Все сложно - 2019-02-07
07.02.2019
И. Воробьева
―
21 час и 4 минуты в столице. Всем здравствуйте! Это программа «Все сложно». Нет? Ты не скажешь ничего?
Т. Фельгенгауэр
―
Я не согласна, что все сложно. Ирина Воробьева здесь.
И. Воробьева
―
Татьяна Фельгенгауэр. Подожди.
Т. Фельгенгауэр
―
Добрый вечер!
И. Воробьева
―
Ну, программа так называется?
Т. Фельгенгауэр
―
Да, все верно.
И. Воробьева
―
Все!
Т. Фельгенгауэр
―
Все верно и все сложно.
И. Воробьева
―
А что ты вот начинаешь сложности вносить в мою жизнь? Я не могу залогиниться в…
Т. Фельгенгауэр
―
Вот можешь… Должно быть хоть что-то просто. Это мы готовимся голосовать, потому что у нас сегодня много разных спорных…
Т.Фельгенгауэр: Сколько прошло времени, у меня до сих пор чувство вины, что я никому не сообщила номер машины...
И. Воробьева
―
Некорректных.
Т. Фельгенгауэр
―
Некорректных, возмутительных и чудовищных голосований. Я предлагаю начать с первой темы обсуждения. Грех не поговорить про Алексея Навального, да?
И. Воробьева
―
Пора, мне кажется.
Т. Фельгенгауэр
―
Не было никогда и вновь.
И. Воробьева
―
Главное, мы сегодня взяли только одну тему, а могли бы больше взять.
Т. Фельгенгауэр
―
Конечно.
И. Воробьева
―
Про Пригожина могли бы поговорить.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
Но мы не станем.
Т. Фельгенгауэр
―
К этому моменту мы бы даже уже могли вырезать какие-то кусочки из эфира этой прекрасной России будущего, потому что у Алексея как раз закончился сейчас эфир.
И. Воробьева
―
Точно.
Т. Фельгенгауэр
―
И мы прям так оперативно. Но, кстати, я по таймлайну, который вели сотрудники «Навальный Live», я не поняла, ответил Илье Шуманову Алексей Навальный или не ответил. Речь идет о записи в Фейсбуке главы «Transparency International Russia» Ильи Шуманова. Я процитирую, она небольшая.«Навальный сегодня просто выдал старое расследование "Открытых медиа" годичной давности о квартире Чемезова за свое новое расследование (разумеется, без ссылок на "Открытые медиа"), до этого была история с публикацией нашего с Bivol.bg расследования о болгарской недвижимости главы центра "Э" МВД без ссылок на авторов у себя в соцсетях, еще до этого такая же история была с расследованием "Собеседника" об имуществе, записанном на фонды, связанные с Медведевым. Наверняка это не полный список. С этикой у ребят из ФБК все в порядке. Прекрасная Россия будущего. Ага. Не врать и не воровать. Точно»
Я прочитала несколько раз этот пост, потому что, на самом деле, он у меня вызвал такое легкое недоумение. То есть я, с одной стороны, понимаю, что расстраивает и бесит Илью Шуманова, что, типа, мы работали, мы делали, а они вроде как взяли, по словам Ильи Шуманова – я не слышала реакцию ФБК на это – и все то же самое выдали, и сейчас вот как свое свежее расследование. И мне вот прям хочется спросить: вам шашечки или ехать?
И. Воробьева
―
Ооо.
Т. Фельгенгауэр
―
Не, ну правда. Вот вы год назад сделали это расследование. Кто о нем узнал? Вы его как оформили? Вы его как в свет выпустили? Что, опять много букв, никто ничего не запомнил, сложные выписки и прочее? А Навальный? Красиво, с юмором, с мемчиками, со всякими жабками. Ну красота! И все посмотрели. И все сразу в курсе. Вам же что важно? Чтобы люди знали о фактах коррупции. Ну а что вы пристали к Навальному?
И. Воробьева
―
Эх, люблю я фанатов Навального. Очень люблю фанатов Навального.
Т. Фельгенгауэр: Я
―
нет, если что. Я не фанат Навального.
И. Воробьева
―
Я не про тебя. Я к фанатам Навального обращаюсь сейчас, потому что они каждый раз, когда что-то говоришь про Алексея, начинают очень болезненно реагировать. Надеюсь, так сейчас будет снова. Так вот, мне кажется, что Алексей Навальный, ФБК – это такая попса от антикоррупции или борьбы с коррупцией. Ну такая, знаешь, красивенькая с мишурой. Такая вот попса.То есть если ты играешь в долгую, тщательную игру в борьбе с коррупцией, то это «Transparency International Россия». Ты не косячишь в расследованиях, у тебя нет белых пятен, дыр каких-то в расследовании и так далее. Это называется – качественная, в долгую работа. И есть Алексей Навальный, который трын-тын-тын…
Т. Фельгенгауэр
―
Он политик. У него вообще другие задачи. Что ты их сравниваешь?
И. Воробьева
―
Подождите секундочку. А ты-то чем сейчас занималась? Ты сравнивала. Ты сказала: «Кто знал об это расследовании год назад? А Алексей Навальный красиво…». Так вот, еще раз: это – попса, а это – нормальная работа. Так-то.
Т. Фельгенгауэр
―
Но подожди. А что, там какие-то другие факты или что? Понятно, да, конечно, плагиат – не хорошо, вот это все – это неправильно, мы против этого. Безусловно. Но.
И. Воробьева
―
Так.
Т. Фельгенгауэр
―
В конечном итоге нас что интересует? Чтобы люди были в курсе. Так?
И. Воробьева
―
Нет.
Т. Фельгенгауэр
―
Как это нет?!
И. Воробьева
―
Нас не только это интересует. Нас интересует, чтобы с коррупцией боролись настоящие воины света, которые в состоянии действительно нормально работать. Я тебе приведу крайне некорректный пример, ужасный.
Т. Фельгенгауэр
―
Давай, воин света.
И. Воробьева
―
Абсолютно это я. Несколько лет назад была история… Еще раз повторяю, абсолютно некорректное сравнение. Была история, когда Максим Кононенко… Знаешь такого прекрасного человека?
Т. Фельгенгауэр
―
Да, конечно знаю. Кто ж не знает.
И. Воробьева
―
Написал пост о том, что вот, значит, не понимаю, что Воробьева раскричалась по поводу того, что пропавшего ребенка нашли волонтеры, а полиция себе приписала. А я действительно расстроилась тогда и сказала, что это неправильно. И мне пришлось прийти в комментарии и объяснить Максиму и всем остальным, что дело не в том, кого по голове погладят. И в конце концов мы же действительно все за одну и ту же цель – найти ребенка живым. Правильно? Правильно.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
Но задача заключается в том, чтобы люди знали правду, кто нашел, кто сделал. И чтобы они потом обращались к тем, кто делает это эффективно и кто реагирует сразу. И чтобы они знали, что такой вариант есть. Здесь примерно то же самое.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, мы тут явно с тобой не сойдемся. Давай спросим у наших слушателей. Может быть, они помогут нам разобраться. Сейчас запустим голосование. Вопрос такой. Для вас важно авторство расследований ФБК? Ну, ребятки молодцы, так красиво выдают материал. Ну, боже мой…
И. Воробьева
―
Давай только оговоримся, что мы не проверяли через «Диссернет».
Т. Фельгенгауэр
―
Да, может быть. Илья Шуманов вообще ошибается. Но, просто, пока я не нашла реакцию, потому что комментарии потерли. Тем более, что их удалили частично. Так вот, если для вас важно авторство расследований ФБК, тогда – 101 20 11. Если нет, для вас это не важно – 101 20 22. Код Москвы – 495. Итак, для вас важно авторство расследований ФБК? Да или нет? Да или нет?! Извините.
И. Воробьева
―
Давно собиралась, да?
Т. Фельгенгауэр
―
Да. Когда еще будет такая возможность… Да, для вас важно это авторство – 8 495 101 20 11. Нет, не важно – 8 495 101 20 22. Ну, я все же думаю, что ссылки ставить – правильно и хорошо, и здоров, и это прилично.
И. Воробьева
―
И мы все за все хорошее, против всего плохого. Вот это все.
Т. Фельгенгауэр
―
Мы за все хорошее, против всего плохого. Но считать, что после этого вообще ни одно расследование мы не будем читать и распространять – ну, нет. Мне кажется, как-то…
И. Воробьева
―
Мне кажется, что Илья достаточно неплохо сформулировал про прекрасную Россию будущего. Особенно мне понравилось – «не врать и не воровать». Ну, правда! Ну, согласись.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, это не воровство. Нет? А, может быть, они просто проделали такую же точно работу, просто…
И. Воробьева
―
То есть им подкинули такие же… Ну, не подкинули в смысле, а предоставили или обратили их внимание на те же самые, условно говоря, документы, что и у всех остальных. Они решили сделать.
Т. Фельгенгауэр
―
Да нет, ну плохо, конечно. Ну конечно плохо. Просто, мне кажется, что эта история обнажает другую проблему – что вашу суперпрофессиональную работу – «Transparency International Russia» – нужно как-то по-другому упаковать.
И. Воробьева
―
Это другой вопрос.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, просто, все упирается только в это. Вы не можете, а Навальный может.
И. Воробьева
―
Да. Но тут тоже, понимаешь, такая история, что человек, который взбирается на броневичок и кричит, что…ну, я не знаю… Как называется вот это вот не лекарство, а когда разводят много-много раз?
Т. Фельгенгауэр
―
Гомеопатия.
И. Воробьева
―
Вот, вот. Понимаешь, когда человек взбирается на броневичок и кричит: «Гомеопатия работает. Посмотрите на меня – у меня здоровая печень». И говорит это простыми словами, но абсолютно точно как-то привирает. А на другом броневичке стоит серьезный, умный человек, который говорит: «Знаете, гомеопатия – это много-много раз разведенное в воде вот это все…». Его никто не слушает.
Т. Фельгенгауэр
―
Нет.
И. Воробьева
―
Потому что он умный.
Т. Фельгенгауэр
―
Нет, дело не в этом. Они же в твоем примере утверждают обратное. А здесь мы говорим об одном и том же содержании. В том-то и дело. Они говорят об одном и том же.
И. Воробьева
―
Ну, хорошо. Да, согласна, это некорректно было.
Т. Фельгенгауэр
―
Они показывают одну и ту же проблему. Вопрос только в том, что да, если вы декларируете открытость, честность и прочее-прочее, следуйте своим же собственным идеалам от начала и до конца. Потому что понятно, что понятно, что к вам пристальное внимание и вас будут под микроскопом всех рассматривать, что и как сделано. Я вот помню, у Киры Ярмыш было расследование, помнишь, про журналистику, не помню, то ли про «ВГТРК», то ли про что… Но это было чудовищное, беспомощное, непрофессиональное расследование. Они его удалили. Потому что там просто цех журналистский на смех поднял.
И. Воробьева
―
А, да! Там просто все, да.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, здесь мы говорим не об этом. Здесь расследование, которое опирается на факты. Другое дело, что кто добыл эти факты, кто сделал это расследование раньше и насколько для вас это важно. Давай посмотрим результаты.
И. Воробьева
―
Ну да. Вот интересно, все-таки насколько это важно. Ну еще бы.
Т. Фельгенгауэр
―
Как я люблю программу «Все сложно»! У нас всегда пополам практически. 53% проголосовавших считают, что авторство важно. Указывайте, дорогие друзья из ФБК, если вы оперируете данными других антикоррупционеров. Будьте любезны. 47% - им это ехать, им все равно.
И. Воробьева
―
Ну, конечно, нет. Так-то все имеют право на свою точку зрения и на свое ощущение, более того. Но вот мне кажется, что Илья Шуманов прав, а ФБК в свойственной им манере юмора могут сейчас очень красиво отыграть, раскланяться, сказать, что они очень любят «Transparency International Russia», Илью Шуманова, Елену Панфилову и Антона Поминова и дружить семьями.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, я думаю, что у них не получится, потому что у «Transparency» регулярно возникают вопросы к работе и профессионализму расследователей из ФБК. Поэтому дружба вряд ли получится. Но я бы, конечно, хотела услышать…
И. Воробьева
―
Объяснение, ответ.
Т.Фельгенгауэр: Не надо называть убийцей человека до приговора суда, как бы вам всячески не хотелось это сделать
Т. Фельгенгауэр
―
Реальный, какой-то взвешенный ответ, объяснение, что и как. То есть для меня это не определяющий, но существенный момент, конечно.
И. Воробьева
―
Обожаю фанатов Навального. Как только ты начинаешь говорить хоть что-нибудь вообще…
Т. Фельгенгауэр
―
Что, нас уже это?
И. Воробьева
―
…Про Алексея. Притом, что это, кстати, сейчас вопрос не к Алексею. Я ему этот вопрос уже задавала. Он в этом смысле ничего сделать, конечно, не может с этими людьми. Вот что-нибудь вообще не дай бог говорится про Навального, тут же – агент Кремля, жена Соловьева, вот это все. Ну это же прекрасно! Это ж такое классное…
Т. Фельгенгауэр
―
Я очень люблю, да. Такое разнообразие, главное, обвинений сразу.
И. Воробьева
―
Мне нравится. Я люблю ворошить.
Т. Фельгенгауэр
―
Осиное гнездо?
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
Эту маленькую хомячью нору?
И. Воробьева
―
Почему хомячью? Нет. Я, кстати, людей этих хомячками Навального не называю.
Т. Фельгенгауэр
―
А я называю.
И. Воробьева
―
Вот видишь. Сейчас и тебе достанется.
Т. Фельгенгауэр
―
Ой, мне столько доставалось от фанатов Навального. Ты себе не представляешь. Вот больше – только от фанатов Мальцева. Но так коротко как-то это было, вспышкой. А здесь – стабильно, знаешь. Вот стабильно, ровно. Очень-очень мощная ненависть со стороны фанатов Навального. Но мне все равно.
И. Воробьева
―
Так, ну ладно, хорошо. Давайте поедем дальше. В конце концов, вы удивитесь, но на Алексее Навальном свет клином не сошелся.
Т. Фельгенгауэр
―
Быть такого не может!
И. Воробьева
―
Я понимаю, это очень странно звучит, но тем не менее это, к сожалению, для многих правда. Поэтому давайте дальше. Я напомню, что это программа «Все сложно». И нам действительно можно писать СМСки. Тут нас спрашивают: «Этот вид связи работает?». Все работает. +7 985 970 45 45 – это для СМС-сообщений с телефона. Также вы можете отправлять сообщения с сайта «Эха Москвы», из Твиттера на аккаунт vyzvon, даже из приложения, по-моему, уже можно отправлять. Еще можно писать в наш чат в Ютюбе. Там много веселых, классных людей.
Т. Фельгенгауэр
―
Отличных. Мы их очень любим.
И. Воробьева
―
Это правда. Давайте поедем дальше. У нас есть еще для вас разные новости и предложения. Ну, такие. Как всегда, некорректные.
Т. Фельгенгауэр
―
И здесь речь пойдет о сенаторе Арашукове, за которым мы следим уже не первый день. И наконец-то он уже там дал какие-то свои комментарии, будучи в СИЗО, в «Лефортово». Рассказал он, что знал, что его будут задерживать и, вообще, если бы хотел, мог бы уехать. Но мы говорить хотим с вами не об этом, а об условиях, в которых содержат сенатора Рауфа Арашукова. Дело в том, что он пожаловался на условия в «Лефортово». Ну, мы с вами знаем, что, например, там нет горячей воды. В «Лефортово» ее нет. В «Лефортово» нет «ФСИН-Письмо».
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
Туда можно писать только от руки.
И. Воробьева
―
Только бумажные письма.
Т. Фельгенгауэр
―
Еще он пожаловался, что его близким ему не дали передать что-то, а он от местной еды отказывается, потому что она не халяльная. Его посади в одну камеру с уже осужденным террористом. Ему не дают общаться с адвокатами. И в «Лефортово» действительно есть серьезнейшая проблема – там всего 6 комнат для встреч с адвокатами. И там адвокаты реально едва ли не по лотерее тянут билеты…
И. Воробьева
―
Да-да, в очереди целый день можно просидеть.
Т. Фельгенгауэр
―
Да. Кому достанется возможность встретиться со своим подзащитным. Это очень тяжелые условия. Действительно очень тяжелые. Другое дело, что сенатор Арашуков у большинства, судя по всему, вызывает крайне негативные эмоции и они ему явно не сочувствуют.
И. Воробьева
―
Причем, как мне кажется, дело не в том, кто такой сенатор Арашуков, а просто по факту того, что он сенатор. То есть нет привязки к фамилии и к уголовному делу, которое в отношении него заведено. А именно, что он чиновник. И когда чиновник жалуется на условия содержания, то у людей следует разная реакция на это. И нам бы очень хотелось понять вашу реакцию на это.Потому что никто не отрицает, что действительно условия содержания в «Лефортово» и во многих других СИЗО и тюрьмах далеки от совершенства (это мягко говоря). И действительно нужно многое менять. Все, в общем, на самом деле, действительно плохо. Но вот когда человек говорит: «Я же сенатор. Где это видано? Вот так со мной?». Это не цитата сейчас. Это такой общий посыл.
Т. Фельгенгауэр
―
Изумление.
И. Воробьева
―
Да, общий посыл. Вот когда идет такой посыл, тут же возникает вопрос: а чем сенатор лучше?
Т. Фельгенгауэр
―
Да нет, он, конечно, ничем не лучше. Он совершенно ничем не лучше. Он такой же гражданин, как все остальные. Меня расстраивает в этой истории то, что его пребывание в СИЗО вызывает всеобщее улюлюканье и комментарии типа «так ему и надо и пусть ему будет плохо в этом СИЗО», а те же самые условия в отношении других людей, которые вам симпатичны – политзаключенные, еще кто-то, вызывают праведный гнев и вы говорите: «Как это возможно? 2019-й год, а там нет горячей воды, нет нормальной еды. А у человека религия. И всем наплевать на то, что ему нужная специальная еда» и прочее-прочее.Мне вот это не нравится. Вот нельзя человеку, который и так уже находится в неволе, еще тыкать лицом в это и говорить: «Вот пусть тебе будет еще хуже, хуже и еще хуже». Это не по-человечески. Это некрасиво. Так нельзя.
И. Воробьева
―
Ну, так нельзя – это мы, конечно, можем долго рассказывать. Но мы знаем про кровожадность наших слушателей. Но, опять же, давайте сейчас не конкретно про этого сенатора, а в целом про отношение к чиновникам, которые вдруг внезапно превращаются в обвиняемых, в уволенных и в каких-то людей, которых принято считать чуть ли жертвами. В большинстве своем все говорят: «Так им и надо». И тоже можно понять, потому что люди живут в стране, где у сенаторов, у депутатов, у чиновников дворцы, лодки, машины, у них все хорошо. Они выглядят как суперлюкс в стране, в которой, мягко говоря, все не суперлюкс. И поэтому злость и ярость вполне…
Т. Фельгенгауэр
―
Слушай, ну некоторые еще и в тюрьме сидят суперлюкс. Давай честно. История с Цапком очень была…
И. Воробьева
―
Да, конечно. Показательная.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
Да, это правда. Действительно, была показательная история. Слушай, как так? Вторую тему подряд к Навальному уходим. Смотри, а знаешь, кто больше всех настраивает одних людей против других? И даже не просто это признает, а подчеркивает. Алексей Навальный, который говорит, что он настраивает одну часть общества против другой части общества. А потом мы спрашиваем: «А откуда эта злость-то берется? Вот откуда каждый человек…».
Т. Фельгенгауэр
―
Нет, ну уж точно не от Алексея Навального берется эта злость. Ну Ир, ну правда. Знаешь, вот такая примитивная, бытовая агрессия берется не от Алексея Навального. Потому что обычно ее проявляют люди, которые Навального не смотрят и не слушают. Вот эта бытовая агрессия, злоба, желание вот это вот все ужасно, отвратительно, она происходит в первую очередь от того, что у людей абсолютно сместились все прицелы, нормы и представления о том, что можно, а что нельзя.Им когда каждый день по телевизору показывают, что перед камерой бить человека по лицу – это нормально или называть его какими-то словами и кидаться с кулаками сразу же в качестве контраргумента. Они думают: «Нет, ну по телеку показывают – нормально, это типа политическое ток-шоу». Это накручивается и накручивается. И просто меняется культурный код у людей. Для них это приемлемо, это норма. Вот это корень проблемы. А вовсе не то, что Алексей Навальный… Хотя я согласна, с тем, то вот эта классовая ненависть и прочее сквозит, конечно, из каждого его выступления.
И. Воробьева
―
Хорошо. Давайте сойдемся на том, что ненависть в людях провоцируют сразу все эти факторы.
Т. Фельгенгауэр
―
И мы с тобой.
И. Воробьева
―
И мы с тобой. И даже тот факт, что, не знаю, сегодня человек вышел и, не дай бог, поскользнулся и упал на этой жуткой наледи. Но у нас есть у вас вопрос для голосования. И мы, конечно же, сейчас его вам зададим и будем у вас спрашивать. Возмущают ли вас
Т. Фельгенгауэр
―
Возмущают ли вас тяжелые условия заключения, в которых сидит в СИЗО сенатор Арашуков? Если возмущают эти тяжелые условия (а они действительно тяжелые), тогда – 101 20 11. Если нет, не возмущают, тогда – 101 20 22. И еще раз напомню. Если вас возмущают тяжелые условия заключения, в которых находится сенатор Арашуков в «Лефортово», вы набираете – 101 20 11. Если нет, тогда – 101 20 22. Код Москвы – 495.
И. Воробьева
―
Дима нам в чате пишет: «Сенатору так и надо, потому что сенатор, он принимал законы, по которым другим плохо, в том числе и в СИЗО». Елена пишет: «Пусть познакомится с реальностью». Вот, собственно, и все. Ну, согласись, что это очень понятные доводы. То есть в этих доводах, которые сейчас мы слышим, нет каких-то запредельных вещей. Они такие очень бытовые.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, бытовые, да. Но это, знаешь, такой подход, что «вот ты хочешь, чтобы не было богатых, или ты хочешь, чтобы не было бедных?».
И. Воробьева
―
Ну да.
Т. Фельгенгауэр
―
Ты хочешь, чтобы всем было плохо, или ты хочешь, чтобы всем было хорошо? Мне кажется, что это примерно такой подход.
И. Воробьева
―
Ну из этого подхода можно выкрутиться тем, что все богатыми все равно не станут, поэтому пусть все будут бедными.
Т.Фельгенгауэр: Нельзя человеку, который и так уже находится в неволе, еще тыкать лицом в это...
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, все бедными-то все равно не будут.
И. Воробьева
―
Ну, это Константин тоже пишет: «Он, будучи сенатором, что сделал для изменения тюремной системы? Ничего». А вот тоже интересно. Но ведь не могут же все депутаты, сенаторы и все вообще чиновники, хотя это было бы логично, думать о том, что они рано или поздно они попадут в СИЗО? Ну, наверное, нет.
Т. Фельгенгауэр
―
Почему это? У них очень высоки риски. Риски высоки у них.
И. Воробьева
―
Видимо, не так высоки. Потому что если бы их риски были действительно высокими, с высоким уровнем попадания в цель, тогда бы, наверное, чиновники, сенаторы, депутаты (вот все через запятую) в реальности действительно много времени уделяли бы тому, чтобы в СИЗО, в тюрьмах было как-то покомфортней.
Т. Фельгенгауэр
―
Ремонтировали бы тюрьмы и СИЗО, потому что понимали, что им там самим оказаться.
И. Воробьева
―
Реформа системы, да. Ну, Реймер же оказался в СИЗО.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
Сравнения пошли. Евгений из Пензы вообще признается: «Мне пофиг на Арашукова. У меня тройные стандарты – мне жалко только своих». Зато честно, вообще-то.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну да.
И. Воробьева
―
А Рубрик пишет, что «СИЗО должны быть 3-звездными отелями, на мой взгляд, ведь там сидят невиновные люди». Он прав.
Т. Фельгенгауэр
―
Тут зато в чатике пишут, что да он убийца. Слушайте, то, что ему предъявлено обвинение в убийстве, не делает его убийцей до решения суда.
И. Воробьева
―
Как минимум.
Т. Фельгенгауэр
―
Как минимум, да, Дело в том, если мы с вами хотим исполнения законов и процессуальных каких-то вещей, давайте будем им сами тоже следовать. Не надо называть убийцей человека до приговора суда, как бы вам всячески не хотелось это сделать.
И. Воробьева
―
Ты знаешь, никого не жалко, вообще никого, никому и, похоже, никогда. «Но дело не в том, кого жалеть, кого – нет, а в том, кто за что посажен», - пишет Валя. Вот я не уверена, честно говоря.
Т. Фельгенгауэр
―
Так как почти всех сажают просто по обстоятельствам, то… Не то что кто-то совершил преступление, а так – вот этого пора брать. Ага, окей, забрали.
И. Воробьева
―
Давай результаты голосования.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, вот тут, конечно, все более однозначно, потому что 77% говорят, что вообще их не возмущают тяжелые условия заключения. Ну, нет там горячей воды – и бог с ним! 23% говорят, что да, это возмутительно.
И. Воробьева
―
Ну, то есть когда законы нарушают в отношении приятных вам людей, близких по чему бы то ни было, то это возмутительно.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
Когда те же самые законы нарушаются в отношении неблизких и неприятных вам людей, то это не возмутительно.
Т. Фельгенгауэр
―
Конечно. Знаешь, видимо, надо сделать отбивку для нашей передачи и периодически ее включать – «никакой свободы врагам свободы». И вот таких много записать, чтобы было плохо всем, кто нам не нравится. Ну, вот это вот все.
И. Воробьева
―
Ну да. Получается, что это такая какая-то справедливость, никакого отношения к законам не имеющая. Ну да. Возможно, мы просто живем в такой стране и в такое время. Ладно.
Т. Фельгенгауэр
―
Новости.
И. Воробьева
―
Новости, потому что у нас перерыв.НОВОСТИ
И. Воробьева
―
Люблю хорошую музыку.
Т. Фельгенгауэр
―
А давай просто ее будем слушать. Ну а вообще, это программа «Все сложно». Ирина Воробьева здесь.
И. Воробьева
―
Татьяна Фельгенгауэр здесь.
Т. Фельгенгауэр
―
У нас просто сейчас будет очень важная тема. И она прям для меня очень близкая. В том смысле, что я однажды была в такой ситуации.
И. Воробьева
―
Так.
Т. Фельгенгауэр
―
Когда меня прям вот разрывало на части, и я думала, что надо, с одной стороны, что-то сделать, а с другой стороны, очень не хочется доносить на людей.
И. Воробьева
―
Ой, а я доносила.
Т. Фельгенгауэр
―
Да?
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
То есть ты понимала, что это донос?
И. Воробьева
―
Ну, сейчас разберемся, это был донос или нет. Подожди.
Т. Фельгенгауэр
―
Да, давай. Значит, история очень простая. В России появятся народные инспекторы, которые будут фиксировать нарушения Правил дорожного движения. Самостоятельно, специальные приложения, отправляете, фото, видео с этими уликами так называемыми в полицию. И дальше те данные, что вы отправили, станут основанием для оформления штрафа нарушителю. Первое чтение уже сегодня в Госдуме прошло. Соответственно, меняют Кодекс об административных правонарушениях в той части, которая касается Правил дорожного движения. Вот, собственно, и все. На Госуслугах зарегистрировался и пошел на всех фоточками доносы посылать.
И. Воробьева
―
Да, речь идет о нарушениях Правил дорожного движения. И я однажды сообщила о нарушении Правил дорожного движения, когда на моих глазах человек (не знакомый мне, правда) пил водку с другом…
Т. Фельгенгауэр
―
Так.
И. Воробьева
―
Ну, или со знакомым. Я уж не знаю. Они это делали на капоте машины. Ну вот, на капоте разложили и пили.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну кто ж так не делал, действительно?
И. Воробьева
―
Пили из бутылки одной. И после чего его знакомый, соответственно, шатаясь пошел, а вот этот второй человек, шатаясь, пошел за руль. Сел за руль и поехал.
Т. Фельгенгауэр
―
У меня была такая же история. В заведении две барышни сидели и пили вино. И видно, что не по одному бокалу, потому что у них стояла бутылка, они ее выпили всю. И одна из барышень взяла ключи от машины и пошла на парковку, села в автомобиль. И я не позвонила никуда. И я потом мучилась ужасно. Слушай, сколько прошло времени, у меня до сих пор чувство вины внутри есть, что я никому не позвонила и не сообщила номер машины, и даже не попыталась ее просто остановить. Можно же не звонить в полицию, а можно просто к ней подойти и сказать: «Барышня, милая, давайте я вам вызову трезвого водителя, еще что-то. Не садитесь за руль в таком состоянии».
И. Воробьева
―
Ну да. Ну, у нас-то, видишь, очень одинаковые истории. И обрати внимание, я, например, не считаю это доносом. Потому что одно дело, когда человек неправильно запарковался, проехал на красный свет случайно. Ну, еще что-то. Просто бесит вас человек на дороге.
Т. Фельгенгауэр
―
Нет, извини, а что значит он неправильно запарковался? Вот это, мне кажется, ничуть не меньшая, может быть, проблема, чем человек, пьяный за рулем. Потому что, извини, он может перегородить, например, въезд для скорой помощи или он может занять… Вот у моей мамы машина с инвалидным значком. И она ездит в больницу, ей надо около больницы припарковаться. Она не может припарковаться, потому что все инвалидные места заняты «Лэнд Крузерами».
И. Воробьева
―
Да, без этих самых.
Т. Фельгенгауэр
―
Да. И я считаю, что это неправильно. А скорая помощь сколько раз у меня на глазах не могла приехать, ничего… Пожарные могут не развернуться – у низ большая машина.
И. Воробьева
―
Ой, я надеюсь, что пожарным все-таки дали…я вот не помню, не следила за этим…право…
Т.Фельгенгауэр: Вам же что важно? Чтобы люди знали о фактах коррупции. Ну а что вы пристали к Навальному?
Т. Фельгенгауэр
―
Таранить?
И. Воробьева
―
Да, абсолютно. А я считаю, что это правильно.
Т. Фельгенгауэр
―
Да, это нарушение ПДД. Это не связано с пьянкой за рулем. Опасное вождение – человек, который просто провоцирует своим вождением.
И. Воробьева
―
Вот про опасное вождение меня больше всего… То есть именно про нетрезвого за рулем и опасное вождение. Почему я еще не готова сравнивать эти вещи. Потому что все-таки человек пьяный за рулем – это очень серьезная опасность для многих-многих-многих людей на дороге. А человек, который неправильно запарковался… Хорошо, ладно. Действительно, когда люди паркуются не то чтобы неправильно, а просто не паркуются как хамы.
Т. Фельгенгауэр
―
Олени.
И. Воробьева
―
Ну, или олени, да. И дальше там ни скорая не может проехать, вообще никто не может проехать. Ну, я предлагаю их просто таранить, если это скорая или пожарная машина.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, тебе машину скорой не жалко, извини, таранить?
И. Воробьева
―
Мне жалко все машины, которые из-за это машины будут… Короче, все-таки для меня это какие-то две разные ситуации. Вот на неправильно припаркованную машину я никогда звонить не буду и фоткать тоже не буду.
Т. Фельгенгауэр
―
Потому что это, типа, донос и это нехорошо.
И. Воробьева
―
Потому что я не знаю обстоятельств, которые привели к этой парковке.
Т. Фельгенгауэр
―
А вот скажи, пожалуйста, когда человек занимает парковочное место своим «Бентли» и закрывает там номер…
И. Воробьева
―
Меня это возмущает. Но не более того.
Т. Фельгенгауэр
―
И ты не хочешь сфотографировать…
И. Воробьева
―
Не-а.
Т. Фельгенгауэр
―
Убрать вот эту штучку, снять видео, как ты убираешь, и отправить, чтоб ему прислали штраф за парковку?
И. Воробьева
―
Не-а. Не хочу. Не возникает такого желания. Никакого, более того, я тебе скажу. Ноль. Не возбуждает такая история.
Т. Фельгенгауэр
―
Давай спросим, вообще, как-то наши слушатели это расценивают как донос или нет. Вот появление таких народных инспекторов – для вас это способ донести или это гражданский долг?
И. Воробьева
―
Я просто пытаюсь в чате что-нибудь кроме обсуждений нашей с тобой внешности…
Т. Фельгенгауэр
―
Бань. Сразу бань. За внешность сразу бань.
И. Воробьева
―
Да нет. Господи, тут ничего такого не написано. Подумаешь. Вот наш коллега Майкл Наки – просто фанат нашей программы.
Т. Фельгенгауэр
―
И слава богу!
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
У нас есть один фанат.
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
Здорово.
И. Воробьева
―
Он пишет: «Еще одна моя претензия к СССР: он превратил институт гражданской сознательности (сообщение о правонарушении) в механизм репрессий. Теперь все у нас называется доносами и вызывает отторжение». Он прав, с одной стороны.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, давай проверим, вызывает это отторжение или нет. Вот такая функция как гражданский инспектор, который фиксирует нарушение ПДД, для вас это люди, которые доносят, доносчики, или это люди, которые исполняют свой гражданский долг? Если вы считаете, что это донос, тогда – 101 20 11. Если вы считаете, что это гражданский долг, правильно и хорошо, тогда – 101 20 22. Итак, гражданские инспекторы, которые смогут фиксировать нарушения ПДД, они что будут делать – доносить или они будут исполнять гражданский долг? Если вы считаете, что они доносчики, тогда – 101 20 11. Если исполняют гражданский долг – 101 20 22. Код Москвы – 495.
И. Воробьева
―
Я сейчас с удовольствием смотрю прекрасный сериал, который называется «Детство Шелдона», где он приходит впервые в старшие классы, и в первый же день рассказывает всем учителям, что все одеты не по форме, в том числе учителя, это нарушает пункт такой-то, пункт такой-то, пункт такой-то. Да, да, да. Это очень трогательно и мило. Оно очень похоже на то, о чем мы говорим сейчас. При этом я, на самом деле, не считаю это доносами.
Т. Фельгенгауэр
―
А что это?
И. Воробьева
―
Ну, я считаю, что, на самом деле, человек, который понимает, что здесь нарушены правила и он не только может зайти в Фейсбучик, положить фотографию, возмутиться и назвать этих людей какими-нибудь плохими словами, но и что-то для этого сделать. То есть я не считаю этих людей, что они какие-то доносы пишут. При этом оговорюсь, что сама я готова такие вещи делать только тогда, когда, с моей точки зрения, человек или группа людей начинают угрожать безопасности других людей. Все. Просто потому, что меня бесит этот «Бентли» с закрытыми номерами, я этого делать не буду.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну да, наверное. Но в любом случае это не донос.
И. Воробьева
―
Я не считаю это доносом. Правда. Я не вижу…
Т. Фельгенгауэр
―
Но и долгом своим не считаешь. Только если пьянка за рулем.
И. Воробьева
―
Только если это общественное-опасное. Ну, не в смысле общественное-опасное, как это воспринимают наши правоохранительные органы часто, а именно вот прям именно непосредственно это угрожает безопасности людей. Так-так. Ну, давай. Ну что?
Т. Фельгенгауэр
―
Нет, видишь. У меня нет какого-то точного ответа. Мне кажется, что здесь очень сложно. И каждый раз надо просто по ситуации смотреть. Вот ты видишь, единственный заезд во двор перекрыт большой, дорогой машиной. Пойди и сделай так, чтобы въезд освободили.
И. Воробьева
―
А если не большой и не дорогой, а маленький и дешевый?
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, если она не мешает проезду.
И. Воробьева
―
Хорошо, она большая и дешевая.
Т. Фельгенгауэр
―
Хорошо, большая и дешевая. Неважно. Она мешает проезду. У меня, просто, например, сейчас во дворе поселились буквально мадишники. И я говорю не о студентах автодорожного института, а о вот этих ребятах, которые нам устраивают веселую жизнь с всеми схемами движения, парковками и прочим. Они вычистили все вокруг дома. Там вообще не осталось никакой стихийной парковки. Там по-прежнему есть проблемы с парковкой на инвалидных местах, что туда заезжает кто не попадя, но в остальном… Ну, они там круглосуточно находятся на двух соседних улицах.
И. Воробьева
―
А знаешь, кстати, еще что хочется сказать про эти не доносы. Что, вообще-то, водители, как и большинство граждан, не воспринимают в большинстве своем правоохранительные органы как кого-то, кто будет защищать их права. Все-таки воспринимают это как некую опасность для себя, для соседей и так далее. То есть некое противостояние есть, условно говоря, между всеми водителями и ЦОДД, ГИБДД и так далее. И поэтому, в общем, многие люди тоже будут воспринимать это как донос ровно по причине вот этого отмежевания.
Т. Фельгенгауэр
―
А вот и нет!
И. Воробьева
―
Ну конечно.
Т. Фельгенгауэр
―
Потому что 39% проголосовавших сказали, что это донос. А вот большинство, 2/3, 61% говорят, что нет, это гражданский долг. Всем регистрироваться на Госуслугах и быть гражданским инспектором.
И. Воробьева
―
Мне кажется, это Майкл Наки со своим сообщением про Советский Союз все испортил.
Т. Фельгенгауэр
―
Нет, я думаю, что это просто пешеходы против автомобилистов.
И. Воробьева
―
Есть и такое, да.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну ничего, Асланян придет – порядок наведет.
И. Воробьева
―
Точно! Надо будет ему рассказать про наше вот это голосование, чтобы он все-таки как-то навел порядок. Все! Поехали дальше. У нас есть следующее голосование. Оно достаточно короткое, потому что мы не будем особо обсуждать эту тему, мы просто вам расскажем, что происходит и спросим вас.
И.Воробьева: Нас интересует, чтобы с коррупцией боролись настоящие воины света
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, это, скорее, во след той темы, которую мы с вами обсуждали на прошлой неделе. История с Анастасией Шевченко. Ей сегодня подтвердили домашний арест. Вы знаете, что на 10-е февраля, воскресенье, назначен Марш материнского гнева в разных городах страны. И там есть проблемы с согласованием, потому что, вы знаете, власти требуют неких согласований, уведомлений и прочей чепухи для того, чтобы провести массовое мероприятие. Так вот, 5-го февраля, несколько дней назад, позавчера буквально, мэрия отказала в согласовании Марша материнского гнева, сославшись на то, что заявка о его проведении была подана слишком поздно.
И. Воробьева
―
И здесь важно не только то, что отказались согласовать. Но и то, что говорят организаторы на это.
Т. Фельгенгауэр
―
Что написала Варвара Грязнова: «Пусть запомнят уже наконец: материнский да и любой народный гнев не подлежит согласованию. Невозможно отказать людям в выражении их чувств. Это значит, что акция состоится». Я процитирую еще немного. «Мы будем гулять по пешеходной части бульваров. Это никак не запрещено. Единственно, что я хотела бы подчеркнуть: мы не будем рады людям, которые решат принести с собой какие-то плакаты. Мы попытаемся сначала словесно объяснить, что этого делать не стоит, а потом будем вынуждены вызвать полицию. Для нас это будет явный признак провокации». То есть убираем атрибуты, которые можно как-то воспринимать как плакаты, лозунги.
И. Воробьева
―
Из-за которых возможны проблемы, да.
Т. Фельгенгауэр
―
Но сама акция, сам этот марш состоится. И здесь возникает вопрос. Мы с вами помним историю со Львом Пономаревым, который получил 15 суток ареста за то, что распространил…
И. Воробьева
―
Перепост.
Т. Фельгенгауэр
―
Да. Сделал перепост.
И. Воробьева
―
Или просто пост даже был.
Т. Фельгенгауэр
―
Про похожую акцию в защиту, по-моему, фигурантов «Сети» и «Нового величия», если я ничего не путаю.
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
И ровно за это… Это расценили как призыв к участию в несанкционированной акции и ему дали 15 суток. Вот сейчас, когда вы знаете, что эту акцию не согласовали в Москве, вы продолжите на нее всех звать или нет?
И. Воробьева
―
То есть вы а) знаете, что ее не согласовали и б) знаете, что уже сажали за это.
Т. Фельгенгауэр
―
Если вы будете продолжать призывать выходить на этот марш, тогда – 101 20 11. Если нет, не будете – 101 20 22. Будете ли вы продолжать призывать выходить на Марш материнского гнева 10-го февраля… Призываю я.
И. Воробьева
―
Что-то ты…
Т. Фельгенгауэр
―
Я не призываю. Просто напоминаю, что 10-го февраля.
И. Воробьева
―
Он был запланировал.
Т. Фельгенгауэр
―
Он запланирован.
И. Воробьева
―
Да.
Т. Фельгенгауэр
―
Если да, продолжите – 101 20 11. Ели нет, не будете больше – 101 20 22. Код Москвы – 495.
И. Воробьева
―
Мы проголосуем буквально полторы минутки, потому что у нас есть еще одна тема. Но нам бы очень хотелось просто продолжить предыдущую, поэтому вот у вас об этом спрашиваем. Пока вы голосуете, я очень хотела зачитать сообщение. Вот оно. Евгений из Пензы написал: «Я понял суть передачи. Вы обе правы, даже если по-разному высказываетесь. Я не буду с вами спорить, даже если не согласен, потому что вы обе правы». Я думаю, что дальше, следующим предложением должно быть – «Хотя обе неправы». Вот это идеальное было бы описание нашей программы.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, в программе «Все сложно» действительно все неправы и все правы, и нет никакого единого ответа, потому что каждая ситуация требует обсуждения спокойного и попытки услышать друг друга. Потому что все сложно. Потому что нет готовых рецептов. Потому что нет черного и белого.
И. Воробьева
―
Да. И люди не читают большие тексты.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
К сожалению. Так, все, полторы минуты, как и обещали. Завершаем голосование. Все, завершили. 73% проголосовавших сказали, что будут продолжать выходить на марш и 24% сказали, что нет.
Т. Фельгенгауэр
―
27. Ну, неважно.
И. Воробьева
―
Ой, 27. Простите. Не туда посмотрела.
Т. Фельгенгауэр
―
Ничего страшного.
И. Воробьева
―
27% сказали, что нет. После того, как они узнали, что власти Москвы или любого другого города сказали, что это не согласовано, перестанут призывать выходить на марш. Ну, вот примерно так это и выглядит. И, кстати говоря, очень хорошо иллюстрирует то, как мы обсуждали этот марш в прошлый раз…
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
И. Воробьева
―
Когда спрашивали, на что готовы люди, чтобы действительно выступить в поддержку Анастасии Шевченко.
Т. Фельгенгауэр
―
По последней теме у нас докладчик Ирина Сергеевна Воробьева.
И. Воробьева
―
Да. Это прекрасная история. Мне она сегодня очень понравилась. Речь идет о том, что в Уральском государственном архитектурном университете еще в мае 2018-го года была сессия. А, даже не сессия была… А, в мае, да, все правильно.
Т. Фельгенгауэр
―
Да, зачет сдавал.
И. Воробьева
―
И один из студентов пришел на занятия в костюме кота Гарфилда. Представляете, такой классный, рыжий, с этими глазами такими. Так он пытался задобрить преподавательницу, которая обожает кошек. И это сработало. Она начала его хвалить, гладить (ну, по костюму, соответственно) и обнимать со словами: «Пожизненная сдача! Пожизненная!». Это очень трогательно. Есть это видео. В общем, выложили видео. Но его никто не замечал. Потом внезапно заметили в начале февраля уже этого года – и все, оно теперь уже везде.При этом, о том, что эта преподавательница любит котов, кошек и всячески на это реагируют, студенты знали и до этого. То есть они на занятия или на зачеты надевали какие-то ободки с кошачьими ушами, рисовали себе кошачьи усы и даже приносили на занятия настоящих кошек. Это я читаю на сайте «Медузы» в разделе «Шапито». Все было бы шапито, если бы сегодня не выяснилось, что исполняющий обязанности ректора вуза Сергей Постников сказал, что будет проверять этот случай, то есть будет проверка этого случая. Ну, я думаю, что проверка не в смысле того, соврала ли или соврала преподавательница, а я думаю, что проверять будут преподавательницу на профпригодность. Есть у меня такое подозрение.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну а что тебя смущает, я не понимаю?
И. Воробьева
―
В чем?
Т. Фельгенгауэр
―
Это мило, это здорово. Студент очень остроумный, преподавательница здорово ответила. Где здесь профнепригодность?
И. Воробьева
―
Меня? Меня вообще ничего не смущает. Вообще ничего. Я считаю, что чем больше людям дают свободу самовыражения, если, например, известно некое поле, в рамках которого можно это самовыражение применять, то это вообще прекрасно. Но, знаешь, я же в связи с этим вспоминаю прекрасную историю, которая в прошлом году тоже произошла, с курсантами Ульяновского авиационного училища.
Т. Фельгенгауэр
―
Которые «Satisfaction».
И. Воробьева
―
Да, которые станцевали.
Т. Фельгенгауэр
―
Классно! Мне тоже очень понравилось.
И. Воробьева
―
Ты вспомни, какая волна была после этого! Росавиация выпустила огромный текст о том, что это позор, это ужасно и ветераны авиации оскорблены просто всем этим происходящим. Вспомни, как их гнобили.
Т. Фельгенгауэр
―
Да ужасно!
И. Воробьева
―
А что ребята сделали? Ничего.
Т. Фельгенгауэр
―
А там потом в поддержку им стали другие тоже снимать.
И. Воробьева
―
Там даже наши коллеги из «Новой газеты» танцевали пол эту песню.
Т. Фельгенгауэр
―
Да, было здорово.
И. Воробьева
―
Да, было прекрасно. И я к тому, что я преподавательницу поддерживаю. То есть, на мой взгляд, то, что она пожизненную сдачу вот этому студенту пообещала – это, конечно, ничему его в этом предмете не научит. Ну согласись, ничему не научит. Зачем тебе учиться, если у тебя автоматический зачет?
Т. Фельгенгауэр
―
Тебя институт многому научил, Ир?
И. Воробьева
―
Это неважно.
Т. Фельгенгауэр
―
Нет, давай по чесноку. Ну давай спросим, как думают наши слушатели, нужно ли наказывать преподавательницу за профнепригодность. Ну, действительно, ставить пожизненный зачет только за то, что студент – подхалим – это как-то не очень.
И. Воробьева
―
Талантливый подхалим.
Т. Фельгенгауэр
―
Это неважно. Подхалим. Если вы считаете, что да профнепригодность, а-я-яй, надо наказать, тогда – 101 20 11. Если нет, не за что наказывать – 101 20 22. И еще раз. Надо ли наказывать преподавательницу за профнепригодность? Если да – 101 20 11. Если нет – 101 20 22. Код Москвы – 495. Ну знаешь, все лучше, чем вот эти училки, которые вызывают и говорят, что мы вас неправильно воспитали, гражданское сознание, вот это все, вы ужасные…
И.Воробьева: Навальный, ФБК – это такая попса от антикоррупции
И. Воробьева
―
При этом ничто не дает нам гарантию, что эта любительница кошек также бы не стала ученикам рассказывать. Она же преподает правоведение и вот это все. Нет гарантии, понимаешь.
Т. Фельгенгауэр
―
Кстати, да.
И. Воробьева
―
То есть да, мы, конечно, все умилились, нам всем очень весело. И видео классное, и костюм отличный, и Гарфилда мы все любим, конечно же, но как бы все-таки…
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, зачет пожизненный – это все равно как-то ту мач. Хотя здорово. Мне кажется, это забавно. Другой вопрос: стали ли все остальные ходить в костюмах котов?
И. Воробьева
―
Ты понимаешь, мне кажется, здесь… На самом деле, еще я считаю, что это абсолютная дискриминация.
Т. Фельгенгауэр
―
В смысле? Надо было прийти в костюме собаки?
И. Воробьева
―
Конечно! А за костюм собаки что – пожизненный незачет?
Т. Фельгенгауэр
―
Да, кстати.
И. Воробьева
―
Вот это вот как вообще? Это не очень честно.
Т. Фельгенгауэр
―
Мы, любители котов, поддерживаем.
И. Воробьева
―
А мы, партия собачников, немножко в недоумении находимся.
Т. Фельгенгауэр
―
Да. Но вот тут вот Майкл, опять же, справедливо говорит, что институт по креативности – можно не наказывать. Но дело в том, что это все-таки преподаватель права. Если бы она преподавала хотя бы пиар.
И. Воробьева
―
Ну да. Или сценическое мастерство.
Т. Фельгенгауэр
―
Или что-нибудь такое, да. Ну это право. Ну честное слово.
И. Воробьева
―
Ну, на самом деле, я надеюсь, что ничего ей не будет. Я очень на это рассчитываю, потому что вот это вот – всех наказать, привести к стерильности и к абсолютному следованию процедур, схем, регламентов и так далее – это, конечно, ужасно. Это ужасно. И надеюсь, что этого не случится. Так, у нас есть еще минута, да?
Т. Фельгенгауэр
―
Да. Даже чуть меньше. Полминутки.
И. Воробьева
―
Ну что, голосование останавливаем?
Т. Фельгенгауэр
―
Давай заканчивать его. Ну не, наконец-то в наших слушателях проснулось хоть что-то человеческое. И когда речь идет не о сенаторе, которого подозревают в убийстве.
И. Воробьева
―
Про котов-то конечно. Вряд ли это что-то человеческое.
Т. Фельгенгауэр
―
Тогда в них просыпается что-то хорошее, какой-то гуманизм. 72% считают, что нет здесь никакой проблемы, нет никакого факта профнепригодности. Хотя 28% считают, что, вообще-то, есть.
И. Воробьева
―
Я думаю, это партия собачников выступила.
Т. Фельгенгауэр
―
Наверняка.
И. Воробьева
―
Да, наверняка.
Т. Фельгенгауэр
―
Наверняка.
И. Воробьева
―
Ну что же…
Т. Фельгенгауэр
―
Надо говорить большое спасибо всем.
И. Воробьева
―
Говорю, спасибо большое всем! Большое спасибо всем!
Т. Фельгенгауэр
―
Большое спасибо всем, что были с нами! Ирина Воробьева!
И. Воробьева
―
Татьяна Фельгенгауэр.
Т. Фельгенгауэр
―
Это была программа «Все сложно».
И. Воробьева
―
Счастливо!
Т. Фельгенгауэр
―
Пока!