Литераторы у трона Николая Первого - Все так + - 2020-07-18
18.07.2020
Виталий Дымарский
―
Добрый вечер! Программа «Все так плюс». Программа «Всё так плюс» – это значит, это программа, в которой рассказывается о династии Романовых. Рассказывая о династии Романовых, как вы знаете, наверное, наши постоянные слушатели, мы дошли до Николая I. А вот говоря Николае I, мы говорили о многом. Мы вспоминали его военные успехи, промышленные успехи, я имею в виду, модернизацию. И мы говорили уже о литературе, о тех творческих людях, которые окружали Николая I. Начинали естественно с солнца нашей поэзии, с Александра Сергеевича Пушкина, говорили мы о Гоголе. Потом у нас возник еще один литератор, правда, французский маркиз де Кюстин. И вот сегодня мы с Максимом Кузахметовым решили продолжить эту линию и поговорить о других литературах, поэтах в первую очередь, наверное, живших в эпоху Николая I и так или иначе связанных с ним в своем творчестве и, главное, в своей жизни. Да? Когда я говорю мы, это я имею в виду основного рассказчика в нашем… в нашем длительном сериале, посвященном Романовых, Максим Кузахметов, петербургский историк, и я Виталий Дымарский. Максим, ну, хорошо мы завершили с Пушкиным и с Гоголем, вспомнили, ещё раз скажу, маркиза де Кюстина. Лермонтов у нас на очереди или Жуковский… или Жуковский? Или кто?
Максим Кузахметов
―
Ну, придется рассказать и о том, и о другом. А начать как увертюра такая вот – это драма Чаадаева, потому что всё пересеклось на 2-й половине 1830-х годов, когда и Пушкин был драматически убит, и приезжал маркиз де Кюстин. И даже в принципе чуть раньше, в 1836 году произошло такое знаковое событие, потому что литератор Чаадаев был объявлен сумасшедшим. Так вот началась история репрессивной психиатрии в России, которая потом продолжилась в ХХ веке. Ну, и сейчас, по-моему, в ХХI мы к этому близки. И вот это такой удивительный парадокс. То есть чем дальше проходит царствование Николая I, тем туже закручиваются гайки, всё более репрессивные механизмы подключаются, побеждает мракобесия последовательно с каждым годом. И в то же время да, это такой удивительный парадокс, что именно при нем расцвели Пушкин и Гоголь. Ну, ладно там Пушкин постарше, начал творить еще при Александре I, Лермонтов-то действительно впервые опубликовал… впервые начал писать уже в царствование Николая I и при нем же погиб на дуэли. То есть так… такие удивительные парадоксы совмещались. Это правда, что, конечно, застой абсолютный.
В. Дымарский
―
Золотой… С одной стороны. Но с точки зрения литературы, говорят, это Золотой век русской литературы.
М. Кузахметов
―
Как вот это всё совмещалось. Какова тут роль Николая I? Кстати, самая непосредственная роль, потому что тут он был не отвлеченным читателем или созерцателем, а в судьбе каждого из этих людей он сыграл самую непосредственную роль. Ну, как… как минимум читал. Это, кстати, вот тоже напрашивается, уж простите, отвлечённая аналогия. Иногда же мы грешим вот, ну, как водится, любой царь или вот Путин, просто он не всё знает, ему же не всё докладывают, а вот если б он прочитал, что творится на самом деле, как бы, наверное, он содрогнулся и начал бы срочные перемены. Из всего, что мы знаем о Николае I, он прекрасно был знаком и с поэзией Пушкина, и с вольнодумством Лермонтова, и, как мы уже рассказывали, разрешил поставить «Ревизора» гоголевского. То есть всё знал. И ничего не предпринял. То есть вот понимал, что всё сплошное взятничество… взяточничество и туповатое дворянство на местах. И ничего не изменил в этой системе. Поэтому иллюзий питать не будем. Так вот тут, конечно, Николай I представляет сам по себе удивительный парадокс, ведь его бабушка Екатерина II изо всех сил стимулировала развитие, ну, как минимум драматургии в России. Сама писала пьесы. Ну, она, правда, конечно, считала, что они должны быть в первую очередь поучительными, развлекательными, поменьше там кровищи и драматизма. Но тем не менее что всё это важно. И вот невероятным образом её внук так тяготился всем этим литературным творчеством, так его все это угнетало, мне кажется, но вообще там мне казалось… кажется, ему любое чтение казалось вредным, а то там мало ли чего между строк углядят. И тем не менее вот еще раз повторимся, удивительным образом именно при нем вся вот эта русская классика раскрылась. И именно при Николае I, это немножко забегая вперёд, начал же писать и Достоевский. Уж простят меня, может быть, фанаты Пушкина и Лермонтова, но всё-таки это наши национальные литературы, а Достоевский – это уже звезда мировой величины. Вот переходим, значит, к практике, которая при Николае I сложилась, потому что если Пушкина он совершенно очевидно опекал, – да? – заплатил огромные долги, помогал там, как мог, семье. Ну, не как мог даже, а очень активно помогал семье Пушкина. Гоголю, как мы уже говорили, он дозволял – да? – публиковать свои произведения, помогал. Но вот с Лермонтовым там уже построже обошелся. Тоже будем подробнее рассказывать. Отправлял его уже не просто в ссылку, а на фронт тогдашний, – да? – на кавказскую войну. А Чаадаева просто объявили сумасшедшим. За что? За то, что он, по-моему, вот впервые, наверное, употребил это слово «застой» духовный у нас в России. Ну, хуже всех досталось, конечно, уже Достоевскому. Тот был просто приговорен. Это уже, правда, последующие годы. Дело петрашевцев позже будем рассказывать. Но приговорён к смертной казни, которую милостиво, Николай I, он же добрый человек, просто заменили на каторгу. Ну, и вот как-то всё это в Николае I прекрасно совмещалось. Но тут вот влияло… Вот сразу оговоримся, сыграл во всех этих событиях в том… ну, в том числе таких как какая-то милость Николая I, то, что он вообще в принципе читал литературу, один человек, который у нас обычно в тени остаётся. Но это знаменитый в ту эпоху поэт Жуковский, который годами был рядом с государем и который вот во многих случаях, ну, как мне кажется, был или его советником, или даже иногда вступился за многих литераторов, многих из них реально спас, настаивал на публикации каких-то произведений. Но всё это вот такая забавная цепочка случайностей. Ведь с чего началось всё? Вообще-то, как мы уже рассказывали, особенно де Кюстин над этим потешался, в высшем свете основной-то язык у многих был французский. Это вот Александр I настаивал на том, чтобы при дворе старались, как можно чаще говорить все-таки на русском языке, заставлял учить. Но Николай I там просто уже строгости всякие вводил, чтобы при мне во дворце звучала только русская речь. И ввел такое удивительное правило в отличии от своего старшего брата Александра I, он вот здоровался со всеми по-русски. До того, конечно, Александр I только по-французски здоровался. Это такое революционное было… А ведь при этом тоже вот забавный эпизод, мы ж рассказывали подробно о деле декабристов. По-моему, не упоминали, что один из них, тот, который закончил свою жизнь на виселице, Михаил Бестужев-Рюмин, уже когда шли допросы, попросил разрешить ему давать показания на французском языке, потому что я вот русским недостаточно хорошо владею, чтобы объяснить всё произошедшее, и ему было отказано. Пиши, государственный преступник, на родном, на русском языке, тем более что ты урожденный русский. Ну, так вот еще раз повторимся, что влияние Жуковского, оно… Его возвышение произошло во многом случайно. Всё началось с того, Николай I должен был жениться, подобрали ему невесту из хорошей семьи, которую мы знаем как Александру Федоровну, а это была Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская, дочь, кстати, прусского короля. Не помню, кто еще из русских монархов на королевской дочке женился, а вот у Николая I такая была невеста. Так вот в связи с теми правилами, которые… на которых настаивал Александр I, ну, и соответственно Николай I, что везде только русский язык, ей же тоже надо было выучиться русскому языку. И понадобился учитель. Это 1817 год. И сначала учителем должен был быть другой человек – Глинка, но он тяжело заболел и сам же посоветовал одного… одного своего знакомого Василия Жуковского, вот который в Дерпте, это Тарту современный – да? – в Эстонии, там живет, преподает. Мне кажется, он неплохой литератор, филолог. Позовите-ка его ко двору. И убедил этого Василия Жуковского прибыть ко двору для того… ну, для начала чтобы вот помочь выучить русский язык великой княжне, а в последующем императрице Александре Федоровне. И вот Василий Жуковский задержался в этой роли учителя и наставника на десятилетия, потому что потом он обучал наследников… наследника престола Александра, будущего Александра II. Потом и его супругу. То есть это что? Значит, он всё время был при дворце. Значит, он как минимум присутствовал, как правило, на обедах. И, значит, с ним в том числе можно было посоветоваться. Он что-то мог подсказать. Ну, как мы знаем, близость к телу. И сыграл колоссальную роль. Ну, вот первым учителем он стал у великой княгини. И вообще сама она о нем говорила как у человеке скучноватом. Не произвел на неe впечатление, пока учил русскому языку. Но тем не менее во дворе, судя по всему, были довольны. И тут вот тоже Жуковский проявил уникальную способность, несмотря на всё такое свое своеобразное, ну, то, чтобы вольнодумство, но тем не менее как человек-гуманист, как человек сочувствующий, он же там еще при жизни… даже в первые годы после восстания декабристов уже в 1830-м умудрялся вступаться за декабристов, что пора бы там смягчить наказание для этих государственных преступников. Но так вот… Откуда он вообще? Кто это такой Василий Жуковский? Откуда он взялся? Тут вот тоже невероятная история. Он же незаконнорожденный. До сих пор там спорят историки, что именно произошло. Ну, вот самая распространённая версия, что у его отца по фамилии Бунин, отставной майор Афанасий Бунин, была наложница-турчанка, которую ему еще в екатерининскую эпоху привезли там в подарок там одну или 2-х девушек. Она у него в имении осталось в роли наложницы. И вот от нее-то Жуковский и родился. Ну, в принципе и во времена… Это еще царствовала Екатерина II. Екатерину II удивить незаконнорожденными детьми было сложно.
В. Дымарский
―
Трудно. Да.
М. Кузахметов
―
Трудно чем-то. Да? И вот по сложившейся опять-таки практике жил в том же имении у более-менее зажиточного Бунина совершенно разорившиеся киевский поместье Жуковский, бездетный, такой откровенный приживала. Дворянин-приживала. В те времена это нормально. И вот он и дал мальчику свою фамилию, отчество Андреевич. И вот потом через сложную цепочку даже, можно сказать, мелкого мошенничества Жуковскому все-таки умудрились подарить дворянство. А то какие-то права? Кем бы он там был? Мало ли тоже как бы судьба его сложилась. Вот эти случайности в жизни Жуковского происходили много раз, ну, можно сказать, какие-то спасительные. И…
В. Дымарский
―
Ну, упрекать его в этом тоже нельзя, Максим, мне кажется. Это же так… Так сложилась жизнь. Так… Так получилось. Но это… Там нет его вины.
М. Кузахметов
―
Причем мы его ни в чем не упрекаем. Мы за… завидуем в какой-то степени. Но вот и тоже, казалось бы, ну, вот всё, ребёнок не из бедной семьи, худо-бедно там позаботились о том, чтобы дать ему какое-то образование. И тут вот не раз в жизни Жуковского происходит удивительная вещь. Я про его детство рассказываю, которое пришлось на правление Екатерины II. Его признали без способностей. Первый же его учитель посчитал… Покровский некто, что у него каких-то способностей особенных и… и нет. Потом отец его лишил наследства. Ну, тут то есть как лишил? Не упомянул в своем наследстве. Всё разделил между дочерями законными, а сыну незаконному как будто бы ничего не перепало. Но тем не менее у Жуковского родственников-то много оказалось. И они там потом о нём долго заботились. Потом его вроде бы родственники пристроили в главное народное училище, а его оттуда исключают опять-таки за неспособность. Вот опять-таки трудно поверить, что то, что происходило в детстве с этим человеком, зная каких вершин он достиг потом в царствование уже у Николая I. Но тем не менее вот как я уже сказал, там дворянство-то ему таким немножко мошенническим путем вроде бы помогли получить. И в последствии всё это жульничество вскрылась уже в 1830-е годы. И опять-таки личное вмешательство Николая I, учителя – да? – фактически своего он спас. Это Николай I, который любил порядок, который максимально усложнил по… появление новых дворян в Российской империи, так вот он переживал, что кто попало дворянином будет, но Жуковскому пришлось простить. Впоследствии он учился, ну, Жуковский, в московском в университетском пансионе, и вот тут вот он начал очень много переводить. Его в принципе даже упрекали, что какой он поэт. Почти вс1, что мы знаем, а осталось богатое литературное наследие у Жуковского, это всё сплошь переводы с французского, с немецкого. В основном какие-то романтические переводы. Потом он много редактировал журналы в России, в частности журнал «Вестник Европы». Но его главное, наверное, влияние, ну, как литератора в этой связи было в том, что он поддержал… Не он был инициатором, но еще до Пушкина стал складываться тот язык, на котором мы сейчас и говорим, который многим ревнителям истинного языка казался слишком простым, слишком крестьянским, недостаточно серьезным. Была же традиция более сложного такого языка с использованием ещё… с использованием ещё старинных церковнославянских слов и выражений. И тут вот Жуковский и удивительным образом даже Карамзин, причем они оба же такие, в общем-то, почвенники, славянофилы, в какой-то степени имперцы…
В. Дымарский
―
Ну, Жуковский… Жуковский вообще считал Карамзина своим учителем.
М. Кузахметов
―
Да. И наставником.
В. Дымарский
―
Да, да, да.
М. Кузахметов
―
Тогда напомним, что зловещую роль он сыграл в чём? Что написал историю государства Российского, и даже Пушкин про него говорил, что он нам представил эту историю, что всё… всё счастье от… от кнута, что вот чем больше самодержавия, чем меньше свобод, тем для России лучше. Он, правда, умер в самом начале царствования Николая I. Но явно Николаю I история Российской империи, какой ее видел Карамзин, должна была очень нравится, потому что по Карамзину любые перемены заканчиваются для государства несчастьем.
В. Дымарский
―
Я Вам хочу… Я Вам хочу сказать, что версия… версия Карамзина, версия, я имею в виду, российской истории и отечественной, она должна была нравится не только Николаю I. Практически, по-моему, всем нашим правителям и российским, и советским, и опять российским должна была нравиться версия Карамзина.
М. Кузахметов
―
Но это, к несчастью, такие правители, которые сами…
В. Дымарский
―
Ну, да.
М. Кузахметов
―
… советские, не бог весть откуда. То есть не по праву рождения – да? – они заняли престол, но почему-то им очень нравилась именно эта карамзинская имперская история, что никаких перемен не надо, лучше все оставить, как есть. А полурабское положение народа для него, для этого же народа, самое лучшее и есть. Или сейчас нам уже в ХХI веке об этом говорит, лишний раз напомним, уж простите, председатель Конституционного суда, про скрепы и про счастье крепостнической жизни.
В. Дымарский
―
Ну, да, да.
М. Кузахметов
―
… Зорькин. Недалеко мы ушли от карамзинской истории. Но сейчас мы его упоминаем как человека, который оказал огромное влияние на литературный язык, ну, Карамзин, соответственно впоследствии и Жуковский. И даже сложилась, некоторое время шла полемика, как вот надо истинно писать, потому что были защитники того вот старинного, серьёзного, многословного описания. А то, что это такое? Потом уже всё в просторечие переходит, в какие-то короткие, понятные диалоги. Ну, Пушкин же вообще писал, например, впоследствии свою прозу очень коротко и емко, без лишних там литературных отступлений. Погубил, можно сказать, классический русский язык. Но тем не менее на нём мы сейчас разговариваем, а проза Пушкина потом уже послужила примером для множества последующих писателей и литераторов. Ну, так вот мы рассказываем про Жуковского. И то, что вот, мне кажется, в последствии, наверное, его очень сблизило с Николаем I и за что, может быть, Николай I ему многое прощал, это два не часто встречающихся обстоятельства. Во-первых, Жуковский полюбил вставать очень рано – в 5 утра. Он, пока у него еще была государственная служба, чтобы до начала службы успеть что-то перевести, что-то написать, ну, заняться, в общем, сочинительством. А мы же рассказывали, что Николай I годами, там десятилетиями вставал ни свет, ни заря и принимался за дела. И еще одно удивительное дело, что… Ну, сложно назвать Жуковского таким боевым офицером, но тем не менее в лихолетие 1812 года он отправился в действующую армию и принимал участие в битве при Бородино. У него была… У него было звание поручика. Правда, таким боевым офицером он не смог раскрыться, но сыграл серьезную роль, например, в помощи раненым. Опять-таки любой образованный человек мог всегда пригодится в действующей армии. И может быть… Вот это же для Николая I было очень важно. У него ж там все вокруг были сплошь офицеры, а в основном даже генералы на высших постах, а тут вот человек Жуковский, очень любит рано вставать, а ещё принимал участие в боевых действиях. Ну, такому можно довериться…
В. Дымарский
―
Знаете, под… уже позднее, конечно, уже в советское время появилось такое понятие «литературный генерал». Вот. Я думаю, что…
М. Кузахметов
―
… маститый. Да.
В. Дымарский
―
Да, да, да. Да, да, да. Но мы поговорим безусловно ещё сегодня об этом после выпуска новостей. Мы сейчас прервемся на этот выпуск новостей. И другие литераторы, да и те же, о которых мы уже говорили, Василий Жуковский в частности, остаются героями нашей сегодняшней программы. До встречи через несколько минут!**********
В. Дымарский
―
Ещё раз добрый вечер! Программа «Всё так плюс». Максим Кузахметов. Я Виталий Дымарский. Мы продолжаем наш рассказ о Николае I, о времени Николая I, конечно, не о нем самом, хотя время от правителя в России трудно отделяется, – да? – потому что российские правители настолько всегда влиятельны, так много от них исходит всего, что они определяют собой фактически то время, в которое живет страна, люди да и мир в большой степени. Но сегодня мы говорим о том литературном мире, который окружал Николая I, который, конечно же, тоже влиял на Николая I, но и он оказывал огромное тоже влияние и на этот мир тоже. У нас… Мы прорвались на Василии Жуковском, – да? – таком литературном генерале, как мы его определили.
М. Кузахметов
―
Он, скорее, – да, – нам важен не своими… Он… У него тоже хватило талантливых литературных произведениях…
В. Дымарский
―
Безусловно.
М. Кузахметов
―
… но, может, он не так велик как Пушкин, но главная его роль в том, что он был при дворе и он остальных литераторов защищал. И оказался очень проницательным, потому что он еще про юного Пушкина говорил, что это совершенно точно будущий гигант. Он очень уважительно относился к Гоголю. И всё это ясно он доказывал и рассказывал Николаю I. Николай I – да? – не то, чтобы там брал абсолютно на веру, но прислушивался. И это вот тоже не совсем очевидная вещь для литераторов. Ну, вот для сравнения, например, Толстой вот так и писал, я вот этого вашего Чехова вообще не понимаю. Я вот прочитал, ничего не понял. И вообще не знаю, зачем нужна поэзия. Поэзия – это как будто ты пашешь и ещё пританцовываешь. Зачем? Есть же проза. Всё просто и понятно. А уж что Маяковский говорил в последствии про Пушкина, это даже при советской власти стыдно было воспроизводить, что выкинь вообще за борт всю… всего этого Пушкина. У нас будет новая пролетарская поэзия. Не надо нам этого царского прошлого. И вот тут вот Жуковский очень отличался от многих литераторов, которые враждовали, друг друга недолюбливали, доносы писали. В общем, еще раз напомним, с 1817 года он при дворе как учитель невесты, а в последствии жены Николая I. И вот в этой роли, ну, я считаю, он много полезного сделал. Опять-таки оказавшись в Петербурге, вот тоже любопытная деталь, образованный, просвещенный человек, и ему предложил вступить в «Союз благоденствия» князь Трубецкой. Отдельная история подробная у нас была про декабристов. И Жуковский отказался, что я уж своим делом буду заниматься. И, наверное, правильно поступил. Вот такой лидер как Трубецкой, который не пришёл на восстание, сыграл, в общем, свою зловещую роль. И тоже вот на всякий случай для полноты картины Жуковский же не только литератор, он прекрасно рисовал, был хорошим литературным редактором. Ну, тут, может быть, он как переводчик пригодился, а в последствии он же был учителем русского языка, кстати, для еще одного будущего героя наших рассказов, обязательно мы о нём упомянем, это младший из четырех сыновей Павла I. Это Михаил Павлович, у которого тоже, конечно, женой была немецкая принцесса. А Жуковский оказался при дворе, и тут вот много объективных сложностей. Это так всё воспринимается, вот сидит рядом с царем и советы даёт. Это же тоже такое искушение близости к телу, которое мы и сейчас XXI веке видим, и исторически всё это было ужасно. Это же прекрасный способ решать проблемы своего материального благосостояния, родственничков своих пристраивать везде, где можно лоббировать чьи-то интересы. И из окружения Николая I многие люди прекрасно этим занимались. Мы о них там тоже рассказывали. Как Клейнмихель или как Адлерберг. И тут вот Жуковский удивительным образом себя ничем не запятнал, несмотря на вот эти вроде бы знакомства. И если уж из-за чего переживал, то из-за такого необычного давления, которое на него оказывали при дворе. Тоже вот оговоримся, его регулярно спрашивали: ну, так что, Василий Андреевич, а когда ты уже напишешь-то великий отечественный эпос на русском языке? Пора нам своего какого-то Гомера. Есть у нас «Россиада», так и ты что-нибудь тоже приобщи. А вот Жуковский, он же не просто лирик, он там романтик. Вот как-то не очень ему нравились эпические произведения. И надо было ещё как-то объясняться. И при этом тоже удивительным образом вступаться за многих опальных литераторов. И каждый раз еще в 1830 году он уже написал, точнее не еще, а уже написал первое из писем в защиту декабристов. Ну, сколько можно этих людей обижать? Правда, вот не подействовало. Ну, вот влияние Жуковского… Очень характерный, тоже редко упоминается, яркий эпизод. 1825 год. Во-первых, сам Жуковский был знаком с декабристами. Ну, как будто бы там особенных подозрений на него не пало. Но ему пишет письмо Пушкин, замолви за меня, пожалуйста, там словечко, что я тоже к бунтовщикам-то отношения никакого не имею, чтобы на меня там царский гнев не распространился. А Жуковском ему отвечает, лучше не сейчас, лучше вообще о тебе не упоминать, потому что у многих из этих декабристов, бунтовщиков в списках хватало твоих стихов. Это может быть неоднозначно воспринято. Но не сомневайся, там тебя особенно не подозревают. Это вот про то, как мы знаем о Пушкине, как он восхищается «Во глубине сибирских руд». Да? И как вот в быту тоже волнуется о своем там будущем. Ну, так вот начинается же царствование в 1825 году Николая I вот с этого драматического события – восстания декабристов. И Николая I быстро расстался со многими людьми удивительным образом, который ему достались от старшего брата. Настоящие военные. Боевые офицеры. Любители дисциплины, ну, типа Аракчеева, например. Да? Беспощадно расстался. Ермолову досталось, покорителю Кавказа. А вот удивительным образом этот непонятный человек Жуковский – да, офицер, но младший и не очень нам понятный да еще и незаконнорожденный, и тем не менее он при дворце остался и остался, ну, практически до конца царствования Николая I, находился все время рядом с царем так или иначе, потому что уже в 1825 году он был назначен воспитателем будущего императора Александра II. Кстати, вот как могло бы всё сложиться, если бы воспитателем подобрали бы какого-нибудь другого человека типа Победоносцева, например. Да? Тем более что отец Победоносцева в это время тоже был уже…
В. Дымарский
―
Победоносцев долго всех воспитывал.
М. Кузахметов
―
Вот не повезло другим правителям, а точнее подданным этих правителей.
В. Дымарский
―
Да.
М. Кузахметов
―
Вот подданным не Николая I, а Николая II. Вот потом всё это драматически нам и аукнулось. А тут вот счастье-то какое в первую очередь, наверное, в том, что Жуковский был гуманист. Да, он был монархист, конечно же. Он явно был не республиканец, слово «Конституция» он в своих произведениях не упоминал. Но тем не менее вот он был уж точно за милость к падшим. И тоже вот любопытно, как он воспринимал это воспитание. Мы же рассказывали, что Николая I воспитывали в суровой военной, ну, просто в жестокой такой атмосфере. Палками его… палками его приучали к дисциплине, шпицрутенами, чтоб на своей спине знал, как важно ходить строем. И как это отразилось на Николае I. И тут вот наследнику Александру II очень повезло. И удивительным образом Николай I тоже на это согласился, потому что, например, под влиянием Жуковского он почему-то не отправил своего сына маленького 9-летнего Александра Николаевича в лагеря военные, как хотел в 9 лет, а дождался, пока мальчику не исполнится 11 лет. Но эти 2 года, я считаю, конечно, огромный срок. Когда мальчик бы там попал в эту нервную атмосферу, когда там солдат прогоняют чуть что через строй, и мало ли как бы на… на его психике это отразилось. Самое ужасное, когда все это воспринимается как нечто само собой разумеющееся, понятное и нет других способов поддержания дисциплины. Вообще занятия с наследником-то начались только в 1828 году. И тут тоже огромную роль сыграли методики, которые использовал Жуковский, внимательно изучал. И тоже вот он считал, что развивать нужно гармонично. И не только зубрежка какая-то механистическая… Кстати, удивительно, да? Николай I считал вот всё, выучил, вызубрил там. Никаких лишних знаний. Не рассуждать, а исполнять. А тут вот Жуковский считал, нет, ну, как же, не только вот выучивать чего-то, а приходить через… из природных каких-то явлений – да? – к каким-то очевидным вещам, от простого к сложному, совмещать физические занятия с умственными занятиями. Ну, всё правильно. Это вот Николай I, наверное, негодовал. Даже решение математических задач казалось ему чем-то вредным, потому что всё равно тут нужно рассуждение. Любая игра в шахматы вредная, потому что надо сначала подумать, а потом уже походить. А как только начинают думать, тут-то весь вред от революции и случается. Ну, и вот в 1838 году после смерти Пушкина, там мы немножко перешагнули, тоже вот Жуковский убедил Николай I, что не просто НРЗБ полное собрание сочинений Пушкина, а надо включить туда произведения, которые до того были под запретом под цензурным. Нам тоже кажется удивительным, что вот такого крамольного, например, в «Медном всаднике»? А это потому, что господство стихии, над которой не властен царь. Не надо такое нам пропагандировать. Царь – он повелитель всего. Это, наверное, счастье, что в ту эпоху еще не… не были знакомы тогдашним пропагандистам современные штампы. Это страшно представить, сейчас в ХХI веке нам рассказывают, что уже есть климатические войны. Сейчас бы во времена Николая I рассказали бы, да это не просто так наводнение в Ниве, это наши враги в Лондоне, используя какие-то тайные знания, наслали неправильный ветер. А теперь мы на полном серьёзе всё это слышим там их телевизора. Ну, так вот. Ну, и там ещё, например, был запрещён к изданию… одно из маленьких произведений про Дон Жуана «Каменный гость». Тоже почему? Что-то мистическое, не очень-то христианское. Что это такое? Ну, всё это, к счастью, было издано почти сразу после смерти Пушкина. И тоже вот любопытное вольнодумство Жуковского проявилось в чём? Опять-таки я этот пример привожу, потому что он очень любопытен для нашей эпохи. Вдруг в 1839 году вознамерился Николай I провести грандиозные торжества на Бородинском поле. Годовщина-то не круглая. Вот вдруг проснулась любовь к парадам, победобесию такому своеобразному. Ну, там подобрали сравнительно красивую дату – 25 лет вступления в Париж. Что-то вот вдруг понадобилось вспомнить об этом. Ну, мы вот… Вы упоминали в прошлый раз, что и Уваров придумал, надо эту войну называть отечественная.
В. Дымарский
―
Да.
М. Кузахметов
―
И тут НРЗБ скрепы, особенно когда прошло 25 лет, гордиться больше нечем, вот мы вспоминаем там славный бой, подвиги предков, а потом через 75 лет вспоминаем. Ну, так вот здесь Жуковский пишет, можно сказать, крамольное письмо, что, ну, как же так, вот мы приехали на Бородинское поле. Да? А среди нас нет многих выдающихся офицеров, героев тех событий. Почему? Да потому, что они в ссылке находятся. Это всё декабристы. И Жуковский об этом сравнительно откровенно говорит. Или вот, например, ну, там Гоголь не совсем был опальный, но ему же Жуковский не просто оказывал покровительство, а давал там денег на поездку за границу, да ещё и объяснял Николаю I, что ничего страшного не будет, если этот человек за границу уедет. Ну, Некрасова в свое время тоже заприметил. Разбирался, в общем, он в талантливых людях. Ну, про Некрасова там отдельно расскажем, как там совмещается у поэта любовь к чужим деньгам. Так вот в 1840 году Жуковский назначен в очередной раз учителем русского языка только теперь уже для Марии Гессенской. это уже невеста Александра II, очередная немецкая принцесса. То есть вот до какой степени он был близок ко двору и до какой степени мог быть полезен вот этим своим влиянием.
В. Дымарский
―
Ну, слава богу! Повезло.
М. Кузахметов
―
Это счастье, что…
В. Дымарский
―
Повезло! Конечно.
М. Кузахметов
―
… с императором. Я не представить…
В. Дымарский
―
Я почему-то, знаете, вот мы всё время параллели какие-то проводим, я почему-то вспомнил и пытаюсь провести сейчас в голове у себя параллель с Максимом Горьким, который, если Вы помните, тоже в первые годы советской власти уже и при Сталине взял на себя такую роль защитника советских писателей и…
М. Кузахметов
―
Это первые, скорее, годы. Когда вернулся из эмиграции, вот уже…
В. Дымарский
―
Да, да, да.
М. Кузахметов
―
… так поскромнее…
В. Дымарский
―
Да. Ну, старался во всяком случае, где… Да, да. В первый… первый период он старался во всяком случае защищать. Что мог, то делал. Да? Ну, Жуковский даже больше сделал, я думаю.
М. Кузахметов
―
Ну, гораздо больше…
В. Дымарский
―
Для… Для защиты. Да.
М. Кузахметов
―
… Жуковский не боялся вступать в открытый конфликт с царем. Но вот там характерный пример – это когда совершенно не понравились царю публикации в журнале «Европеец», и Николай I потребовал…
В. Дымарский
―
Слушайте, ну, даже Николаю там I как… какой бы он ни был, ему б не пришло в голову убивать, понимаете, в отличие от Сталина.
М. Кузахметов
―
Нет, убивать не пришло в голову.
В. Дымарский
―
Да?
М. Кузахметов
―
Да. Ну, там за что, например, вот журнал закрыть? За то, что они в принципе только посмели… Ну, это еще 1832 год. Посмели рассуждать о высшей политике. Даже неважно, какую оценку давать. Неважно. Не рассуждать, а исполнять. Мало ли так до чего мы дойдём? И тут вот не побоялся вот Жуковский, он объявил такой своеобразный бунт, он перестал приходить на занятия с наследником престола. И 2 недели не приходил. И Николай I не изгнал его со скандалом, не отправил его на каторгу, а пытался найти примирение, приходил к нему, жену свою подсылал, что, ну, вот всё-таки дозволь мне самому решать, какие журналы нужны, какие не нужны, но наследника учи как вот хочешь, как вот видишь, по какой там тебе понятней методике, но только, пожалуйста, вот сохрани вот это свое влияние. Это удивительная история. Опять-таки напрашивается аналогия. Непонятно, с кем советуется нынешний царь и государь, когда мы видим дело там против Серебренникова, – да? – например. Или когда запрещаются постановки «Ревизора» сейчас, ну, как Вы упоминали, в Сызрани, например, в нашу эпоху, в 2018 году. Кажутся какими-то вредными, вольтерьянскими, слишком вольнодумными. И всё это после того, как лично разрешал главный имперец и враг вообще всякого вольнодумства Николай I. А еще раз повторюсь, вот Жуковский не боялся вступать в этот конфликт с царем открыто. Там тоже, правда, забавно. Про это там уже Герцен потом юродствовал по-своему. Ведь журнал «Европеец», он уже был такой откровенно славянофильский, что даже удивительно. Да? Вот Николаю I не нравится славянофильских журнал. А первый журнал, который можно назвать западническим назывался «Отечественные записки». Это вот тоже там про парадоксы названий. И журнал тем не менее оказался закрыт. Пострадал там, кстати, очень еще цензор Сергей Аксаков, который парадоксальным образом… Ну, это писатель тоже сравнительно известный своей эпохи, отец 2-х… ну, там было 3 сына у него, но двое Константин и Григорий – это такие тоже известные славянофилы последующих эпох, которые, ну, так вот рассказывали, как вот нам нужно хранить свои скрепы, и как нам всё это лишнее чуждо. Это, кстати, вот тоже, чтобы полная картина про Жуковского была, при всем его гуманизме, при всей его вот не то, чтобы любви там к самодержавию, но понимание к тому, что всё это неизбежно, это же автор слов к гимну, который мы все знаем, в первую очередь, наверное, из фильмов про неуловимых мстителей, «Боже, царя храни». Это ж он подобрал нужные слова. И вот, мне кажется, и сейчас можно было бы этот гимн сделать официальным. Никто бы не удивился. И всё было бы вполне уместно. Всё подходило бы.
В. Дымарский
―
Ну, это да. Слушайте, ну, раз… раз Вы вспомнили уже и Аксакова, мы как-то очень быстро ведь прошлись по Чаадаеву. Мне кажется, что вот надо очень важно…
М. Кузахметов
―
Нет, про Чаадаева тут отдельный должен быть рассказ все-таки.
В. Дымарский
―
Конечно. Что они при всех своих… конфликте, они тем не менее, ну, могли ужиться друг с другом. Да?
М. Кузахметов
―
Ну, не просто ужиться. Ну, опять-таки Жуковский был неконфликтный человек. Он был лишен какой-либо зависти к другим литераторам. Он откровенно мог говорить, ну, как я уже сказал, что Пушкин – это гигант. Не то, чтобы там, ну, неплохой поэт. Да. Ну, неплохие у него стишки. И еще защищать Пушкина, который со своими опять-таки своеобразными выходками там досаждал государю, со своими дерзкими стихами. Пушкин, наверное, хотел, конечно, быть в роли такого Вольтера, который приезжает к Фридриху II Гогенцоллерну, живёт в Берлине за его счёт, прусского короля, а потом пишет про него гадости. Ну, такой яркий эпизод. А при этом Вольтер… при этом с тобой сама Екатерина II хочет переписываться. Но тут вот у Пушкина так вот не получалось. И жил не по средствам, и вот не было у него такой коммерческой жилки как у Вольтера. Вольтер же очень разбогател. А при этом как будто бы писал, что хотел и спекуляциями не стеснялся заниматься. Ну, так вот. Но Жуковский ко всему этому относился с пониманием. И каждый раз, ну, как я думаю, говорил Николаю I, что это гениальный поэт. Надо оставить его в покое. Надо помочь его семье. И опять-таки проходит… Не можем не привести эту аналогию. Проходит всего каких-то 100 лет, и что происходит с Мандельштамом, который написал стихи, которые не понравились – да? – Сталину? «Мы живём, под собою не чуя страны». Ну, всё. Это… Это обреченный на смерть человек. Это… Никто бы его там не пожурил. Никакого Бенкендорфа, который вызывал на профилактические беседы писателей, уже не было. Это сразу суд, донос, расправа. Ну, там на 2-й раз был отправлен в свою смертельную ссылку Мандельштам. И всё это через 100 лет после вот этих событий. Это же при советской власти очень любили припоминать, что это страшный застой, это вот эта мрачная николаевская эпоха. А у нас вот при советской власти, конечно же, демократия. И тоже вот, ну, это совсем такая отвлечённая аллегория. Меня удивляло в детстве у Короленки – да? – вот мрачная эта картина…
В. Дымарский
―
Да, да.
М. Кузахметов
―
… «Дети подземелья», и как это всё нравилось советской власти, как вот эта жизнь при царе чёрная и безнадежная, только хуже становится. И только гораздо позже я узнал, что ничего хорошего Короленко не видел и в первые годы советской власти. И как Луначарский ему обещал опубликовать НРЗБ советская власть зауважала Короленко за мрачные картины царской России, только просто ничего не публиковала из того, что Короленко думал о советской России…
В. Дымарский
―
Ну, да. Из мрачных картин советской жизни. Да?
М. Кузахметов
―
И вот мы опять-таки вот в эти ужасы с бешеной скоростью возвращаемся, страшно представить, в нашу уже эпоху. А ведь ещё тоже бабушка Николая I Екатерина II говорила, что слова сами по себе не могут быть преступлением. Преступление – это только действо. Не, ну, хотя бы призыв к действу. А пока говорит там, ну, что ж тут такого? Ну, говорит и говорит. Подробно на эту тему рассуждала. Это, правда, на начальном этапе своего царствования, потому что последние годы она уже передумала и уже говорила, что вот некоторые писатели – бунтовщики похуже Пугачёва. Опять-таки там ничего страшного вроде бы не было. А нечего тут лишнего рассуждать. Ну, так вот Жуковский, чтобы там завершить его картину, оставался при императоре, при императорской семье практически до конца жизни и спасибо ему большое, редко это упоминается, что благодаря ему во многом хоть и короткая была жизнь у Пушкина, еще более короткая у Лермонтова, но и у Гоголя, мы там тоже рассказывали, не всё благополучно складывалось. Характеры у них у всех были непростые. Но тем не менее до нас дошли, сохранились их произведения и в те годы уже печатались многие из них, и крамольными не всё подряд воспринималось. То есть Николай I, как это, еще раз повторюсь, звучит, как ни странно, вынужден был прислушиваться, вынужден был считаться. Не было такого уж совсем жуткого позора как сейчас, когда дело там режиссера Серебрякова, например, да?
В. Дымарский
―
Серебренникова только.
М. Кузахметов
―
Серебренникова. Да. Простите. Серебренникова. Совершенно сфальсифицированное, нелепое, против человека, которым мы должны были бы гордиться. Это, кстати, человек международной опять-таки величины, чьи постановки получили награды на многих фестивалях. И безобразное преступление современной власти. И опять-таки я думаю просто потому, что никто и не советуется. И так всё ясно. Это Николай I зачем-то спрашивал мнение Жуковского о современниках-литераторах. И тот еще имел какую-то дерзость говорить, нет, я тут считаю, вы совершенно, Ваше Величество, не правы. Опять-таки сравнение напрашивается с эпохой Сталина, как мы про Мандельштама рассказывали, потому что когда у Молотова арестовывают его жену Полину Жемчужину. Да? И что? Что вот Молотов сделает? Где он там возражает? Где там он вступил в перепалку со Сталиным? Это безумие. Моя жена – честнейший человек. Настоящий коммунист, марксист. Там оставьте ее в покое. Ничего подобного. Так всё смиренно несколько лет и прожил без жены, пока Сталин не умер, пока она находилась в ссылке. Вернулись оттуда и осталась ярой сталинисткой, потому что вот разобрались в моем деле, отпустили. И ничего. Это вот, уж простите, тут проанонсирую. У нас же будет скоро журнал про Хрущёва, журнал «Дилетант».
В. Дымарский
―
Да, конечно.
М. Кузахметов
―
… все вот эти истории – это просто самые…
В. Дымарский
―
Августовский номер. Да.
М. Кузахметов
―
Да. Вот чем оно любопытно, дело Полины Жемчужиной, с этого началась эпоха амнистий. Да? Когда завершились репрессии, какой 1-е дело они рассмотрели? Амнистировали жену Молотова эту Полину Жемчужину всего через неделю почти что после смерти Иосифа Сталина. И потом всё это, к счастью, миллионы людей там оказались освобождены и спасены от гибели в ссылке, в Магадане как Осип Мандельштам несчастный. Ну, так вот. А Жуковский в эпоху мрачного солдафона Николая I не боялся приходить к царю, говорить, заявлять там, а я не согласен. Это несправедливо. Этот человек заслуживает большего. Он гениальный поэт. Мало ли что он написал? Ну, это вот он за Лермонтова, например, вступался. Нам отдельно надо будет и про Лермонтова рассказать. Да, может быть, звучит несколько дерзко. Но посмотрите, какой слог. Оцените рифму. Ну, тут вряд ли, конечно, Николай I способен был оценить рифму и слог, но вынужден был вот как-то с этим тоже считаться. Это вот как считает Акунин при Николае I началось такое удивительное явление, которое называется общественным мнением. Николаю I приходилось как-то с ним считаться. Не… не Иван Грозный, в общем, который наплевал там на то, что о нём думают подданные, или что там о нем подумают за границей. Ну, заграница их всех больше почему-то тревожила. А подданные точно не волновали. А вот Николаю I, видите ли, приходилось ещё считаться с какими-то предрассудками современного ему дворянского общества, которое могло за что-то вот его осуждать: за лишнюю кровожадность, например, или за непонимание талантов какого-то поэта. Поэтому старались решать всё, ну, как в случае с Лермонтовым, ну, в их понимании с максимальным гуманизмом…
В. Дымарский
―
Ну…
М. Кузахметов
―
… отправить на фронт.
В. Дымарский
―
Ну, да, Лермонтова. Я думаю, что Лермонтову мы посвятим тоже отдельную, наверное, программу.
М. Кузахметов
―
Да, обязательно.
В. Дымарский
―
Да?
М. Кузахметов
―
Да. И я хочу вступится просто за Жуковского, ну, каким… Ну, так, чтобы отвлечь от такой политической составляющей. Не знаю, будем ли мы ему завидовать. Он же женился, когда ему было уже почти 60 лет.
В. Дымарский
―
Ну, он же незадолго до смерти уже это было.
М. Кузахметов
―
Ну, сравнительно незадолго до смерти. На молодой 20-летней девушке. Наладился у него как-то быт, потому что… Это всё отдельная история. Мы о ней не упоминали. Но клеветники Жуковского припоминали его неравнодушие к собственным племянницам. Вот тоже где вот эта грань, что он любил их как вот маленьких красивых родственниц, стихи им посвящал? Или что за этим стояло? И только вот после его женитьбы, поздней уже, – да? – опять-таки на 20-летней, правда, девушке, там и сын у него успел родиться, ну, как-то остыли эти разговоры. А там это была драматическая страница жизни Жуковского с этой племянницей Протасовой, как ему вредила вся родня, как ему не давали встречаться, как он страдал, продолжал там писать стихи. А Протасова уже и выросла, а он всё эти чувства сохраняет, помня, её там еще маленькой девочкой. Ну, это всё отдельная история для какого-нибудь…
В. Дымарский
―
Ну, вообще я думаю, что да, у нас уже последняя… Да, последняя минута. Но вообще я думаю, что случай при…
М. Кузахметов
―
… постановку.
В. Дымарский
―
Да, пример Жуковского нам показывает, что, в общем-то, можно, ну, что называется, – да? – заботится о своей репутации… можно сотрудничать с властью, но при этом как бы сохранять репутацию. Да?
М. Кузахметов
―
Сохранять репутацию честного человека. Да…
В. Дымарский
―
И пользуясь… Да, и пользуясь этим сотрудничеством, если хотите, просто защищать людей и что-то… что-то делать для людей, для коллег тем более. Да?
М. Кузахметов
―
Ну, вот он писал письма – да? – там уже будущему царю Александру II, когда тот еще был в ранге наследника, когда они путешествовали по России, он же с ним много путешествовал и по заграницам, и по России и говорил: вот мы с Вами проезжаем, например, Тобольск. А вот здесь вот были события связанные с жизнью вот этих политических преступников. Но не пришло ли время их простить? Посмотрите, как они тут страдают. Посмотрите вот на судьбу этих несчастных людей в этом ужасном климате. Ну, и потом это уже, конечно, Александр II, при Николае I там были только послабления, но Александр II там амнистию радикальную потом уже провел.
В. Дымарский
―
Всё! Пора прощаться! Всего…