ВИКТОР КОРЧНОЙ, шахматист. - День войны - 2004-09-21

Я жил с матерью отца, и она представляла, что ожидается голод. У нее были крупы и прочее. И был кот. Она была полька, и кота звали Мачик, что по-польски значит просто "кот", звучит по-русски неплохо. Короче, еще не начался голод, но в конце октября Мачик бесследно исчез. А когда она в декабре полезла в сундук смотреть крупы, оказалось, что все съели мыши. Так было. Короче, ей становилось с каждым днем все хуже и хуже. Я передвигался, она жаловалась на то, что ей холодно. Я ходил и менял хлеб на дрова, эти 125 гр. хлеба. Бабушка умерла в начале марта 1942 года. Зима 1942 года была самой тяжелой, труднее было трудно придумать. Какое-то время не ходили трамваи, какое-то время, около месяца примерно, не выходила единственная газета "Ленинградская правда". Какое-то время даже репродуктор перестал функционировать. Когда весна началась, вроде бы стало легче, но на протяжении многих месяцев не работали дворники, то есть, были громадные глыбы снега вместе с нечистотами. Я, например, не ходил на водопровод, канализацию, я с двумя ведрами ходил на Неву и таскал воду, около километра. Я жил на проспекте Володарского, на Литейном, сейчас называется, 16. Я тоже участвовал, скалывали лед полтора метра толщиной. В общем, казалось, что я еще в приличных условиях: питался более-менее. И все-таки летом 1942 года я тоже угодил в больницу для дистрофиков. Как мне рассказывали, несколько раз пытались прорывать блокаду, Ленинград находился в блокаде около 900 дней. Чуть-чуть ее приоткрыли в январе 1943 года, и сняли в 1944. Вот уже в 1943 году стало свободнее, началась какая-то культурная жизнь, я пошел в Дом пионеров. Я занимался одновременно шахматами, декламацией, музыкой. Особенно я искал по всему городу шахматные книги. Книги тогда не издавались, но в букинистических магазинах было всего много, и я действительно обзавелся ценными шахматными изданиями. Так, где-то в 1944 году, будучи 13 лет от роду, я и решил стать профессиональным шахматистом.