Революционеры и провокаторы: кто кого? - Максим Кузахметов - Все так + - 2021-08-07

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Потому что это же касается не только России. Это всё — неверие власти в собственный народ. Никакие они были не засланные. Конечно же, никакой Вере Засулич не надо было никаких специальных инструкторов из-за границы для того, чтобы брать в руки пистолет, видя несправедливость и невозможность что-то изменить в стране. Это не оправдание терроризма, ещё раз повторюсь. Оправдание терроризма — это сохранение улиц с именем Халтурина, а уж тем более — с именем Дзержинского или Ленина, когда это государственный терроризм. Вот это — оправдание, вот это я понимаю.

Ну так вот. Действительно не ни с того, ни с сего. Это всё — ещё такая история специфическая, мы её меньше знаем, потому что большевики не любили эсеров, организаторов этого массового террора, повздорили со многими их лидерами. Поэтому мы в учебниках либо что-то выборочное читали, то, что большевикам подходило — про убийство какого-нибудь отдельно взятого Романова, типа Сергея Александровича террористом Каляевым, либо вообще ничего. Это всё мы вокруг 1900 года.

У нас прошлая программа закончилась на победной ноте, когда Пекин наш, и Желтороссия, и вообще, скоро вот-вот уже Николай II должен стать повелителем мира. Ну, как минимум, Азии. А в это же время у него здесь, в Центральной России, необязательно в Петербурге, в других городах — тайно собираются десятки молодых людей, которые не понимают, почему мы всё это терпим. Всё это безумие, произвол, самодержавие, которого нет в Европе больше нигде, кроме Черногории. Любой из этих террористов, мы рассказывали, как на подбор: всё врачи да фармацевты.

Он бы так и мог сохраниться по своему образованию, если бы у него была возможность выбраться куда-то муниципальным депутатом. Но не как сейчас, сейчас же тоже любыми методами власть в принципе запрещает и не даёт. Произвол и безумие, страх власти нынешней — тоже какой-то абсурдный. Ну собрали бы эти несчастные оппозиционеры горсткой, получили бы 5% в Думе, хохоча, власть бы на них смотрела. Но страшно власти, и поэтому вообще лучше не допускать, на всякий случай. Подписи неправильные, уголовное дело заведено, ну или якобы звучали призывы через Telegram-канал — это у Яшина, например. Чего на самом деле тоже не было: сами создали, сами всё это сфальсифицировали.

В общем, к чему всё это больше, чем век назад привело династию Романовых? И ладно бы, самого Николая II, а его-то родня за всё это безумие тоже расплачивалась. Так вот, здесь, конечно, женщина, знаменитая в кругах революционеров и тех, кто погружается, но не попавшая в отечественные учебники, потому что она, видите ли, была эсером, большевиков презирала — это знаменитая Екатерина Брешко-Брешковская. Которую называли с гордостью, когда на это пришла мода, «бабушкой революции».

Там же ещё как, и мы тоже не можем осуждать: были же политические эмигранты. Вот Герцен — что ему было делать? Но одно дело, когда ты в Лондоне издаёшь свой журнал «Колокол» и клеймишь, а другое дело, когда ты здесь, в родном отечестве, на каторге отрабатываешь свою любовь к свободе отечества. Причём свободе в их, марксистском понимании, свободе от буржуазии. Ещё раз повторюсь, я не оправдываю террористов, и эти методы ни к чему хорошему-то и не привели, только хуже стало.

Но с другой стороны, какие у этих людей были возможности реализовать себя? Если, как мы рассказывали в пред-предыдущей программе, студента исключают из университета и не принимают после того, как он отбыл в солдатах. На что толкают молодёжь? Правильно, конечно, Сталин только решал: да сразу расстреливать и всё. И тоже почему-то всё равно до конца не убил. Только он умер — и тут же началась оттепель и либерализация. Странно, казалось бы, да? А должен был задушить-то это всё за все свои десятилетия правления.

И Брешко-Брешковская — тоже яркий, прекрасный пример. Дворянка из хорошей, обеспеченной семьи. Как должен был бы в обморок падать Победоносцев! Что не так с ней делали родители, как же её воспитывали? Если девушка, получив хорошее образование… Урождённая она Вериго, Брешко-Брешковская — это по замужеству. Причём в молодости — ну да, питает какие-то там, как любая девушка, иллюзии о том, чтобы посвятить себя чему-нибудь доброму, светлому. А тут вот как раз освобождение крестьян. Она родилась в 1844 году — соответственно, все эти реформы застала, отцу помогала. Но, как со злорадством говорили большевики, половинчатые реформы. Вроде как, крестьян освободили, а богаче они на следующий день не стали почему-то.

В общем, встаёт эта молодая дворянка, которую уже и замуж вроде бы успели выдать, на опасный путь. Начинает встречаться с разными сомнительными людьми, которые знают, как нам надо обустроить Россию. Просто надо убить какого-нибудь главного злодея или несколько злодеев, тут-то все и заживём. Тогда они ещё не придумали массовый террор — тем, ранним народовольцам, казалось: «Царя убьём, а если следующий будет несговорчив, второго убьём, тут-то всё и изменится». А ещё начнётся тут же крестьянская революция. Почему-то тоже об этом забывают часто, а они были уверены, что это само собой, тут-то всё и начнётся.

Она ходила, конечно же, во все эти тайные общества, тайные кружки. Это уже царствование Александра II, вроде бы и либеральное, но печальная история, потому что она тоже приняла это «хождение в народ», когда надо пойти и крестьянам просто объяснить, что «вы срочно давайте начинайте революцию и всё отбирайте у этих дворян и помещиков». И казалось бы, тут-то крестьянам всё же объяснили, и они должны были бы взбунтоваться, восстать. А им вообще непонятно, как это можно — убить царя? А что тогда будет? А кто будет вместо царя?

Прекрасный рассказ есть у Оверченко, что ли, когда крестьяне поймали студента, а у него зубной порошок. А крестьяне думают, что он ходит и подсыпает отраву какую-то, и потом они все мрут. А он ещё по-другому одет, объяснить внятно ничего не может. В общем, печальная история, но очень жизненная, основанная на реальных событиях. Ну и тут приходит такая Брешко-Брешковская и рассказывает крестьянам, что надо срочно поднимать восстание. Мы рассказывали про все эти разочарования этих «ходителей в народ».

В общем, она арестована, потом тюрьма, каторга. А там же ещё мода тогда была у революционеров — ни в чём не каяться. Говорит: «Да, я ни о чём не жалею. Да, я хочу, конечно, чтобы всех этих Романовых свергли. Да и правильно, что Александра II убили». Ну, это уже после её ареста всё произошло. Кстати, вот тоже: её арестовали, и ещё арестовали сотни людей, а Александра II всё равно убили. Сколько ж надо было арестовать тогда революционеров? Это про понимание власти. Когда кто-то вцепится во власть, расстаться с ней не может, а в борьбе уже теряет рассудок.

Так вот, она вроде бы смогла сбежать в 1881 году, но снова арестована, снова ей продлевают, прибавляют все эти годы. Она почти 15 лет провела в Сибири на каторге, в тюрьмах, в ссылке была. Конечно же, лишена дворянства ещё, опять-таки, за это упрямство своё. Прошли времена декабристов, когда они друг с другом наперегонки, когда Трубецкой закладывал и называл среди заговорщиков людей, которые вообще были не в курсе, никакого отношения к декабристам не имели. Лунин только был, наверное, сравнительно порядочный человек, а так… А теперь всё наоборот, теперь ничего подобного. Ещё и ждут — не дождутся, пока их начнут судить, чтобы смертный приговор. А они ещё будут отказываться от помилования — мне, мол, честь особенная погибнуть за свои идеалы.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Повезло Брешко-Брешковской, когда короновался Николай II, и последовала амнистия. В числе прочего — ну как, женщине за 50 уже, по меркам того времени — настоящая бабушка должна быть, хотя у неё внуков ещё не было. У неё был сын, писателем потом стал. Сын её, по-моему, даже успел в ведомстве Геббельса потом послужить.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Конечно, она не перевоспиталась, а просто усвоила, что больше конспирации, а от дела своего мы не откажемся. Потому что пока она сидела в тюрьмах в ссылке, парламента в России не появилось, и самодержавие никуда не исчезло. Просто надо действовать более энергично, более умно, и вообще, террор должен быть массовым. Она так искренне считала. И вот она стала… У неё авторитет. Тоже надо на всякий случай оговориться: на каком-то этапе Герцен же, как политический эмигрант, там, за границей-то и умер, не дожил до счастливого будущего. Там же, за границей уже была целая диаспора, сотни людей были. Кто-то сбежал, не дожидаясь ареста, кто-то через ссылку сбежал за границу, и вот они там в Лондонах, Парижах. А здесь-то, в поле кто будет работать? Кто будет крестьянам объяснять про революцию?

И вот Брешко-Брешковская… Она тоже бывала за границей, но чуть что, норовила вернуться поскорее в отечество, потому что надо вести эту работу. И не такие малые дела, как малахольные её соратники — ну там, идти лечить крестьян, учить грамоте. Не-не-не, надо сразу говорить: «Только революция». И убивать ещё и начальников до губернаторов. Так вот, она оправдывала терроризм и оказала большое влияние в том числе на Гершуни, про которого мы рассказывали. Это когда уже возникла партия эсеров, социалистов-революционеров. И эти люди в числе прочего тоже оправдывали террор, как единственное возможное средство изменения положения вещей. А иначе по-хорошему всё равно ничего не получается.

Она знала и разговаривала и с Каляевым, про которого тоже отдельно надо будет разговаривать, ну и Савенков — это вообще знаменитый человек, уже будучи арестованным большевиками, ещё успел книги написать. Прекрасное, яркое чтение.

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

Мы тоже рассказывали: у Гершуни были в том числе и свои принципы. Он был не Халтурин, именем которого названы улицы — именем террориста, который произвёл мощный взрыв в Зимнем дворце, в котором погибли ни в чём не повинные люди, а царь остался жив. Именем этого человека улицы названы, а именем Гершуни, который не хотел бросать бомбу, если в карете с великим князем едут его жена и дети — значит, мы перенесём наш теракт на более удобное время. Вот какая избирательность у большевиков была. Гершуни не был большевиком, правда, да и Халтурин не был, и Каляев не был. Тоже запутанная логика большевиков.

Но она-то — женщина в возрасте. Так, может быть, неприлично говорить про женщину за 50, но ей уже как-то несподручно, как Софье Перовской или Вере Засулич, лично ходить с пистолетом. И она придумала совершенно уникальный способ: аграрный террор. Это всё-таки ходить по деревням, по этим неразумным крестьянам, и листовки им раздавать с призывом к активным действиям. И вот тут они разыгрывали такую специфическую спекуляцию… Причём она уже всё знала: с этими крестьянами долго нельзя, в одной деревне больше месяца не оставаться, только поддельные документы, безусловно.

Но для эффективности… Она это, кстати, и рассказывала: «Ходила я в народ ещё в 1870-е годы, и что я усвоила? Что крестьяне всё равно считают, что царь хороший. Это министры просто плохие». Примерно как сейчас у нас. «Им бесполезно всё это про свержение царя, поэтому нужны другие методы. Мы принесём им листовки, что грядёт чёрный передел, всё равно землю у дворян отнимут». Причём это всё им как будто крестьяне и подсказали: что Александр II хороший был, он-то и хотел крестьянам землю отдать, а злые министры его убили. А царь у нас всегда святой, любой вообще. Власть сакральна, она от бога, и всякий патриарх это с удовольствием подтверждает нам. «Покоритесь и вообще не смейте на власть помазанника божьего замахиваться, чернь проклятая». И на яхте уплыл на своей в золоте куда-нибудь.

Ходит Брешко-Брешковская со своими соратниками, раздаёт листовки, что грядёт чёрный передел, всю землю у дворян отнимут и крестьянам раздадут. И крестьяне начинают всё это воспринимать совершенно буквально, что это как будто бы и есть такое распоряжение — давным-давно уже всё решено, так чего мы ждём? «Это ж нас здесь, неграмотных, на местах помещики обманывают, начальство обманывает — так не пора ли довести всё начатое до конца? Уж сколько лет прошло, как нас освободили».

Так что крестьяне, начитавшись этих листовок, приходят к своему местному помещику и говорят: «Там, в Петербурге, оказывается, уже всё решено — что теперь всю землю дворян надо отдать крестьянам, а тебе, помещику, надо ехать в город Петербург, на работу к царю устраиваться. Так что давай, забирай свои вещички, отдавай-ка нам ключи от всех амбаров, мы тут всё по-своему переделим». И всё это сошло с рук в одном месте, в другом, в третьем. А ведь уже давным-давно не было серьёзных беспорядков, власть оказалась не готова к такому быстрому развитию событий.

Брешко-Брешковская тоже радовалась. Она же не образумливала крестьян, что «это неправда, ничего вам царь не обещал». Она злорадствовала по-своему и оправдывала, говорила: «Ну как? Это же хорошо. Это же теперь расшевелится, а то, что крестьян потом накажут — так они только больше власть не любить будут». Безумная идея, да? Так или иначе, пересекается с террором во всём его проявлении, что надо кого-то убить, и тогда будет лучше.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Она уезжала на некоторое время за границу, возвращалась — это всё она в партии эсеров, которая подпольная, разумеется, поначалу. Ну как ты можешь быть легальным, если ты за террор? Правда, там были расколы в партии, не было единой организации. А, собственно, боевая организация, которая занималась терроризмом — это вообще всего несколько десятков человек. Там много-то было и не надо, особенно по тем временам, когда к любому губернатору на приём можно прийти, к министру можно, царя можно на улице встретить. Теперь-то действительно небожители. Ладно царь, теперь распоследний глава районной администрации, во всяком случае, в Петербурге — это недоступная звезда.

Она была выдана, несмотря на всю свою конспирацию, знаменитым… Это тоже надо будет отдельную совершенно историю ему посвятить — Авель Азеф, провокатор. Но тут всё запутанно, он же её не провоцировал, он её просто выдал. Тут она снова провела в ссылке до 1917 года, и только когда случилась Февральская революция и освобождение всех политических… А она совершенно точно политическая, а не воровка какая-нибудь в законе. И её в Петербурге уже встречают как героиню, в том числе лично Керенский, к которому она тоже уважительно относилась, тем более, он такой демократичный, за республику. Монархия уже свергнута. И судя по всему, это и придумал Керенский — он же яркий публицист ещё: «К нам приехала бабушка революции». В том возрасте, когда ей уже около 60, это уже звучало ещё менее обидно, чем когда тебе за 50.

Но дальше большевики, переворот, и она категорически всё это отвергла. Почему? Она же эсерка по своим убеждениям, а тут что на её глазах происходит? Чтобы с ней закончить историю, мы же рассказывали, как кто-то мог пережить революцию из террористов, отречься от террора. Брешко-Брешковская не отреклась. Она сумела уехать за границу, по-моему, в 1818 году, несколько лет скиталась, в Америке в том числе побывала. И потом осела в Чехословакии, и там она скончалась в 1934 году в 90 лет.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Это мы заканчиваем с Брешко-Брешковской, которая сыграла свою зловещую роль: своим авторитетом оправдывала терроризм, науськивала молодых — новое поколение революционеров (мы бы сейчас назвали их экстремистами), которые не могут никуда избраться депутатами, не могут легально ходить в библиотеки и брать сочинения Маркса почему-то. Казалось бы, у Маркса-то там не так много про насилие. Это потом уже Ленин всё добавил, доработал, придумал в одной отдельно взятой стране. Маркс вообще был очень невысокого мнения о России и очень много плохого написал про наше отечество. Поэтому тут тоже всё забавно, когда у нас до сих пор есть ему и памятники, и улицы названы его именем.

М. Нуждин

М. Нуждин

М. Кузахметов

Здесь я бы немножко отвлёкся, чего мы всё про террористов да про убийц. Кто же ими занимался? Ведь арестовывали. Мы упомянули, кто выдал Брешко-Брешковскую — тайный сотрудник полиции, политического сыска, Азеф, о котором надо отдельно рассказать. А здесь я бы рассказал про яркого, выдающегося деятеля политического сыска Сергея Зубатова. Вот про него как раз в учебниках я помню: Зубатов, зубатовщина, жёстко, беспощадно. Я имею в виду, в наше советское детство. А ведь это был действительно выдающийся деятель по поимке террористов, по предотвращению терактов, по созданию не выдуманной, а реальной сети информаторов и провокаторов в среде революционеров, которых было не так-то просто разоблачить. Где памятник?

Если коротко о нём: родился он в 1864 году и в молодости, что совершенно нормально, тоже увлекался всякими революционными реформаторскими идеями. Читал всех этих Чернышевских и прочих революционеров, и Маркса, соответственно. «Как хорошо они там пишут, как надо всё устроить по справедливости!» И всё было бы ничего, если бы… Но тут, правда, противоречивая история, что же именно его вдруг обидело. Я вслед за Зыгарём буду повторять, что личная обида сыграла свою зловещую роль, такое тоже бывает. На каком-то этапе он был за небольшую денежку библиотекарем (в Москве причём), а это ж тоже богоугодное дело. А библиотека частная, полиция как-то не в курсе, а там книги всякие официально запрещённые. Приходишь в библиотеку и можешь почитать. Ну и кто в такую библиотеку ходит? Конечно же, всякие Гоци да Гершуни.

В общем, пришёл к нему и Гоц, с которым они вроде бы даже были одноклассниками. Близко познакомились, про революцию говорили, а потом прямо в библиотеке устраивают свой кружок и свои сборища Гоц и его другие будущие друзья-соратники террористы. А Зубатова не зовут, не доверяют ему, «не наш человек». Чувствовали, наверное, что это человек ненадёжный, чуть что — к полицейским перебежит. И они оказались по-своему правы. В 1886 году Зубатова, ещё сравнительно молодого, вызывают в полицию на допрос. «Ты библиотекарь в этой частной библиотеке? Ну давай, рассказывай, что вы там, горе-революционеры в своём кружке обсуждаете и какие книжки читаете?» Зубатов уверял, что он был не в курсе, что это для него был шок.

И больше всего ему было обидно, что они его не звали. Может, он тоже с ними хотел про революцию поговорить. Во всяком случае, полицейским он рассказал и убедил, как мог, что он не в курсе. А для надёжности, для безопасности и от обиды предложил свою помощь. «А давайте я тогда буду рассказывать, кто там собирается, кто какие книжки берёт». И пошёл в тайные агенты, стал докладывать на своих вчерашних товарищей по разговорам в библиотеке, и достаточно быстро они его разоблачили. Тогда он обратился в полицию: «Я же уже опыт кое-какой имею по разоблачению, уже сердцем их чую (как Шариков). У меня есть задумки, возьмите меня на работу штатную, на зарплату».

Причём он придумал свой уникальный метод, он стал разговаривать. Человек был неглупый, образованный, начитанный, мог цитировать что-то из этих запрещённых писателей, говорить на одном языке, упоминать фамилии авторитетов. Ему не всегда были нужны тайные сотрудники (хотя и таким образом он вербовал), но он создал уникальную сеть, везде были надёжные доносчики. Не для того, чтобы тут же всех сразу переловить и разоблачить, а для того, чтобы держать под контролем, пока они ничего не взорвали. А то потом уйдут в более глубокое подполье, кто-то ж спасётся, сделает свои выводы.

Не все понимали его методы, но у него были уникальные результаты. Потому что пока он работал в Москве, примерно с 1900 года, около которого мы всё крутимся и никак не можем перешагнуть, Москва оказалась уникально зачищена от потенциальных террористов, которых он находил, изобличал, отправлял, если реальное дело, в тюрьму. Но тогда же было разделение властей, это сейчас все силовики — что-то одно, общее.

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин

М. Кузахметов

На каком-то этапе это было для него откровением: поймали какой-то кружок заговорщиков, они там обсуждают что-то зловредное марксистское, например. «Я вижу, что интеллигентные, образованные люди, совершенно чётко понимают, за что их арестовали, они упрямятся». А рабочие растеряны: «А что такого? Мы же просто говорили. Разговоры такие. Мы вот намедни говорили с кумом — хорошо бы пойти поколотить жандарма. Шо ж такого? Мы же ничего не сделали. За что ж в тюрьму-то теперь идти?» Потом он объяснял своему начальству: «Так нам надо этими рабочими, пролетариями, вчерашними крестьянами, лично заниматься. А то ими сейчас занимаются эти революционеры проклятые, а должны заниматься мы. Чтобы был свой, подконтрольный, понятный профсоюз с понятными нам лидерами». И всё это получило необычные последствия. Надо же не просто какой-то профсоюз, не как сейчас, а чтоб он был действенный. Чтобы рабочие видели, что профсоюз их защищает.

И лично Зубатов заботится о чём? Например, какого-то человека уволили с завода, он считает, что несправедливо, и в профсоюзе есть юрист, который помогает с этим вопросом разобраться. Вот это профсоюз. Но это ладно. А потом этот подконтрольный профсоюз и лично Зубатов и его начальство к какому-то собственнику обращаются: «А чего это у тебя рабочие по 12 часов в день работают? У нас же 11,5 часов ограничение. Ты что, захотел, чтобы к тебе с проверкой пришли?» Реально вмешивается. Это даже не спор хозяйствующих субъектов, но как это нравится рабочим! Сейчас вон полицейские займутся… Но займутся, конечно, как вымогатели скорее, чтобы с предпринимателя получить какую-нибудь мзду или взятку. А не для того, чтобы помогать рабочим, пусть и в других, совершенно, целях. Но там невероятно, потому что эти предприниматели жалуются Витте, а тот ничего не может поделать. Он же курирует развитие промышленности, чтобы ускоренными темпами, чтобы экономика росла.

Очень короткий срок Зубатов находился у руля, где он мог чем-то руководить, департаментом по поиску политических преступников в Москве, с потрясающими результатами и этими своими идеями. Это и стало называться «зубатовщина». В общем, если бы все были такие, как Зубатов, то и власти было бы легче, и эволюция, может быть, прошла бы совершенно другими методами. Потому что тут хотя бы видны причинно-следственные связи: если мы не будем заниматься рабочими… Причём не репрессиями, Зубатов так и говорил: «Я могу переловить, ног просто тупыми репрессиями мы порождаем новых, ещё более коварных, тайных». Ничего ж не меняется. А тут с рабочими какой потрясающий эффект.

У него кульминация была в 1902 году, когда с помощью профсоюзов, которые он курировал, рабочие вышли на шествие к памятнику Александру II в Кремль. 45 тысяч человек. Не на автобусах их привозили. Почему потому что Александр II освободил крестьян. То есть, два интереса: с одной стороны, почитание монархии, цивилизованное. И как Зубатов этим гордился! Тут и власть-то растерялась: рабочие чуть что камнями кидаются, булыжник — оружие пролетариата, а тут приходят, цветы приносят, императору возлагают. Причём не потому, что им губернатор повелел, или разнарядка пришла и отгул пообещали, как сейчас (да и при советской власти так было).

В общем в этом же 1900 году Зубатов познакомился и с Гершуни, про которого мы уже рассказывали. Гершуни арестован и здесь Зубатов применил свой любимый метод: стал с ним разговаривать, беседовать. И дальше всё опять противоречиво. Гершуни, вместо того, как Брешко-Брешковская, Александр Ульянов и другие истинные революционеры, заявить: «Я всех вас ненавижу, все вы — прихвостни власти, я от своего дела не отрекусь. Хотите — повесьте меня, а бояться вас не буду»… Кстати, в очередной раз напомню: нету пыток. Под пытками все сознаются, все.

Гершуни, как он позднее объяснял Брешко-Брешковской, когда его выпустили… Она спрашивает: «А как тебя выпустили? Ты же революционер. Как так получилось?» И он так путано, туманно: «Повезло, наверное…» Не признался, в общем. Позднее он объяснял: «Я решил вести двойную игру. Почувствовал, что меня хотят завербовать. Я и подумал — это же нам пригодится. Может, я буду знать, когда будет какая облава, какой арест». В общем, придумал себе такое запутанное оправдание. Понятно, что не отрёкся от своего террора, просто стал более хитрый, ещё более законспирированный и нормально потом терроризмом-то занялся.

А у Зубатова, тем не менее, результаты поразительные. Москва — просто никаких революционных кружков, а те, которые есть — под контролем. Страх власти был, что профсоюзы будут, как в Англии, какие-нибудь тред-юнионы, потом придут со своей петицией, науськают своих рабочих, и они, как в Америке, в Чикаго, начнут в полицейских бомбами кидаться. А здесь профсоюзы такие, что цветы царю приносят. Удивительная история.

В общем, его перевели в Петербург, потому что там убийство министра внутренних дел, покушение на Победоносцева. Значит, в Петербурге всё запущено, все эти террористы здесь, среди нас, а такой нужный человек. И как будто бы даже инициатором этого перевода стал новый министр внутренних дел Вячеслав Плеве. Не знаю, как Победоносцев такое допустил, но Николаю II этот человек понравился, что тоже было, конечно, ошибкой. Николай II руководствовался своими соображениями, чтобы человек ему казался лично симпатичным. Не то чтобы профессионал или способный, или таланты у него какие-то были. А так, чтобы брал под козырёк. Мы же рассказывали: некоторых, как министра иностранных дел Шишкина пришлось даже уволить в силу абсолютной бесполезности. Хотя он всегда кивал, на любые слова Николая II: «Да, Ваше Величество, вы абсолютно правы».

Так вот, сначала вроде бы всё было хорошо, но очень быстро начался конфликт между Плеве и Зубатовым здесь, в Петербурге. Хотя Зубатов в кратчайший срок тоже здесь добился потрясающих результатов. Во-первых, создавая сеть информаторов, разговаривая с людьми. Не просто так — поймали: «Выпороть его!» Хорошо бы ещё, как во времена Екатерины, ноздри вырвать. Сказали: «Слово и дело», поймали бунтовщика, который что-то по пьяни сказал, попытали его хорошенечко, он во всём признался — так на дыбу его. А если из гуманизма, как при Елизавете Петровне, в живых оставить, так уши отрезать, ноздри вырвать, чтоб все видели, как он такой ходит. Но времена другие.

И тут ещё Зубатов со своими разговорами. И резко у него оборвалась карьера, буквально через год, потому что он стал конфликтовать с Плеве по, казалось бы, невероятному вопросу. Возвращаясь всё к тому же государственному антисемитизму, напомним: черта оседлости, запреты на профессии для людей неправильного иудейского вероисповедания. А в числе прочего Зубатов создал ещё и еврейский профсоюз. Тут тоже надо на всякий случай немножко отвлечься, потому что уже появился (наверное, многие из учебников помнят) Бунд, такая необычная организация. Это одновременно и аббревиатура, и в переводе с немецкого и идиша означает «союз». Буквально это означало союз еврейских рабочих (правда, Литвы и Польши), но Зубатов пошёл дальше. А тогда власть больше боялась даже не народников, а сионистского заговора.

И тут Зубатов придумывает свой еврейский профсоюз. Правда, он с тем Бундом пожёстче разбирался, кого-то несговорчивого мог и арестовать, но тоже поразительный результат, кто-то к нему переходит, а тут уже всё подконтрольно. В общем, Плеве ему говорит: «А вот эту всю лавочку-богадельню давай-ка прикрывай поскорей. Не хватало ещё, чтоб мы тут сами себе среди этих чёртовых жидов создавали какие-то организации. Этого мы допустить точно никак не можем». И все аргументы Зубатова: «Да как же так? Это не чтобы моё главное и любимое детище, но тут потрясающий эффект! Как можно бросить всё это? Они же все уйдут в подполье, мы вообще потеряем контроль».

В общем, отношения у начальника с подчинённым обостряются. Как Бенкендорф говорил? Законы пишутся для подчинённых, а начальникам их исполнять не обязательно, все эти распоряжения и циркуляры. Правда, Плеве по-своему подготовился, он стал ещё изучать переписку втайне от самого Зубатова. Опять-таки, вот чем был занят министр? не революционеров изобличал, а одного из своих самых способных сотрудников. Кто кому чего сказал, где он «неуважительно обо мне отозвался». Ну конечно же тот где-то неуважительно отозвался, где-то про это есть и свидетельства. В общем, Плеве прямо так ему и говорит: «Подавай в отставку. Я тебя увольняю. Ишь, тоже мне, возомнил о себе». И вся карьера пошла прахом.

Что интересно в этом во всём: в 1903 году Зубатов со скандалом уволен совершенно несправедливо. Ну несправедливо как? По меркам своего ведомства. И за все заслуги почему памятника ему нет при нынешней власти — не можем понять, удивляемся. А в 1904 году террористы убили министра внутренних дел Вячеслава Плеве, в том числе, возможно, и потому, что не было рядом с ним Зубатова, который бы эту ситуацию как-то контролировал. И Зубатову тут же поступили предложения вернуться к любимому делу, снова возглавить тайную полицию. Он отказался. Вот какие были люди, по-своему идейные.

Я не оправдываю Зубатова, тоже такой, на страже власти, монархист своеобразный. Но мне этот человек не то чтобы симпатичен, но вызывает уважение тем, как он «не могу поступиться принципами» — когда не на словах, а на деле. Он вёл жизнь частного человека, пытался писать какие-то публикации. Понятно, что проклинали его все, и левые, и правые. Для монархистов он, видите ли, заигрывал с рабочими, а это неправильно, надо с ними жёстче. Для любых социал-революционеров, большевиков, меньшевиков он негодяй, сколько зла революции принёс.

И когда он узнал о том, что Романов отрёкся в пользу сына, а потом и брат, и все они отреклись, монархии больше нет — он вышел в соседнюю комнату и застрелился. Человек не мог поступиться принципами. Посмотрим, когда сменится власть, кто из нынешних приближённых, силовиков, пойдёт и застрелится, как офицер, как человек, у которого всё в орденах. Это не призыв к экстремизму, не дай бог (приходится оговариваться).

И здесь надо пояснить. Мы уже упомянули, возвращаемся опять к еврейскому вопросу. Про этот Бунд — почему этот еврейский союз так сводил с ума, в том числе, и царское правительство? А потому что за несколько лет до этого в проклятой Франции, где короля вообще давным-давно нет, случилось знаменитое «дело Дрейфуса» (кстати, в России впереди ещё кошмарное «дело Бейлиса», тоже чёрное пятно на репутации Николая II). История там простая и понятная: французский офицер, капитан, но еврей, видите ли, изобличён своими товарищами, как немецкий шпион, предан военному суду и осуждён на пожизненную ссылку.

Но почему-то возникло в обществе подозрение, что дело сфабриковано и сфальсифицировано. Здесь выдающуюся роль сыграл знаменитый писатель Эмиль Золя, который не просто опубликовал свою статью «Я осуждаю», не побоялся пойти поперёк всего офицерского корпуса, выносить сор из избы, вступиться за еврея, который ему не родственник и не пойми кто, который вроде бы судом признан виновным. Золя провёл яркое журналистское, получается, расследование заподозрив, что на самом деле виновник — совершенно другой человек, французский офицер. Но в силу вот этого офицерского братства своеобразного, в их понимании, а потом начальство покрывает своих офицеров…. У нас всё то же самое.

М. Нуждин

М. Кузахметов

Это всё имело последствия и в России, где живёт огромная диаспора, как бы сейчас сказали, несколько миллионов евреев, которые совершенно бесправны. В Европе всё вроде бы получше у евреев, но возникает совершенно естественное переживание: а чем мы защищены от такого произвола? Особенно чуть позднее, когда выясняется, что это был реальный произвол, что это точно антисемитизм, что Дрейфуса осудили не потому, что он провинился, а просто за его еврейское происхождение. Не хочу говорить «национальность», он-то вообще считал себя французом. Просто не поменял в своё время фамилию на какую-нибудь более надёжную, правильную.

Вот и пишет Теодор Герцль свою знаменитую книгу про то, что евреи так и не будут защищены, пока не создадут своё собственное еврейское государство. Причём он думал даже поначалу, что надо где-то в Африке — там же легко, пошёл, захватил какую-то колонию (тоже немножко был империалист). «И там мы уже по-своему заживём, по своим еврейским законам». У него появилась масса сторонников. Правда, потом они уже пришли к выводу, что конечно надо ехать на землю предков, в Палестину, откуда нас когда-то проклятые римляне изгнали, при Веспасиане. И какие-то энтузиасты поехали. Почему-то они были уверены (да и сам Герцль), что всегда найдут с арабами общий язык. «Мы же и пишем, как они, справа налево. И вообще сколько мы во времена всяких халифатов друг другу помогали». Ка всё в итоге обернулось-то, да?

Как мы знаем, всё это сыграло в геополитическом масштабе колоссальную роль. Вот такая цепочка странных событий: нелепое дело по обвинению офицера в шпионаже, потом книга, потом идейные последователи. Но в нашем случае всё это интересно чем? Как бы всё это ни выглядело в Западной Европе, где они ходят, об этом говорят, но там-то нет черты оседлости, там и Герцль может свою книгу издать про еврейское государство. А в России, уже после «дела Дрейфуса» проходит съезд Бунда, где звучат слова просвещённых образованных евреев: «Мы должны объединиться, сплотиться, чтобы защищать свои права». И в числе прочего — уезжать или не уезжать в Палестину, тем более погромы.

И здесь почему всё это важно? Потому что на этом съезде был Гершуни, террорист и организатор террористических актов, экстремист, ужасный человек, хоть и тоже со своими принципами. И что он из этого съезда вынес? Это опять всё про сионизм, очень любопытно. Он сказал: «Я не понимаю, мы что, здесь на съезде Бунда будем помогать друг другу только по происхождению что ли? А если не еврей? А если Брешко-Брешковская, что ж я за неё не буду вступаться, не буду защищать её интересы? И не буду переживать, как там с ней обходиться та преступная власть, на каторге? Нет, Бунд — не мой путь». Это вот про сионизм, очень забавно. Антисемитам всё это бесполезно объяснять, которым везде мерещится жидомасонский заговор.

И здесь тоже придётся, наверное, коротко упомянуть про Евно Азефа, который тоже сыграл роль. Кто же выдал-то Гершуни? Тоже Евно Азеф. Но тут надо отдельную историю рассказывать, сейчас, я боюсь, мы уже исчерпаем лимит времени. Это отдельная яркая история про людей, которые действовали в правление Николая II. Всё это в районе 1900 года (Гершуни, правда, попозже выдали), а нам надо как-то от 1900 года дальше бы продвинуться. Но не рассказать про Евно Азефа мы не сможем. Потому что в 1900 году вышла газета «Революционная Россия» — кстати, здесь недалеко, в Куоккала, ныне Репино, можно съездить посмотреть (там сохранился особняк, где жил художник Репин, не хотел потом в советскую Россию переезжать, остался в этой враждебной нам Финляндии). Через год всю редакцию арестовали, схватили, это было первое серьёзное дело Евно Азефа. Он был информатор, провокатор.

На всякий случай оговоримся: эти террористы и экстремисты, которых мы осуждаем, эсеры и их Боевая организация, не просто так убивали. Они собирались, осуждали, выносили смертный приговор и только потом занимались своими расправами. А могли и сказать: «Нет, это всё-таки несправедливо, не такой уж он и злодей. Есть злодеи поярче, с них и начнём».

М. Нуждин

М. Кузахметов

М. Нуждин