МАША ГЕССЕН, журналистка. - Маша Гессен - День войны - 2005-04-22

Одна из моих бабушек, которая приехала из Польши, работала в Москве водителем грузовика осенью 1941 года, когда немцы были под Москвой. Она вообще хотела пойти добровольцем на фронт, но ее не взяли, потому что она не была комсомолкой. Она пошла, вступила в комсомол, это ей не помогло, зато выяснилось, что берут на курсы водителей грузовиков. Она пошла записываться на курсы водителей грузовиков, выяснилось, что он слепа на один глаз, она об этом не знала. Тогда она пошла в какую-то аптеку, нашла таблицу для проверки зрения, выучила ее наизусть, пошла в другой пункт, где осуществляли запись на эти самые курсы водителей грузовиков, попала туда и водила грузовик, возила продовольствие на фронт. Она рассказывает, что рано утром ей надо было ехать в какой-то Главресторантрест, там загружали ей в кузов всякую снедь и двух грузчиков. Дальше она этот груз, включая двух грузчиков, везла на полуторке ГАЗ-2, у которой была одна особенность – она глохла на каждом перекрестке. Для того, чтобы ее завести, нужно было вылезти и поворачивать эту жутко тяжелую ручку, которая вставляется в решетку радиатора. И кто-то ей подсказал, что надо бы для этого вытаскивать грузчиков из кузова, чтобы они ей крутили эту ручку. Это оказалось большой дилеммой, поскольку грузчики как раз в этот момент всегда начинали есть то, что было в кузове и очень не хотели от этого увлекательного занятия отрываться, поэтому крыли ее трехэтажным матом, что для 18-летней девушки из хорошей еврейско-польской семьи было неприятным открытием, зато она до сих пор владеет этой лексикой, как утверждает. И она рассказывает, что путь от центра Москвы до недалекого километра Волоколамского шоссе занимал почти целый день, потому что нужно было, когда начинались обстрелы, останавливать машину, выскакивать, отлеживаться в канавах у дороги, потом влезать обратно, ехать дальше. И так продолжалось несколько месяцев. И уже прошла паника октября 1941 года, когда люди в панике покидали Москву на всех видах транспорта и пешком, как только могли. Она уехать не могла, потому что она уже была прикрепленной к войскам, и просто так уехать не могла. В конце концов за нее стал ходатайствовать какой-то чин из университета, который убедил чиновников, которые заведовали там отделом кадров, что нельзя оставлять еврейскую девушку в Москве, когда немцы уже на подступах. И в где-то в конце ноября ее отправили в Ашхабад.