Убийство Столыпина - Максим Кузахметов - Все так + - 2021-12-25

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Просто ещё раз напомню, что царь был вынужден пойти на эти уступки, когда забастовочное движение приобрело такой размах, что не то что ничего не работало, а никуда было не добраться, когда железнодорожники бастуют. А здесь как-то всё уладилось. Более того, наконец-то стал как-то решаться крестьянский вопрос. Причём Николаю II ничего не надо делать, это всё Столыпин болезненную тяжёлую реформу проводил, с разрушением общины.

И главное, Николай II вдруг узнал, что у него есть и опора определённая, черносотенцы. Ведь пока он не подписал этот злосчастный манифест, о том, что у нас теперь будет Дума, выборы (смалодушничал, не хватило ему чуть-чуть воли, Витте ему навязал всё это), вдруг выяснилось, что на улицу выходят не только люди с красными флагами, а и монархисты, которые могут и Баумана прибить, за то, что он с красным флагом. Они издают свои газеты. Правда, приходится им из бюджета за это доплачивать миллионы, но зато они пишут подобострастные письма, производят на Николая II приятное впечатление.

И вот заканчиваются эти нулевые годы, надо подводить какие-то итоги, и Николай II совершенно искренне думает: «Зачем мне эта Дума? Вот как сейчас всё хорошо!» И если что его и тревожит, так присутствие Столыпина, который ему мешает, он же не любит быть в чьей-то тени, не любит, когда на него давят. И надо погружаться во все эти подробности. Казалось бы, ещё и экономика стала расти. Как Николай II умудрился довести ситуацию до настоящей катастрофы в стране и своей семье?

Тут и начнём с человека, который тоже сыграл свою катастрофическую роль в этой катастрофе, простите за тавтологию. Владимир Ильич Ленин. Ведь он же тоже грустит сейчас вместе со всеми вынужденными эмигрантами. Ему пришлось уехать. «Пришлось» как-то странно звучит, ведь он давно в Швейцарии. А тут пришлось из Швейцарии уехать в Париж, он там перемещался по заграницам (завидовать только можем) и страдал, очень переживал.

Стал издавать газету, причём нам про это редко рассказывали, потому что название у неё было неудачное, «Социал-демократ». В этой газете он, по своему обыкновению, клеймил, в первую очередь, не царизм, это и так было понятно, а своих соратников-марксистов, еретиков, у которых неправильный, еретический марксизм. Так как он постоянно со всеми ссорился-мирился, то на этом этапе рядом с ним были люди, которые потом тоже были прокляты и преданы анафеме: Каменев, Зиновьев, Мартов (Розенфельд, Радомысльский, Цедербаум, понятное дело). Как-то они там ссорятся, мирятся, расходятся, снова сходятся.

И тут Ленин написал статью, которую я, например, в молодости изучал в университете, мы её разбирали, писали конспекты по ней, «Материализм и эмпириокритицизм». Какое название, да? Что-то такое серьёзное, важное, заумное. А уже тогда, в ту эпоху, нашлись люди (по-моему, Франк написал рецензию), потрясённые тем, как это нагромождение философских слов и безобразных ругательств по отношению к своим оппонентам кто-то может не то что читать, а даже издавать. «И на это нашёлся издатель! Ну надо же…», — совершенно искреннее недоумение. В ту эпоху можно было паясничать, а потом, в Советском Союзе, попробовал бы кто-нибудь так вот пошутить над этой серьёзной, важной, основообразующей философской статьёй.

Там ещё у Ленина, кстати, одно несчастье, у него ж кассу партийную отобрали. Он же долго по-своему всё рулил, делал, как хотел, а тут его соратники объединились и не чтобы его свергли, а навели относительный порядок в бюджетной сфере. И Ленину совсем, казалось бы, должно было быть грустно, но в его жизни случилось яркое событие. Самое интересное нам же про Ленина никогда не рассказывали, придумали какие-то мифы. А в его жизни появилась девушка, Инесса Арманд. Мы как будто бы знали её, но как-то своеобразно, как соратницу. И вот тоже, какая яркая судьба у женщины! Где сериалы? Там же ничего придумывать не надо, классический любовный треугольник, известные персонажи. Вот что надо было бы экранизировать.

Вообще она урождённая Элизабет Пешё д’Эрбанвилль. Ну как с такой не подружиться? Правда, это её девичья фамилия, потом она вышла замуж за Александра Арманда. И она из еврейской семьи (правда, из актёрской), ну а Арманды, понятно, семья текстильщиков, богатейшая. И что им неймлось? Деньги у них были, текстильные фабрики, родила она четверых детей — и увлеклась марксизмом. Но сначала, правда, ушла к его младшему брату, очень была энергичная женщина, и от младшего брата ещё одного ребёнка родила. Пятерых детей родила ещё до знакомства с Лениным.

И всё ей было мало, хотелось какой-то деятельности, домохозяйкой быть не хотела. Как Ида Рубинштейн в искусстве себя, наверное, не видела. А тут марксизм! Интересно. Начало ХХ века, жизнь кипит! И она свою квартиру в Москве превратила в штаб-квартиру. Поначалу ей было практически всё равно, эсеры или большевики, там и оружие могли хранить, и взрывчатку. Понятно, что нелегальную литературу тоже. И всё это интересно, что-то происходит.

Потом революция 1905 года, конечно же, и она попала на удочку полицейским, выдали и её. И вроде бы сравнительно молодая, но многодетная мать. Тогда же гуманизм был, не сталинские времена, но в ссылку ей всё-таки пришлось отправится, в Мезень, это ещё дальше на север от Архангельска. Ну вот там она уже реально загрустила, и не Москва, и революцию не сделаешь. И сбежала. Тоже, как вот ссыльные жили? Ленин, по-моему, единственный, кто не сбежал. Сбежал Троцкий, сбежал Сталин чёрте откуда, Инесса Арманд сбежала. Только вот Ленин был законопослушный, всё своё в Шушенском до конца отсидел.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Тут защитники Ленина каждый раз очень сердятся и говорят, что у них были чисто товарищеские отношения, потому что нет какого-то откровения в письме, как у Николая II с Кшесинской, где всё насквозь понятно. А если и были какие-то сохранившееся переписки, то там всё по делу. Но чего мы себя обманываем? Он ещё сравнительно интересный мужчина 39 лет, ей 35. Опять-таки, Париж по-своему, наверное, повлиял. Казалось бы, Крупская должна была рассердиться, но соратники рассказывали, что и Крупская с пониманием отнеслась. «Ну что ж поделать? Своих детей нет, а у Арманд пятеро, можно и с ними поиграть». Вроде бы всем хорошо, дело полезное.

Так бы, может быть, увлеклись бы они друг другом, избавили всех нас от своего безумия со строительством первого в мире государства пролетариев (ни одного пролетария мы пока не нашли во всей этой компании). Но нет, им всё неймлось. Своеобразное ленинское коварство: он же трусоватый был и в Россию лишний раз не рисковал приезжать, а Арманд отправил в 1912 году. Где её снова арестовали. Но опять-таки, неслыханный гуманизм! Неважно, что у тебя запрещённая литература или ты ведёшь подрывную деятельность, сказалась больной — тебя в санаторий могут отпустить. Никакого серьёзного надзора, снова можно сбежать.

В итоге она снова уехала за границу и в очередной раз вернулась в Россию уже в 1917 году в знаменитом пломбированном вагоне (ещё будем рассказывать, там большая была компания, почти 100 человек). Недолго прожила, хотя тут-то у неё началась уже реальная жизнь, она же тоже была одним из высокопоставленных партийных большевистских чиновников. Но она умерла в 1920 году от холеры, по-моему. Успела тоже выпустить несколько работ, например, проповедовала, что надо освободить женщин от всей этой традиционной семьи. Намучилась, наверное, с одним мужем Армандом, с другим мужем Армандом. Может, они с какими-то претензиями были: «Куда ты пошла? Сиди дома. Какой там ещё Ленин?» А она хотела жить в своё удовольствие и успела немножко пожить, но сравнительно рано умерла.

Но мы вообще-то про Ленина. У него в 1909 году немножечко наладилось, было ему на что отвлечься, кроме запутанных научных… Какая там, правда, у него наука в этом его ленинизме? Безумие, конечно. И вот, может быть, печальный штрих, завершающий нулевые годы ХХ века, тоже очень важный из-за последствий. Мы этого человека упоминали, это «наше всё», только не в поэзии, а в прозе — Лев Толстой. Он умирает в 1910 году. Мы рассказывали, как его отлучали от церкви, как его притесняли, запрещали издавать (он-то, кстати, никуда не уехал).

Правда, он уже немолод, ему 82 года. Ушёл из дома, в семье никто его не понимает, все его обижают. Он уже явно нездоров, хотя и до этого смертельно болел, мы рассказывали, как власть на это реагировала. Там же сразу паника начиналась в Зимнем дворце: «Сейчас вот Лев Толстой умрёт, соберутся десятки тысяч людей на похороны, кому всё это надо? Как бы нам его так похоронить, чтоб была тишь да благодать?» Всерьёз всё это обсуждали в Министерстве внутренних дел, например. А он тогда выздоровел и они, наверное, вздохнули с облегчением.

Современники оставили в воспоминаниях его характерные слова, одни из последних. Он уже серьёзно болеет, вот-вот может умереть, его спрашивают: «Может, что-то напоследок хотите, Лев Николаевич? Что мы можем для вас сделать?» А он говорит: «Хочу, чтобы никто мне не надоедал». Вот искренне же человек говорит, он из дома из-за этого ушёл, а они всё его достают и всем им что-то от него надо.

Скончался Лев Николаевич Толстой, во власти паника. «Что будет? Что сейчас начнётся? Мы же его от церкви отлучили. Сколько мы его притесняли, сколько с ним боролись! И вот сейчас опять начнут ходить все эти студенты и интеллигенты». И действительно, студенты стали митинговать, повод: «Свели в могилу великого человека, а он ведь был гуманист! Он, например, о чём мечтал? Чтобы была отменена смертная казнь. А у нас что, столыпинские эти галстуки!»

На всякий случай вернусь к этой истории, а то меня упрекали, когда я Столыпина якобы оправдывал за все эти военно-полевые суды. Я говорил о том, что могу понять человека, на которого совершили покушение и в нём пострадали его дети. Но конечно, всё это было глубокой ошибкой. Любой военно-полевой суд. Там же как? Человека признали виновным, всё очевидно, быстро решается. А если он себя оговорил, например?

У нас же про это есть классический роман «Преступление и наказание», когда на Раскольникове всё сходится, следователь его уже вывел, Раскольников готов разрыдаться и признать себя, вдруг выбегает человек и говорит: «Я убивец, казните меня». Могли поверить на слово: «Вот, признался». Но это один из аргументов, почему военно-полевые суды были ошибкой. Просто это не идёт ни в какое сравнение с тем, что Сталин потом устроил.

Так вот, любопытна реакция власти. Студенты выходят на мирные демонстрации, не жгут покрышки, никому не угрожают. Просто выходят с плакатиками «Отмените смертную казнь». Ну какая может быть реакция власти? В очередной раз запретить студентам собираться вместе и запретить выборы профессоров. Месть такая. Всё это уже было и было понятно, что всё это не действует, революция потом произошла. Мы рассказывали, как Святополк-Мирский и даже Трепов говорили: «Ладно, пусть лучше у нас на глазах собираются, нам спокойнее будет. Мы пришлём своего человека, когда они в подполье будут бомбы мастерить». Но власти… Какая-то необучаемая история, всё это мы и сейчас видим, к сожалению.

Но ладно начали притеснять студентов, а какая реакция у преподавателей? Уходит в отставку ректор МГУ, а с ним в знак солидарности, уходят больше 130 преподавателей, в том числе, десятки профессоров. И ладно бы мы их не знали, а мы их знаем: Тимирязев, Вернадский. Опять-таки, я провожу аналогии с современностью. Мы знаем про ни за что арестованных студентов, про сфабрикованные дела. Можем мы представить нечто подобное от вузовских ректоров? Какая печальная история.

По-моему, я не говорил, а самое передовое у нас высшее учебное заведение, как ни странно, консерватория. Потому что там не было этой печально знаменитой квоты на приём евреев. Но даже оттуда умудрялись уходить преподаватели в знак солидарности со студентами, например, Николай Римский-Корсаков. И вернулся он только тогда, когда власти были вынуждены пойти ему навстречу.

Но в общем-то, власть-то не может угомониться. Это я всё возвращаюсь к безумию, когда власти кажется, что чем жёстче, тем лучше. «Мы ж порядок навели, мы же повесили смутьянов! А ещё какие-то остались». И здесь нет пределов безумию и аналогия очень любопытная. Заводится уголовное дело против Мережковского, который, в первую очередь, публицист, больше философ, даже не писатель, со своими интересными размышлениями. А на него заводят уголовное дело за давешние романы. Как у нас сейчас могут придумать уголовное дело задним числом (придумали какую-то статью об экстремизме) за какую-нибудь песню, написанную 10 лет назад. Здесь примерно то же самое.

Он когда-то написал роман «Павел I», а тогда в УК была статья «дерзкое неуважение к власти». Неуважение ещё как-то можно стерпеть, а вот дерзкое ну никак нельзя. Мало ли, что там написал! Что Павел I не от апоплексического удара умер, а его свои же гвардейцы задушили. А это всё. Да и неважно что, примерно, как сейчас: экстремизм можно трактовать, как угодно. Что-нибудь не то сказал про полицейских, которые страшно пытают людей, всё — неуважение к представителям власти. А ведь Мережковский сам по себе не экстремист, безобиднейший человек, литератор. У них другая яркая история, Мережковский—Философов—Гиппиус, свой интересный треугольник интеллектуалов, повод для сериала.

Но откуда всё берётся? Потому что у нас есть епископ РПЦ Гермоген, который говорит: «Мало мы Льва Толстого от церкви отлучили. И Мережковского туда надо, и всяких других горе-писателей!» А это, например, Леонид Андреев, выдающийся писатель. «А что он такое пишет, сомневается про Иуду Искариота? Всё в Библии написано. Что это он себе вольности какие-то позволяет?» Конечно, такой человек тоже власти нравится (это я уже говорю про этих епископов воинствующих). И у таких, как Мережковский, сомнения: уезжать — не уезжать, возвращаться — не возвращаться. Вечный вопрос.

Прошло больше ста лет, и мы опять эту полемику видим, сесть здесь ни за что или из эмиграции вещать, ждать своего звёздного часа. А если ты в эмиграции, имеешь ли ты право клеймить нынешний режим, если не принял за него мученическое уголовное дело? А мы ещё раз напомним: в ту эпоху, при царе, не пытали. Они так и пишут: «Отказался давать показания, дерзил». Могут создать сложные условия, конечно. Посадить в сырую камеру. Тогда же ещё не было таких правозащитников, но в газетах либеральных гадости могли написать. Мы ещё вернёмся к теме про мракобесие, которое не знает границ.

Вот Илиадор — он же не просто священник, а совершенно откровенный черносотенец. Агрессивный, активный, один из основателей «Союза русского народа». Он против жидов — ладно, это понятно. Он против масонов. Хотя с масонами всё в порядке было в том числе и даже среди ближайших родственников Николая II, я об этом много раз упоминал с иронией. Это мода просто такая, приходят, уходят, какие-то тайные сборища и ритуалы проводят. Конечно, не было там никакого «мирового правительства».

И этот Илиадор ещё и популярный проповедник, у него паства. Потому что у него простые понятные решения: «Всё зло от жидов и масонов, а главный их представитель — Столыпин». Вот как далеко замахнулся. Тут уже опять противоречие у власти. Ещё раз напомним: вся Русская православная церковь — это такое министерство, Синод. Они все получают зарплаты; определено, на какой монастырь сколько выделяется. Конечно, и пожертвования есть, но всё это контролируется чиновниками. А тут человек за государственный счёт клеймит государственную власть, получается. Как с ним быть? А с другой стороны, свой, верный, надёжный. И ещё ему до поры до времени помогало, что у него был друг Распутин, они вместе боролись на правильное государство.

Правда, ошибки у них у всех были одни и те же. Ведь Илиадор хотел использовать Распутина в своих целях. Думает: «Сейчас возьму этого неграмотного, раз он так приглянулся государыне-императрице и государю-царю». Ничего не получилось. Зачем Распутину какой-то опекун? Потом Распутин так же пытался назначить своих людей, чтобы они были его марионетками, но до конца это всё не работало.

В общем, что бы Илиадор там ни вытворял, но как Николай II такого человека обидит? Черносотенца, который в проповедях говорит: «Надо беспощадно выжечь калёным железом всё это жидомасонство». Правда, церковь пыталась на него своеобразно влиять, например, запретить публиковаться. А он не слушается, интервью потом даёт газетам, где говорит всё, что о них думает. Его пытаются отправить в какой-нибудь дальний приход, а он не слушается и не уезжает. Что с ним делать? Его ж надо как будто бы в кандалы заковать. Но нет, не получается. Забавная история. Дальше надо уже переходить к Столыпину.

М. Нуждин

НОВОСТИ

М. Нуждин

М. Кузахметов

Поэтому, когда такие мракобесы, как Илиадор проклинают и Столыпина, в том числе, конечно, Николай II в противоречиях, потому что человек трусоватый, нерешительный, кулаком по столу, как его отец, не стукнет. Ему надо какую-то длинную сложную интригу проводить. Вообще интриган он был вполне успешный, мог дождаться звёздного часа и на какую-нибудь такую должность Витте назначить, что от того просто больше ничего не зависело и как-то самому по себе приходится уходить в отставку. Тоже полная неблагодарность.

Здесь Николаю II неприятно что? Он как будто бы в тени Столыпина. А кто-то же, может, ещё и хвалит. Говорит: «Ну да, не совсем согласен, но конечно же, он молодец, потому что делом занимается». Я почему вступаюсь за администраторов такого типа — сколько бы мы ни проклинали его за крестьянскую реформу, в принципе, это единственное, что ему удалось осуществить. Много других реформ было им задумано. Как вон отмену крепостного права десятилетиями обсуждали, собирались, ходили, говорили, писали прожекты, которые потом Лев Толстой с иронией припоминал Сперанскому. Но не дали осуществить. А здесь, как бы то ни было, но осуществили, экономика стала расти, миллионы людей обрели участки в Сибири.

Не могу не упомянуть, что он угрожал Николаю II отставкой и это царю страшно не понравилось. Он не сказал: «А, ну хорошо. В отставку так в отставку, до свидания». Ничего подобного. Он ещё, видите ли, должен был попросить Столыпина остаться, что ему самому страшно не нравилось. Но, наверное, он и не готов был, и замены нет, и страшно.

В общем, уходит в отставку председатель Думы Александр Гучков. Представляете, Путин, не попросив разрешения у думцев, принял бы какое-нибудь принудительное решение, а Володин в отставку бы ушёл? Рассердившись, что «зачем так надо было делать, я же и так бы проголосовал?» Примерно так всё и происходило. Гучков говорит: «Мы же и так почти всё согласовали и обо всём договорились. Вот зачем надо было такую некрасивую схему? Мне это всё не нравится, я никак этого не могу пережить и ухожу в отставку с поста председателя Государственной Думы». И ушёл.

Получилось, что от Столыпина все отвернулись и он вот так своеобразно не буквально себе приговор-то подписал, но тучи над ним сгустились. Я думаю, Николай II его всё равно бы извёл, замену бы какую-нибудь подобрал и как-нибудь так бы всё устроил, что Столыпину пришлось бы уйти в отставку. Но до этого в отставку ушли из Госсовета верные монархисты, тоже совершенно не согласные с тем, как Столыпин проводил свои реформы. Например, Пётр Дурново, бывший глава МВД. Опять-таки аналогия напрашивается. Несогласные из бывших у нас сейчас все сидят в Сенате, все эти пенсионеры доживают свой век на такой вот синекуре, возрастных-то ограничений никаких нет.

Так вот, над Столыпиным сгустились тучи. Забегая вперёд: мы знаем, его убили. Сколько бы он ни боролся с террористами, а себя уберечь не смог. А здесь же такое яркое событие — 50 лет, как отменили крепостное право (это уже 1911 год). Важное событие, дедушка Александр II, благодарные крестьяне, благодарные молебны, череда праздников.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Как мы уже рассказывали, III Дума считается послушной, лояльной, потому что там было большинство у Столыпина, проправительственное большинство, а ведь и там были смутьяны, которые вставали и говорили: «Всё ваше правительство — сплошные преступники». Кто в нынешней Думе вот так встанет и скажет? Коммунисты что-то тихонечко храбрятся, а потом ходят с портретами Сталина в очередную годовщину дня его рождения.

Тут что любопытно: годовщина торжества — в Киеве. Причём тут Киев, казалось бы? Столица у нас Петербург, старинная столица — Москва. А мы уже рассказывали: в Киеве в это время, в июле 1911 года арестовали человека по фамилии Бейлис, жуткое дело, совершеннейшее безумие, что евреям надо убивать маленьких христианских мальчиков, чтобы их кровь, кровь невинных, использовать в своих ритуалах. Ещё Александр I запрещал эти процессы, как бессмысленные, дурацкие и не основанные ни на чём. А при Николае II этот процесс идёт и надо какую-то идейную поддержку организовать, приехать туда, по Киеву ходить.

А в Киеве полно черносотенцев, в ту эпоху это оплот реакционеров. «Бейлиса поймали, ещё и Николай II приедет, надо на радостях погром срочно организовать». И полиция просит подождать, пока закончатся торжества: «Потом можно, а сейчас пока не надо, лишний раз такие хлопоты». Мы показывали страницы газет, такое-то цензура пропускает как ни в чём не бывало: «Бейте жидов!» Так вот, возвращаемся к Столыпину. У нас же есть премьер-министр, великий человек, не просто теоретик, а человек, который взял на себя бремя спасти эту монархию, пусть даже принеся в жертву абсолютную монархию. Но чтобы она всё-таки продолжала существовать, и Николай II мог сыну передать по наследству корону и трон. Столыпин приезжает в Киев, а там его никто не ждёт. Заказан ресторан или кораблик по Днепру, а для Столыпина место не предусмотрено, экипаж ему не предоставлен. Сейчас смешно представить: приезжает на какие-нибудь торжества Мишустин из Москвы в Петербург, а здесь его никто не ждёт, ничего для него не заказано и надо к кому-то в лимузин напрашиваться: «Подвезите меня тоже, пожалуйста».

Наверное, всё это чувствовал Столыпин, потому что (тоже забегая вперёд, его же убили) открывают его завещание, а у него в первых строках написано: «Прошу похоронить меня там, где меня убьют». Какая вот личная драма у человека, не боялся ведь, не прятался, в бункере не отсиживался. В общем, все его игнорируют. Он пытается что-то из последних сил делать. «Союз русского народа» его тоже проклинает. Люди, которые берут деньги из казны, из бюджета, а Столыпина клеймят! Но как он с этим борется? Тоже странным способом. Он создаёт свой, более правильный, союз. В том числе, у него есть отделение в Киеве, которое называется просто и понятно — «Клуб русских националистов». Вот там его с почётом встречают.

И вот злосчастный день, 14 сентября, Киев, опера, «Сказка о царе Салтане» (тогда пришла мода на всё русское). Забавно, но когда-то цензура вмешивалась в содержание этих легендарных пушкинских строк, потому что Александра Фёдоровна никак не могла родить мальчика, 4 девочки, потом начинаешь ходить по всяким колдунам, потом ложная беременность, какие-то слухи и надо срочно ликвидировать строчки: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Но теперь-то всё в порядке, эти слова из оперы убирать не надо, можно петь со сцены, потому что родила всё-таки она сына. Всё в порядке с мракобесием было у этих людей, каждый год что-то интересненькое придумывали.

И здесь опять-таки: важное дело, это же эпоха террора, сколько убили, в том числе, и Романовых, и министров. И вдруг в полицию поступает сигнал, что готовится покушение. Есть осведомитель, человек на содержании у полиции, который говорит: «Я вот слышал от своих сомнительных товарищей-террористов, что должен быть террористический акт». А это некий Дмитрий Багров. Опять-таки, на радость антисемитам. Так вроде ничего не заподозришь, но — из еврейской семьи. Правда, они все крещённые, конечно же. Выкресты. Многие из богатых семей, как на подбор.

Когда-то он увлёкся анархизмом, мода такая была. Искал себе какое-то применение. Юрист, кстати, учился в университете. И сам о себе говорил: «Я вообще-то неврастеник». Успел выдать полиции нескольких эсеров, но его не заподозрили. Но мотивы его непонятны, сколько бы ни было расследований и сколько бы ни существовало версий. Самая популярная версия, что всё это Николай II подстроил, во что я лично никогда бы не поверил, этот человек не способен был организовать ничего. Он, конечно, мог попустительствовать, но организовать? Сверхзадача.

В общем, такое вот несчастье. Человек-одиночка, которые сумел внушить полицейским в Киеве, что может помочь. «Вы дайте мне спецпропуск, я приду в оперу, увижу подозрительных людей, опознаю, покажу вам, и мы предотвратим покушение». Пришёл в оперу с пистолетом, рамок нет, никто не обыскивает, свой человек, на содержании. Подошёл к Столыпину — и убил его. Смертельно ранил, потому что Столыпин прожил ещё 5 дней. Великого администратора, реформатора не стало. Как я уже сказал, в завещании он написал: «Похороните там, где меня убьют».

Казалось бы, первый, кто должен больше всех быть признателен, это Николай II. А Николай II, как вот пришёл к власти — и катастрофа на Ходынке, сотни погибших — очень не любит что-то менять в силу обстоятельств. Надо отменять бал тогда ещё — нет, он поехал на бал. А здесь у него запланирован кораблик по Днепру, поездка в Чернигов — нет, он отменять не хочет. «Ну и что, что ранили Столыпина и он лежит помирает? У меня есть запланированный протокол, я в нём живу. А это незапланированное событие». И уезжает, как ни в чём не бывало! Потом он, конечно, приходил на похороны, но не скрывая говорил своим родственникам: «Вздохнул с облегчением, потому что он на меня давил».

Действительно, давил. Как ещё можно было с Николаем II решать? С ним же невозможно было обсуждать, чтобы он какие-то свои предложения выдвигал. Чтоб Николай II сказал: «Я предлагаю не так, а вот так реформу проводить; не так, а вот так государственным крестьянам выделять ссуды, процент такой им по займу давать». Ничего подобного. Всё это было ему в тягость, он любил жить изолировано, чтобы поменьше контактов. Вот у него жена — главный советник, до неё была маменька и Распутин потом. И всё, и хватает. А тут приходит этот чёртов Столыпин, и говорит: «А теперь так, а теперь не так». И Александра Фёдоровна тоже говорит: «Вот и хорошо, слава богу».

Следующим премьер-министром у них стал Коковцов, которому тоже инструкции даёт Александра Фёдоровна: «Вы знаете что, вы вот теперь новый премьер-министр, не надо нам тут особенных почитаний Столыпину. А главное, не надо моего мужа, государя-императора, вот так вот в тень куда-то задвигать. Знайте своё место». Кто ещё так может сказать? Кто главный имиджмейкер у Николая II?

М. Нуждин