сужаем до жанров культуры, да? Именно самому активному, яростному избиению как раз подвергаются те произведения, которые пытаются смеяться над чем-то, да?
И. ПРОХОРОВА - Не совсем. Совсем не так.
К. ЛАРИНА - У нас сегодня чувство юмора – оно акцентировано на глумление.
И. ПРОХОРОВА - Знаете, я бы сказала следующее. Нет, я говорила… чувство юмора – в том смысле… некоторого дистанцирования и снисходительности, может быть, да? Мне кажется, государственный деятель – человек мудрый, да? Он… Знаете, это кто-то хорошо говорил… кто-то из мыслителей, кажется, XVIII-XIX века, я не помню сейчас. Это как раз бесконечно. Ведь в XVIII-XIX веке бесконечные разговоры о власти, что, чего, да, это такой переходный был период, когда не очень было понятно, что может светская власть, что религиозная, и так далее.
И так… что если правитель рассматривает людей как испорченных обезьян, он будет самым лучшим правителем. В смысле он гуманен. То есть это грубо было сказано, но снисходителен к несовершенству человека и не требованию от них быть идеальными.
Собственно, кровопролитие начинается тогда, когда от человека требуют невозможного, да? Чтобы все были идеальными. Ну, это, как мы знаем, якобинцы, советская власть пыталась сформировать нового человека, идеального. А люди, понимаете, они такие не идеальные.
В этом смысле снисходительное отношение к какому-то развитию, которое, может быть, не кажется правильным, а мы никто не знает, что есть правильно, особенно в сфере искусства. Ну, знаете, Лев Толстой – он как-то особенно не глумился, он вообще писал очень серьёзные вещи и замечательные вещи. На него очень сильно и плохо реагировала власть, как мы знаем. Это не помешало ему стать великим писателем.
К. ЛАРИНА - И церковь, кстати.
И. ПРОХОРОВА - И церковь до сих пор его не простила, что, мне кажется, очень не дальновидно. Однако мы теперь трудно себе можем представить любую ситуацию культурную, историческую, какую угодно без текстов этого человека. Так что здесь, мне кажется, мудрость государственных мужей заключается в том, что они должны на три шага вперёд. И не начинать гоняться за всякими блохами… Кто-то там посмеялся, кто-то… да, это ведь замечательно Анна Ахматова писала после войны воспоминания, кажется, это Дьячковская из дневника зафиксировала. Если помню, она говорила – боже мой, это как раз момент после победы, Сталин почти полубог, празднуется 80-летие. Ну всё, человек достиг всех ступеней славы, вообще абсолютно, и так далее. И всё уже. И вдруг какой-то там французик по радио что-то не то сказал, и всё начинается снова – истерика, крик, какие-то репрессии и всё прочее, да?
Это какой-то внутренний страх и не состоятельность человека, у которого, казалось бы, все бразды правления, вот это очень неприятно, это и есть авторитарно-тоталитарные модели. Да ладно, ну сказали, ну и бог с ним, да? У вас есть своя система представлений о власти и огромные возможности представить в позитивном плане.
Понимаете, у нас ведь проблема – часто бывает, что и правильные реформы-то принимаются, но их совершенно не преподносят людям.
Поэтому я бы так не реагировала болезненно на культуру и на проявления культуры, которые, может быть, с точки зрения когда они кажутся ужасными, а на самом деле выясняется – тут ничего страшного-то и нет.
К. ЛАРИНА - Вы же понимаете, они этим прикрываются. Возвращаясь к вопросу, который поставлен в тему передачи «Может ли культура объединить общество?», у нас сегодня получается, что именно культура-то она и разъединяет. Что все главные бои – они так или иначе концентрируются возле каких-то произведений искусства, будь то кино историческое, да, правда, неправда, глумление, не глумление, издевательство, не издевательство, фальсификация, не фальсификация, да? Будь то явления современного искусства – опять же, глумление, надругательство и прочее-прочее-прочее, да?
И. ПРОХОРОВА - Знаете, но вообще это, грубо говоря, всегда происходит и во многих странах. У нас это острее, потому что мы в таком переходном периоде, когда у нас все сбиты какие-то этические системы координат, коды поведенческие. И общество мучительно снова пытается вырабатывать некий такой консенсус вообще, да? Что такое хорошо, что такое плохо. Это так легко сказать, нам кажется, но на самом деле, если мы говорим о том, что культура объединяет общество. Да, она объединяет, и эта культура, которая выстраивает какую-то такую базу этических, эстетических ценностей. Это никогда не бывает единомыслие в этом плане, но это очень мощная подпитка, которую общество держит.
Вы знаете, когда нам бесконечно говорят о том, что страна потеряет территорию, что страна распадётся, и опять, огромное количество охотников, причём, интеллектуалов, которые говорят, что вот, давайте опять железным поясом скрепим страну, укрепить систему безопасности, мы сразу понимаем – это будут миллиарды денег уходить неизвестно куда. И ничего это не держит. На самом деле культура держит территорию. Вот это идентичность человека, его причисление себя внутреннее к той или другой стране – она ведь прежде всего идёт не через даже этнический компонент, не национальность, да, у нас пишут всякую ерунду в паспортах и долго спорят о том, кто чего и так далее, ни по каким-то даже материальным или прочим вещам. Как правило, это принадлежность к культуре, к какому-то единству, символическим ценностям, которые людей объединяют.
И развивая культуру, или, наоборот, развивая территорию посредством культурных индустрий, мы лучше держим страну, намного дешевле и прочнее, чем любые люди с автоматами, я не знаю, со штыками, с чем угодно. Вот это, как мне кажется, понимается очень слабо. А культура у нас опять, как я говорила, рассматривается как часть идеологического аппарата. Вот здесь мы сейчас споём это, здесь прокричим это. Эта часть – она всегда присутствует. Но этим не ограничивается. И чем больше люди видят доступ к разным возможностям культуры в широком смысле слова – от физического спорта, да, до произведений искусства каких угодно, до демократических видов искусства, неважно. Если люди захвачены этим, если территория захвачена, это фундамент колоссальный. Вот, хорошо бы, это как-то вошло в сознание людей во власти.
И знаете, я в этом смысле никогда не считаю, там, «они», да? Это тоже не цементированное какое-то сообщество. Там тоже много разных людей с разными взглядами. Я думаю, что есть такая грустная традиция государственности. Долгие годы авторитарного тоталитарного правления даром просто не проходят. И я боюсь, что очень часто люди вполне разумные, попадая в эту систему координат, начинают, вот, знаете, традиция – вещь всё-таки такая плохо уловимая, но очень жёсткая, да? Начинают мыслить в этих категориях, да?
К. ЛАРИНА - Которая попадает при переходе…
И. ПРОХОРОВА - Да, понимаете, редуцирование поля и попытка всё свести к каким-то… один театр у нас, одна библиотека.
К. ЛАРИНА - Один учебник.
И. ПРОХОРОВА - Один учебник и так далее. Это всё настолько обедняет культуру, жизнь и прочее, что потом мы удивляемся – а почему у нас не происходит модернизация здесь? А почему у нас этого нет здесь? Да потому что нельзя одно, да? Должно много и не страшно это. И этим тоже можно руководить грамотно. Но, может быть, понимаете, опять же, я как абстрактный гуманист, раньше было такое ругательное слово к людям, которые не признавали воинственность советскому обществу, а призывали как-то гуманность. Вот, мне всегда нравилось – «абстрактный гуманист». Я бы призвала к некоторому общему терпению. Мы очень молодое общество, да? Всего 20 лет прошло. У нас такое тяжелое прошлое. Настолько не пересмотрено столько количество проблем…
К. ЛАРИНА - Так мы же его на себе тащим.
И. ПРОХОРОВА - Мы его на себе тащим.
К. ЛАРИНА - Но мы от него не освобождаемся, я имею в виду от того шлейфа рабства.
И. ПРОХОРОВА - Я ещё хочу сказать следующее. Может быть, в обществе в целом, а также в отдельных слоях до недавнего времени не было чётко проговоренной идеи, что пора этот шлейф снять, освободиться, да? И когда появляется такая политическая воля в таком широком смысле слова, считайте – культурная воля, не знаю, как, может быть, и какие-то результаты будут. Ведь согласитесь, что в конце 80-х годов такой волевой момент был, и желание разобраться, что произошло, как мы дошли до такой катастрофы, было. Это, кстати, возымело большое действие очень позитивное.
К. ЛАРИНА - Конечно.
И. ПРОХОРОВА - Мне кажется, что мы переходим к новому этапу, новому осмыслению этой проблематики. Может быть, более взвешенно, да? Может быть, наоборот, мы потеряли очень важные вещи, которые были проговорены в конце 80-х. Они как-то не были услышаны. Но если мы этого не сделаем, мы никуда не продвинемся. Вот, что бы мы ни делали, как бы нефть куда ни качали, мы прекрасно должны понимать с вами, что не количество денег и не просто абстрактные экономические показатели являются основой величия страны. Мы все хотим этого. Мы не будем изображать, что мы не хотим этого. Величие страны – это некоторый уровень общекультурного сознания, и оно производит экономическое чудо, а не наоборот. А мы ждём – сначала давайте экономическое чудо, а потом будем развивать мозги. Так вот, без развития мозгов никакого экономического чуда не бывает.
И вот эта последовательность должна войти в сознание каждого нас.
К. ЛАРИНА - Скажите, пожалуйста, почему с таким пониманием, ясным пониманием того, как должна развиваться… на чём строиться культурная политика страны на сегодняшний день, вы отказались от предложения возглавить общественный совет при Министерстве культуры, вот, предложение, которое поступило, собственно, от нового министра.
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете…
К. ЛАРИНА - Если это можно, конечно…
И. ПРОХОРОВА - Нет, это абсолютно можно. И в данном случае здесь никакого нет секрета, и, кстати говоря, сам Мединский, в общем, вполне честно это изложил. Я поблагодарила его, для меня это было неожиданно, в общем, и лестно, как это – возглавить общественный совет. Вы знаете, я внимательно подумала. Дело в том, что я, как сказать, может быть, страдаю гиперответственностью. Если я должна браться за какое-то дело, я должна понимать, что я должна вложиться полностью, а не просто числиться свадебным генералом, знаете, я возглавляю это, я сижу в этой комиссии, я здесь, и так далее. Это очень соблазнительно. На каком-то этапе тебя начинают приглашать во многие разные институты.
К. ЛАРИНА - Этого все хотят. Я вам открою секрет.
И. ПРОХОРОВА - Да. Понимаете, я знаю и понимаю искренность людей, которые хотят, чтобы какие-то профессиональные люди приходили, советовали и так далее. Я сказала, что я готова давать любые рекомендации, если нужно. Но у меня столько обязательств. Во-первых, издательский дом, который, я считаю, важнейший культурный институт. И я продолжаю развивать. Я занимаюсь фондом. Это огромная работа, это огромный фонд, который занимается очень тоже важными вещами. И ещё масса проектов, которые сейчас должны будут запускаться в этом году, следующем. Просто я не смогу ни там, ни здесь нормально функционировать. А я, наверное, полезнее там, где я могу полностью. И, наверное, если я буду делать замечательные проекты, я буду предлагать их делать министерству культуры совместно, это будет для обеих институций полезнее, чем я буду скакать везде и на грудь медали развешивать.
К. ЛАРИНА - Разве здесь нет неких так называемых стилистических разногласий с тем трендом, который сегодня понятен, да, в области культуры в том числе?
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, я честно вам скажу – мне пока непонятен.
К. ЛАРИНА - Ну как? Это такое имперское мышление – оно сегодня проходит и в области культуры прежде всего. Мы же это видим, что приветствуется, когда произведение искусства к началу оценивается не по факту, талантливо это или нет, а с точки зрения идеологии. Полезен он или не полезен это продукт, да?
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, этот тренд – он идёт давно, к сожалению. Он никогда не исчезал. Другое дело, что, может быть, что в 1990-ые годы была столь сложная ситуация, что, в общем, как-то не до этого было, да? Так скажем. Но этого никогда не исчезало. И в данном случае я бы была объективна, это отнюдь не нововведение нынешнего министра культуры.
Вообще это как бы давно стояло на повестке дня. Мне это не очень близко, честно прям скажу, или совсем не близко, но я надеюсь, что в обществе есть много ресурсов как-то эту идею не то что демонтировать, знаете… я бы сказала следующее – мне кажется, вообще надо перестать смотреть ситуацию, да? Что такое имперская культура. Вообще, это словосочетание возможно в нынешней ситуации? Мы вроде бы Российская Федерация, если верить бумаге.
К. ЛАРИНА - Не хочет в это верить. Мы хотим быть Российской Федерации, мы хотим быть великой империей.
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, ну, вот, тогда и должно быть в обществе какое-то обсуждение, потому что очень много ходит вот таких фраз ходульных, и люди обмениваются этим без какой-то попытки объяснить, что мы имеем в виду. Что такое имперская культура на самом деле? Кто-нибудь может дать чёткий ответ?
А она исключительно репрессивна или, наоборот, может быть, она… что вкладывается в это понятие? У меня есть такое впечатление, что говорится одно, а в реальности идёт такая стихийная попытка восстановить какую-то такую полусоветскую систему, да, взаимовлияния и контроля культуры, идеологии, всего прочего. Во-первых, вряд ли это получится в любом случае, и потом, мне кажется, мы уже проходили эту историю, она совершенно бесперспективна и очень грустна. И хочется думать, что вряд ли это получится.
Я не знаю. Вы знаете, мне кажется, что нормальная критика действий правительства – это вообще нормальная форма взаимодействия государства и общества. И государство может немножко понять, чем недовольны граждане, и быстрее адаптировать ситуацию, а с другой стороны, у меня нет ощущения, что в самом просвещённом обществе есть хоть какое-то согласие по этому поводу.
Знаете, у нас тоже уютно всегда на власть… мы всё время апеллируем - вы не понимаете, они чего-то не то делают. А мне кажется, важнее, чтобы в самом сообществе культурном, а потом и в обществе в целом складывались какие-то представления, хотя бы были несколько серьёзных авторитетных мнений, которые бы между собой сталкивались, обсуждались и так далее.
К. ЛАРИНА - А почему этого нет сегодня? Почему нет согласия в этом сегменте под названием интеллигенция, условно так называю, самые разные люди, которые так или иначе занимаются какими-то вещами, связанными с человеческим мозгом.
И. ПРОХОРОВА - Знаете, мне трудно сказать, я боюсь быть таким оракулом, который всё объяснит. Я вижу это для себя следующим образом: мы видим, произошёл такой поколенческий перелом. Дело в том, что для, скажем, моего поколения, для которых вторая молодость началась в конце 80-ых годов…
К. ЛАРИНА - Вы простите ради бога, я вас заслушалась, я совершенно не смотрю на часы. Сейчас перерыв небольшой.
И. ПРОХОРОВА - Отлично. Сейчас мы отдохнём, и про поколения ещё раз поговорим.
НОВОСТИ
К. ЛАРИНА – Возвращаемся в программу «2012». Напомню, что сегодня в нашей студии Ирина Прохорова, главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение», глава фонда Михаила Прохорова. Мы говорим о том, может ли культура объединить общество. И пока первая часть разговора у нас прошла, я могу подвести итоги нашего первого голосования – «Может ли произведение искусства нанести вред обществу?», - спросила я наших сетезрителей. 25% ответили на этот вопрос положительно. 75% ответили «нет». Но учитывая, что всё-таки интернет-аудитория, это совсем другие люди, не те, которые смотрят по телевизору фильм «Служу Советскому Союзу», да?
И. ПРОХОРОВА - Мы не знаем. Знаете, иногда общество недооцениваем, а здравый смысл иногда, в общем… это хорошее противоядие против завихрений.
К. ЛАРИНА - Давайте вернёмся к той теме, на которой мы с вами прервались.
И. ПРОХОРОВА - А, про поколения.
К. ЛАРИНА - Где проходит этот культурный разлом. В чём? По какой линии? Внутри сообщества.
И. ПРОХОРОВА - А я объясню. Здесь вот какая проблема. Дело в том, что для моего поколения, когда для нас новый расцвет начался в конце 80-ых годов, люди стали создавать издательства, банки и бог знает что. Короче, началось такое невероятное бурное институциональное строительство. И я помню это очень хорошо, что было ощущение такого освобождения, что не будет никакой этой идеологии больше. Слава богу, можно об этом не думать, можно заниматься своим делом. И, может быть, это была наша трагическая ошибка, да? Такая деидеологизация жизни временная была для нас подарком. И мы не хотели на эти темы говорить, и было ощущение, что всё закончено, что мы будем сейчас это ворошить?
Мы не поняли только одного, это была наша социальная неопытность. Что нам-то это всё понятно, есть опыт жизни. А для молодых людей, которые, в общем, не знали советского опыта, это совсем всё не очевидно. И что большое количество той самой официальной культуры, продукции советской, которую без конца показывали и показывают по телевизору, книжки и так далее, что это вообще-то мощный идеологический заряд. И надо объяснять, что мы читали, как мы могли вычитывать нужную информацию оттуда, что мы отсекали как вообще не относящееся к делу. Я боюсь, что это была главная ошибка.
И вот нынешнее поколение, мне кажется, молодых людей, социально активных людей – не все выходят на улицу, да, но очень многие думают и серьёзно обсуждают. Мне кажется, для них начинается новый этап, вот, серьёзных размышлений. И недаром так много последнее время обсуждают… миссия, ну, то есть вдруг неожиданно слово «интеллигенция» всплыло. 25 лет оно как-то не появлялось на страницах печати в интернете.
Миссии, задачи, что делать, кто виноват и так далее. И всё проклятые вопросы, которые возникают, они возникают для молодых людей опять как очень важный такой этический момент.
Меня это на самом деле радует. Радует, потому что это и есть начало разговора в обществе. И должны до чего-то договориться. Я надеюсь, в хорошем смысле слова. И здесь, наверное, очень важно, может быть, знание, которое накоплено предыдущим поколением, всё то, что опубликовано, распубликовано, сейчас осталось… вот это надо как-то актуализировать и объяснять.
И знаете, я хочу вам рассказать следующее, опять же, с точки зрения абстрактного гуманизма. Это очень непростая задача – дать приговор XX веку, вынести приговор, потому что 70 с лишним лет настолько перекрутили всё общество, такое количество трагедий внутри семей, между семьями, да. Белые и красные… Сексоты… У нас столько людей было включено в эту страшную машину, что есть объективный момент – как кого судить. Понимаете, реальных преступников невозможно судить. Они давно ушли в могилу. Гоняться за какими-то фантомами – тоже невозможно.
С другой стороны, мы закрыли в какой-то момент дверь. А невозможно, пока этот скелет в шкафу висит, общество парализовано. Надо дать какой-то отчет. Понимаете, и не то чтобы люди не знали и не помнили. Что происходило. Это так ужасно. Это для национального сознания так кошмарно – «как же мы могли, великая страна, допустить такой ужас?», что реакция организма, как индивидуального, так и социального – «всё, ничего не знаем, у нас была великая страна». Это травма. Это такой травматический эффект. Преодолеть эту травму нужно, но как?
К. ЛАРИНА - Подождите.
И. ПРОХОРОВА - Это вопрос, который решает… я хочу сказать. В этом до сих пор проблема Испании, которая только сейчас начинает пытаться говорить о гражданской войне, об ужасах гражданской войны. 20 с лишним лет, даже 30 с лишним лет был уговор, общество на эту тему не разговаривало. И поэтому эти непогребённые люди, да, или ославленные республиканцы и их семьи до сих пор страдают, и так далее.
Мы знаем, что авторитарные тоталитарные режимы, проходя через это… это страшная болезнь, потому что это судьбы людей. Вот, вопрос, наверное, который должны решать мы и новое поколение – как об этом говорить, как об этом справедливо и как это преодолеть. Чтобы забыть, надо вспомнить.
К. ЛАРИНА - Это же самый главный вопрос. Он-то как раз больше всего сегодня и отодвигается со стороны людей, которые каким-то образом занимаются общественным сознанием, да? С точки зрения управления этим сознанием.
И. ПРОХОРОВА - Отодвигается во многом. Потому что это колоссальная травма, с которой не знают, как вести себя.
К. ЛАРИНА - Мы же с вами до программы говорили о появлении этих новых терминов, которые оправдывают различные репрессивные меры в отношении культуры в том числе – оскорбление чувств верующих, оскорбление чувств ветеранов, то есть всё равно…
И. ПРОХОРОВА - По заявкам трудящихся, да, и так далее.
К. ЛАРИНА - Да. И даже то, как отмечается 9 мая, День победы, когда нам говорят, что это единственный праздник, который всех объединяет, даже он разъединяет на сегодняшний день, потому что учитываются только одна часть ветеранов, людей, которые жили в то время, не ветераны, а то поколение, которое пережило эту войну, пережило это время. А поколение, которое пережило в этот же период репрессии, которые сидели в лагерях. Я говорю очевидные вещи для вас, а для других…
И. ПРОХОРОВА - А считается, что их чувства как бы не считаются.
К. ЛАРИНА - Абсолютно.
И. ПРОХОРОВА - Значит, эта гражданская война – она никак не утихает. Знаете, а я хочу сказать, что…
К. ЛАРИНА - Тогда мы кто? Что за страна у нас?
И. ПРОХОРОВА - Я бы сказала следующее. Знаете, в данном случае давайте мы немножко себя перестанем совсем костить. Мы настолько отрицательно… либо мы себя начинаем восхвалять до небес, либо начинаем поливать себя грязью. Я бы… вот, знаете, если мы хотим себе внутреннего самоуважения личного, да, то баланс между самокритикой и некоторым внутренним состоянием достоинства должен быть достигнут.
Я бы сначала, опять, с точки зрения гуманизма, да, поняла, сколь велика и ужасна эта травма, я бы сказала – советский случай в XX веке, он самый радикальный. Ну, может быть, ещё Камбоджа с нами сравнится, да? По ужасу. Всё-таки такое количество людей погибло! И в лагерях, и на фронте, да? И гражданская война, и голод, и всё прочее, это было такое выбивание людей бесконечно ужасное, что эта травма… невозможно сделать вид, что она не существует. Начать разговор об этом, да, то, как я лично это вижу – надо просто сместить акцент. Акцент с абстрактного величия, да, на акцент на человека. Вот, пожалеть людей, да, я бы сказала, вместо парада победы можно сделать праздник скорби, вот, сегодня, да? 22 числа… я бы сказала… вот, сегодня, день скорби. И я считаю, что правильно, это правильный праздник, потому что да, слава богу, мы выиграли войну, и действительно наш великий народ, вопреки всему безобразию, неподготовленности, многих преступлений, всего прочего, люди выиграли. Это действительно можно ставить памятники. Но, наверное, уже пора скорее скорбить о том, сколько людей погибло, а, может быть, поставить вопрос – можно было избежать этой войны?
Ведь почему-то считается, что это было невозможно, да? Таким образом, все недостатки и преступления руководства тогдашнего списываются на победу. Может, можно было пожалеть людей и так их не класть к 7 ноября, брать высоту, а пожалеть, армию сохранить или ещё что-то?
Это не отменяет величия победы. Но это переносит акцент на людей. Я всегда говорю, что у нас до сих пор не захоронены десятки, сотни тысяч людей. Пора их опознать. Другие страны это сделали. Поставить памятники им, да? Потомкам их вернуть, по крайней мере, что да, ваш погиб там-то, туда-то… но вот мой дед погиб во время войны, и он пропал без вести официально. Вообще, я хотела бы, вот, где-то было место, чтоб я могла приехать, положить туда венок.
К. ЛАРИНА - Вечный огонь, скажут на это.
И. ПРОХОРОВА - Между прочим, знаете, нет, символически это да, но идея, что ты можешь лично своему близкому человеку, вот, конкретно в это место пойти и положить венок – это на самом деле снимает половину травмы. И мне кажется, что поскольку наша традиция как бы, да, люди у нас всегда были придатком каких-то экономически-стратегических моментов, вот, если бы мы пошли отсюда, может быть, очень многие проблемы террора были рассмотрены совершенно по-другому. И моя личная концепция, что для начала, если мы хотим чем-то гордиться, можно было бы гордиться, что несмотря на весь ужас, общество смогло преодолеть это, оно смогло изжить это, осудить это, это уже большой подвиг.
К. ЛАРИНА - Безусловно, речь не идёт о самоуничижении, ни в коей мере. У нас только такие крайности, что ли?
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, тогда у нас возникли бы другие герои. Те люди, которые смогли…
К. ЛАРИНА - Сопротивлялись.
И. ПРОХОРОВА - Сопротивлялись. Они дошли до каких-то, да, в силу каких-то личных качеств дошли до понимания, что такого быть не может, что это противоестественно, несмотря на всю пропаганду, мы увидели бы другую галерею героев… и… всё равно были бы те же – мы победили, мы преодолели этот ужас, но мы бы чтили не людей, которые миллионами укладывали, да, и как-то не очень переживали по этому поводу, а те люди, которые смогли донести это знание до других, и общество сказала – нет, хватит, больше никакого кровопролития, никакой гражданской войны. Национальное примирение.
К. ЛАРИНА - А вот у меня к вам вопрос тогда. Ведь все, о ком вы сейчас говорите, не называя имён, но можно вспомнить людей, которые были, наверное, в какой-то степени иконами нашей первой волны демократической, да, вот, в конце 80-х годов, в начале 90-х. Это Сахаров, это Виктор Астафьев, если говорить о писателях, и можно назвать ещё Елену Боннэр. Сегодня по-прежнему эти люди в большинстве своём являются отрицательными героями. Обратите внимание. Или маргинальными. Ничего не получилось.
И. ПРОХОРОВА - Знаете, я бы сказала. Во-первых, а) мы ещё живы и ещё всё можно изменить, и пересмотр возможен. И действительно, так очень жалко, об этом я и говорю, что люди, которые положили свою жизнь, могли пожертвовать всем…
К. ЛАРИНА - Приносили себя в жертву.
И. ПРОХОРОВА - Их благополучием, да, но понимая, что они прозрели, и многие заблуждения… Ведь, знаете, величие многих людей, вот, особенно в послевоенную эпоху, которой мы много сейчас занимаемся в журнале в издательстве, представьте себе, что даже можно понять, что люди дореволюционной эпохи с другой системой ценности дольше могли бы сохранять в себе или сопротивляться, а очень многие не сопротивлялись, да, каким-то новым антигуманным настроениям и трендам в обществе.
А вот удивительно, что советские люди, казалось бы, которые были воспитаны в этой пропаганде, в какой-то момент стали пересматривать свои взгляды – это большой человеческий подвиг. И вот это интересно, как разум, сознание, душа людей работают, когда вдруг то, что казалось нормой, вдруг перестало ею быть. И идея жестокости сказала… и общество сказало – мы не хотим жить в этой жестокости…
К. ЛАРИНА - За счёт просвещения, за счёт того, что открылись архивы, за счёт того, что мы стали читать то, что раньше было запрещено, за счёт того, что была снята цензура по сути.
И. ПРОХОРОВА - Я вам хочу сказать. Это началось… это всегда и было просто, эти люди до войны молчали, не очень принято было на эти темы рассуждать. Но сейчас очень много печатают всяких архивных документов. Люди всё равно вели дневники. Видно – много людей переживали, осуждали это, но, конечно, они боялись. Но после войны ведь недаром оттепель произошла. Это означает, что война, какой-то новый опыт и прочее привели к изменению общества, что появилась новая генерация, которые пересмотрели… Оттепель… Ничего просто так не возникает. Значит, какие-то нормы жизни, навязанные… стали абсолютно обществу невыносимы. А не то, что сверху спустили радостную весть – вот, теперь живите немножко лучше.
К. ЛАРИНА - Тогда, следуя этой логике, сегодня, простите, общество требует наоборот кандалов и занавесов, и запретов.
И. ПРОХОРОВА - Вы уверены? А я не уверена.
К. ЛАРИНА - Если это не…
И. ПРОХОРОВА - Знаете, я с вами не могу согласиться. Знаете, я хочу сказать следующее. В обществе большой разрыв, как мне кажется, между риторикой и жизненными практиками. Люди, конечно, вам на улице, может быть, скажут, что что-то из телевизора они там услышали – бу-бу-бу, про-бу-бу. Если вы спросите по поводу жизни их детей и судьбы, они вам нарисуют совершенно другую картину. Вот это очень грустно. Когда немножко рассогласованность, да, желания хорошо себе и детям, и каких-то общих разговоров. Я бы не думала, что общество настолько безнадёжно. С обществом надо работать и, может быть, объяснять.
И более того, посмотрите, какое количество общественных движений появилось в последнее время. Я не беру… мне как раз меньше всего интересны чисто политические лозунги, они часто бывают безответственными – «Взвейтесь», «Развейтесь», «Долой», туда-сюда.
К. ЛАРИНА - Вы имеете в виду эти протестные акции на улице?
И. ПРОХОРОВА - Протестные акции на улице… я очень уважаю этих людей, да, они действительно многим рискуют…
К. ЛАРИНА - Да вы сами выходите.
И. ПРОХОРОВА - Я выхожу… не в этом дело. Вот, посмотрите, за что люди борются. Если мы посмотрим в свете нашей традиции, ну, например, движение автолюбителей. Люди же борются за достоинство человеческое, потому что автомобилисты – это люди, которые… это маленький домик. Машина – это очень важный и статус, да, и это часть пространства личного. Они воспринимают это, да, вот, то, что это попытка бесконечная… как у нас говорят – наездов на автолюбителей, они воспринимают это как оскорбление их личного достоинства.
И борьба общества очень разная. Экологические движения, ещё какие-то. До смешного, там, «Синие ведёрки». Сейчас молодые люди хулиганят, правда, что я не очень приветствую, наклеивают эти плакаты «Мне плевать, паркуюсь, как хочу».
К. ЛАРИНА - Хамы на дороге, да.
И. ПРОХОРОВА - Обратите внимание, ведь главное – это смысл. Никакие не революции. А главное смысл – отстаивание личного достоинства и уважения к человеку.
К. ЛАРИНА - Потому что частной собственности нету до сих пор. Она как бы есть у нас по конституции, а по сути мы остались такими же людьми, как были при советской власти. Ни у кого ничего нету.
И. ПРОХОРОВА - Ну, не совсем так. Кое-что всё-таки у людей есть. Есть личные квартиры…
К. ЛАРИНА - Которые сегодня она есть, а завтра придут и скажут – а вот этот дом в аварийном состоянии, до свидания – на улицу. То же самое как каких-нибудь дачных посёлков, сколько мы таких случаев знаем.
И. ПРОХОРОВА - Я хочу сказать, что если люди начинают с этим бороться, и обратите внимание, история началась с Бутово, да, и это имеет колоссальный резонанс, значит, общество – оно, может быть, не говорит абстрактными политическими лозунгами, да, не должно так говорить. Это мы не понимаем, как работает общество. Оно борется, как оно умеет, за своё личное достоинство. А для меня это очень важный позитивный факт. Люди не хотят мириться с унижением. Вот это, мне кажется, и есть та точка роста, которая, возможно, приведёт к каким-то изменениям формы жизни.
К. ЛАРИНА - Я хочу ещё один вопрос задать для голосования уже по телефону. Но вопрос, который нас возвращает к всё-таки культурному пространству, хотя мы из него, собственно и не выходим в течение нашего разговора.
Итак, дорогие друзья, вопрос для тех, кто голосует у нас по телефонам. В культуре вы голосуете за полную свободу творчеству или за нравственную цензуру? Если вы считаете, что в культуре должна главенствовать абсолютная свобода творчества, ваш телефон 6600664. Если вы считаете, что в современной культуре необходима нравственная цензура, то ваш телефон 6600665.
И. ПРОХОРОВА - Я могу возразить? Потому что я хочу вам сказать, что слово «цензура» нельзя употреблять. Нравственная цензура – это просто, знаете, цензура… С каких вы замечательных высот не начинали бы, всё это заканчивается всегда бюрократизацией и… понимание морали – вещь такая. Кто понимает… уровень человека, который принимает решения… Я бы сказала так – общественное мнение решает. Не моральная цензура, а власть общественного мнения.
Причём, общественное мнение может и разделиться, например.
К. ЛАРИНА - Вы можете быть неправильно поняты, Ир.
И. ПРОХОРОВА - Да почему?
К. ЛАРИНА - Для многих наших граждан общественное мнение – это как раз и есть та самая нравственная цензура, когда общество поднимает свой голос против чего-то и требует запретить…
И. ПРОХОРОВА - Я бы сказала так. Протест общества – это один момент. Цензура – это институция, которая принимает решение, пущать или не пущать, да? Поэтому если такое вводится, уже никакой свободы творчества быть не может.
Понимаете, невозможно расписать всё на все времена. Идея аморальная это или просто авангардная не решается никогда прямым способом. Было сколько скандалов с русскими авангардистами, люди хлопали дверями, уходили с музыки Стравинского, говорили – что это за какофония? Импрессионистам говорили – мазня какая-то, обсмеивали их и так далее. А если бы существовала моральная цензура в виде дяденьки или тётеньки из определённого комитета… И говорят – так, закрыть, что это за мазня? Закрыть всю эту выставку. Вот, о чём. И к этому сведётся.
Поэтому прекрасно общество без всяких комитетов и цензуры и так часто работает как очень репрессивный механизм.
К. ЛАРИНА - Но тем не менее голосование идёт очень активно, да? Несмотря на некорректную постановку вопроса. Но наши люди знают, за что они поднимают свой голос. За полную свободу творчества, телефон 6600664. Или за нравственную цензуру или за любую другую, пожалуйста, пусть будет нравственная в данном случае – 6600665.
И. ПРОХОРОВА - А вы мне скажите, тут очень важный один момент. Голосовать можно за всё, что угодно. А как работает эта цензура? Вот, почему, например, чувства верующих граждан…
К. ЛАРИНА - Я вам скажу.
И. ПРОХОРОВА - Сейчас, объясняю, вот, какие-то несчастные художники, девушки поплясали на ступеньках. А по телевизору у нас по каналам идут чудовищные жестокие сериалы, и дети их смотрят.
К. ЛАРИНА - И никого это не колышет.
И. ПРОХОРОВА - А люди возмущаются, причём, ничуть не меньше. И верующие, и неверующие говорят – интересно, мы воспитываем детей для чего? Чтобы они на это смотрели и воспринимали это как нормальную форму жизни? Тогда простите. Значит, цензура, которая у нас по факту начинает в обществе восстанавливаться, она имеет какой-то странный избирательный характер.
К. ЛАРИНА - Лицемерие.
И. ПРОХОРОВА - Лицемерие. И более того, это как раз получается, что мы восстанавливаем некоторую систему советской цензуры, где то, что не санкционировано так или иначе государством, да, можно цензурировать. А то, что конкретными какими-то чиновниками дозволено, то значит не цензурируется.
Значит, ребят, либо все перед законом цензуры равны и мы можем критиковать от патриарха до дворника, либо, ребята, оставляем всех в покое и как-то сами сбалансируем представления.
К. ЛАРИНА - И официально объявляем, что сегодня государство будет заниматься культурой, и это будет введение официальной цензуры. Почему официально её не ввести тогда? Прекратить лицемерить по этому поводу.
И. ПРОХОРОВА - Не дай господи, не дай господи, вы знаете, мы прошли это всё, официальную цензуру, это погубило не один талант и кучу людей. Я считаю, что вообще это не нужно, потому что механизмы приятия-неприятия общества работают прекрасно и без институтов… И когда люди реально возмущаются и когда это нам показывают по заявкам трудящихся возмущения, прекрасно разница видна.
И более того, хочу заметить, что как-то, вот, из моих опытов и благотворительности, и издательской деятельности люди довольно быстро определяются. Есть люди, которые не принимают – да не смотрите, не читайте, не берите, не ходите на эту выставку. Другие пошли, восхитились или возмутились, пишутся всякие газеты в интернетах, обсуждения, это тоже правильно. Потому что современность… много мусора в современности, да? Классика потом, с течением времени выкристаллизовывается из большой горы мусора. И не всё, что нам представляется, явно шедевры, может быть и глупостью, безобразием и даже порочным.
Но ещё раз хочу сказать. Ввести институт цензуры – это самое простое. А вот дальше вы будете заложником, потому что дальше правила игры будут меняться ровно под влиянием любых моментов идеологического характера.
К. ЛАРИНА - Но вы же видите, что сегодня уже элементы цензуры так или иначе они существуют, даже уже юридически, потому что, допустим, статья уголовная о противодействии экстремизму – её сегодня активно применяют в отношении деятелей произведений искусства.
И. ПРОХОРОВА - Потому что закон прописан столь плохо, как многие законы, что можно… Понимаете, сами по себе законы – они правильны… их нужно иметь. Только они так у нас прописаны, что их можно применять, к чему угодно. Это разговор не о цензуре, а негодном законодательстве, которое является не защитой граждан, мы опять возвращаемся к человеку. Направлен не на защиту человеку от произвола власти, а возможность власти как угодно… это старая традиция авторитарного государства… как угодно трактовать законы по необходимости.
Вот, если прописаны будут чётко законы, что такое экстремизм, что такое то, что такое сё, то тогда мальчиков и девочек, которые делают перформансы на улице, не будут приравнивать к террористам, экстремистам, поджигателям, бог знает, к чему.
К. ЛАРИНА - А если введут вот эту поправку, за которую сейчас активно выступают и некоторые представители правых сил?
И. ПРОХОРОВА - Правых, боже мой. О чём вы говорите?
К. ЛАРИНА - Радикальных патриотических сил, скажем так. Я имею в виду в Государственной Думе. Связанные с оскорблением чувств верующих, ввести, собственно говоря, в уголовный кодекс эту поправку.
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, я бы сказала так. Тогда мы определяем, кто входит в категорию верующих и что оскорбляет их чувства.
К. ЛАРИНА - Да кто угодно.
И. ПРОХОРОВА - Знаете, ну тогда интересно. А чувства верующих, например, не возмущает возвеличивание Сталина, который много сделал, для того чтобы истребить церковных служителей. Известно, что когда временно открыли церкви во время войны, это не потому что… потому что невозможно было прекратить. А по факту.
К. ЛАРИНА - Вы разве не видите, что выходят и с хоругвями, и выходят с проклятым Сталиным одни и те же люди.
И. ПРОХОРОВА - Вы знаете, тогда мы давайте разберёмся в чувствах верующих, потому что истинный верующий не может то и другое нести одновременно, вот, как мне кажется, потому что либо вера и люди веры пострадали в XX веке очень сильно, либо, извините, вы на стороне кого?
Я не знаю про этих верующих, кто это такие люди. Опять же, это вопрос дебатов, возможно.
Да, люди могут не понимать какие-то вещи, не видеть разницу, потому что для них, может быть, вот эти святые входят туда… и Сталин, который, может быть, не ассоциируется с реальным человеком, а какой-то некоторый образ, который якобы был порядок и так далее, да? К сожалению, такой образ часто витает, и люди реально не совмещают его с исторической фигурой. Наверное, надо такие вещи объяснять. Я бы тут меньше всего верующих трогала, да? Но многие верующие возмущаются попытками восстановить статую Дзержинского, который уж, простите, никак на святого не тянет. А рядом лежит камень соловецкий, да, где жертвы, вот, репрессий и так далее. В обществе абсолютный сбой…
К. ЛАРИНА - Сбой.
И. ПРОХОРОВА - Абсолютно всех кодов. Ребята, мы всех ставим, что ль, под одну гребёнку? Нет, всё-таки давайте разберёмся. 500 лет спустя легко расставлять всех на постаменты. Но с вами современники многих событий.
К. ЛАРИНА - Вот, собственно, на этом призыве мы, наверное, должны завершать нашу сегодняшнюю встречу. Я лишь могу подвести итогу нашего голосования не очень корректного, но я очень люблю такой расклад голосов. 55% наших слушателей голосуют за полную свободу, 45% считают, что необходима хоть нравственная, но цензура.
И. ПРОХОРОВА - Ну что ж, будем надеяться, что эти 55% победят.
К. ЛАРИНА - Победят. Они будут строить нашу жизнь.
И. ПРОХОРОВА - И общественное мнение. Вы знаете, я думаю, что многие из 45%, конечно, не думают о цензуре как мы сейчас с вами рассуждали, о том, что будет приходить какой-то пристав, да…
К. ЛАРИНА - Они просто думают о том, чтобы какие-то вещи…
И. ПРОХОРОВА - Реквизировать… Да, я думаю, что они как раз думают вот о чём. Что действительно должны быть какие-то… вот, в обществе надо выработать какие-то общенравственные критерии.
К. ЛАРИНА - А их нету.
И. ПРОХОРОВА - А их нету. А без нравственных критериев просто институт цензуры – он будет работать как репрессивный механизм.
К. ЛАРИНА - Ир, к сожалению, всё. Мы должны заканчивать уже программу. Спасибо вам большое. Это Ирина Прохорова. Надеюсь, что вы, как и я, получили огромное удовольствие от этой передачи.
И. ПРОХОРОВА - Давайте думать, короче говоря.