НИКОЛАЙ ДОЛГОПОЛОВ, спортивный журналист. - Николай Долгополов - День войны - 2005-04-23

Мой отец Михаил Долгополов, Миха Долгополов, как он подписывался, был известным журналистом, одним из основателей "Комсомолки", потом "Известий". Работал он долгие годы там с 1938 по 1977 год. И он прошел всю войну. Был фронтовым корреспондентом. И он дошел до Берлина, расписался на рейхстаге. И знаменитое фото, журналисты на фоне рейхстага, журналисты, писатели, и там мой отец, царствие ему небесное, сидит вместе с Полевым, с Карменом, с Вишневским и другими выдающимися личностями. И он мне много очень рассказывал о войне. Но самые яркие воспоминания отца, это, конечно, подписание капитуляции. Отец говорил, что не было дня счастливее в его жизни. Он очень переживал, что будет как-то все не так, скомкано, что эта помпезность наша, которая нам свойственна, задавит радость победы, этого не было. Он говорил, что все было очень просто. Великолепен был Жуков, все было сделано блестяще. Немцы выглядели действительно подавленными, убогими, то есть, такими, какими должны были выглядеть. И еще одно, о чем рассказывал отец, он был единственным из тех советских журналистов, которые были аккредитованы и на процессе Нюрнбергском, и во время подписания капитуляции. И отец провел долгие месяцы в Нюрнберге, они работали вместе с Борисом Полевым. Очень много об этом отец писал в Совинформбюро, в "Известиях". Папа, вот скажи, что для тебя было тогда самое такое волнующее. Он говорил, знаешь, 2 брата моих погибли во время войны, один под Москвой в ополчении, второй в Кенигсберге 9 мая, и для меня это была не месть, это была справедливость. Я был счастлив, что эти люди, подонки, подлецы, они, наконец, поставлены на место. И на него очень большое впечатление произвел человек по фамилии Гесс. Дело в том, что Гесс не так хорошо был известен в то время. Он сидел на скамье подсудимых, и он валял дурака явно и нагло. И отец говорил, что это было просто омерзительное зрелище. Гесс, который якобы не представлял себе, что такое гитлеризм. Гесс, который не знал, зачем он полетел в Англию, хотя было ясно, зачем. Он хотел договориться с теми людьми, англичанами, которые симпатизировали Гитлеру, чтобы они не вмешивались во все эти дела. Он говорил, что это было омерзительное совершенно зрелище – Гесс.