Неугодный Лермонтов - Все так + - 2020-07-25
25.07.2020
Виталий Дымарский
―
Добрый вечер! Уважаемые слушатели, мы продолжаем программу «Все так плюс», продолжаем рассказ о династии Романовых и продолжаем рассказ о Николае I. В прошлой передаче мы говорили о литераторах, которые находятся на том или ином расстоянии от трона, кто дальше, кто ближе. Нашими героями были Николай Гоголь, Василий Жуковский. И мы решили продолжить эту линию. И сегодня в этой программе поговорим о других литераторах, остановимся на Чаадаеве, на Лермонтове, судьбу которых не миновало влияние Николая I. Ну, когда мы говорим «мы», то это уже наш, наверное, привычной дуэт: Максим Кузахметов, петербургский историк, он основной рассказчик, и я, Виталий Дымарский, ему помогаю. Ну, что, Максим, так с кого начнём? С Чаадаеву или с Лермонтова?
Максим Кузахметов
―
Ну, наверное, начать надо с Чаадаева, потому что раньше Николай I приобщился к судьбе этого литератора. И тоже персонаж известен нам еще со школьной программы совершенно парадоксальным образом, в общем-то, даже не за то, что написал какие-то выдающиеся произведения или какие-то выдающиеся романы. Он, скорее, философ, чем классический литератор.
В. Дымарский
―
Конечно. Чаадаев…
М. Кузахметов
―
… прозаик или поэта, и тем не менее…
В. Дымарский
―
Я думаю… Я думаю, что литературные произведения Чаадаева очень плохо известны у нас в России.
М. Кузахметов
―
И читаются непросто как…
В. Дымарский
―
Ну, наверное. Да.
М. Кузахметов
―
… и любые философские труды.
В. Дымарский
―
Ну, да, Чаадаев… Чаадаев действительно как философ, как… как лидер – что ли, да? – вот направления западничества, которое противостояло вот этому славянофильству – да? – в ХIХ веке…
М. Кузахметов
―
Это даже не то, чтобы западничество. Он же не вождь каких-нибудь оппозиционеров, не якобинец. Более того…
В. Дымарский
―
Безусловно.
М. Кузахметов
―
… знаком был с декабристами, а никакого отношения к… к восстанию не имел, например. Ну, по порядку если мы расскажем…
В. Дымарский
―
Да, сейчас Вы расскажете, но это по поводу… Это интересная такая маленькая ремарка – да? – по поводу Чаадаева. Вы говорите, что вот тоже к оппозиционерам не принадлежал. Вот мы сейчас просто переживаем такой период, когда слова… вот слово «западничество» чуть ли не равно оппозиционерству. Понимаете, оппозиция, да? Раз западник – это оппозиционер у нас. Запад – же наш враг. Это вот такое… произошло такое смещение смыслов.
М. Кузахметов
―
И не вернулось к событиям столетней давности. Опять всё какое-то Средневековье. Везде…
В. Дымарский
―
Ну, да.
М. Кузахметов
―
… сплошные враги. А у нас своя особая святость. В общем, не повезло и Чаадаеву в этом числе при всем при том, что в основном всё это ему было приписано. Не был он ни заговорщиком. Не был он не оппозиционером. Вовсе не призывал к ведению в России Конституции или к свержению самодержавия, а досталось так, что он первым был совершенно официально объявлен властями сумасшедшим. Ну, надо рассказать за что. Да? За слова, сразу скажем. Он же ровесник фактически Николая I. Николай I вообще должен был бы такого человека любить и уважать. Во-первых, боевой офицер, который принимал активное участие в событиях войны 812-го года, но еще будучи совсем молодым офицером, в заграничных походах, и при этом прославился не только храбростью, там, может быть, этим трудно было удивить, но в последующем ещё и честностью, что тоже… Ну, вот о чём ещё мог бы Николай I мечтать, приближая к себе такого человека, возвышая его, доверяя ему какие-то государственные посты. А мы… как мы уже упоминали у Гоголя, знаем из произведений таких, например, как «Ревизор», что если где-нибудь судья или где-нибудь городничий, или где-нибудь чиновник, то всё это Земляника, Ляпкин-Тяпкин, Сквозник-Дмухановский. То есть взяточники, скользкие, противные люди. А вовсе не такой человек как Чаадаев. И… И ещё раз вот возвращаясь к тому, за что же человек пострадал. Что вот можно было сделать такое, чтобы вывело Николая I из себя? А он, ну, наверное, может быть, первым употребил слово «застой», рассказывая о русской жизни, причем даже не то, чтобы рассказывая, он делился своими переживаниями. И причём этот застой даже не экономический, а вот, ну, духовный. Вот ничего не происходит в нашем отечестве яркого и интересного, к несчастью. В основном царствует невежество в России. И всё вот примерно в таком ключе. Так это всё и называлось «Философические письма». И всё это привело Николая I в такую ярость, что не имея, может… не имея, может быть, желания или возможности тут же расправиться с Чаадаевым, казнить – да? – там, совершенно официально, ещё раз повторюсь, это невероятное дело, он был объявлен сумасшедший, потому что только сумасшедший может говорить о своем отечестве вот с такой, видите ли, печалью и тоской. А обязан как верноподданный только с восторгом, как Бенкендорф их всех учил, что наша история прекрасна и великолепна, и будущее наше совершенно безоблачно. Причём тоже вот ярость Николая какая? Произведение было опубликовано в журнале «Телескоп»… Это всё, кстати, надо напомнить год такой немножко сакральный – 1836-й, – да? – и всё, что вокруг него происходит. Журнал «Телескоп» закрыт беспощадно, а его издатель Надежден отправлен в ссылку. Ну, казалось бы, может быть, Надеждин был бы какой-то смелый оппозиционер, публиковал у себя дерзкие произведения. Ничего подобного. Этот Николай Надеждин – ярый монархист, противник всяческих революций. Но тоже, видите ли, вот при этом переживал, что не хватает у нас свободы слова, причем такой условной. Мы же должны обсуждать наши проблемы, но вот за это и поплатился. Ну, тоже спасибо, не расстреляли. Потом вернули его на службу, просто взяли с него как и с Чаадаева обещание больше ничего не писать, причем оба всё равно продолжали писать, но Чаадаев там, грубо говоря, то больше совсем для себя, в стол, без там публикации, а Надеждин уже там всякие безобидные географические исследования в частности. Так вот объявлен Чаадаев Николаем I сумасшедшим. Причем тоже его, ну, как-то формализовано. К нему должен каждый день являться врач, ну, так как это всё бывший к тому, правда, времени уже офицер Чадаев, и освидетельствовать его, не сошел ли он ещё больше с ума. А, может быть, он уже поправился. Может быть, он уже как-то излечился. Потому, что как Николай I отреагировал на статью, которую прочитал, что это смес… смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного. И вот как он решил, что такое мог написать только умалишенный, такое задание и дал. Значит, раз…
В. Дымарский
―
… Извините, Максим, здесь надо еще иметь в виду, что у самого Чаадаева было произведение под названием «Апология сумасшедшего». Да?
М. Кузахметов
―
Но позднее уже. Да. Да, да, позднее.
В. Дымарский
―
Ну, конечно. Конечно. Да.
М. Кузахметов
―
Для себя он… Ну, как для себя? Для потомков, может быть, писал, поясняя всё вот это. Вот я объявлен сумасшедшим. Ну… Ну, послушайте вот, как вот… или послушайте мои бредни сумасшедший через это через всё. Ну, там опять-таки не расстреляли. Он дожил до позора Николая I, до краха российской армии во время крымской войны, до 1856 года. Всё это было у него глазах. Правда, с возрастом он становился тоже всё более противоречивым в какой-то степени. Но что удивляться, если взрослого человека, которого уважал, кстати, Пушкин. Пушкин посвятил ему несколько произведений. Чаадаев был известен в свете как человек очень образованный, остроумный, начитанный, может быть, не очень жизнерадостный, но тем не менее привлекающий к себе внимание. Если такого человека объявляют сумасшедшим, к такому человеку присылают врача… Ну, и… еще тоже вот любопытно, это же, по-моему, первый вот случай в родном отечестве, когда началась такая карательная психиатрия. А в последующем… Это считается даже вегетарианские времена. Уже там в эпоху Брежнева – да? – это стала такой распространённой практикой. Не нравится…
В. Дымарский
―
Повседневной практически практикой. Да.
М. Кузахметов
―
Ну, если сумасшедший, как… как… кому ещё советская власть… Кто ещё видит в ней какие-то недостатки?
В. Дымарский
―
Но ведь говорят, что этот врач, который был, значит, призван следить за Чаадаевым и посещать его чуть ли не ежедневно, – да? – он якобы, ну, здесь, правда, нет доказательств, при первом же знакомстве сказал ему, Чаадаеву, вот если б не моя семья, жена, дети, я бы им показал, кто на самом деле сумасшедший.
М. Кузахметов
―
Ну, да, да…
В. Дымарский
―
То есть врач фактически признался в том, что он… ну, он… он не может пойти… не может пойти против власти.
М. Кузахметов
―
А мы и сейчас живём в таких же условиях, когда где-то там, наверное, милиционеры или психиатры также вот где-то говорят ни в чем не повинным людям, на которых должны составлять рапорты или которых должны признавать полусумасшедшими, или не давать им лечения нормального, тоже где-то там бормочут под нос: а что я могу поделать? У меня семья. Я вот на бюджете. Так-то я всё понимаю. Вот оно рабство. Оно так никуда толком-то и не делось. При всем при этом Николай I, ещё раз повторюсь, невероятным образом должен был бы уважать Чаадаева и восхищаться за его вот эту же честность или за то, что… Ну, вот про восстание декабристов. Да Чаадаев осуждал декабристов, что вот этим своим безумным поступком, этим своим бунтом они как раз и парализовали всё развитие России, напугали на смерть Николая, парализовали всё, что можно было в стране, и стали виновниками этого застоя. Причём тоже забавная подробность. В сам момент восстания Чаадаев находился за границей. Причём он когда уезжал за границу, он распрощался так, что никто не верил, что он вернётся. Нет здесь в этой стране счастья. Он же ушел в отставку в 1820 году еще во времена царствования Александра I тоже из гордости. Мы рассказывали, было восстание Семеновского полка, и Чаадаев, которого, кстати, отправили с рапортом к Александру I объясняться с тем, что произошло, ушел, в общем-то, в отставку из солидарности со своими осуждёнными за бунт товарищами. А тогда в гвардии там в том числе и рядовыми даже могли служить дворяне. То есть вот у человека еще и гордость была внутренняя. Сейчас вот, ну, к счастью, хотя бы среди журналистов проявляется где-то солидарность, а… а больше практически нигде. Ну, так вот. И этот человек, находясь за границей, неожиданно в России возвращается. Там же у него был друг, декабрист Якушкин, один из честных и порядочных людей, который в отличии от других декабристов, ну, вот кроме Лунина…
В. Дымарский
―
Они вместе… Они же вместе… Они вместе служили и вместе прошли войну…
М. Кузахметов
―
Да, войну с французами прошли. И Якушкин, если кого и назвал, чтоб от него отстали на следствии, то либо тех, кого арестовали, либо Чаадаева, который уже был заграницей и как, казалось, никогда не вернется. Вдруг Чаадаев возвращается. Вот, кстати, еще один наш знаменитый соотечественник, литератор Мандельштам считал, это возвращение Чаадаева сродни подвигу. Почему? Потому, что вот еще во времена Бориса Годунова отправляли… отправляли дворян на учебу за границу, а они не собирались возвращаться. За ними даже приезжали, а они говорили: нет уж, спасибо. Я лучше здесь вот на чужбине поживу как свободный человек, чем вот мне, дворянину, в это рабство, деспотию нашего государя возвращаться. А Чаадаев возвращается, ну, в том числе как одна из версий, потому что чувствовал себя ответственным за отечество. Ну чужбине жить понятно и свободно, но кто же будет переживать за родное отечество. Ну, вот со своими переживаниями приехал. И как мы, уже забегая вперед, сказали, не пригодился. Причем тоже вот любопытные детали, характеризующие общество того времени. Написал-то он за несколько лет до публикации основную часть своих философских писем. Еще раз повторимся, там нет слов «Конституция». Там нет никаких призывов к свержению монархии и установлению республики. Там просто боль и переживания. А написано изначально было на французском языке. Это, правда, всё было в «Телескопе», ну, в журнале «Телескоп» опубликовано уже в переводе. Но вот для дворян это было как-то естественно и нормально. И дальше вот развитие тоже… Опять-таки как бы этот человек пригодился, если б хотя бы просто дозволено было ему публиковаться про все его переживания. Вот в нашем с Вами случае, что очень актуально, он, например, считал, что история как перечисление каких-то фактов не имеет вообще никакого смысла. То есть если мы просто говорим, а вот во Франции в конце XVIII века вспыхнула революция, королю и королеве отрубили голову, а потом начался террор. Ну, всё. Вот такие сухие факты.
В. Дымарский
―
И на этом история заканчиваются. Да.
М. Кузахметов
―
Ну, и всё. Да, вот история закончилась. Да. Почему это произошло? А в чем были истоки этой революции? До такой степени король должен был довести ситуацию, чтобы его подданные отрубили ему голову? А что послужило источником этого террора? И всё это, ну, для того, чтобы не повторилось в последующем. А у нас ведь всегда до сих пор любое объяснение любого недовольства в нашем отечестве – это, конечно же, только происки пресловутого, конечно же, запада. Другой причины быть не может. Не может такого быть, чтобы русский человек был недоволен властью. Он власть обожает и боготворит, и слепо ей служит, ну, или как минимум обязан служить этой власти. Ну, а потом чего удивляться, что случается какой-нибудь катаклизм типа 1917 года. Всё это рушится. И в том числе и достается Николаю II, о котором мы ещё будем рассказывать, который точно так же свято верил, я помазанника Божий, я только добра своей стране желаю, я же только и забочусь о своих подданных. Какое там еще… Какая там ещё Конституция им неблагодарным нужна? Так вот еще там любопытная тоже история с Чаадаевым, но тут уж, наверное, Николай I ему совершенно бы не простил, а тоже вот философские рассуждения очень любопытные. Он же очень увлекся на каком-то этапе католичеством. И разумно всё это объяснял. Опять-таки всё вот… у нас же на подъеме любовь к православию, причем такая тоже бессмысленно-бездумная, что наше родное православие, где давным-давно уже нет патриарха, находится на службе у государства. Наши мона… Наши клирики получают зарплату из рук государя. Ну, о чём мы тогда говорим? Где там их духовная миссия? Где их забота о пастве? А вот другое дело – католичество, потому что там Папа Римский исторически над всеми монархами. На каком-то этапе, как мы вот тоже знаем из истории, Римский Папа имел такое могущество, что мог освободить подданных германского государя от клятвы, от присяги верности. И потом… и потом император Священной Римской империи прибывал в Каноссу, ходил босиком там по трое суток, вымаливая у Римского Папы прощение. О! Вот это понятно. Вот это да! Вот это сила, вера. Ну, там он еще, конечно, припоминает, что… Я всё про Чаадаева. Считает, что на протяжении веков католичество, оно же в том числе серьёзно влияло на сохранение знаний. Монастыри были центром знаний. А в России всё это оказалось тоже со временем утрачено. Как раз-таки в… во времена Чаадаева там уж в последнюю очередь, наверное, православные иерархи или клирики имели влияние на просвещение и образование. Ну, еще при их равнодушии ко всем этим лишним знаниям. Но, в общем, несчастный Чаадаев прожил достаточно долгую жизнь. Но вот как мы уже рассказали, далеко забегая вперёд, дожил до катастрофы, до того, что вот Россия разгромлена, унижена, а перспективы ещё более туманные. Хотя там тоже упоминал он там уже в старости в своих письмах, Чаадаев, что всё-таки, ну, наверное, ждёт нас какой-то будущее, ну, хотя бы потому, что мы не будучи ни Европой, ни Азией находимся вот где-то посередине, какая-то миссия у нас должна быть. Ну, и там тоже в старости, его, Чаадаева, в старости уже начались такие мотивы характерные, вот запад-то, мол, развитый, да духовности у них не хватает. Тоже да, универсальное такое объяснение – всё мерить… вот мы-то бедные, но духовные. А они, ну, и что что богатые? Зато посмотрите, духовности-то у них, конечно же, никакой нет. Ну, и через это опять-таки можно жить успокоенно, в бедности, в нищете, припоминая, что зато вот мы, мол, какие особо скрепные. Печальная история. Но помимо Чаадаева был ещё один человек, о котором надо…
В. Дымарский
―
Максим, я ещё по поводу Чаадаева хотел сказать одну вещь. Я думаю, что нашим слушателям это будет интересно, что Чаадаев считается одним из прототипов Чацкого.
М. Кузахметов
―
Ну, да, да. Похож. Умный, образованный.
В. Дымарский
―
Умный, образованный…
М. Кузахметов
―
… среди…
В. Дымарский
―
И… И горе от ума, да?
М. Кузахметов
―
Да, и горе от ума. Все сходится.
В. Дымарский
―
Да, да.
М. Кузахметов
―
Порядочный человек, который чувствуя вот это всё окружающее его лицемерие, нежелание что-либо изменить среди вот своих соратников, ну, да, чувствует себя по-своему одиноким. А попытка хотя бы письменно изложить все свои переживания приводит к драматическим последствиям, к тому, что ему запрещено что-либо подписать, и каждый день присылают доктора, чтобы тот проверил, до какой степени Чаадаев все еще сумасшедший. Ну, конечно, всё это и унизительно. А главное, что всё это известно. Всё это предано огласке. Какая там дальше может быть жизнь у образованного, просвещенного человека, у боевого офицера, который пулям не кланялся, а тут должен… Вот из-за границы вернулся! А тут вот должен, видите ли, мириться. И еще раз напомним, он-то не… небедный дворянин, не мелкопоместный как, например, Пушкины. Он из богатого старинного рода. Тем не менее не пригодилось.
В. Дымарский
―
Ну, что? Вот… Да. Тогда мы завершаем сейчас и первую часть нашей сегодняшней программы, и рассказ о Чаадаеве. Через несколько минут после выпуска новостей мы продолжим и перейдем, наверное, к другому сегодняшнему нашему герою – к Лермонтову. Правильно?
М. Кузахметов
―
Правильно.
В. Дымарский
―
До встречи через несколько минут.**********
В. Дымарский
―
Ещё раз добрый вечер! Мы продолжаем программу «Всё так плюс». Максим Кузахметов. Я Виталий Дымарский. Мы… Ну, напоминаю, что это сериал про Романовых, про династию Романовых. Николай I. И вот вторую программу уже подряд мы говорим о литераторах разного рода, которые… Ну, нельзя… Не то, чтобы сказал я, толпились, но тем не менее были вокруг трона императора, вокруг трона Николая I на большем или меньшем расстоянии от этого трона. И вот в первой части мы говорили о Чаадаеве, о его несчастной судьбе. Сейчас перейдем к другой тоже несчастной судьбе. Ну, можно сказать, уже здесь не стесняться и сказать великого Лермонтова.
М. Кузахметов
―
Ну, вот в отличие от Чаадаева Лермонтов безусловный выдающийся поэт и прозаик, который тоже оказал огромное влияние на русскую литературу. То есть это я не умоляю заслуги Чаадаева, а просто, ну, по объективному вкладу – да? – в искусство. Так вот Лермонтов прожил очень короткую жизнь. Ну, это мы все, наверное, со школьной программы помним. А успел поразительно много. И опять-таки никто, наверное, до Николая I так не заботился о литераторах и поэтах как именно вот этот вот государь. То есть он во всех этих делах принимал такое личное живейшее участие, что в том числе и судьба Лермонтова испытала на себе царский гнев как в его случае. Ну, родился… Ну, Лермонтов существенно моложе предыдущих всех персонажей. Он родился в 1814 году. И еще раз повторюсь, что он и начал писать фактически в царствование Николая I и закончил писать. То есть тут вообще все целиком пришлось…
В. Дымарский
―
Ну, да. И не прошёл… И не прошёл через войну 12-го года.
М. Кузахметов
―
Да. И даже…
В. Дымарский
―
Соответственно. Да.
М. Кузахметов
―
Ну, он боевой офицер, но на Кавказе воевал, а вот…
В. Дымарский
―
Ну, на Кавказе уже позднее. Да.
М. Кузахметов
―
Да. Как только он родился, так Наполеона отправили в ссылку.
В. Дымарский
―
Потому, что вообще герои того времени, конечно, почти у каждого – да? – в биографии есть вот война 1812 года, которая такая… одна из самых ярких страниц. А Лермонтова… Лермонтова это миновало. Да.
М. Кузахметов
―
Хотя он неравнодушен был. И стихотворение «Бородино». Это мы все со школьной программы помним. А я бы немножко о другом. Вот как гласит популярная теория Фрейда, все же у людей из детства. И у Лермонтова было такое запоминающееся детство, что не можем коротко не рассказать, потому что была у него такая бабушка Елизавета Арсеньева, урождённая Столыпина, что пережила и внука своего разлюбимого единственного и дочь единственную и зятя, всех пережила. И такая деспотичная женщина, известно, что я удивляюсь, почему до сих пор про неё не сняли какой-нибудь художественный фильм или сериал, как сейчас это модно, все про одно и то же, про одни и те же события снимаются без конца мыльные оперы. А про такого яркого персонажа почему-то подзабыли. Ну, тут про бабушку там чуть подробнее, потому что она оказала огромное влияние и в детстве на судьбу Лермонтова, когда практически отобрала Лермонтова после смерти своей дочери у его же отца, воспитывала его сама. Она, конечно, обожала своего внучка, но обожала так своеобразно, что вот она лучше знала, что этому маленькому Лермонтову нужно. Ну, наверное, это как-то на его судьбе отразилось. Ну, как минимум такое специфическое одиночество Лермонтова, которым, по-моему, он, судя по произведениям, в том числе и упивался. Ну, правда, это модная была история, особенно когда все Байроном увлекались, вот ходить и говорить, нигде не вижу родственной души, чувствую себя везде одиноко, свет, высший свет – это все сплошное лицемерие, счастья в жизни нет, и искать до смерти, и потом её найти. Всё сходится. Ну, так вот Елизавета Арсеньева… Это вот, что важно, когда мы рассказываем – да? – быт дворян, быт крестьян. Она, например, несмотря на то, что была очень богатой женщиной с прекрасным преданным, она считалась, например, крестьянами доброй женщиной, потому что их не била. А просто вот если какой-то крестьянин провинился, то мужику она выбривала полголовы, а бабе там, женщине косу отрезала. Вот такой вот вегетарианский гуманный подход. Это всё ужасно звучит. Это же чудовищный произвол, источник в будущем, наверное, бунтов или мести пролетариев дворянам в 1917 году. А вот такая с одной стороны решительная, деспотичная женщина, а с другой стороны современниками считалась гуманист. Вот ей не нужны были никакие управляющие, она лично занималась делами имения, ну, и соответственно лично занималась делами своего единственного, еще раз повторюсь, разлюбимого внука, потому что дочь ее умерла, когда Лермонтову было всего 4 года. Ну, вот бабушка там и занялась, отобрав у… у… у зятя своего соответственно внука. Ну, было сразу ясно, достаточно рано стало ясно, что мальчик очень одаренный. Это тоже мы со школы помним. Он и хорошо рисовал, писал. И тоже вот когда погружаешься в это во все, «Белеет парус одинокий», получается, он написал ещё практически подростком. Да? Классическое наше произведение. А так, как умер, будучи всего 26 лет от роду, то и такие сложные произведения психологические – да? – как «Герой нашего времени» тоже написал в ранней молодости. Сколько еще мог бы он всего написать, если бы так не искал в том числе. Но бабушка тут, наверное, всё-таки пригодилась, занимаясь его образованием… вот именно образованием, не воспитанием, потому что она подбирала ему учителей, где только могла. У него учителями был и грек, и француз, и англичанин. Ну, как минимум каждый из них явно расширял гарнизон… горизонты мальчика, что-то привнося – да? – там из своей национальной культуры. Неочевидно, что все они тоже были вот такими выдающимися поэтами. Но как минимум что-то из своей литературы какой-то свой колорит привносили. Более того, например, этот француз, который учил Лермонтова в детстве, он, судя по всему, был полковником наполеоновской гвардии. Такие тоже – да? – перипетии судьбы. В общем, Лермонтов учился в московском пансионе, и причем тоже там все это не всегда удачно складывалось. Возвращаясь – да? – в эпоху, мы уже говорили, особенно когда начала господствовать идеология Николая I, что надо что-то зубрить, рассуждать не нужно, а знания должны быть максимально практические. Потом, правда, Лермонтов про это, уже будучи… уже перешагнув подростковый возраст, когда он не смог прижиться в университете… причем тоже вот в университете за что, например, он повздорил с преподавателями? Потому, что надо сдавать экзамены, а преподаватели фиксируют, что читал лишнего. Представляете как? Да? Какой упрек студенту? Он читал не по программе, то, что от него не требовалось. А вот то что нужно было выучить по нумизматике, например, он владеет материалом плохо. В итоге ему предложено уйти, покинуть университет. Он хотел вместо московского в петербургский перейти, а ему 2 курса не хотят засчитывать. Знаем мы, что там у вас в московском университете все не то, а у нас все своё. Я, кстати, все это застал в последствии, когда был студентом. Было непросто перевестись из города в город, потому что все другое. Ну, так вот и пришлось Лермонтову, к радости бабушки, пойти, разумеется, в гвардию. Ну, в… в училище там сначала – да? – прапорщиков, офицерское. Такой понятный, нормальный путь. И мы как раз-таки чаще всего видим портреты Лермонтова в мундире гусарского офицера. Красиво сразу же. Да? Красный цвет, золотые пуговицы. Серьезное преимущество – усы можно отращивать. Тоже всё это возвращаясь к Николаю I, он же без конца занимался армией. Мы потом отдельно расскажем. Но почему-то все его… всё его влияние на армию было таким своеобразным, кому вот можно разрешить носить усы, а кому вот всё-таки всё еще нельзя. Вот артиллеристам вот долго было нельзя, а кавалеристам всегда было можно. И вот об этом… 30 лет Николай I этим занимался. В общем, Лермонтов, еще раз повторимся, начал-то писать достаточно рано стихотворения и многие произведения его, которые классические, нам известны еще со школьных учебников, он написал, будучи практически подростком. Но он очень долго нигде не публиковался и стал по-настоящему известен как поэт после смерти Пушкина. Вот мы подходим к ключевому… ключевому этапу в судьбе молодого никому неизвестного… ну, известного в узких кругах, может быть, где-то он там читал стихи друзьям, но все читали стихи, все писали стихи. Мода такая была. И произошло невероятное событие…
В. Дымарский
―
Вы знаете, Максим… Максим, сейчас мы переходим вот действительно к важным событиям. Но одно событие мне нужно… мне кажется, тоже нужно упомянуть. Оно, кстати, очень важное. Особенно оно важно звучит и громко звучит в сегодняшней нашей обстановке, что один из семестров, который не засчитали Лермонтову в московском университете, он пропустил из-за карантина, между прочим, из-за эпидемии, которая тогда была в Москве, эпидемии холеры. Так что, видите, заодно можем еще и… и историю эпидемии вспомнить. Но переходим к Пушкину.
М. Кузахметов
―
Отразилось же – да, – на судьбе Пушкина в своё время, когда не мог из-за карантина покинуть Болдино, написал много прекрасных произведений.
В. Дымарский
―
Да, да, да.
М. Кузахметов
―
Ну, так вот мы рассказывали, 1837 год, начало, драматическая дуэль, убит Пушкин. И происходит удивительное событие. Молодой гвардейский офицер, гусарский офицер пишет произведение на «Смерть поэта», которое мы все в детстве тоже проходили. «Погиб поэт! – невольник чести…» В принципе мы это всё проходим. Да? «Погиб поэт! – невольник чести…» И соответственно там то, что появилось вообще не сразу, а позднее было дописано, потому что расходилось в списках, интернета не было. Но тут… Как это сейчас называется? Вирусное – да? – такое распространение, когда все переписывают, друг другу показывают, ещё… ещё же и событие резонансное. Да? Смерть Пушкина. Потому, что Пушкин к моменту своей смерти был уже признанным, ведущим литератором. Трудно было с этим спорить. Если его в чём-то и упрекали, то так тоже своеобразно, что типа вот исписался, уже не тот, не зная, что какие-то произведения просто ему не дают издавать. Так вот и только позднее Лермонтов… Некоторые из-за этого даже спорят, сам ли он все-таки дописал те слова, которые стали роковыми. Это вот те строчки, которые тоже мы помним там: «А вы, надменные потомки… подлостью прославленных отцов… жадною толпой стоящие у трона». И тут вот когда донесли Николаю I, тут вот это всё его страшно задело, разозлило. Потребовал он объяснений, поиска виноватых. Ну, и вот почему-то при этом в школьной программе, я, может, давно просто учился, не знаю, ускользало одно очень важное дополнительное событие. У этого произведения на «Смерть поэта» был эпиграф. Эпиграф, причём тоже старинный, в которым были такие слова, что «Отмщенье, государь, отмщенье! Паду к ногам твоим: будь справедлив и накажи убийцу». Ну, как бы тут Николай I должен был расстраиваться? Наоборот, все правильно. Вот верноподданный обращается ко мне, можно сказать, с челобитной… Ну, при советской власти соответственно это не афишировалось. А вот Николай I прочитал как раз-таки только последние строки, и возникло так называемое дело о непозволительных стихах. И сразу включилась вся эта машина. Кто занимается делом молодого гусарского поэта? Занимается лично Николай I. Занимается шеф жандармов Бенкендорф, который в принципе, судя по всему, и доложил Николаю, назвав это бесстыдным вольнодумством, более чем преступление. Да? Вот такая тоже характеристика. Ну, Лермонтов, правда, через это стал мгновенно очень знаменит и так даже по-своему популярен. Но Николай I соответственно пишет резолюцию Бенкендорфу, так я поручаю медику гвардейского корпуса удостовериться, не сумасшедший ли этот офицер Лермонтов. Опять-таки – да? – вот какая прекрасная история. Если кто-то…
В. Дымарский
―
Понравилась карательная психиатрия. Да?
М. Кузахметов
―
Да, карательная…
В. Дымарский
―
Ну…
М. Кузахметов
―
Значит, сумасшедший.
В. Дымарский
―
Ну, да.
М. Кузахметов
―
Причем еще раз повторимся, слов «Конституция» нет, свержение… слов о свержении государя нет. Правда, Лермонтов, судя по всему, еще подростком написал, что придёт год, и корона упадёт, ну, это там давно. Мало ли там когда кто подростком баловался. А тут вот я требую отмщенья. А что припоминают Лермонтову? Что он, наверное, с ума сошел, усомнившись вообще в том, что государь действует правильно всегда. И тоже происходит удивительное событие, которые у нас редко упоминается, Лермонтов пишет объяснительную. Тоже вот прекрасный документ. Называя соответственно… Офицер опять-таки – да? – дисциплина. Николай какой-никакой, а главнокомандующий. Но там все через посредничество, конечно. Не лично. Пиши объяснение, что такое на тебя нашло. Лермонтов пишут и причем, ну, оправдывается как-то. Да, это был необдуманный порыв. Ну, вот убили Пушкина, я им восторгался, это же гениальный поэт, убил какой-то французишка, надо бы его проучить. Ну, как вот я там в эмоциональном порыве написал, в какой-то степени немножко каюсь. Но вот тут если Николай I как-то с Пушкиным еще считался, долги его гасил, как мог, о нём заботился, личным цензором был, тут он рассердился. Арестовать, значит, надо этого Лермонтова. Но Лермонтов тоже вот не последний же какой-то человек в государстве. Во-первых, у него очень влиятельная бабушка, влиятельная другая родня. И был ещё человек, о котором мы рассказывали в предыдущей программе, поэт Жуковский, который как вот выдающийся гуманист, многих спасал, выручал, не боялся перед государем за них вступаться, тоже замолвил слово, что поэт талантливый, поэтому не расстреляли, на Колыму не отправили, а отправили на Кавказ. Такое вот универсальное наказание для офицера – ничего в Петербурге шляться тут, пропадать. Отправляйся-ка ты на Кавказ, там давай вот послужи делу империи чем-нибудь более полезным, чем своими стихами. А Лермонтов вообще до этого был с бабушкой на Кавказе, в Пятигорском…
В. Дымарский
―
Бабушка его возила туда. Да.
М. Кузахметов
―
Да, да. И он вообще Кавказ очень полюбил.
В. Дымарский
―
Ну, да.
М. Кузахметов
―
Горцы ему вот нравились…
В. Дымарский
―
И Столыпина… И Столыпина любила Кавказ, и она его туда поэтому и возила на Кавказ.
М. Кузахметов
―
И в произведениях Лермонтова всё это нашло очень яркое отражение, потому что и «Мцыри», ну, соответственно и действие «Героя нашего времени» непосредственно связано с Кавказом, ну, как минимум с северным. Я вот тут еще один упустил любопытный эпизод, который хотелось бы тоже напомнить. Ведь Лермонтову рассказал о дуэли Пушкина доктор, который когда-то самого Лермонтова лечил после того, как тот… после падения с коня был серьёзно травмирован. Это всё важно почему? Потому, что как писал де Кюстин, о котором тоже рассказывали, а в России вообще с медициной всё плохо и ужасно. Есть вот несколько докторов-иностранцев, которые обслуживают только высших особ, а для простолюдинов медицины вообще никакой не предусмотрено. То есть до какой степени всё было неважно с медициной, если и Лермонтова, который получил травму после падения с лошади, и раненого Пушкина лечит один и тот же лекарь, который одновременно является лекарем самого Николая I?
В. Дымарский
―
Это Арендт. Николай Арендт.
М. Кузахметов
―
Да, Арендт.
В. Дымарский
―
Знаменитый врач у нас.
М. Кузахметов
―
Немец.
В. Дымарский
―
Да, да, да.
М. Кузахметов
―
Разумеется. Да. Потому, что вот… Почему-то тоже вот у русских идти в медицину в ту эпоху, ну, чем-то считалось таким недостойным дворянина. А кто ещё пойдёт? Вот когда разночинцы появились, вот они уже потом всем этим занялись. Ну, в общем, недолго продолжалась первая такая ссылка Лермонтова, потому что да, он прибыл на Кавказ… Кстати, его там хвалили офицеры, что он бесстрашный, не боится. Но опять-таки эпоха такая была. Было как-то унизительно там где-то прятаться. Да и вообще когда посмотришь, как вот они там все идут в атаке, это всё в крымскую войну… Потом не пригодилось никому из воюющих сторон, потому что все яркие, цветные, издалека хорошие… хорошо всё видно. Золото блестит. В полный рост ещё. Ну, вот тогда, конечно, всё это вызывало только даже не то, что восхищение, а было чем-то самим собой разумеющимся. Ну, вот как я сказал, Лермонтов соответственно полюбил Кавказ до такой степени, что даже писал родным, а я вот задумал тут ещё и языки изучать. И тут вот любопытно, что назвал он языки закавказские и соответственно северо-кавказский татарскими…
В. Дымарский
―
Ну, да, кавказский татарский он говорил, по-моему.
М. Кузахметов
―
… хотя это никакие не татарские, конечно же, языки. Ладно, Лермонтов там вроде бы образованный человек, но не очень разбирался, это соответственно он подразумевал кумыкский, северо-кавказский – да? – и азербайджанский современный, закавказский. И НРЗБ Лев Толстой по прошествии еще нескольких десятилетий, если вот читать там «Кавказский пленник», – да? – НРЗБ а за мной там гнался татарин с рыжей бородой. Все тут татары…
В. Дымарский
―
Ну, да.
М. Кузахметов
―
Других национальностей нет столетиями. Ну, ладно. В общем, вернулся, как ни в чем не бывало, Лермонтов в Петербург в 1838 году. И он был, еще раз повторюсь, уже очень модным таким поэтом. И тут вот личность Лермонтова такая специфическая. Он уж в какой-то степени явно упивался вот этим своим положением, ну, может там даже объяснял, мне же надо изучать характеры людей для будущих произведений, а при всем при том всё мне здесь отвратительно, всё вот это лицемерие. Ну, вот «Маскарад» – да? – там сразу напрашивается. Вся вот эта неискренность. И тут еще одно событие, 1838 год, которое немного косвенно имеет отношение ко всем описываемым ранее событиям, но о котором очень хочется упомянуть, потому что Николаю I поступил отчёт от его любимого Бенкендорфа о событиях, предшествующих… предшествующего года, а именно смерть Пушкина и резонанс. Ну, что на Лермонтове и отразилось. И этот отчёт, ну, прекрасен, в какой-то степени актуален до сих пор, потому что там буквально так и звучит, как известно, вот погиб на дуэли стихотворец знаменитый наш Пушкин. Все понятно, что он великий поэт. Но ведь как мы знаем, он ведь еще и великий либерал, да и ненавистник всякой власти, вольтерьянец в некоторой степени. А ведь власть, как мы знаем, ее же надо боготворить и уважать. Так вот соответственно планируются похороны этого стихотворца Пушкина, соответственно планируются какие-то почести. А кому именно эти почести полагаются? Ему как поэту? Или ему как либералу? Как это все будет воспринято в обществе? Представляете, вот тоже о чем переживает 3-е отделение? Убит Пушкин, да пусть его похоронят с почестями. Гордость отечества. Гордость державы. Нет. Что это такое? Получается, будут пышные похороны. На каком-то этапе его эти, видите ли, поклонники готовы нести гроб на руках. А Пушкина же должны были похоронить еще и в Пскове. А вдруг они все эти 280 верст до Пскова будут его на руках нести? Это ж какой резонанс будет. В общем, не хотелось бы всего этого допустить. Тем более что… Ну, там тоже все формулировки очень любопытные, потому что Пушкин-то хоть и был осыпан благодеяниями государя, а ведь до конца так особенно не изменился в своем вольнодумстве. А вот есть некоторое количество людей, которые считают, что все вот эти почести ему, возможно, как либералу, они ведь неприличную картину создают торжества этих вот проклятых либералов. Там слово «либералы» без конца звучит. Оно же и тогда было ругательное. Представляете, вот сколько лет прошло, а никуда мы от этого не ушли. Почти 200 лет. Ну, так вот и финал там – да? – вот этого… завершение донесения. И вот высшее наблюдение признало своей обязанностью все сии почести устранить, что и было исполнено. Не было действительно никаких пышных похорон. Как могла власть во все это вмешалась, чтоб все было тихо, мирно, по-семейному. И дальше вот прекрасная революцию Николая I на этом документе: «Весьма удовлетворен. Читал отчет с большим удовольствием». Возвращаемся к Лермонтову, который вот… Подкосила в какой-то степени судьбу Лермонтова его тоже вот гордыня такая своеобразная, страсть, может быть, к дуэлям, потому что он поссорился с сыном французского дипломата, причем тоже там массовая гипотеза из-за чего все это произошло. Ну, самое такая простая, что он так вот всем этим французам хотел отомстить за смерть Пушкина. Вот мы все поэты заодно, а вы французы заодно, потому что до конца непонятно, что там он хотел, но из последующих событий видно, что Лермонтов, ну, как он про себя и писал там, это я всё в эмоциональном порыве на смерть Пушкина откликнулся, а так он был, конечно же, вспыльчивый. Ну, и в какой-то степени, ну, кстати, вот в произведении «Фаталист» там тоже всё искушал без конца судьбу, потому что состоялось дуэль. И тоже любопытные обстоятельства…
В. Дымарский
―
Это Вы имеете в виду 1-ю вот дуэль вот с французом?
М. Кузахметов: 1
―
я… 1-я дуэль. Да.
В. Дымарский
―
С французом.
М. Кузахметов
―
С французом. Потому, что француз промахнулся, а Лермонтов нарочито выстрелил в сторону. Ну, на том и разъехались. Потом все это вскрылось. Потом, значит, ну, дуэли запрещены, да? Напомним на всякий случай… Забавно, что потом в конце XIX века при Александре III их принудительно вернули в армию, как потом будем рассказывать. Ну, так вот. А здесь запрещены дуэли. Безобразие! Николай I проводит следствие, и дальше возникает такая забавная коллизия. Например, француз рассказывает, что Лермонтов в меня стрелял да промахнулся, потому что ему неприятно, что стреляли в сторону. Лермонтов… То есть француз рассказывает, что Лермонтов не стрелял, а Лермонтов рассказывает, нет, я стрелял в сторону. И это новый такой своеобразный конфликт. И француз… И сын французского посла он умудрился с Лермонтовым, который находился под арестом, потому что тут сын французского посла как будто бы еще под таким своеобразным дипломатическим иммунитетом. Его-то не арестовали, да ещё он иностранный подданный. Так вот этот француз приехал в Лермонтову на гауптвахту объясняться. Непонятно, о чём они там говорили. Лермонтов, наверное, явно злился, говорил, если ты недоволен, давай снова… снова выяснять отношения, тем более что… Ну, не угомонился, в общем, Лермонтов…
В. Дымарский
―
Да, о смертоносной дуэли. Да? И реакции Николая.
М. Кузахметов
―
Ну, можем сразу сказать про реакцию Николая, хотя она недостоверна, потому что…
В. Дымарский
―
Нет, ну, 2-ю… Надо все-таки сказать, что была 2-я дуэль с Мартыновым – да? – уже…
М. Кузахметов
―
Сейчас мы расскажем.
В. Дымарский
―
Да.
М. Кузахметов
―
Расскажем про Николая I, потому что со слов якобы он ответил… он рассказал собаке собачья смерть. Вот как Николай I отреагировал на смерть выдающегося поэта. Но то, что произошло, действительно такое печальное событие в какой-то степени было предопределено, потому что, ну, опять-таки у нас принято считать злодеем Мартынова, рукой которого Лермонтов был убит, но все подробности, которые нам известны, говорят о том, что Лермонтов его просто изводил и доставал, насмехался над ним. А они же были знакомы еще со времен учебы на прапорщиков. Тогда это была офицерская должность. И все это происходит опять-таки на северном Кавказе, потому что Лермонтов отправлен, ну, если не в ссылку, то в действующую армию, но надвигается неспеша, заезжает и туда, и сюда, по многу дней проводит в дворянских кругах, какие-то у них там… Ну, все это мы знаем из его произведений. Где-то играют в карты, где-то какие-то танцы происходят. Ну, в общем, он создал такую невыносимую атмосферу Мартынову… Тот подробно всё потом объяснял. У меня просто не было уже выбора, не было шансов. Что я могу поделать? Всё приходит к одному. Должна быть дуэль. И вот на этой злосчастной дуэли Мартынов Лермонтова убил, чем он, конечно же, никогда не гордился. Прожил тоже, кстати, достаточно долгую жизнь опять-таки человека, ну, всё, на котором уже клеймо, поднял руку… Как будто бы… Все это выглядит так, как будто бы он где-то исподтишка, где-то вот… Как Дантеса – да? – там обвиняют. А сам, небось-то, был тайно в кольчуге и тайно в кирасе какой-нибудь под мундиром прикрывался. Конечно, ничего подобного не было. Если бы Лермонтова не убил Мартынов на дуэли, то, мне кажется, Лермонтов нашёл бы себе и ещё очередную дуэль. Пушкин-то…
В. Дымарский
―
Ну, может быть. Но…
М. Кузахметов
―
… своей смертью…
В. Дымарский
―
… у нас…
М. Кузахметов
―
… через 10 лет.
В. Дымарский
―
Да. Время у нас уже закончилось. И только я, пожалуй, это закончу все-таки цитатой Николая I, который после того, как он сказал «собаке собачья смерть», в общем-то, он получил укор от своего окружения, которое было недовольно такими грубыми словами. И в конечном итоге он вышел со следующими словами, объявил: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить Пушкина, убит». Так Николай I объявил, ну, публично, можно сказать, – да? – о смерти Лермонтова. Спасибо Максиму Кузахметову. Это была программа «Всё так плюс». Мы говорили о литераторах вокруг трона Николая I. И до встречи через неделю! Всего доброго!
М. Кузахметов
―
До свидания!