Беседа о Чаадаеве - Александр Кибовский - Все так - 2019-05-18
18.05.2019
Алексей Венедиктов
―
Добрый день! Это программа «Всё так». Мы продолжаем с Александром Кибовским разговаривать о странный судьбе Петра Чаадаева. Как выяснилось, что всё придумано. Он мифологический персонаж. И мы остановились как раз на конце войны 12-14 годов. Чаадаев в этот момент это что? Кто? Он возвращается в Москву?
Александр Кибовский
―
Да. Чаадаев наконец после вот этих всех его пертурбаций в рядах Ахтырского гусарского полка, наконец-то возвращается он в столицу в Петербург в качестве уже офицера лейб-гвардии гусарского полка, попадает в адъютанты к Васильчикову – это командующий гвардейским корпусом, собственно бывший шеф Ахтырского полка, который, видимо, тогда его ещё и присмотрел.
А. Венедиктов
―
То есть он тянет его за собой.
А. Кибовский
―
Да, он его тянет за собой. Но мы как раз не зря приводили в прошлый раз некие его характеристики со стороны руководства, которое считало его посредственным строевиком, но при этом отмечало уже даже то начальство полковое достаточно большие его интеллектуальные способности. И поэтому его уже служба в Ахтырском полку больше была номинальной вот в этом 5-м эскадроне, он только числился, в основном находясь при дежурстве дивизионом. То есть фактически уже на штабной службе. И, конечно, всегда в штабных была большая потребность, в хорошем адъютанте, когда как мы в прошлый раз говорили, адъютант Васильчикова решил всё-таки вернуться в строй, чтобы получить эскадрон и естественно в след за ним чин полковника, то как раз Чаадаева и с разрешения Александра I, что очень важно, то есть…
А. Венедиктов
―
Лично.
А. Кибовский
―
… личное есть решение Александра, есть его резолюция по этому поводу. Чаадаев возвращается к Васильчикова уже на адъютантские позиции и быстро-быстро продвигается в чинах, уже доходя до чина ротмистра в 1819 году.
А. Венедиктов
―
Ротмистр – это что такое?
А. Кибовский
―
Ротмистр – это по аналогии капитан гвардии фактически, что является достаточно высоким чином. Почему? В силу того, что как мы помним, старшинство в чинах было в два чина у гвардии, то фактически ротмистр имел возможность в последующем по выслуге перепрыгнуть сразу и стать полковником армии. То есть ты мог выйти в отставку уже подполковником. То есть ротмистр, дальше соответственно майор, подполковник. Ты мог… Ты мог уже прямо сейчас хоть сразу перевестись в армию подполковником или выйти в отставку с этим чином, а мог немного послужить и получить соответствующий как бы трудовой стаж, служебный стаж, и перевестись же уже сразу полковником. Сесть на плечи, как это говорила армейская среда своим армии коллегам, вот которые хорошо очень не любили таких гвардейских моментов, как их называли. Мы бы их назвали сегодня…
А. Венедиктов
―
Моменты их называли?
А. Кибовский
―
Да. Ну, тогда называли… Сегодня их назвали бы, наверное, мажоры. Да?
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
А тогда называли моменты, потому что…
А. Венедиктов
―
Смешно.
А. Кибовский
―
Ну, если там, понимаете, старый майор там кавказский или армейский, особенно когда какой-то кавказский майор, знаменитый… Да даже Лермонтовым и Марлинским сформированы представления. Такой послуживший. Такой Максим Максимыч вот такой…
А. Венедиктов
―
Да, да, да.
А. Кибовский
―
… такой уже седой в рубцах, в огромном уже количестве походов побывавший, и тут вдруг ему спускают вот гвардейского щеголя, молодого парня, а он уже в таком же чине выскакивает вообще в… из-за… из штабных каких-то ротмистров там. Да? Вот. Поэтому естественно этот момент – это некая оценка их карьерного быстрого продвижения в столице и, конечно, естественно отношение было соответствующим в армейской среде. Но естественно, что даже в гвардейской службе была большая разница между строем и штабной службой, тем более в штабе гвардейского корпуса. Это на виду у императора. Это всегда очень такая вот карьерно-перспективная должность. И Чаадаев, на самом деле мы это видим по его документам, на самом деле полностью понимал… У него были амбиции. Были амбиции. Хотя уже начинаются некоторые у него внутренние сомнения. Они есть в письмах. Поэтому мы сейчас вот этот очень тонкий момент…
А. Венедиктов
―
Ну, да.
А. Кибовский
―
… внутреннего некоего такого перелома. Вот это мы видели его таким на самом деле человеком, который имел довольно такое внутреннее всё-таки военнее тщеславие. Вот эти… Мы же видим, как он по службе с помощью Закревского, родственных связей все-таки продвигался, иногда даже обгоняя своих сверстников, за что ему, как мы знаем, пришлось выйти из Семеновского полка в гусары. И он служит теперь в Петербурге в лейб-гвардии гусарском полку, который традиционно основной своей частью стоял в Царском селе. И вот тут происходит в квартире Карамзина его знакомство с Пушкиным. Все-таки надо понимать, что круг вот этих людей, которых… совсем молодых людей, творчески активных, он был достаточно узким. И вот в какой-то из визитов… Карамзин был в тот момент, конечно, ну, лидером общественных мнений…
А. Венедиктов
―
Пушкину лет 20.
А. Кибовский
―
Он совершенно… Еще меньше. Он совершенно молодой лицеист, Вы понимаете, ему там 17-18 лет, потому что вот его… Ведь очень важно что? Что ранние автографы Александра Сергеевича, они довольно редки, и мы о многих вот стихах его судим уже, по-моему, по последующим свидетельствам. Ну, вот около 1818 года, то есть Пушкину 19 лет, появляется это знаменитое послание Чаадаеву «Товарищ, верь, взойдет она…»
А. Венедиктов
―
Вот-вот. Вот.
А. Кибовский
―
«… звезда пленительного счастья». Как-то это стихи знаменитые, но как-то иногда забывается, что это собственно посвящено-то Петру Яковлевичу. И, конечно, происходит их знакомство. И Чаадаев, вот уже человек ненамного старше, чем сам Александр Сергеевич, но очевидно обладающий мощным интеллектом и каким-то магнетизмом, который отмечают все современники, почему он их всех привлекал к себе, он, конечно, на этой стадии очень сильно оказывает влияние на Пушкина. И, конечно, он становится таким очень важным человеком в его судьбе. Масса свидетельств. Мы находимся в очень таком тяжёлом пространстве мнений и суждений, потому что это же та самая история, которая… Во всяком случае мы можем о ней судить только по мемуаристике.
А. Венедиктов
―
Ну, и дневникам и письмам.
А. Кибовский
―
Дневники в меньшей степени. Письма – тоже в меньшей. Эпистолярный жанр, – да, – он есть, но это письма самого Чаадаева в 1-ю очередь, где он, кстати говоря, не так часто упоминает. Это скорее большая часть уже свидетельств постфактум, когда уже гений поэта был очевиден, величие Чаадаева стало тоже понятным.
А. Венедиктов
―
Ну, ладно. Это как два великих сошлись.
А. Кибовский
―
Да, да.
А. Венедиктов
―
Одному там 18, а другому там… Сколько? 23-24.
А. Кибовский
―
Поэтому… То есть, ну, вот совсем они оба молодые люди, и они полны вот этих всех либеральных стремлений, идей, которые тогда пронизывают все общество. И, собственно говоря, император даже поощряет, потакает этому. И вот этой волне… Вот возникает вот такая чудесная гвардейская сплоченность, которая потом и создает вот эти все союзы, начиная с ранних организаций. Чаадаев, он и в Кракове вступает в масонскую ложу. Они там… Более того в ложе даже находятся члены императорской фамилии, Константин Павлович тот же самый. Более того там даже есть и различные, уже позднейшие там версии, что об этих всех организациях знали некоторые великие князья и в перспективе как раз планировали вот такой, знаете, как вот у Александра I был на ранних шагах вот такой кружок…
А. Венедиктов
―
Да, да, да.
А. Кибовский
―
… ближний. Да?
А. Венедиктов
―
Избранная рада. Помню. Да.
А. Кибовский
―
… Чарторыйский.
А. Венедиктов
―
Помню. Да.
А. Кибовский
―
Что нечто подобное формируется и здесь как некий такой оптенциально кадровый резерв, как мы уже сказали, для каких-то дальнейших свершений, потому что люди одного возраста, молодежь, вот они как бы объединены таким благородным порывом, стремлением…
А. Венедиктов
―
А вот…
А. Кибовский
―
… и еще нет пока вот этих тяжелейших замыслов на цареубийство, которые потом будут…
А. Венедиктов
―
Да. Ну, вот смотрите, Александр Кибовский нам рассказывает про Петра Чаадаева, но вот если вернуться к этому стихотворению Пушкина… Только-только познакомились, да?
А. Кибовский
―
Да.
А. Венедиктов
―
«Товарищ, верь, взойдет она… и на обломках самовластья…» Это что такое? Это что мы видим до сих пор? Успешного офицера, не замеченного ни в каких обломках самовластья, и не пытающийся сломать и разломать самовластье, и Пушкин ему это пишет. Это что значит?
А. Кибовский
―
Дело в том, что самое интересное, что вот именно в тот момент по итогам вот этого восторга от нашего триумфа в Европе, где война уже, она уже отечественно уже называется, и есть некое восхищение народным духом, который помог спасти страну от нашествия двунадесятиязыкой армии Наполеона, небывалой армии, до этого ничего такого не знало вообще мировая история, чтобы там сотни тысяч людей, сформированный одной волей в многоязыковую армию шли против кого-то, и такой… такая катастрофа. Естественно, что Александр I стал вот именно в этот момент наиболее таким сочувствующим идеям вот религиозного характера. И даже если возьмем медаль 1812 года в память о войне, то там написано: «Не нам, не нам, а имени твоему». И там всевидящее око…
А. Венедиктов
―
Да, да.
А. Кибовский
―
… изображено, которое, кстати говоря, как часто бывает, является и масонским знаком. То есть Александр I реально воспринимал вот себя и эту победу как вот этот божественный промысел, который помог свершить это… это… это великое деяние. И отсюда начинается вот это постепенная его трансформация уже внутренняя, императора. Но на тот момент пока ещё, пока ещё это вот перелом будет как раз в том числе после вот этого конгресса в Троппау, где Чаадаев стал одним из ключевых…
А. Венедиктов
―
Поговорим. Да.
А. Кибовский
―
… деятелей. Да? Именно после восстания Семеновского полка, вот все считают, что он попал под влияние Меттерниха, и началась его такая трансформация внутренняя и, как следствие, политическая. А в тот момент ещё все в таком восторге. И более того, если взять Якушкина, я позволю себе процитировать, что… Чаадаев, когда Якушкин предлагал ему вступить вот уже в декабристские организации, как раз он сказал, что… В 1821 году он производит свой разговор. Чаадаев сказал, что напрасно я не принял его прежде, тогда он не вышел бы в отставку и постарался бы попасть в адъютанты к Великому князю Николаю Павловичу, будущий Николай I, который очень может быть покровительствовал под рукой тайное общество, если бы ему внушить, что это общество может быть для него опорой в случае восшествия на престол старшего брата.
А. Венедиктов
―
Очень умно сказал.
А. Кибовский
―
То есть такая эта… И это ему Чаадаев говорит в 1821 году, когда он уже вышел в отставку. То есть уже как бы… То, что Чаадаев внутренне, как человек штабной, внутри гвардейской структуры служивший, понимает, что можно оказывать влияние… Они были полны этой идеей. Не понимая этого, так они представляли себе, что можно оказывать влияние на государя путём его просвещения и вот этой вот такой… тайного братства, вести к тому, чтобы главный был вопрос – это отмена крепостного права. Вот более того мы об этом забываем, но ведь первый эксперимент был проведён сразу после войны 1812 года в прибалтийских губерниях. Там были освобождены крестьяне от крепостного права. Это потребовало, правда, личного усилия принца Ольденбургского, который там был…
А. Венедиктов
―
Держатель…
А. Кибовский
―
… во время войны генерал-губернатором. Правда, если бы не он, конечно, этого не было. Но в 14-м, 15-м, 16-м годах… потом там в 17-18-м уже эта реформа завершилась, проведена грандиозная реформа по вообще пересмотру и переустройству всего быта, вообще всего уклада, когда вот это вот крепостная зависимость была фактически там аннулирована вот в том виде, как она продолжало существовать в основной России. Александр I, когда он присоединяет Царство Польское по итогам Венского конгресса, по итогам войны с Наполеоном Царство Польское входит и получает Конституцию. То есть вот все витало в воздухе. И поэтому естественно у молодежи было ожидание, что и сейчас и у нас здесь что-то начнет происходить, тем более что действительно Александр I некоторые доверенным лицам дает поручение изучить вопрос, как это у нас сейчас принято говорить, и это же тоже не укрывается. То есть понятно, что они изучают вопрос-то с помощью своих адъютантов тех же самых, своих каких-то доверенных офицеров. И вот сама… само ожидание каких-то перемен и здесь, не только там в Польше, не только там в Лифляндии, Курляндии, Эстляндии, но и вот тут, оно, конечно, сеет большую надежду. И вот «пока свободою горим, пока сердца для чести живы» - это же всё вот в контексте вот этого всего на самом деле. И, конечно, Пушкин, попадая вот в эту ауру восторженного такого вот ожидания каких-то перемен, ещё оказываясь вместе с Чаадаевым в таком одном кругу общения, понятно, что Николай Михайлович Карамзин никаким образом не был задействован в этом всем, а он просто был почитаем как… уже к этому моменту, хотя он и не был сильно взрослым по нашим меркам человеком, но уже был неким таким… таким…
А. Венедиктов
―
Ну, повзрослее, чем они, я б сказал.
А. Кибовский
―
Это другое поколение. Это чисто даже…
А. Венедиктов
―
Это другое поколение.
А. Кибовский
―
Это поколенческая граница. И вот тут появляется еще одна загадка, которую позволю себе тогда тоже, может быть, все-таки мы дойдем ровно до того момента, когда уже всё дальше про Чаадаева известно.
А. Венедиктов
―
Ну, да.
А. Кибовский
―
Но это вот знаменитое стихотворение Пушкина, которое называется «К портрету Чаадаева». Но…
А. Венедиктов
―
Это какой год?
А. Кибовский
―
Это… В том-то и дело. Поскольку черновика нет.
А. Венедиктов
―
Так.
А. Кибовский
―
Автографа нет.
А. Венедиктов
―
Так.
А. Кибовский
―
Прижизненного издания Пушкина нет. О годе можно только догадываться, и оно где-то датируется вот как раз где-то периодом знакомства Пушкина с Чаадаевым, где-то вот 16-й, 17-й, 18-й года. Вот такая плавающая дата. Но эпиграмма, может быть, ее так называть там, например.
А. Венедиктов
―
Эпиграмма. Эпиграмма.
А. Кибовский
―
Он вышней волею небес Рожден в оковах службы царской; Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он — офицер гусарской. Знаменитое четверостишие, которое ходило… Ещё при жизни Чаадаева оно было известным. Но вот в той форме как я сейчас его прочитал, и которое входит во все полные собрания сочинений Александра Сергеевича Пушкина, оно известно со слов вот этого Михаила Ивановича Жихарева, дальнего родственника Чаадаева, которого называли племянником, который соответственно в 60-е годы, в 65-м году в журнале «Русский вестник» поместил свои мемуары, которыми он естественно в данном случае описал всю его биографию по собственным впечатлениям. И вот здесь он поместил это четверостишие. Но почему он его поместил? Очень интересно. Потому, что в это же время Вигель, небезызвестный деятель, который с одной стороны в юности входил как раз в кружок… Он был и в «Зелёной лампе». И вот он входил вот в этот круг общения и был знаком и с Пушкиным естественно. Но очень едкий человек и очень человек с таким своеобразным восприятием окружающей действительности, где естественно он был всегда на первом месте, а все остальные, он им раздавал оценки, исходя из собственных каких-то там предпочтений. Вот он Чаадаева очень не любил. Это не было для Чаадаева там секретом. Чаадаев ему отвечал, в общем-то, тем же. И Чаадаев, когда… И поскольку стихотворение это выходило, Вигель в своем… в своих мемуарах, которые были опубликованы все-таки при жизни Вигеля естественно, ну, Чаадаев вот только-только, понимаете, – да? – вот еще свежа о нем память, и он, конечно, там написал следующий интересный фрагмент, что «в наемной квартире своей принимал Чаадаев посетителей, сидя на возвышенном месте под двумя лавровыми деревьями в кадках. Справа находился портрет Наполеона, слева – Байрона, а напротив - его собственный, в виде скованного гения, с надписью: Он в Риме был бы Брут, В Афинах Демосфен, А здесь он офицер гусарский». То есть вот так он это тебе подавал, пытаясь показать Чаадаева каким-то таким… таким экзальтированным человеком с непомерной гордыней и амбициями, что, конечно, вызвало дикое раздражение Жихарева, и он в ответ на это написал, что… Вот я прям процитирую. Ответ был собственно сопоставим с подобного рода заявлением, что мне положительно известно, что одна из самых важных барынь в России, графиня такая-то Чаадаева, в конец не терпевшая, раз у себя вечером пересказывала своим гостям, и в их числе особенно одному члену государственного совета в голубой Андреевской ленте, что вот, мол, какой дурак Чаадаев, он заказал свой портрет и велел написать себя в кандалах. Такого портрета ни Чаадаевым, ни кем другим никогда не заказано, не исполнено не было, и никогда нигде не существовало. Подобных анекдотов про него было множество, из которых большую часть глупы, но некоторые довольно потешны. Этот дурацкий анекдот появился даже в печати в немного стоящих, лживых, скучных и бездарных записках Филиппа Филипповича Вигеля. Тут же приведена, да и то неверно пушкинская надпись к портрету Чаадаева. Вот так он ответил. И вот тут он приводит, собственно говоря, текст вот тот, который я прочитал, который как бы и считается…
А. Венедиктов
―
Классическим.
А. Кибовский
―
… классическим. Меня смутил один… только одна строка. Что значит «рождён в оковах службы царской»? Почему рождён? Мы с Вами всю биографию Чаадаева внимательно проследили от его рождения. Но он не был кантонистом. Он не был в кадетский корпус там записан. Он… Он вел достаточно там нормальную, спокойную, светскую мирную жизнь. Сначала было там домашнее воспитание. Потом он в университете студентом был. Потом уже он сам записался в Семёновский полк. И, в общем, нельзя сказать, что он прям там очень долго тянул эту лямку. В 12-м году записан в полк, через 4 года он уже в гвардии, лейб-гвардии гусарском полку адъютант. То есть, в общем, ну, не очень понятно, что же здесь такого, почему рождён. Стал смотреть. В общем-то, что-то было до этого на самом деле. И нахожу, что интересно, в 1854 году ещё при жизни Чаадаева был такой литератор… литератор, графоман Сушков, который пытался издавать какие-то там записки свои собственные. Он, описывая совершенно не относящейся к Чаадаеву персональный момент, помещает две строки: он вышней волею небес живёт на службе царской и так далее. И вот тут получается очень интересный момент. Это Сушков помещает задолго до Жихарева. И тогда мы теперь предлагаем, можем с помощью вот этого и реконструировать, а что же на самом деле было написано с самого начала.
А. Венедиктов
―
Александр Кибовский. Мы говорим о Чаадаеве. И загадка за загадкой. Одна загадка наслаивается на другую загадку. Сразу после новостей и рекламы мы продолжим наш разговор.**********
А. Венедиктов
―
Александр Кибовский. Мы говорим о Чаадаеве и о знаменитой эпиграмме, которую Александр Сергеевич Пушкин так написал, сяк написал, но тем не менее тут важно, что он написал и обращается к Чаадаеву. Это уже вторая стихотворная история. Да?
А. Кибовский: 1
―
я или 2-я тут…
А. Венедиктов
―
Да. Нет. 2-я… В нашем разговоре 2-я.
А. Кибовский
―
Да.
А. Венедиктов
―
То есть на самом деле, скорее всего, то, что Пушкин посвящает ему эту эпиграмму и стихотворение – это значит, что они очень близко общались.
А. Кибовский
―
Очень близко. Это общеизвестный факт. Но вот мне кажется, что в контексте того, что написал Сушков, причем это не просто он написал, это было опубликовано. То есть это не его личные записки, которые он для себя написал. Это стало широко доступным, особенно в Москве, где собственно Чаадаев и жил. То есть чисто московское было издание. Но тогда, как мне кажется, на самом деле пушкинская эпиграмма по всей видимости звучала всё-таки по-другому немного. Она звучала так: «Он высшей волею небес живет…»
А. Венедиктов
―
В оковах…
А. Кибовский
―
Не рождён, а «живет в оковах службы царской. Он в Рим был бы Брут, в Афинах Периклес, а здесь он офицер гусарский». И вот тогда все понятно. То есть сочувствуя своему другу, его огромным талантам, а он всего лишь навсего ротмистр лейб-гвардии гусарского полка, тогда логично, абсолютно понятно, собственно говоря, вот тот юмор, который вложил поэт…
А. Венедиктов
―
В ту эпиграмму.
А. Кибовский
―
… в эту эпиграмму. Да. Что он не то, что он рождён в оковах службы царской, а именно что он живёт в оковах службы царской. И тогда всё становится на свои места. Лично мне кажется, что именно так и звучало это изначально, во всяком случае как вариант это точно может быть рассмотрено. Понятно, что это дела уже к специалистам в области творческого наследия Пушкина. Мы все-таки немножко про военный больше аспект смотрим.
А. Венедиктов
―
Да. Да.
А. Кибовский
―
Но мне кажется, что это действительно более логично, более понятно, с точки зрения вот как бы обращения к другу, чем вот какая-то непонятная фраза «рождён в оковах службы царской», не имеющая под собой никакого реального происхождения.
А. Венедиктов
―
Но одним из главных событий в жизни Чаадаева в это время – это восстание в Семёновском полку, когда он его уже покинул, он уже давно не в Семёновском полку. Каким образом восстание… Да, в гвардейском полку в том же Петербурге на него повлияло? Ну, мало ли их было, что называется.
А. Кибовский
―
Это действительно очень такая история, имеющая огромное количество интерпретаций. Сейчас… Это мы сейчас к ней, наверное, перейдем, потому что она такая требует подробного размышления…
А. Венедиктов
―
Вот давайте…
А. Кибовский
―
… одного за другим. Ну, вот я бы предлагал все-таки закончить историю с портретом. Все-таки оно же написано к портрету Чаадаева. К портрету Чаадаева. А что за портрет-то Чаадаева? Есть он вообще? На самом деле, когда возник вопрос, что к портрету, а что за портрет-то. Ну, если это портрет, написанный в период пушкинского знакомства, это должен быть потрет Чаадаева в гусарской форме там где-то 16-го, 17-го, 18-го годов. Ну, где-то вот этого периода. И Вы знаете, когда… Вот Вы можете в интернете набрать, да, высвечивается портрет, единственный который мы знаем, это такой овальный портрет в гусарском мундире. Вот я его здесь привожу как раз у нас на камеру можно его посмотреть. Знаменитый портрет. Чаадаев, как считается, в мундире Ахтынского гусарского… в доломане Ахтырского гусарского полка.
А. Венедиктов
―
Все вроде совпадает.
А. Кибовский
―
Ну, то есть если это доломан Ахтырского гусарского полка, ну, то есть Чаадаев, 14-й, 15-й, 16-й год портрет может быть такой написан до его перевода в лейб-гусары. Но что интересно? При этом сам же Жихарев что пишет? «Портрет, под которым Пушкин сделал собственноручную надпись, - дальше в скобочках, - я никогда не видал этого портрета и не знаю, куда он девался, но знаю очень хорошую с него копию. Изображает Чаадаева впоследствии совершенно лысого в великолепных каштановых кудрях, само собой вьющихся в мундире Ахтырского гусарского полка». Вот свидетельство Жихарева. То есть оригинала портрета, оригинала подписи он никогда не видел. Здесь некая копия. Что же за это копия? Дальше тут много вопросов на самом деле. Да? Вот. А куда делся-то портрет? Ну, если он был у Чаадаева, ну, мы знаем прекрасно, у Чаадаева есть зарисовки его кабинета, в 40-х годах сделанные разными художниками. Есть описание кабинета подробнейшее. Его друг Цуриков описал там вообще всё, что там было в этом кабинете. Нигде! Не на виде этого кабинета, хотя там все узнаваемые картины, которые висят по стенам, их не так много, ни у Цурикова в описаниях, хотя он описывает, что на столе у него стоял портрет литографированный. Ну, это известный портрет. Оригинал сейчас в Историческом музее хранится. Масленый. С которого потом была сделана литография. Чаадаев отдавал только этот портрет. Он его раздавал своим почитателям. Сделали литографию портрета уже позднего 40-х годов, этот портрет и…
А. Венедиктов
―
В сюртуке вот этот?
А. Кибовский
―
Ну, да, вот этот знаменитый с накинутой, значит, на… на плечо…
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
Вот. Вопрос в следующем: если у него самого этого портрета не было, а где же он? И откуда… И куда… Вообще откуда он взялся? Жихарев знает какую-то копию. Копию с чего?
А. Венедиктов
―
Пушкин видел, раз он пишет к портрету.
А. Кибовский
―
… На самом деле откуда это же название тоже условное.
А. Венедиктов
―
Да, портрет – это может быть образ.
А. Кибовский
―
Это может быть просто адресование, ну, как бы другу, товарищу.
А. Венедиктов
―
Ну, образ. К образу.
А. Кибовский
―
Конечно. То есть нет черновика Пушкина, где было написано бы «К портрету».
А. Венедиктов
―
А!
А. Кибовский
―
Так это называется. Просто это пошла такая традиция – вот это к портрету Чаадаева. И вот действительно вот тот же Сушков пишет – да? – там, что очень мила надпись к портрету Чаадаева. Так в народе это ходило. Но это надо понимать, что это может быть вид, стиль эпиграммы. Это не обязательно какой-то конкретный портрет, которому вы это пишете. Дальше интересно, что уже… что только в 1899 году на пушкинской юбилейной выставке появляется, судя по всему, тот самый портрет, который упоминает Жихарев, и потом различными путями в 33-м году этот портрет, это очень небольшой – 15 на 12 сантиметров такой овальный портретик маленький, почти миниатюра, она попадает в Литературный музей, где и хранится до сегодняшнего дня. Но у меня большие сомнения, потому что еще раз… Это точно, что это портрет тот самый, который имел в виду Жихарев. Да. Точно тот, который был на этой пушкинской выставке. Понятно, как он пришёл, как он поступал. Но самое интересное, что так оно считалось повсеместно, но через полвека в 80-х годах при тщательном исследовании этого портрета обнаруживается в углу монограмма художника и дата 1808-й или 1809-й. Там последняя цифра не так точно читается.
А. Венедиктов
―
А он не был в Ахтырском полку.
А. Кибовский
―
Вообще не служил. Он был студентом в тот момент ещё, понимаете, Московского университета. И поэтому…
А. Венедиктов
―
То есть изобразить его в Ахтырском доломане невозможно?
А. Кибовский
―
… получается… Дальше больше. Я попросил вот коллег сделать технологическую экспертизу этого портрета.
А. Венедиктов
―
Какую?
А. Кибовский
―
Технологическую. Просветить его…
А. Венедиктов
―
Просветить…
А. Кибовский
―
… рентген.
А. Венедиктов
―
Рентген, то, сё.
А. Кибовский
―
Вы знаете, результаты нас всех поразили. Нам получили заключение, значит, там у нас там все было УФФ, там микроскоп, рентген, ИК. Все сделали. Потому, что, ну, вещь важнейшая. И, честно говоря, значит, там заключение следующее. Позволю процитировать: «Одежда гусара подверглась значительным изменениям. Доломан изображён поверх другого мундира красного цвета с золотым шитьем, который не совпадает с видимым изображением. Левый рукав доломана вообще написан заново, причем в верхней его части под красочным слоем обнаружены следы охры, что указывает… что здесь раньше был элемент мундира, прописанный золотом. Внешность юноши тоже сильно исправлена. Первоначально он имел лицо более полное, веки тяжелее, нос чуть длиннее, рот несколько другой формы. Причёска состояла из мягких свободных прядей. Глаза были карие с направлением взгляда левее зрителей. Сейчас глаза голубые и смотрят прямо». То есть… Кстати говоря, по поводу голубых глаз да это даже там и по документам известно. Тот же Герцен писал, что серо-голубые глаза его были печальны и вместе с тем имели что-то доброе. То есть возникает масса вопросов. А вообще был ли портрет Чаадаева, которому писал стихи Пушкин? Потому, что не является ли этот портрет в Литературном музее раз, как пишет Жихарев копия, просто реконструкцией, понимаете, некоего облика Чаадаева, как вот хотелось бы его почитателям его видеть в период его дружбы с Александром Сергеевичем. То есть не возникала ли обратная тяга, что не портрет, а что… когда… Портрет сделали под это эпиграмму…
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
… а не наоборот. То есть, может быть, даже существует какой-то другой портрет Чаадаева реальный, но который просто… Понимаете, если это портрет… Ну, то есть это же понятно… Вы поймите, это произведение, хоть оно маленькое, но это станковое произведение. Под ним нельзя гусиным пером написать посвящение. То есть если действительно был портрет Чаадаева, под которым Пушкин, как считается, написал вот эти строки, тогда это должен быть акварельный лист…
А. Венедиктов
―
Ну, да.
А. Кибовский
―
… такой, где можно пером гусиным что-то написать. Вы не можете, кстати, на холсте поверх масленого красочного слоя – правда же? – и грунта. Поэтому вопросов очень много, но, судя по всему, то, что мы имеем как портрет Чаадаева в мундире Ахтырского гусарского полка таковым по всей видимости не является. И, конечно, то, что изменен цвет глаз – это вообще такое какое… чётко криминальный след…
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
То есть понимаете…
А. Венедиктов
―
А когда выяснилось, когда было сверху нарисовано…
А. Кибовский
―
Невозможно.
А. Венедиктов
―
Невозможно.
А. Кибовский
―
Это не позволяет…
А. Венедиктов
―
Просто интересно.
А. Кибовский
―
К сожалению, пигмент красочный, он такой не позволяющий выявить какие-то правки с точки зрения как бы вот по времени, но мы понимаем, что если Жихарев в 60-х годах уже упоминает, видимо, этот самый портрет, очевидно, он о нем говорит…
А. Венедиктов
―
Да. То есть это было раньше.
А. Кибовский
―
То по всей видимости, скорее всего, есть у меня подозрение, что это вот какая-то… У самого Чаадаева этого портрета не было, и Жихарев в этом признается. Значит, скорее всего, это уже после смерти Чаадаева по всей видимости кто-то из людей, которые его почитали… Может быть, это то, что делались какие-то вещи, знаете, как на Сухаревском рынке там, как пишет Гиляровский, вам могли все, что угодно сделать просто возможно. И так просто возможен и такой вариант. То есть кто-то взял портрет некоего гусара или переписал его с тем, чтобы кому-то потом… Значит, тогда же не было ни рентгена, не…
А. Венедиктов
―
Ну, да.
А. Кибовский
―
… ни ФК, ни УФК, никаких этих излучений, ни УФ… ни УФ-рефлектографии. И кто-то ему… И такие вещи, ну, мы знаем такие примеры, когда вот такие предметы просто как изображения великих людей продавались коллекционерам, которые потом становились хрестоматийными. Судя по всему, мы имеем сейчас вот именно такую историю.
А. Венедиктов
―
Александр Кибовский в эфире «Эха Москвы». И всё-таки к восстанию Семёновского полка. Причём здесь Чаадаев, который служит в штабе. Да? Из Семёновского полка он ушёл…
А. Кибовский
―
Да.
А. Венедиктов
―
… там к тому уже лет 9, по-моему, или 8, или 7. Что… Что… Какое… Какое отношение?
А. Кибовский
―
Ну, не то, чтобы… Семеновский полк естественно входит в состав отдельного гвардейского корпуса, которым командует Васильчиков, и которым… адъютантом у него является Чаадаев. Дальше происходит вот эта история, так называемое семёновское… восстание Семеновского полка, которое произвело огромное впечатление и на императора, и на весь… на весь Петербург. И просто… И стало, конечно, одним из таких рубежных моментов и в судьбе Чаадаева в том числе. Но не надо думать, что Чаадаев к этому моменту был вот все тем же самым таким лихим офицериком, модником, который… У него уже есть внутренний перелом. И это заметно из его писем. Они, к счастью, сохранились. Они опубликованы. Уже весною… весною 1820 года, то есть за полгода до событий Семеновского полка, которые произошли в октябре, в его письмах возникает некая тяга к тому, что он начинает подумывать об отставке. Что интересно? Ему Васильчиков обещает сделать его флигель-адъютантом. Это звание очень высокое. По тем временам это, ну, как бы это… это очень высокая степень доверия, личного доверия императора. То есть фактически это адъютант самого императора. Но это не совсем адъютант в том понятии как это при Васильчикове он состоит. То есть флигель-адъютант – это чины свиты, они имели, ну, как бы вот такой статус, даже трудно с чем-то сейчас его сравнить. Ну, такие… Они выполняли зачастую прямые поручения императора по самым разным направлениям. Вот просто…
А. Венедиктов
―
Мальчики… Офицеры на посылках.
А. Кибовский
―
Офицеры, но это статус этого офицера был гораздо выше, чем у многих генералов, потому что это просто личный право… получать личный… личные поручения государя-императора, ну, вплоть до того, что им поручалось освидетельствовать войска. Вот. И, допустим, целые губернии. Допустим, вот есть сенатская ревизия. То есть это вот как будто сейчас вот приезжает…
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
… счетная палата, начинает все проверять, знаете. А помимо этого мог поехать просто флигель-адъютант, и который лично… с правом личного доклада, личного… Поезжайте лично и разберитесь. Это типа советника президента. Да?
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
Вот вы лично туда отправляйтесь и разберитесь с вопросом и напрямую…
А. Венедиктов
―
И разберитесь.
А. Кибовский
―
И напрямую мне доложите вашу точку зрения. Кроме того на них возлагались дипломатические поручения, поскольку все-таки это были монархические государства, то любые поздравления с браками, с восшествиями на престол отправлялись флигель-адъютанты, и поэтому в них подбирали только самых образованных, просвещенных, знающих языки, этикет офицеров из лучших фамилий, потому что они должны были представителями государства на официальных церемониях, потому что…
А. Венедиктов
―
То, что у Окуджавы: «Следом адъютанты… Следом дуэлянты…»
А. Кибовский
―
«Блещут эполеты».
А. Венедиктов
―
«Следом дуэлянты, флигель-адъютанты…»
А.Кибовский
―
«Блещут эполеты».
А. Венедиктов
―
«Блещут эполеты». Да.
А. Кибовский
―
И действительно это было очень важно, потому что все время проходило что-то, было огромное количество европейских дворов, все время кто-то рождался, умирал, вступал в брак. И понятно, что надо было всё время посылать туда, так сказать, представителей на разные церемониалы, и это должны быть люди, представлявшие великую империю в самом лучшем ее цивилизованном варианте. Поэтому…
А. Венедиктов
―
Блестяще.
А. Кибовский
―
Блестяще. Они должны были уметь себя вести, в том числе не только на приемах, но и держать себя в обществе и вообще по дороге. Им на это выдавались определенные деньги. Это была очень непростая такая задача на самом деле. Да? Поэтому тут у них была масса различных моментов, ну, и само собою вот их уже прямая близость к монарху совершенно по-другому их ставила в петербургском обществе и в петербургском свете. И поверьте, какой-нибудь ротмистр гвардии, молодой флигель-адъютант прекрасной фамилии, граф, князь, а в основном это была действительно титулованная знать значил гораздо больше, чем армейский генерал какой-нибудь, как бы там при этом он не был весь в орденах, заслугах, ранах и боевых орденах. Но увы, в монархии это так. И…
А. Венедиктов
―
Ему Васильчиков…
А. Кибовский
―
Васильчиков…
А. Венедиктов
―
… намекал?
А. Кибовский
―
… не просто намекал. В письмах ясно, причем… Но что интересно? Что Чаадаев при этом, с одной стороны ему хочется получить это звание, но с другой стороны он совершенно это звание не ценит. Вот письмо. В феврале пишет брату: «Ты хочешь, чтобы я обстоятельно тебе сказал, зачем мне нужны деньги…», - а явно… В прошлый раз мы говорили, что старший брат Михаил вышел в отставку.
А. Венедиктов
―
Да.
А. Кибовский
―
Он вышел в отставку как раз в марте 20-го года. Они переписываются. И он как раз занялся семейными делами. И, в общем-то, всё финансовое состояние Чаадаева, управление их большими фамильными владениями – это всё легло на плечи Михаила. Но естественно Петр Яковлевич все время у него просил денег. Но Михаил был мужиком при этом таким…
А. Венедиктов
―
Прижимистым.
А. Кибовский
―
… прижимистым и каждый раз допрашивал, сверял…
А. Венедиктов
―
А зачем?
А. Кибовский
―
… а зачем тебе такие деньги. И вот он пишет: «Если меня сделают шутом, - так он это называет. Шутом. Имеется в виду, наверное… - то мне нужно будет кроме тех 2-х тысяч рублей, которые должен я князю, по крайней мере ещё 8, чтобы поставить себя в состояние жить на квартире, потому не издерживать более как свой доход, платить же я буду из шутовского жалования. Если же меня не сделают, то деньги эти мне не нужны. Тогда я выйду в отставку и непременно еду жить в Париж, сперва разделавшись с тобою, - ну, по имуществу, - и все окончивши». Это он пишет 9 февраля 20-го года. То есть он…
А. Венедиктов
―
Это даже еще до отставки Михаила вообще.
А. Кибовский
―
Ну, то есть Михаил… У него уже отставка запущена. То есть он… Более того он же приветствует отставку Михаила. То есть как бы когда Михаил выходит в отставку, то есть его письмо, когда он приветствует его отставку и пишет, что он тоже надеяться в ближайшее время выйти в отставку. И это тоже интересная история, потому что еще нет никакой… То есть вот эта легенда о том, что Чаадаева выперли в отставку в связи с тем, что он вот…
А. Венедиктов
―
Сейчас скажем.
А. Кибовский
―
… неправильно себя повёл во время этой семёновской истории, она не находит документально подтверждения. Наоборот, мы видем, что у него задолго до этой отставки уже есть настроение закончить военную службу, уехать за границу. Вот его интерес в этот момент. И только уже, так сказать, в… ожидание звания флигель-адъютанта его останавливает в этом вопросе. А… И ожидание… Более того Васильчиков его каждый раз уговаривает. И даже мы сейчас увидим вообще историю, что Васильчиков его уговаривал до последнего. То есть как штабной офицер Чаадаев его более чем устраивал. И Васильчиков даже императору потом говорил, мы сейчас до этого дойдем, что… что он провел настоящую беседу с просьбой его не выходить в отставку. Тем не менее таким образом уже весною мы можем видеть, что Чаадаев думает об отставке, и его во многом мотивация – это ожидание звания флигель-адъютанта. Когда выходит Михаил, старший брат, то Чаадаев его приветствует письмом: «Спешу сообщить тебе, что ты уволен в отставку». Он, кстати…
А. Венедиктов
―
Он документы… Он документы видел.
А. Кибовский
―
Он раньше, чем Михаил получил это приказ. Да? Естественно. Да. «Спешу сообщить тебе, что ты уволен в отставку. Может быть, ты это уже знаешь. Итак, ты свободен, весьма завидую твоей судьбе и воистину желаю только одного: возможно поскорее оказаться в том же положении».
А. Венедиктов
―
Живет в оковах.
А. Кибовский
―
Понимаете? И «Если бы я подал прошение об увольнении в настоящую минуту, то это значило бы просить о милости; быть может, мне и оказали бы ее — но как решиться на просьбу, когда не имеешь на то права? Возможно, однако, что я кончу этим. О моем деле решительно ничего не слыхать». «О моем деле» - о назначении…
А. Венедиктов
―
Да. Да, да, да.
А. Кибовский
―
… флигель-адъютантом. То есть это он ему пишет вот весной за полгода до всей этой истории. То есть вот его отношение к военной службе. И это… это письма личные. Это они не для рисовки это делали…
А. Венедиктов
―
Понятно.
А. Кибовский
―
… на самом деле эти документы. Да. И дальше возникает вот эта история печальная, получившая название семёновская история. Что такое семёновская история? Мы отчасти о ней уже говорили, когда здесь общались про князя Потемкина, но это… Значит, лейб-гвардии Семёновский полк, петровская бригада так называемая, петробригада. То есть полки Преображенский, Семёновский, основанные самим Петром Великим. Лечший полк пешей гвардии – вот Преображенский, Семеновский. Преображенский считается 1-м, ну, как бы… Как? Семеновский – 2-м. Но это такое…
А. Венедиктов
―
Пешие? Они пешие?
А. Кибовский
―
Они пешая гвардия. Да. Пехота, где очень сильны традиции. Это полк, любимый полк Александра I, который любит носит мундир этого полка в силу того, что мы об этом говорили. Цвет воротника. Синий цвет воротника с золотым шитьем очень подходит к его глазам. И он действительно в нём очень много раз портретировался. Это его любимый полк. Он знает по именам не только офицеров, но даже некоторых унтер-офицеров и фельдфебелей. Он шеф этого полка естественно. Командует ими замечательный герой войны 12-го года Яков Потемкин, вот такой сибарит, элегантный мужчина, красавец, со всеми вот такими замашками либеральными. И, конечно, полк внутренне имеет очень общество офицеров, где много будущих декабристов. Тут Вам и Якушкин. Тут Вам и Муравьев-Апостол. То есть общество, которое внутри… Многие из них уже участники декабристских ранних организаций. Внутренняя есть корпоративная такая этика и солидарность. И полк в этой ситуации уже привык жить своей жизнью. Он часть… Это, в общем, полторы тысячи штыков, которые находятся в самом Петербурге, которые являются неотъемлемой частью всех придворных событий. Офицеры на отдельном счету. Более того у них внутренне есть свои даже некие такие корпоративные обязательства. Они там, в общем, не посещают сомнительных заведений. Они не ведут иллюзорную жизнь, там не участвуют в балах, там и так далее. Ну, то есть кроме там обязательных случаев и так далее, и так далее. То есть такой полк очень великолепный и внутренне такой вот… Там никогда… Там нет палочной дисциплины. Там забыты уже телесные наказания. И в силу этого возникает некая иллюзия… Подросли уже два брата Николай и Михаил Павловичи, младшие братья Александр I, такие строевики. И они на войну не успели попасть. Они уже приехали в Европу, когда всё закончилось. Но… а они уже входят в возраст, и их назначают командирами гвардейских соединений. И вот тут они, глядя на всё это начинают говорить о том, что Потемкин по своей слабости полк распустил, что там вообще неизвестно, что творится, что потеряно вообще на… строевая, так сказать, выучка и так далее, и тому подобное. И, в общем, они уговаривают Александра I Потемкина… Не с первого раза, это такое тяжёлое решение. В общем, Потемкина из командиров полка снимают. Он к этому времени уже генерал-лейтенант. Ему дают его назначение… Он остается в гвардейском корпусе на… соответственно на дивизионом положении, но уже сам полк передаётся. И дальше протеже – полковник, потом генерал естественно Фёдор Ефимович Шварц, человек из строевиков, участник войны 12-го года, Бородинского сражения, боевой офицер, но человек совершенно других и воспитания, и взглядов. Полк аристократический. Он не аристократ. И даже в этой части там в Семеновском полку столичная молодежь, у каждого из которых состояние огромное, у молодого офицера. Им дают вот этого службиста, который сделал карьеру в гренадерском графа Аракчеева полку, что само за себя говорит, и уже славился тогда, потому что его потом поставили на лейб-гвардии гренадерский полк до этого момента, он уже там прославился жесткими такими вот приемами наведения дисциплины и порядка. И вот такой человек назначается на этот полк. Более того не удовольствие между офицерами начинается прям с первого же дня, когда он приходит в офицерское собрание полка представляться. Вот. Ни с кем не здоровается из офицеров. То есть вот это-то на фоне либеральных отношений. Дальше выходит Потемкин как бы прощаться с офицерами и добавляет к этому всему. Он… Он, наоборот, прощается с каждым офицером и, демонстративно не замечая Шварца, даже не подает ему руки и уходит. Ну, уже! То есть уже всё понятно. И дальше начинается уже вот эта жесткая муштра, причём он прокомандовал полком только 7 месяцев назад. Но за эти 7 месяцев, конечно, он довел полк уже до полного кипения внутреннего, потому что муштра была ежедневная. И более того когда уже совсем он… Когда возникал какой-то… чувствовал какое-то там противодействие, за 7 месяцев он 47 боевых гвардейцев выписывал из гвардии в армейские полки. Вот было у него такое право командира полка. Вот человек прошел все. Был при Кульме, при Бородино, при взятии Парижа. Но вот он… И он лучших этих солдат…
А. Венедиктов
―
Солдат, а не офицеров?
А. Кибоский
―
Солдат. Солдат. Офицеров у него были руки коротки. А вот солдат… Ну, 47! Это полроты он просто отправил за 7 месяцев. И это даже стало так заметно, что даже уже Николай Павлович, так сказать, обратил внимание, что, ну, как-то вы уж поаккуратнее. Что же вы тут лучших наших гвардейцев… Император-то тоже за это по головке не погладит. Но 47 человек отправить за 7 месяцев в армейский полк! А что такое армейский полк? Это… Ну, это фактически для гвардейца это наказание. Он теряет преимущества. Он теряет повышенное денежное содержание. Его… Ему надо из Петербурга с насиженного места отправляться куда-то в дальние края. И кроме того надо понимать, что это пишется в документе, и это считается штраф. То есть он теряет право к выслуге, знак отличия Святой Анны, беспорочной выслуге. Ну, много чего! И это, конечно, уже постепенно начинает бурлить. Он запрещает многие виды работ, которыми солдаты, значит, себе зарабатывали на жизнь, потому что… Солдаты, конечно, были действующей силой города. Они участвовали в отличие… в свободное от службы время артелями подряжались на стройки. Он заставляет проводить эти десятичные смотры так называемые, когда не только есть ротные смотры, батальонные, полковые. И ещё каждый день с раты назначаются несколько человек ему лично на осмотр амуниции. И вся рота сидит и готовит его, потому что он там придирается к каждой мелочи. В общем, всё это доходит до кипения, и 16 октября 1820 года рота его величества, 1-я рота 1-я гренадерская рота полка оказывает массовое неповиновение, отказывается выходить строиться, требует офицеров и говорят, что они отказываются выполнять приказы, значит, требуя, чтобы… Сначала требования достаточно скромные, но потом они возрастают. То есть требуя, чтобы вернули старые порядки.
А. Венедиктов
―
Александр Кибовский. А вот что случилось дальше, мы узнаем из следующей программы через неделю.