ОЛЕСЯ НИКОЛАЕВА, писательница. - День войны - 2004-10-06

Дед мой, Марк Константинович Николаев, погиб на этой войне, оставил мою бабушку вдовой. А мой отец, Александр Маркович Николаев, поэт, журналист, публицист, который работал в свое время в журнале "Дружба народов", он ушел на войну, когда ему было 18 лет. Был зачислен в артиллерийское училище и уже в 19 лет был отправлен на фронт. Дошел он до Польши, где его артиллерийская батарея столкнулась с танками фашистскими и была расстреляна этими танками. Его засыпало землей, а в соседней батарее служил его друг, которого я звала дядя Павлик. Он увидел, что что-то произошло в отдалении, но не мог он понять, что там случилось. Видел, что какой-то бой. Надо сказать, что человек он такой очень трезвый, реалистичный, очень такой простецкий и практичный человек, и он совершенно не склонен ни к каким мистическим видениям. И вдруг к нему подошел какой-то старичок и сказал ему, "пойди, откопай Сашу". Этот дядя Павлик оставил свою батарею и пошел на место туда, где стояла батарея моего отца, и увидел, что все превращено просто в какое-то кровавое месиво, ничего не осталось. Но он помнил эти слова, что нужно его откопать. И он, действительно, его из-под земли достал, что называется. А в этот самый момент мой отец, который был очень сильно ранен и контужен, видит какое-то странное видение, прямо как в книге "Жизнь после жизни" Моуди, как будто бы он несется куда-то в большом фургоне, и вдруг выходит старичок и перегораживает ему путь, и говорит, "ты куда? тебе еще рано, возвращайся". Надо сказать тут тоже, что мой отец, он в 18 лет вступил в партию на войне, и он был человек чрезвычайного мужества и трезвости невероятной. И тоже совершенно никакой не мистик. Но этот старичок, который моего отца вернул и который шепнул его другу дяде Павлику, чтобы тот отрыл его из-под земли, как оказалось, он был идентифицирован потом с преподобным Серафимом Саровским, чья икона висела у моей бабушки, которая была верующая, она была родом из Польши, и этот старичок был преподобным Серафимом Саровским, который был покровителем нашего рода. И когда дядя Павлик отрыл моего отца, выяснилось, что он, была очень сильная контузия, потерял очень много крови, и притащил его в госпиталь. И поляк-врач говорит, нет, ничего сделать нельзя, гангрена, его может спасти только переливание крови. А у кого можно, ни у кого эту кровь не возьмешь, тем более, у него редкая была, первая группа крови. И вдруг какая-то молодая польская девушка увидела его лежащим в этом военном госпитале на столе, и он истекал кровью. И она подумала, какой красивый, какой молодой, и говорит, если моя кровь подойдет, берите. Она дала кровь отцу, и мой отец потерял руку, но остался жив. Папа возил нас и по своим военным местам. Мы были и в Белоруссии, где он воевал, и были в Польше, там, где он фактически погиб, после чего началась его вторая жизнь, и нашли мы эту девушку, которая дала ему кровь. Она была уже к тому времени, когда мы ее отыскали, владелицей косметического салона в Гданьске, и когда они встретились, они прямо расцеловались и расплакались с моим отцом. И действительно, у меня какое-то тоже было к ней отношение родственное, потому что я чувствовала, что во мне течет еще и ее польская кровь.