БАСИЛАШВИЛИ ОЛЕГ, актер - День войны - 2003-08-01
Москву я помню военную, боже мой, как маму чуть не разорвали на части, за маслом была какая-то очередь безумная. Отец ее вытягивал, кто-то ее держал. Во время войны такая история была.
Последнее, что я расскажу. Мы ехали в эвакуацию в купированном вагоне, нас было трое, бабушка, мама и я. И все время менялись наши соседи. Последняя ночь была, где мы разделись. То есть мы ехали одетые через Сталинград на Баку, а из Баку в Тбилиси, на Родину отца. Миновали мы границу закавказских республик и решили раздеться впервые. И мы разделись, и спали уже без верхней одежды. Ночью я проснулся от страшного шума, крика. Оказывается, грузинские власти выбрасывали всех, кто едет в Тбилиси в эвакуацию, на перрон. И нас выбросили на этот перрон, несмотря на то, что наш сосед по купе, как выяснилось, (он к нам подсел дня за два до этого, 11 дней ехали), работал в НКВД и кричал, что он работник НКВД, "не позволю". А лейтенант ему говорит: "Вы работник российского НКВД, а у нас грузинское НКВД, я плевать на вас хотел". И нас выбросили на перрон. Полная тьма, луна и сотни выброшенных людей. Наш багаж уехал в Тбилиси. Вши, мы на этой станции, вы не можете представить, что там творится!
Люди... когда я смотрю на иракских несчастных, на американцев, на чеченцев, на всех, - это же ужас, так, с детьми, очутиться неизвестно где, без копейки денег, без еды, без всего, без всяких надежд!
И мы в таком положении очутились. Потом, благодаря упорству и упрямству моей мамы, она не поехала в Махачкалу, куда всех отправляли, а осталась на этой станции, она говорила: "Муж у меня грузин, и мы едем на его Родину, никуда мы не поедем". Короче говоря, осатаневший от этого ужаса начальник станции дал в результате билеты, и мы сели на проходивший мимо поезд. В общий вагон, коричневой краской выкрашенный. Полки, свечки в фонарях, такой вагон времен Достоевского. Вся Россия и после войны на таких ездила. Этот вагон был интернациональный. Там были и грузины, и русские, и евреи, и курды, и армяне, кого там только не было. Самый простой народ. Запах топор вешай в вагоне. И мы приехали. Без всего вошли в общий вагон, сели на лавочку. Слава богу, что поехали. И я помню, как эти люди нам стали помогать - кто ковер какой-то принес, под голову хурджин положили (это такие длинные подушки). Кто-то принес мамалыгу, кашу кукурузную, кто-то чади, лепешку из кукурузной муки. И мальчика укрыли чем-то, я заснул. Весь вагон принимал участие - кто-то дал бутылку воды. Это были и русские, и армяне, и грузины, и чеченцы, и дагестанцы, и осетины, и евреи. Кого там только не было. Каждый принял в нашей судьбе участие. Вот это я называю подлинным интернационализмом.
И когда моя мама заставила меня нести крест в Тбилиси, там была одна немка, беженка от фашизма. У нее был маленький двухмесячный ребенок, который скончался от голода, и мама решила похоронить. Долгая история. Она несла его в маленьком гробике, а крест с надписью по-немецки "Фриц" она дала нести мне. А что такое "Фриц" во время войны? "Фриц" это был синоним врага, мерзавца, фашиста. "Фрицы наступают, фрицы отступают". Я говорю: "Я не понесу этот крест". Во-первых, крест посреди улицы, а во-вторых, там еще "Фриц" написано. "Нет, ты понесешь!" И я так благодарен своей матери! Это был настоящий урок интернационализма. Мальчик-немец по имени Фриц, никакого отношения к политике это не имеет, его надо проводить в последний путь. И она заставила меня нести по Головинскому проспекту этот крест с "Фрицем".