От кровавого воскресенья к первой руской революции - Максим Кузахметов - Все так + - 2021-10-16
М. Нуждин
―
Всем добрый день, это программа «Всё так+». Я Марк Нуждин, в этой студии петербургский историк Максим Кузахметов.
М. Кузахметов
―
Добрый день.
М. Нуждин
―
Мы остановились на событиях завершения Кровавого воскресенья, но не продвинулись дальше этой даты ни на шаг. Не знаю, о чём вы сегодня планируете говорить, честно.
М. Кузахметов
―
О последующих событиях. Мы чуть-чуть их анонсировали в прошлый раз. Коротко про реакцию власти, что всё это враги и вообще революция почему-то не начинается, всё правильно. «Сейчас мы ещё поарестуем смутьянов и вообще будет тишина», — как всегда власть думает.
М. Нуждин
―
Пару гаек подзавернём ещё.
М. Кузахметов
―
Это была глубокая ошибка. Реакция прекрасна. Ну как прекрасна? Я с иронией говорю, конечно. Как арестовать смутьяна? Я в прошлой программе это упомянул. Ведь накануне 9 января по высоким начальникам ходил уже известный, даже знаменитый писатель того времени Максим Горький, предостерегая, пытаясь как-то их образумить, чтобы только кровопролития не допустить. Во-первых, можно было прийти, сейчас никто ни к кому никуда не придёт. Власть прячется, скрывается, никто никогда не скажет, что «это я решение принял». Так вот, кого ж арестовать-то? Попробуй найди. Гапон за границей. Зато у нас Максим Горький на виду, ну как его не арестовать? Наверняка тоже грешен.Это вообще было одно из заданий. Мы уже упомянули, что у нас в Петербурге новый градоначальник, Трепов, который в числе прочих дал задание: «Вы мне на этих интеллигентов что-нибудь наройте или найдите. Ну не может быть, чтобы они не были как-нибудь замешаны, чтобы им какая-нибудь копеечка из-за границы не приходила или чтобы они не были посвящены в заговоры бомбистов». Забегая вперёд, скажем: удивительное дело, расследовали, как могли — и ничего не нашли, видите ли, у этих писателей. Ладно писатели, сами по себе смутьяны, а там же были земцы, о чём уже не раз упоминалось. Князья Рюриковичи, Шаховский и Долгоруков. А потом ведомство отчитывается: не нашли. Нет чтобы сфабриковать, наркотики какие-нибудь подкинуть, до расследования — в кутузку. Какие были в меру порядочные полицейские когда-то, а не оборотни в погонах.
В общем, арестовывают Горького. Причем где? В Риге, потому что он срочно туда поехал. Это всё события для отдельных передач, но так как персонажи всё знакомые, я не могу их не упомянуть в контексте эпохи. Там очень заболела Мария Андреева, знаменитая актриса и любовь Максима Горького. А её ещё любил Савва Морозов, миллионер. А она предпочитает Горького, тот приезжает к ней в Ригу, а там Сава Морозов у её постели. Два мужчины у постели любимой женщины встречаются, тяжело вздохнув, непонятно, выживет она или нет. И вот там-то полиция Горького и арестовывает. Всё сходится. «Чего это в Ригу вдруг поехал? Сейчас, к любимой женщине он поехал! Небось сбежать хотел и скрывается». Хотя Горький, конечно, не скрывался.
Здесь любопытна реакция ещё одного выдающегося нашего писателя, однофамильца Андреевой Леонида Андреева, который пишет: «Идиоты! Что может быть более глупым, чем арестовывать Максима Горького? Тем более, что это своеобразный рупор мало ли, что он в своих произведениях напишет?» как в своё время Лев Толстой, вокруг которого толстовцы. Если бы Горький не испортил себе карму уже в 1930-е годы… А на тот момент — честнейший человек, защитник народа. Так и Леонида Андреева потом тоже арестовали, когда у него кто попало на квартире собирался. Безумие власти, как всё это очень всегда удобно.
Но надо тоже оговориться: ведь никого не пытали. Вот если бы, как позднее при Сталине, прихватили бы Горького, провели с ним правильную работу какие-нибудь сталинские палачи, да конечно бы он во всём признался, раскрыл целую подпольную предательскую организацию, которую они создали вместе с Леонидом Андреевым. А здесь не пытают. Приводят его на допрос в отделение полиции, а он им говорит: «Вы тут все палачи, враги народа». А те могут как-то отравить ему жизнь, но в меру, за ребро не подвесят, прошли уже такие времена. Ну и здесь надо опять возвращаться к реакции власти. Ладно просто так объявить, что это враги народа, надо же и действенные меры принимать. И здесь вот первые действия Дмитрия Трепова, градоначальника, который получил обширнейшие полномочия: закрыть газеты, самые смутьянские.
М. Нуждин
―
Прекрасное решение.
М. Кузахметов
―
Конечно же, всё зло от газет. То они напишут, что Порт-Артур сдан, то напишут, что ходили люди к Зимнему дворцу, а их там убивали. Что это такое? Конечно, надо бороться не с последствиями, а просто закрывая. Приостановить на три месяца. Не запретить, не закрыть. Это большевики все газеты не большевистские просто позакрывали сразу, и всё. И монополия у них потом была не печатное слово. Навсегда, пожизненно. А здесь — приостановить. Но это разрушительно для бизнеса, когда независимая газеты, у тебя подписчики, реклама, ты эти контракты выполнить не можешь. Лучше не становится, настраиваешь против себя прессу. Ну и сейчас примерно так происходит, то иноагент, то арестовать тираж.Более того, Дмитрий Трепов такой деятельный, лично готов всем этим заниматься. Он начинает циркуляры рассылать по редакциям: про это писать, про это не писать; про это если писать, то только с моего соизволения, с предварительной цензурой. Но разве это может защитить или спасти? Судя по тому, что потом баррикады всё-таки начали строить, не помогает. Ну правда, это и объяснят по-своему: надо было расстреливать побольше, не 100 человек, а 500, а может быть и 1000.
А тут ещё, видите ли, Георгий Гапон, который был уже совершенно очевидно главным организатором всего этого, сбежал за границу. Конечно, на него можно было всё свалить, что он на деньги Запада всё это делал, «вот смотрите, где ваш хвалёный Георгий Гапон». В реальности он на свободе, для десятков тысяч людей он символ протеста. Тогда ещё не было интернета, конечно, но тем не менее. У него же красноречие удивительное. А из-за границы не выдают, он приехал в Швейцарию, а там никто не арестовывает. Удивительные вещи. Так ладно бы эти все смутьяны, ну рабочие дремучие. Так ещё и примкнувший к ним зачем-то священник Гапон.
А тут вот два миллионера-фабриканта, которых Ленин, конечно, клеймил, но деньги брал, если давали. Морозов и Рябушинский пишут обращение к царю, дерзкое обращение: «Вот как мы видим, все эти забастовки, которые происходят на наших предприятиях, там главные-то требования вовсе не экономические, там ещё и политические требования. Мы, капиталисты, страдаем от забастовок, но решение политических вопросов, это вообще-то ваша прерогатива, государя». Представляете, такое дерзкое письмо промышленников. Сейчас бы Дерипаска, например, написал такое письмо, что «из-за отсутствия свободных выборов я, как бизнесмен, страдаю». Почему такого не может быть? Странно. Ну а те, кто пострадал, у тех просто бизнес отобрали, разрушили.
Стихийно по нарастающей начинают очень быстро формироваться профсоюзы, такие полноценные профсоюзы, когда рабочие уже не потому объединяются, что их Гапон собирает с проповедями, а по каким-то ведомственным признакам: врачи с врачами, учителя с учителями, чиновники пытаются объединиться, защитить свои права. Чтобы не заставляли работать во внеурочное время, чтобы зарплаты повысили, чтобы рабочий день был под контролем. Всё это происходит вдруг, по нарастающей и очень быстро. К ужасу власти, потому что бороться с этим невозможно.
Доходит до того, что священники начинают ходить и обсуждать: «И нам нужен свой профсоюз, и нам нужно свои права защищать. Когда-то у нас была своя, независимая церковь, а теперь, видите ли, Синод, и нами заведует какой-то Победоносцев. С какой это стати? Хотим патриарха». Любопытна реакция Победоносцева, когда ему об этом доносят: «Да всех этих попов казаки нагайками разгонят. Пусть только попробуют собраться на несанкционированный митинг». Вообще всё это яркий признак того, что уже невозможно всё загнать в подполье, не 1825 год, когда разогнали декабристов да ещё несколько сотен людей заодно переубивали. И тишь да благодать потом ещё на 30 лет. Всё, так не получится.
Ну ладно эти все, так ещё же профессура бунтует. Причём тоже своеобразно. Арестовали студентов — в профессора подают в отставку. А ещё хотят объединиться в академический союз. А там уже люди не то чтобы в меру известные, как писатели, это всё же национальная гордость, а если ты учёный-физик или химик? Так вот эти чёртовы профессора-академики создают свой академический союз, бороться с этим невозможно, люди с мировыми именами. И опять-таки, чего они хотят? Конституции. Они-то не какие-то дремучие крестьяне, они знают, чего хотят. А чуть что — протесты, чтобы им вернули самоуправление в университеты, а ещё, чтобы они сами могли выбирать себе ректора. Нынешняя власть с этим справилась, больше такой ерунды нет с выборами ректора.
И здесь — ну как удивляться происходящему? Мы в очередной раз повторим, что, конечно же, не оправдываем террор. Тем более, когда это индивидуальный террор, с которым бороться очень сложно. Но реакция совершенно закономерна, тем более, что уже есть Боевая организация эсеров, давным-давно отработаны методы. Но я хочу погружаться в эти частности, потому что если о них умалчивать, не раскрыть всей картины. Потому что уже в феврале 1905 года (Боевая организация давно приняла это решение, но подошло время) убить Великого князя Сергея Александровича Романова. Вообще-то он уже ушёл в отставку с поста московского генерал-губернатора. Представляете, со своими племянником не во всём согласный, хочет уйти в отставку?
Мы о нём уже упоминали, рассказывали более подробно. Его жена и жена Николая II — сёстры родные, Элла и Александра. То есть, у него особое влияние, от такого вообще трудно куда-то деться, спрятаться где-то. Мы рассказывали о нём, как о человеке не просто консервативных взглядов, а который с удовольствием воплощал идеи своего племянничка Николая II. Например, выселить из Москвы всех евреев, разрушить синагогу. Делом доказал свою приверженность Средневековью. Ну как такого человека не отдать на расправу террористам?
Два человека, которые берутся выполнить всё это безобразное дело (мы убийства не оправдываем), очень известны. Савинков, который потом ещё и с большевиками успел побороться, а другой — Иван Каляев, известный персонаж. Его именем была названа улица, долго носила его имя. В Москве вообще много топонимики с террористами, а у нас террорист Ленин изобильно везде представлен. Который осуждал индивидуальный террор, потому что был за массовый. Так вот, они всё придумали, им известна карета, в которой ездит Великий князь Сергей Александрович. Тем более, что сколько бы ни происходило убийств, сколько бы не переубивали уже министров внутренних дел, а вот парадоксальным образом представители высшей власти, губернаторы рано или поздно оказываются на виду.
Тот же Сергей Александрович собирается в Москве в театр, там дирижирует Рахманинов музыку Чайковского, нас цене Шаляпин, как не пойти? Вот он едет в карете, и вот уже выходит Иван Каляев бомбу в него бросить, маршруты-то известны, и вдруг с ужасом замечает, что Сергей Александрович едет мало того, что с женой, так ещё и с детьми. Вообще, это его племянники, не такие уж и маленькие. Мы как-то упоминали, запутанная история, своих детей у него не было, практически усыновил детей другого опального Романова, мальчик и девочка погодки. И у Каляева дрогнула рука. Террорист, преступник, но не хочет, чтобы погибали дети. Сталин бы расхохотался. Но ненадолго затянулась смерть Сергея Александровича, потому что буквально через два дня он снова ехал в карете, только один уже, и у Ивана Каляева рука уже не дрогнула, бросил он бомбу, всё там разнесло на куски.
Каляев был уверен, что он тоже погибнет, очень решительно шёл на смерть. Но остался жив и в суматохе, может, успел бы скрыться, но не успел, его схватили. Кстати, не упомянул: когда у него в первый раз рука дрогнула, он ещё к Савинкову обратился, своему старшему товарищу, правильно ли [поступил]. А Савинков говорит: «Всё правильно, детей не надо убивать. Они ни в чём не повинны, даже дети Романовы». Большевики потом уже не заморачивались, переубивали несовершеннолетних детей Романовых, глазом не моргнув. В том числе несовершеннолетних, некоторые уже были совершеннолетними, но это всё равно ничего не оправдывает. А здесь вот террористы, преступники через два дня убили.
Я процитирую иронии того времени. Так как Сергей Александрович уже имел дурную репутацию, то злые языки, узнав о том, что его разорвало на части, так и говорили: «Ну наконец-то он мог пораскинуть мозгами». Да, чёрный юмор, зло звучит, но со всей его предысторией вот так получилось. Каляев арестован, и происходит тоже удивительная ситуация: Элла Фёдоровна, в которую бомбу-то не бросили, когда она ехала с мужем, просит пустить её к этому Ивану Каляеву. Приходит к нему и говорит: «А я вас прощаю, не хочу, чтобы никого убивали. Несмотря на ваше преступление».
Это история про то, что эти немецкие принцессы становились здесь удивительно православными. Если бы всё это не доходило до помешательства, как потом уже в Александры Фёдоровны с Распутиным или Серафимом Саровским, всё было бы ничего. Элла Фёдоровна обитель основала потом в память о своём невинно убиенном муже. Хотя «невинно убиенный» — тут спорная история. Большевики вообще бы сказали: «Всё правильно». Мы не большевики, мы не за убийства.
И вот что значит, когда человека не пытают — добиться от него каких-то показаний очень сложно. Тем более что он всем следователям в лицо говорит: «Все вы преступники и враги народа, была бы у меня возможность, я бы и второй раз бросил бомбу, и в третий. Жалею, что не всех сатрапов ещё переубивал». Он же и на суде всё это говорит: «Вы тут вообще все не судьи. Я, по сути, ваш пленный, вы меня в плен захватили, вы враги моего Отечества». Как сейчас иногда говорят, что наше Отечество захвачено оккупантами, которые грабят наши ресурсы, деньги держат за границей и народ притесняют. Всё сходится, примерно так же Каляев говорил. И потом он если подавал апелляцию, то объяснял: «Я хочу затянуть процесс, чтобы иметь больше возможностей прийти и лишний раз всё сказать». А когда не пытают — в чём ты признаешься?
И тоже всё какая-то мистика. Там же Николай II уже, спохватившийся, что все эти казни — ничего хорошего, лучше отправить его на вечную каторгу, чтобы он в мученика не превратился. «Пусть подаст прошение о помиловании, я подпишу. Тем более сестра моей родной жены об этом просит». А Каляев, которому об этом говорят, заявляет: «Нет, какое прошение о помиловании? Что же получается, я всё это напрасно делал? Что же я, раскаялся, что ли? Я не раскаялся». И ничего не остаётся делать, как его казнить. А он же толком-то не выдал товарищей. Понятно, что он действовал не один. А где Гапон? Не он ли за этим стоял?
Невероятно и то, что во главе Боевой организации эсеров стоит сотрудник полиции Евно Азеф, который ведёт свою, совершенно отдельную игру, считает, что делает полезное дело, получая деньги у полиции, что-то её рассказывая. Но не всё. Он-то, конечно, знал о готовящемся покушении. Таким образом он приобретает невероятный авторитет среди эсеров, а потом на каком-то этапе, рассказывая про готовящиеся покушения, обретает ещё и невероятное доверие полиции. Он очень долго не мог быть разоблачён, хотя всё уже висело на волоске — попадёшься же рано или поздно с такой удивительной двойной игрой. А тут всё сходило с рук просто невероятным образом.
И здесь вот тоже, частично не повезло. Хотя как не повезло? Если ты террорист, должен быть готов ко всему. Готовились очередные покушения, надо ж Трепова убить теперь. Террористам-то понятно, эсерам, которые делают чёрную работу за большевиков. Тут, кстати, надо оговориться: к тому времени у большевиков тоже была своя Боевая организация, и там тоже были молодые экстремисты-убийцы, как Иосиф Сталин. Только для чего? Чего там с губернаторами бороться? Деньги нужны. А это экспроприации, ограбить какую-нибудь карету, которая деньги перевозит, денежки эти наличные забрать, переубивать всех жандармов заодно, полезное дело. Нужны решительные люди, которые не боятся выстрелить в живого человека. Такие, как Камо, как Сталин-Джугашвили. Кошмар.
А эсеры, видите ли, борются с властью, как умеют. Убивают представителей этой преступной власти. И там случилось недоразумение, потому что один из эсеров, который готовил очередную бомбу, и её нужно было бросить в Трепова. Там всё было назначено, известно. «Вот будет сейчас 1 марта, будут они ехать к могиле убиенного Александра II, тут-то мы их бомбами и закидаем». И террорист по фамилии Швейцер, неосторожно обращаясь с бомбой в гостинице «Бристоль» (здесь в Петербурге), выронил её, судя по всему, и она взорвалась. Понятно, что попался, полиция начинает заниматься.
Если полиция не только запрещает выпуск газет и инструкций, что публиковать, а что нет, а занимается реальным поиском экстремистов (не провоцирует это и не формирует для получения наград, как сейчас происходит), то там начинает раскручиваться цепочка. И находят они, без пыток, терпеливо работая с теми, кого уже удалось арестовать. Это кропотливая работа. Кто-то из этой молодёжи экстремистской храбрится, как своей девушке не сказать: «А, пойду сейчас брошу бомбу в князя. Смотри, какой у тебя молодой человек, гордиться можешь, если не дура!» И такие были. Ещё и ссорились между собой: «А почему ты будешь бросать бомбу? Я хочу бросить».
М. Нуждин
―
Слушайте, а мы, между прочим, не очень далеко ушли (уж извините за эту параллель), потому что вот эти школьные стрелки, они ведь тоже хвастаются. Но почему-то мимо нынешних силовиков это всё проходит.
М. Кузахметов
―
Конечно. Если бы он вышел с плакатиком против обнуления сроков, сразу бы нашли. А тут человек просто рассказывает друзьям, пишет в социальной сети: «Хочу переубивать своих ровесников, ненавижу их». Ну и что ту такого? Подумаешь. Это же не против «Единой России». Пусть, это всё можно. Простите мне эту зую иронию, но мы видим, что убийцы совершают свои дела, а человек, который просто хочет честных выборов, может оказаться в тюрьме, может покалеченным оказаться.
М. Нуждин
―
Да, и мы видим, исходя из того, что вы говорите, что те же самые российские полицейские 100 лет назад вполне справлялись со своей работой.
М. Кузахметов
―
Ну раз убивали великих князей, то не всегда справлялись, но тем не менее, то, что дальше произошло — тоже невероятно и шок…
М. Нуждин
―
Давайте здесь сейчас точку с запятой поставим, потому что нам надо прерваться на московские новости. Напомню, что это программа «Всё так+», мы говорим о последствия Кровавого воскресенья.НООСТИ
М. Нуждин
―
Ещё раз всем добрый день. Я напомню, это программа «Всё так+». Так получается, что сегодня мы говорим в основном о покушениях и террористах, но не только об этом. Максим Кузахметов здесь, и мы продолжаем. Остановились на срыве покушения 1 марта.
М. Кузахметов
―
Сорвала его не совсем полиция, а просто взорвался в гостинице человек, который готовил бомбу, по фамилии Швейцер.
М. Нуждин
―
Стечение обстоятельств.
М. Кузахметов
―
Но кроме того, полиция действительно тщательно, как могла, выполняла свою работу. И действительно, цепочка других случайностей была обнаружена. Попала под подозрение девушка Леонтьева Татьяна. И что опять прекрасно? Понятно, что враги православия — это жиды, интеллигенция, наверное, какие-то вот эти чёртовы пролетарии, как впоследствии уже небезосновательно считали империалисты. А это, между прочим, дочка якутского вице-губернатора. Очень богатая девушка, которую отправили по заграницам учиться, она там познакомилась… Где ещё знакомиться? В Швейцарии.Это, кстати, противоречие нынешней власти: с одной стороны, там демократия и свобода, а с другой стороны, ну не здесь же детей держать, в нашей серости и унылости, где им ничего не гарантированно, непонятно какая медицина, непонятно кто по улицам бродит. В Швейцарии-то побезопаснее. А там, в ту эпоху, все: и большевики, и меньшевики, и эсеры. В общем, увлеклась она, интересно. И даже согласилась в том числе: а почему бы не убить Николая II? Будет какой-нибудь бал, она без двух минут фрейлина была. Но Николай II балы отменил, удалился в самоизоляцию своеобразную.
Тем не менее она готова была дальше принимать участие, помогая террористам. Если уж не Николая II, так сатрапа какого-нибудь его, Трепова пристрелить. В числе прочего, так как Швейцер взорвал запас динамита (или что там у них было предусмотрено), надо передать, помочь. Ходит девушка с чемоданом по Петербургу — кто ж там её проверять будет, если она из знатной семьи? В общем, с её помощью должны были доставить в Петербург ещё один чемодан с динамитом. Но тут полиция сработала. Когда полиция тщательно занимается своим делом, не придумывает, как сейчас, дело «Сети», например, и эти все ужасы…
М. Нуждин
―
Запрещённой в России организации.
М. Кузахметов
―
А когда потом проходит обыск, и находят у девушки чемодан с динамитом — всё прозрачно, всё понятно, девушку арестовывают. Она там, конечно же, помешалась. Наверное, тоже по-своему была нездорова — какая ж нормальная девушка захочет убивать других людей, даже таких непростых, как Николай II? Что-то в ней было экстремистское. Хотя вон Вера Засулич стреляла в Трепова, а потом каялась за это всё. Мы рассказывали про других террористок, кому удалось выжить. В конце концов семья за неё вступилась, как могли, её из тюрьмы вытащили — тем более, что видно, что она уже нездорова, неадекватно на всё реагирует. Не Каляев, не произносит обличительные речи. Семья богатая, её вытащили и вроде отправили то ли лечить, то ли подальше от греха в Швейцарию.А там у неё случилась ужасная история. Идёт она по Швейцарии, видит — навстречу француз, который очень похож на министра внутренних дел Петра Дурново. А у неё пистолет с собой. Ну как в него не выстрелить, когда ещё и помешательство? Убивает вообще ни в чём не повинного француза. Французам аукнулось всё это русское революционное безумие. Её в сумасшедший дом засунули, и ещё несколько лет она прожила.
Возвращаясь ко времени, когда уже начинает происходить немножко безумный террор, и уже, кстати, не только боевой организации эсеров — в моду входит убивать сатрапов, которые не хотят давать Конституцию и стреляют в простой народ, отдают преступные приказы. Тем более, там уже накопилось провинившихся губернаторов на местах, полицмейстеров, которые тоже храбрились калёным железом выжечь... До этого были другие покушения, но какие ещё могут быть недоразумения? Например, в Петергофе (это, правда, позже произошло) убили генерала Сергея Козлова, который просто очень был похож на генерала Дмитрия Трепова. Вообще ни в чём не повинный человек. Но когда все ходят в похожих мундирах с похожими бородками и бакенбардами… Ужасно всё это, конечно.
М. Нуждин
―
За физиономическое сходство.
М. Кузахметов
―
Да. Возвращаясь к 1905 году, как я уже упоминал в предыдущей программе, Гапон несмотря на то, что покинул Россию, не угомонился, не успокоился. Он одержим жаждой действия — в том числе, может быть, и местью. «Я вывел рабочих, я вам гарантировал…» Он действительно говорил, посещая силовиков накануне: «Я гарантирую, никто не пострадает». Это, кстати, было непросто, потому что, судя по всему, когда он вошёл в контакт с эсерами, они говорили: «О, как здорово! Наверное, выйдет Николай II на балкон поприветствовать своих подданных, тут-то мы и бросим в него бомбу или пристрелим».И Гапон говорил: «Нет, мы должны до конца проверить, примет — не примет, выйдет — не выйдет на балкон. Никого не надо убивать, лично хочу контролировать и верным рабочим поручить, чтобы никто с оружием не шёл, и не было мгновенной ответной реакции». Это ответная реакция, когда начинают громить, как на Васильевском острове, магазины с оружием, но только когда в тебя уже начали стрелять, а ты немножко более решительный. И то, революции там сразу не произошло.
И здесь у Гапона очень любопытная первейшая заминка, когда он оказался за границей. Не сразу ему помогли достать поддельный паспорт, и он вроде сам переходил границу (а граница не на замке), попав в Пруссию, судя по всему. Но всё обошлось, нигде его не арестовали. Вот в Германии всех этих большевиков и эсеров, конечно, арестовывали бы и выдавали бы Николаю II, тем более, что кайзер Вильгельм II — и его родственник, и на его стороне идейно, в отличие от всех этих полулибералов. Если во Франции президент, какой она может быть союзник со своей «Марсельезой»? Но Николай II был совершенно непоследовательный. И не диктатор, и не либерал — ни то, ни сё. И всё равно нашим союзником была Франция, которая ничем нам не помогла в Русско-японской войне.
Так вот, возвращаясь к Гапону: он не владеет языками. В семинарии-то не учат языкам, да и зачем? В крайнем случае, может, древнегреческий — и то, чтобы потом, когда сверяешь Священные Писания, чтобы все они были единообразны. Но тем не менее он как-то мучительно пытается объясняться, даже невероятно, потому что в итоге он добирается как-то до Швейцарии. Он знает, что там должны быть какие-то его идейные соратники, он вообще один оказался.
И тоже, как это всё прекрасно: вот он попадает в Женеву, с трудом пытается найти хоть кого-то, кто говорит по-русски. Находит, спрашивает: «Я вот слышал, тут живёт такой человек Плеханов, за народ как будто бы, за революцию. А я уже тоже за революцию, я всё понял, эту проклятую чёртову власть теперь только смести, кровью на кровь ответить». Ему говорят: «А, да, все знают, где живёт Плеханов! Дом по такой-то улице, а вечером он спускается вниз, пьёт в местном баре пиво. Все, кому интересно, могут прийти с ним пообщаться». О, времена были! И никакого дела швейцарской полиции. Это ж марксист настоящий, который за свержение существующего строя — правда, не такой экстремист, как Ленин, более гуманный.
Приходит он к Плеханову. Не вечером в пивную, тем более, он не пьющий, а днём. А Плеханов, конечно, знает, кто это такой, и рад встрече. Там потом все были рады встрече — и меньшевики, и большевики, и эсеры. Просто каждый хотел его использовать в своих целях, записать его к себе партию. Он даже на каком-то этапе вроде бы к эсерам вступил, чтобы стать марксистом. Но опять: человек достаточно разумный, дальновидный, предусмотрительный — ещё непонятно, кто кого использовал. Каждому-то хочется, как знамя, использовать другого человека.
Тем более, на том этапе все эти партийцы, которые в 1917 году пытались здесь, в Петрограде объединиться, и ничего не получилось (в основном из-за большевиков, главных экстремистов) — у них же и тогда на объединительных съездах ничего не получалось. Каждый хочет быть первым, главным, и даже внутри вроде бы уже своих партий всё равно враждуют и делятся на большевиков — меньшевиков, эсеров левых — эсеров правых. И Гапон со всем этим столкнулся, познакомившись со всеми остальными, и с Лениным в том числе, и Ленин тоже был если не очарован Гапоном, то очень заинтересован в дружбе с ним.
Так Гапон задумался: а чего они все враждуют? Цель-то одна — свергнуть самодержавие, и чтобы были свободные выборы. Даже у большевиков на том этапе, если не брать в расчёт социалистические идеи — отобрать у буржуазии собственность, и чтобы рабочие управляли заводами. А так — выборы, свободная пресса, отсутствие политической цензуры и политзаключённых. На словах всё красиво звучало. И Гапон решает, что их надо всех объединить. Он же человек деятельный, энергичный, красноречивый. По-своему это ему на каком-то этапе удалось, тем более, что он начинает проводить энергичные встречи, очаровывая одного за другим.
Например, с бабушкой Брешко-Брешковской — вот кто, кстати, провокаторша настоящая, как мы рассказывали в предыдущих программах, а вовсе не Гапон. Или с Азефом он знакомится, ничего не подозревая, конечно. Азеф же не очень обаятельный человек и не красноречивый, многим он не нравился, но получалось, что он эффективный менеджер. Никому же в голову не приходит, что этот менеджер работает на всех сразу. Азеф докладывает: «Тут Гапон приехал, знаю, где он находится». Но опять-таки, по-своему дозированно, чтобы быть полезным и одним, и другим.
Ленин, конечно же, с ним встречается: «Хорошо бы Гапона к нам, к большевикам. К нему рабочие прислушиваются, надо поскорее его обратить в наш, более истинный марксизм». Так там и французские социалисты заинтересовались (которые, кстати, сумели объединиться на каком-то этапе). И Гапон, чувствуя, что он популярен и востребован не просто среди рабочих, а среди влиятельных фигур, готовится уже не только к проповедям. Он хочет научиться метко стрелять, научиться верховой езде. Какая трансформация с человеком происходит! И, как я уже сказал, в том числе объединить эту оппозицию и по-своему возглавить.
Здесь мы тоже немножко отвлечёмся, потому что события происходят уже параллельно, но всё это играет свою роль. В мае 1905 года умирает Савва Морозов — неплохой человек, влиятельный промышленник. У него сложные отношения с семьёй, все они — выходцы из старообрядцев. Причём он же человек совершенно нового поколения, но как его такие, как Победоносцев, ни пытались привлечь в истинную веру, он говорит: «Нет, я от веры своих дедов не хочу отрекаться». Хотя он уже не совсем религиозен.
Так вот, там одно любопытное дело. Он влюблён в актрису Андрееву, и у него есть полис на 100 000 страховых рублей на предъявителя в случае смерти. Он отдал полис ей. И так как у него испортились отношения с семьёй… Например, он большевикам давал деньги на газету «Искра», искренне сочувствуя их делу — а потом читает в газете «Искра», что «этот чёртов эксплуататор, проклятый капиталист, у него нечеловеческие условия труда на заводах». Что неправда, потому что когда ему приносят на каком-то этапе петицию с разными требованиями, где 80 пунктов, потом выясняется, что 20 пунктов (например, чтобы на заводе всегда присутствовал врач) — у него это всё есть. То есть, эта петиция под копирку написана какими-то там большевиками, которые даже не узнали.
В то время по всем предприятиям уже идут масштабные забастовки, это всё очень действенно, отмахнуться уже невозможно. И рабочие его не понимают, с которыми он пытался поговорить. На каком-то этапе, по воспоминаниям очевидцев, рабочие говорят: «Не переживай, Савва. Возьмём тебя к нам на завод, зарплату нормальную положим, будешь трудиться. Нам большевики всё объяснили, мы сами должны быть директорами своих заводов! Всё будет наше, рабочее, без вас, без капиталистов». Это благодарность рабочих, которым он дома строит, медицинские пункты устраивает.
Загадочна его смерть. Непонятно, убили его, или сам он застрелился, или маменька его довела, очень железная женщина. А полис — у Андреевой. Там суд с роднёй, которая вообще в шоке от того, что «какая-то посторонняя женщина должна получить наши 100 000 рублей за смерть нашего сына-брата». Но она получает и отдаёт из этих денег как минимум 60 000 — огромные деньги! — большевикам. Там ей Горький посодействовал, помог.
Опять парадокс: теперь у большевиков есть какие-то деньги, опять-таки, от Саввы Морозова, на газету «Искра», где можно клеймить этого империалиста и ни разу не жалеть о том, что он застрелился. Это про неблагодарность большевиков и вообще любых экстремистов во власти. Ну и нынешняя власть тоже… Например, я с ужасом вижу новости про жуткие преступления учительниц на выборах — как будто кто-то им потом спасибо скажет. Награду не дадут, первыми от них отрекутся и забудут.
Пока мы не дошли до других кровавых событий, пока у нас Гапон в Швейцарии, мы поговорим не только про экстремистов и их чёрные мрачные дела.
М. Нуждин
―
Ну, тут у нас такой период настал.
М. Кузахметов
―
Но тем не менее. Я пытаюсь упоминать всех этих людей, но обобщённо. Земцев, например, гуманистов, которых большевики или высмеивали, или вообще умалчивали. В Москву в апреле, когда там начинаются брожения, возвращается Павел Милюков. Серьёзная фигура, впоследствии он был одним из лидеров Думы, пока Дума была легальной и государственной, и пока царские власти не боялись, что там будет кто-то несогласный. Это сейчас у нас боятся. 500 человек — и чтобы все были только согласные. Даже одному несогласному нельзя в Государственную Думу попасть. Царь-то не додумался, что можно просто до выборов не допустить или подписи признать недействительными.Впоследствии Милюков избрался, но до этого он был преподавателем — только, видите ли, что-то не то говорил, дважды арестовывался. А человек очень умный, образованный — не пропал, уехал в Америку, заключил контракт, преподаёт в Чикаго, владеет языками, в отличие от попа Гапона. Но когда он узнал о том, что творится в России, почувствовал, что не может находиться на чужбине, вдали от родного отечества. Тоже: какие параллели, да? Знаешь ведь, что могут тебя арестовать, но говоришь: «А я по-другому не могу» и возвращаешься. Он приезжает сюда и тоже начинает участвовать в беседах, в обсуждениях, в подготовке проекта с требованиями к власти по Конституции, по свободным выборам.
Понятно, что невозможно всех арестовать, особенно пока власть ещё не такая людоедская и чудовищная. Даже с Горьким сразу поднимается скандал, и приходится потом всё равно его выпускать, тем более, что против него нету ничего вменяемого. Либо надо, как при Сталине, просто расстреливать и фабриковать дела, либо приходится рано или поздно отпускать. Тем более, когда полицейские отчитываются Трепову: «А мы не нашли». Причём у Горького-то можно было бы найти свидетельства его зловещей деятельности, только от обратного: не то, чтобы Горького финансируют из-за границы, чтобы он мутил что-то, а наоборот, Горький помогает большевикам. Его, кстати, надо было выпустить под залог, но у него не хватало денег, хотя он очень богатый писатель был. И, по-моему, Морозову пришлось давать ему денег на залог, чтобы его в итоге выпустили.
А что же в это время Николай II делает? У нас же есть государь-император, который приходит на работу — как он жаловался, по 9 часов надрывается, не всегда время остаётся по воронам, кошкам и собакам стрелять. Надо же подписывать какие-то указы, принимать министров, заслушивать доклады. А он человек очень ответственный. Иногда, конечно, уходит грибы собирать, а иногда, тяжело вздохнув, садится, слушает доклады, какие-то резолюции потом пишет. И тут, с одной стороны, приносит ему Александра Фёдоровна какие-то документы и говорит: «Прекрасный манифест, мне здесь всё нравится, прибавить нечего». А там какой-то жутковатый указ, где по сути за всё самоуправство всех несогласных жесточайшим образом будут разгонять, все забастовки подавлять. Этот манифест — по сути такая декларация, что «не допустим».
Но и это ещё не всё. Чуть ли не на следующий день, как ни в чём не бывало… У Николая II есть же ещё другие люди, а он по-своему безотказный, особенно если на него надавить хорошенечко. Витте приходит и говорит: «Я всё понимаю, но у нас ужас с войной, забастовки, денег в казне катастрофически не хватает, а ещё во Франции, в нашем основном кредиторе, недовольны тем, что мы по рабочим стреляем — могут в кредите отказать. И чтобы этого не произошло, хотя бы давайте пообещаем, что будем рассматривать какие-то проекты реформ. Эти же негодяи в Париже с «Марсельезой» тоже хотят на нас давить!» Вроде бы разумный аргумент — деньги нужны, а то Франция не даст, хоть и в долг. Тогда другой указ, совершенно взаимоисключающий.
Но в то же время… Это уже безумие лично Николая II, который, принимая подобные решения, каждый раз думал: «Ну, это временно». Как Ленин говорил: «Это наше временное отступление, ничего-ничего, мы сейчас притворимся, а потом-то всё себе вернём сторицей. Надо переждать, отсидеться, потом и Дума вся эта сама по себе исчезнет, все эти реформы как-то сами по себе отменятся, и всё будет опять по-старому, тишь да благодать».
Тоже очень любопытно, это Витте в своих воспоминаниях рассказывает: «Я верю в пророчество Серафима Саровского». А было такое запутанное пророчество, что мир в Русско-японской войне будет подписан в Токио. Это значит, что Япония капитулирует. А если кто-то не согласен с этим пророчеством, тот либо жид, либо интеллигент. Мы уже рассказали, что Россия потерпела чудовищное унизительное поражение, не выиграв вообще ни одного сражения в Русско-японской войне. Так ещё кому пришлось всё это расхлёбывать? Сергею Витте пришлось ехать заключать этот мир после Мукденской катастрофы. Это было крупнейшее проигранное сухопутное сражение. Многие этого не понимали, в Петербурге тоже хватало людей. Когда ты далеко от войны и только по пропагандистским карикатурам видишь, что японцы — это макаки, ты так и думаешь: «Значит, там предательство было какое-то, генералов японцы подкупили, не может такого быть».
В общем, в этой атмосфере безумия Николаю II приходится принимать какие-то болезненные решения. И он тоже под давлением всех этих обстоятельств: война проиграна, террористы бесчинствуют. Но всё равно ему говорят в том числе разумные вещи: «Да подпишите вы хоть какой-то манифест, что мы будем рассматривать возможность каких-то реформ! Это хотя бы успокоит в первую очередь интеллигенцию, раз вы её так ненавидите».
И кстати, сохранившееся название Государственная Дума — это личное решение Николая II. Есть старинное и проверенное, красивое: Земский собор. Есть другое немножко название со словом «дума», но более самодержавное: Государева дума. Но Николай II лично выбрал словосочетание Государственная Дума. Представляете? И вот сейчас у нас есть Государственная Дума. Она у него была такая же, как у нас — совершенно декоративная, ни на что не влияющая. Потому что, когда начинают разрабатываться проекты, там так всё и было предусмотрено: что Дума не может влиять ни на что, обсуждать толком ничего не может, законов никаких не принимает, на назначение никаких министров не влияет. Всё, как сейчас. Только говорить о том, что вокруг сплошные враги — это пожалуйста.
И они всерьёз обсуждали, например, такие вещи: а вот у нас больше половины населения неграмотные, это позор для России. Тоже мне, передовая держава — начало XX века, количество неграмотных колоссальное. А вдруг выберут какого-то крестьянина — допустим ли мы неграмотного человека в Государственную Думу или не допустим? С одной стороны, как же он там будет читать какие-то постановления, принимать какие-то решения? А с другой стороны, неграмотный — это же всегда хорошо, это же и есть опора нашего трона. Лишнего не прочитает, ничего не узнает. Решают пустить.
Второй болезненный вопрос: а вдруг еврея какого-то выберут? Да ещё и не крещённого. Николай II в своём этом антисемитском помешательстве в офицеры не хотел записывать людей иудейского происхождения, даже крещённых, даже во втором поколении. Ещё раз надо оговориться, что это по вероисповеданию всё в первую очередь было актуально. К тому же, известно, сколько людей иудейского происхождения были вовсе не религиозными к тому этапу, когда становились террористами. Допустить, разрешить — это было, конечно, правильно. Пусть лучше в Думе сидят и там дискутируют, чем где-то в своих местечках бомбы мастерят.
Но пока суть да дело, небыстро всё это происходит, да ещё и такими половинчатыми мерами. А жизнь-то на месте не стоит. И следуют события, которые мы не можем проигнорировать, это уже лето 1905 года — знаменитое (большевикам очень нравилось) и неслыханное по-своему в российской истории восстание на броненосце «Потёмкин». Мы уже упоминали: матросы, вроде бы, наиболее передовые (если не пехота), хоть сколько-то грамотные должны быть. Но в то же время могли быть какие-то бунты, волнения в частях. Даже офицеры когда-то негодовали. Но вот чтобы в руках мятежников, несогласных оказался броненосный корабль — это очень опасный симптом, страшный звоночек прозвучал.
Несмотря на то, что ничего страшного не произошло… Ну как ничего страшного? Просто матросы так взбунтовались, что переубивали всех офицеров, командиров, каких-то ещё неповинных людей, которые не хотели в этом участвовать. Попробовали по Одессе пострелять — а Одесса в то время охвачена масштабной забастовкой, с которой совершенно непонятно, что делать. Знаменитый фильм Эйзенштейна «Броненосец “Потёмкин”» нельзя воспринимать буквально. Некоторым кажется, что это вообще документальный фильм, особенно когда там такие яркие эпизоды: эта знаменитая сцена, когда коляска с младенцем катится по лестнице. Классика, преподают кинематографистам до сих пор. Есть ещё верные корабли, и броненосец «Потёмкин» вырвался из окружения верных царских кораблей.
Но впереди всё равно драматические события, и снова кровавые, и снова не всегда жизнерадостные. Хоть Дума наконец и собралась, но опять-таки только после очередной кровищи. И самое, может быть, грустное — что помимо всего этого есть же не только экстремисты на Западе. Здесь, в родном отечестве, именно летом 1905 года и начинает формироваться ещё одна организация, сыгравшая свою зловещую роль — это черносотенцы. Которые хотят спасти и государя-императора, и своё отечество, и иногда в своём безумии совершенно искренни. И всё это, как ни печально, в одно и то же время происходит. Об этом уже надо будет рассказывать в следующей программе, потому что Николаю править ещё больше 10 лет.
М. Нуждин
―
И очень насыщенное десятилетие.
М. Кузахметов
―
Простите, мы погружаемся в подробности, но время уже совершенно другое. Как я уже упоминал, если убивают великого князя, то он едет в оперу слушать Чайковского, поёт Шаляпин, дирижирует Рахманинов, и всех этих великих и прекрасных людей мы только вскользь упоминаем. Потому что нам надо рассказывать в первую очередь про политические события, а не про этих гуманистов, которые прославили родное отечество по-настоящему.
М. Нуждин
―
Вот да, но надо заканчивать. Большое спасибо. Максим Кузахметов, Марк Нуждин. До следующей встречи в следующую субботу. Всего хорошего.
М. Кузахметов
―
До свидания.