Валерий Халилов - Военный совет - 2009-04-11
С. БУНТМАН: Мы начинаем «Военный совет». Сегодня у нас, как никогда к месту, наша заставка, потому что у нас музыкальное интервью. Это не значит, что мы с вами будем заворожено слушать военную музыку, что можно бы делать часами, это замечательно. Мы будем говорить о военно-оркестровой службе, будем говорить в период перемен очень больших. И продолжающихся перемен в вооружённых силах, как военные музыканты себя чувствуют, что с ними происходит, как они работают, как они служат? Мы ведём передачу, как всегда, с Анатолием Ермолиным, ветераном группы спецназначения «Вымпел».
А. ЕРМОЛИН: Добрый день.
С. БУНТМАН: Сергей Бунтман ведёт программу. У нас в гостях Валерий Халилов, начальник военно-оркестровой службы Вооруженных сил РФ, главный военный дирижер, генерал-майор.
В. ХАЛИЛОВ: Добрый день.
С. БУНТМАН: Сколько у вас народа в военно-оркестровой службе?
В. ХАЛИЛОВ: Порядка 250 оркестров у нас в вооружённых силах.
С. БУНТМАН: Но они разного состава, разного количества?
В. ХАЛИЛОВ: Конечно. По предназначению, самые маленькие коллективы – полкового звена, соединений. Следующие категории оркестров – это оркестры военно-учебных заведений, чуть больше количественный состав. Потом оркестры штабов военных округов, флотов, и на вершине этого военно-музыкального Олимпа находятся образцовые оркестры. Их три. Это Центральный военный оркестр Министерства обороны, головной наш коллектив. Это концертный Образцовый оркестр военно-морского флота им. Н.А. Римского-Корсакова.
С. БУНТМАН: Военного моряка.
В. ХАЛИЛОВ: Не просто военного моряка, инспектора военно-морских оркестров. Это потом, если захотите, я поясню. И третий оркестр – Образцовый оркестр почётного караула, тот самый, который занимается встречами, проводами глав государств и правительств. Почётный караул.
С. БУНТМАН: Из кого сводный оркестр состоит?
В. ХАЛИЛОВ: Сводный оркестр на параде состоит из оркестров войсковых частей и учебных заведений московского гарнизона и московского военного округа, близлежащих гарнизонов к Москве. В связи с тем, что оркестр по количественному составу большой, 1000 человек, поэтому военных музыкантов в московском гарнизоне недостаточно, комплектуем мы из оркестров близлежащих гарнизонов.
А. ЕРМОЛИН: А как становятся военным музыкантом? По-человечески, как становятся, как растут?
В. ХАЛИЛОВ: Если говорить обо мне, я сам не стал, как я стал военным музыкантом, хотя теперь я могу сказать, что это было достаточно осознанно неосознанный шаг. Осознанно в том, что мой папа был военным дирижёром. В 11 лет я поступил в московскую музыкальную школу. Но я не знал, куда я поступил. Я учился в Москве в общеобразовательной школе. Когда я поступил, были достаточно суровые экзамены, большой конкурс, нас принимали 30 человек всего, было 7 классов по 30 человек. Вся школа была 210 человек. Был огромный конкурс, я даже не хочу говорить, какой был конкурс.
Но я рос в семье военного музыканта, музыкой с 4 лет занимался, играл на пианино, видимо, это как-то способствовало тому, что я поступил, и может быть то, что моего отца звали, что он был военным дирижёром. Но это не было элементом протекционизма. Всё-таки, предпочтение династийности отдавалось и в нашей среде тоже .У нас есть ряд фамилий представителей династий военных музыкантов. Я поступил туда, прошёл, когда поступил, я не знал, что будут такие условия.
Сразу отняли от мамы, от папы, ограничили в свободе. Мне было 11 лет. Суворовское музыкальное училище. Надели погоны, поставили в строй, подстригли. Мы три года ходили наголо подстриженными. Голенькие, лысенькие ходили. Но это было буквально полгода, страдальческая ситуация была. Но это надо пережить. Это кажется так, снисходительно, когда тебе 11 лет, когда ты пришёл в какую-то замкнутую ситуацию ,в военную именно, потому что всё по Уставу.
А. ЕРМОЛИН: Кстати, в 17 тоже тяжело, представляю себе, что такое в 11.
В. ХАЛИЛОВ: Подъём в 07:15, отбой в 22:15. Четырёхразовое питание, замечательное совершенно. Потрясающая физическая подготовка.
С. БУНТМАН: Сразу лицо изменилось. Питание замечательное.
В. ХАЛИЛОВ: Это немаловажный фактор. Семь лет вот такого государственного обеспечения, конечно, это здорово, я считаю.
А. ЕРМОЛИН: Как Вы считаете, особенно в таком детском возрасте, талант, творчество и казарма. Как эти вещи уживаются?
В. ХАЛИЛОВ: Что значит казарма, талант и творчество? Талант и творчество не зависит от окружающей среды. Или есть, или нет. Люди могут писать музыку, сочинять стихи в любой ситуации. Пушкин в карете, например, сочинял. Удобно было? Наверное нет. Тоже самое делал Лист, сочинял музыку и играл, брал с собой стан пианино, тренировался. То есть, я думаю, что это зависит от мышления, просто от сознания, что ты можешь, что умеешь. В этом и есть творчество. В любой ситуации, что называется.
С. БУНТМАН: У нас достаточно много вопросов и о том, как становятся музыкантами, и сколько сейчас музыкантов, как музыканты, куда попадают, если призываются? Это загадочный вопрос у нас. Если музыканты призываются. Я хочу, чтобы мы без музыки не обошлись. И в первую очередь у нас сегодня есть три – марш, вальс, песня. Скажите о марше. Что это?
В. ХАЛИЛОВ: Я просто подобрал специально три произведения разного жанра. Марш, песня армии и флота на стихи Ильи Резника, моего товарища хорошего, в исполнении ансамбля Александрова и солистов.
С. БУНТМАН: Это мы ближе к концу.
В. ХАЛИЛОВ: И вальс. Марш-кант. Почему кант? Это полоска красного цвета? Я говорю нет. Кант – это та форма похвального стиха, что называется, ещё при Екатерине Великой, ода в честь побед оружия. Вот это и называется «Кант». Канты писали. Поэтому это может быть высокопарно, но в этом есть смысл. Исходя из того, что должна быть достаточно оптимистическая, державная и мощная мелодическая линия.
А. ЕРМОЛИН: Духоподъёмная.
С. БУНТМАН: Был знаменитый кант на окончание Северной войны. Так что это устоявшееся достаточно.
В. ХАЛИЛОВ: Традиционно.
С. БУНТМАН: Давайте мы сейчас послушаем.
ЗВУЧИТ МАРШ
С. БУНТМАН: Ну что же… А кто исполняет?
В. ХАЛИЛОВ: Исполняет Центральный оркестр Министерства обороны, запись с концерта в Концертном зале Чайковского.
С. БУНТМАН: Скажите, есть абсолютно постоянный профессиональный состав у военных оркестров. Это кто? Это военнослужащие? Мы всегда смотрели, когда оркестр – это одно, разные военные музыканты, когда мы смотрели ансамбль Александрова, например, там взрослые дядечки с погонами рядовых. Такие серьёзные. А как сейчас, при том, что во многих местах от военных журналистов, до военных врачей идут сокращения, переход на гражданку. Что с военными музыкантами?
В. ХАЛИЛОВ: Здесь сохранилась, слава богу, традиция комплектования военных оркестров военнослужащими. То есть, дирижёр – офицер с высшим специальным музыкальным образованием, позже я скажу, где это образование дирижёр получает, военный дирижёр. Музыкант, как правило, имеет образование не ниже среднего специального музыкального образование. Хотя в центральных оркестрах, в центральном военном оркестре где-то 80% с высшим музыкальным образованием.
Короче, военный оркестр комплектуется по категориям – это военнослужащие по призыву, солдаты-срочники, это раз. По контракту, те, кто уже заключил контракт по окончании срочной службы, и артисты оркестра, те, кто посвящает жизнь военной музыки, но гражданской должности. Называется артист оркестра. Три категории. Артист оркестра – высшей категории, первой и второй, в зависимости от стажа работы и статуса, имеющегося специального музыкального образования. Вот так комплектуются наши военные оркестры. Что касается традиций, они у нас сохранены во всех смыслах этого слова. То есть, мы не были подвержены значительному изменению, реформе.
С. БУНТМАН: Это достаточно консервативное.
В. ХАЛИЛОВ: В хорошем смысле слова. Достаточно традиционно. Менять и не стоит, и нечего менять.
А. ЕРМОЛИН: Из 250 оркестров останется 250.
В. ХАЛИЛОВ: Нет, я говорю не о количестве оркестров. Ведь оркестры нужны там, где они нужны. Лишние оркестры тоже не нужны, правильно? Есть личный состав – есть оркестр. Если нет личного состава, зачем оркестр? Просто так? Речь не о количестве оркестров, а о составе самих оркестров. Из кого состоят военные оркестры? Из этой категории военных и гражданских людей. У нас есть институт воспитанников. Мы можем содержать при каждом военном оркестре, полкового звена, соединения, военно-учебных заведений, до 10 воспитанников. Мы можем брать мальчиков с гражданки в возрасте от 14 лет, имеющих навыки игры на каком-то музыкальном инструменте, или просто имеющих способности стать музыкантами. И обладающих физическими определёнными данными.
Таких мальчиков мы можем брать до 10 человек в каждом оркестре. Этот институт воспитанников является главным резервом.
С. БУНТМАН: Институт воспитанников.
В. ХАЛИЛОВ: Я его так называю. Есть положение о воспитанниках военных оркестров.
С. БУНТМАН: Это не то, что было ещё когда Жуков был Министром обороны после войны?
В. ХАЛИЛОВ: Именно после войны было 17 школ муз.воспитанников. Сейчас из тех 17 школ муз.воспитанников осталась одна, та, которую я заканчивал. Суворовское военно-музыкальное училище. А было когда-то 17. После войны было тяжёлое время. Хотя моё мнение, что можно было бы ещё по регионам открывать такие военно-музыкальные кадетские корпуса. Может быть военно-музыкальные училища. Потому что по другим профессиям военным это есть, достаточное количество, а вот военно-музыкальных – только одна. А потребность есть в кадрах, и в оркестрах и просто социальной адаптации ребят, которые могут.
С. БУНТМАН: Всю жизнь, сколько себя помню, парад в 10 часов, да?
В. ХАЛИЛОВ: В 10.
С. БУНТМАН: И всегда открывают парад юные музыканты.
В. ХАЛИЛОВ: Да, рота барабанщиков.
С. БУНТМАН: Рота барабанщиков. Там всегда были флейтисты или потом прибавились?
В. ХАЛИЛОВ: Потом. Пикколисты.
С. БУНТМАН: На маленькой флейте, на флейте пикколо, они играют, и задают всегда эти 120 шагов.
В. ХАЛИЛОВ: Ну да. Темп задают, ритм парада. В этом году их не будет, будет рота барабанщиков из числа курсантов.
С. БУНТМАН: А почему не будет?
В. ХАЛИЛОВ: Потому что появление ЕГЭ, надо готовиться к этому. Во-вторых, в Уставе не сказано, суворовцы должны идти или не суворовцы. Пойдут будущие дирижёры.
С. БУНТМАН: А как же традиции?
В. ХАЛИЛОВ: Ведь есть ещё традиции обучения. Надо ещё и учиться. Может быть, я сам ходил, знаю, что на меня это производило неизгладимые впечатления.
С. БУНТМАН: Вы выходили….
В. ХАЛИЛОВ: Я первый раз пошёл на парад в 1967 году, правофланговым, направляющим парада. Причём, состоял из двух частей – исторического и современного. Я как раз самый маленький был.
С. БУНТМАН: Это на 50-летие революции, да?
В. ХАЛИЛОВ: Да, 50-летие советской власти. Я был направляющим. У нас, в начале от других подразделений, сначала идут маленькие, а потом идут высокие. Я был направляющим, самым маленьким. Я это очень хорошо помню.
А. ЕРМОЛИН: Несоответствие. Самый маленький и направляющий.
В. ХАЛИЛОВ: А это сделано для того, чтобы сзади видели впереди идущих. Визуальная ситуация, очень правильная, потому что мы с палочками… Таким образом. Так что я являюсь носителем тех традиций.
С. БУНТМАН: Да…
А. ЕРМОЛИН: А какие настроения сейчас среди военных музыкантов в связи с той же реформой? Люди переживают, что сокращения будут или, может, наоборот, думают, что наконец-то?
В. ХАЛИЛОВ: Ведь что значит сокращение, реформа? Любое сокращение, реформы направлены на оптимизацию и улучшение. Я считаю, что нормальный, здравомыслящий человек в погонах, особенно это волнует, очень много людей без погон волнует такой вопрос армейской среды. Тогда мне не очень это нравится.
А. ЕРМОЛИН: Я здесь перебиваю. Из многих наших гостей мы уже вытянули, что не всякая модернизация – это хорошо. Многие вещи, связанные с антикризисным менеджментом, просто с неспособностью страны содержать более….
В. ХАЛИЛОВ: Ну подождите. У нас модернизация армии началась не вчера, и не позавчера. Ещё до кризиса. И были времена, когда уже всё было нормально. Как пример, ведь всё познаётся в сравнении. Были годы приснопамятные, когда на закупку музыкальных инструментов практически не выделялось ничего. Даже на ремонт музыкальных инструментов приходилось искать крохи. Это были те годы. Последние годы, даже не год и не два, лет семь, ну, шесть, может быть, начали выделять средства, которые достаточны уже для того, чтобы обеспечивать те же военные парады самых крупных гарнизонов, мы покупаем музыкальные инструменты, делаем ремонт, покупаем антураж, бунчуки, лиры, тамбур-мажоры.
Мы сейчас купили, кто знает, сузафоны, это жутко дорогостоящие инструменты басового регистра, заменяющие тубы, с раструбами, направленные вперёд, они очень дорогие. Это не просто украшение, они придают определённый тембр звучанию.
С. БУНТМАН: Полноту они дают очень серьёзную.
В. ХАЛИЛОВ: Именно полноту, фундаментальность. Поэтому как раз реформа, модернизация, выделение средств.
А. ЕРМОЛИН: Для военных музыкантов реформа состоялась.
В. ХАЛИЛОВ: Нет, не состоялась. Я считаю, что она идёт постоянно в том плане, что у нас совершенствуется репертуарная политика. Тоже надо питать военные оркестры произведениями, отвечающими духу времени и сложности, и прочее, прочее. Просто так идти, плыть по течению, питаясь тем, что было до тебя, это тоже не совсем правильно.
С. БУНТМАН: Но с другой стороны, были такие времена, когда было много новой музыки. Когда Вы впервые вышли на парад, 60-70-е годы, было слишком много новой музыки. И потом стали возвращаться традиционные, серьёзные, душу задевающие, марши те же самые.
В. ХАЛИЛОВ: Я хочу сказать, что Вы правы, я с Вами согласен. В чём была проблема. Военный парад, особенно в московском гарнизоне, я служил в Санкт-Петербурге, тогда ещё в Ленинграде, семь или более парадов на Дворцовой площади провёл. Много мелодий исполнялось в монтаже маршей, которые сопровождают войска. Но это не просто много мелодий, а это мелодии, которые отвечали песенному жанру. То есть, например, популярная в народе мелодия или песня военная, мы её торопимся переложить, делаем из неё песню-марш и внедряем её в систему монтажа, при котором вроде бы всё это правильно. Это знакомо.
Но это нарушало уже традиции проведения именно военного парада, как строевого смотра. Как именно музыкальная тематика, которая отвечала именно маршевости, а не песенности.
А. ЕРМОЛИН: «День победы», например. Может быть это не самый худший вариант.
С. БУНТМАН: Но тоже было непросто.
В. ХАЛИЛОВ: Непросто. Но мы сейчас вернулись к более стабильной ситуации. Мы меньше стали исполнять песни-марши, меньше мелодий, кстати, на этом параде. Но некоторые песни-марши остались. Например, «День победы».
С. БУНТМАН: Ну, «День победы» стал уже…
В. ХАЛИЛОВ: Например, «Экипаж – одна семья», Плешака.
С. БУНТМАН: Мы сейчас прервёмся. Валерий Михайлович Халилов. Через пять минут продолжим «Военный совет».
НОВОСТИ
С. БУНТМАН: У нас сегодня музыкальная интермедия. Валерий Михайлович Халилов – начальник военно-оркестровой службы Вооружённых сил РФ, главный военный режиссёр, генерал-майор. Сегодня он в штатском. Кстати, вы этого не видите на «Эхо Москвы», а по воскресеньям, утром, вы можете видеть на телеканале «Звезда» уже дополненную передачу собственными материалами. Вопросы задают. Я напоминаю, что мы с Анатолием Ермолиным ведём. Смотрите… «Мой сын – первокурсник училища, тубист. Попадёт ли он в оркестр служить. У него нет отсрочки. Насколько востребована эта специальность?»
В. ХАЛИЛОВ: Специальность очень востребована. Эта специальность дефицитная, музыканта-духовика.
С. БУНТМАН: Духовика вообще?
В. ХАЛИЛОВ: Вообще духовика. К сожалению, в последние годы интерес к духовым инструментам… Когда-то духовые инструменты начали вытеснять электромузыкальные инструменты. Духовой инструмент требует несколько значимых моментов, с приложением усилий. Например, нужен свой инструмент. Это дорогостоящее дело, это раз. Во-вторых, надо постоянно содержать себя в физической форме, как спортсмен. Потому что у музыканта-духовика всё построено на мышцах, мышцы губного аппарата. Если у нас есть такая сентенция, если ты день не позанимался, то через два дня тебе надо будет навёрстывать упущенное.
А. ЕРМОЛИН: Подкачать.
В. ХАЛИЛОВ: Занимаясь в три раза больше.
С. БУНТМАН: А у медных-то всё работает…
В. ХАЛИЛОВ: Физически это тяжело. Это дыхательная ситуация.
С. БУНТМАН: Диафрагма должна работать безумно совершенно.
В. ХАЛИЛОВ: Дышать надо правильно. У нас многие люди, к сожалению, дышат неправильно. Дышать надо диафрагмой, а не плечами.
С. БУНТМАН: А это всё зажимает.
В. ХАЛИЛОВ: Это ещё одна ситуация. И потом надо просто обладать определёнными музыкальными данными, быть преданным и фанатичным этому делу.
С. БУНТМАН: Если уже духовик есть, готовый духовик. Его никуда не пошлют, в оркестр?
В. ХАЛИЛОВ: Военкомат обязан учитывать эту специальность. У нас в каждом округе есть военно-оркестровая служба округа или флота, скажем. Есть начальник такой службы. Он всех музыкантов-духовиков обязан брать на учёт, и в процессе призыва распределять этих призывников по военным оркестрам округа или флота. Это все они у нас должны быть на учёте.
С. БУНТМАН: А не могут сказать: «Ребята, у нас мест нет».
В. ХАЛИЛОВ: Нет, такого не бывает. Если в этом оркестре нет места, найдётся в другом обязательно. Мы всех призываем.
А. ЕРМОЛИН: Тут может быть какое препятствие, что работник военкомата может быть не в курсе специфике.
В. ХАЛИЛОВ: Не может работник военкомата не знать, что в армии есть военный оркестр.
С. БУНТМАН: Он обязан.
В. ХАЛИЛОВ: Нет, так не бывает.
А. ЕРМОЛИН: У нас чиновники много чего обязаны.
В. ХАЛИЛОВ: Призыв не раз в 10 лет происходит.
А. ЕРМОЛИН: Давайте предположим. Если мальчик приходит, а ему говорят, что он будет не тубистом, а мотострелком. Как в этой ситуации?
В. ХАЛИЛОВ: Тогда он должен идти не в военкомат, а в штаб округа и спросить, где находится кабинет начальника военно-оркестровой службы округа или флота.
А. ЕРМОЛИН: Вот это ответили конструктивно.
С. БУНТМАН: Он может подстраховаться. Я призываюсь, я такой-то музыкант, имейте в виду. Я вам могу пригодится.
В. ХАЛИЛОВ: Да. Нам только в пользу это будет.
С. БУНТМАН: Что делать музыкантам других….
В. ХАЛИЛОВ: Недуховых профессий?
С. БУНТМАН: Да.
В. ХАЛИЛОВ: Ну, трудно сказать, что им делать.
С. БУНТМАН: Могут они найти применение в армии?
В. ХАЛИЛОВ: Если это профессия вокалиста или даже танцора, или профессия струнника, у нас есть ансамбли песни и пляски, это уже не моя стезя.
С. БУНТМАН: А кто ими занимается?
В. ХАЛИЛОВ: Главное Управление воспитательной работы. Поэтому так же надо обращаться в те же военкоматы, в конце-концов, к тому же начальнику военно-оркестровой службы округа, если эта специальность сопряжена с игрой на инструменте, пусть это будет баян, балалайка, любой другой инструмент. У нас в оркестрах есть ребята, те, кто призвался, владеющие до того любыми другими инструментами, но были переквалифицированы для исполнения на ударных инструментах. Это можно. То есть, он обладает уже каким-то музыкальным…
С. БУНТМАН: Конечно. У него в руках музыкальная профессия.
В. ХАЛИЛОВ: У меня был пианист с высшим музыкальным образованием. Честно хочу сказать, что он овладел тубой, той же тубой, в течение трёх месяцев, потому что ему осталось только подготовить мышцы, а всё остальное у него было, он обладал абсолютным слухом, он потрясающе владел руками. Через три месяца он играл не хуже профессионалов, которые были справа и слева от него. Вот что такое – иметь данные музыкальные.
С. БУНТМАН: Главное – не тушеваться.
В. ХАЛИЛОВ: Наоборот, не только не тушеваться, а продолжать, если ты в будущем хочешь продолжать эту музыкальную деятельность, ты должен найти коллектив, который не только не пресечёт эту деятельность, а будет её развивать. У нас в военных оркестрах достаточные условия для того, чтобы…
С. БУНТМАН: Скажите, Вы говорили, что пианист переквалифицировался в тубиста. При этом он служил в оркестре, да? Он служил в оркестре. Какая-то возможность у него была своим инструментом заниматься? Была?
В. ХАЛИЛОВ: Безусловно. Ещё будучи лейтенантом, играл концерт Сен-Санса для фортепиано с оркестром.
С. БУНТМАН: Он играл?
В. ХАЛИЛОВ: Ну да, конечно. И это было для меня богатством, что такой пианист такого ранга служит в моём оркестре. В концертах для личного состава военнослужащих и семей, он исполнял концерт Сен-Санса. Аккомпанирует военно-духовой оркестр, причём, немногочисленный, делал я специальные переложения.
С. БУНТМАН: Вы делали?
В. ХАЛИЛОВ: Конечно, военный дирижёр обязан делать инструментовки, оранжировки, переложения, этому его учат. Это одна из его основных специальностей.
С. БУНТМАН: Давайте сейчас вальс послушаем.
В. ХАЛИЛОВ: Давайте. Вальс «Бегония» называется.
ЗВУЧИТ ВАЛЬС
С. БУНТМАН: Мы продолжаем. Давайте несколько слов о парадах поговорим. «Почему на парадах такой шаг, вредный для коленных суставов?» - спрашивает Нина?
В. ХАЛИЛОВ: Я не знаю. Я на парады хожу очень давно. У меня проблем с коленными суставами не было.
А. ЕРМОЛИН: Голеностоп летит.
С. БУНТМАН: Все подняли глаза кверху.
В. ХАЛИЛОВ: Я думаю, что если человек не подготовлен, не занимается бегом, быстрой ходьбой, просто человек физически слабый, конечно, участие в параде сразу нанесёт значительный ущерб здоровью. А человек, физически подготовленный, не спортсмен, просто имеющий просто физические нагрузки, это нормальная ситуация. Но ходить так же быстро тяжело, как и ходить строевым шагом. Пройдитесь сейчас, любой человек, полубегом, это же начнётся отдышка.
С. БУНТМАН: Когда он изменился, шаг?
А. ЕРМОЛИН: А он не изменился.
С. БУНТМАН: Изменился!
А. ЕРМОЛИН: Нет.
В. ХАЛИЛОВ: Шаг, каким он был, таким и остался. Шаг – он и есть шаг. И темп шага, 120 шагов в минуту, не изменился. На параде. Но есть темп шага значительно меньший, это когда специальное какое-то действие. Например, будет на параде вынос флага государственного и знамя Победы. Темп встречного марша будет соответствовать тому, что предписано в Уставе. В Уставе разброс от 110 до 120 шагов в минуту. Темп при выносе знамя и флага у нас будет где-то 116-118. Это более торжественно, потому что это вынос флага и знамени. Более степенно. То есть, темп как бы привязан к тому, что нужно, необходимо.
А. ЕРМОЛИН: Ты знаешь, каждая «коробка» идёт по-своему. В одном и том же темпе всё время есть плохо скрываемая конкуренция. Погранцы идут – у них такой способ печатать шаг, десантники…
В. ХАЛИЛОВ: Вы правы, конечно.
А. ЕРМОЛИН: Даже подбивают на каблуки, чтобы звенели подковки.
В. ХАЛИЛОВ: Есть свои традиции и есть разные методы.
А. ЕРМОЛИН: Кремлёвские курсанты по-своему идут.
В. ХАЛИЛОВ: Методы подготовки у всех разные. У одного наклон головы, безусловно, это будет вправо, подбородок чуть выше, у другого – чуть ниже. Когда в общей массе это отличается.
С. БУНТМАН: А военные музыканты – всё это ещё отличается тем, что они при этом ещё и играют, когда идут.
А. ЕРМОЛИН: Это действительно огромная физическая нагрузка.
В. ХАЛИЛОВ: Вы знаете, на военных музыкантов ложится особая миссия при проведении не только военного парада, но и вообще воинских ритуалов, сопровождение по музыкальной части, потом военные оркестры нужно не только слышать, но и видеть, это определённая эстетика, когда смотришь на оркестр в форме, украшенный соответствующим образом аксельбантами, или антуражем оркестровым, это создаёт определённое настроение, тонус, парадность, будем так говорить.
А что касается физической нагрузки, то конечно, на оркестр ложится огромная физическая нагрузка. Скажем, мы начинаем готовиться к параду 9 мая. Уже в ноябре мы делаем сбор военных дирижёров, определяем уже репертуарную составляющую, следующий военный парад 9 мая. Всё надо делать загодя. Например, призыв, сейчас берут на год. А у нас в военном параде звучит где-то порядка 30 произведений. Маршевой музыки, причём, походные, встречный марш, «Держава», «Славься», государственный гимн, отдельный монтаж для техники с авиацией.
Порядка 30 произведений, а это всё надо выучить наизусть. Всё это готовится заранее, определяется репертуар, утверждается. И мы начинаем готовиться.
А. ЕРМОЛИН: О грустном. О профессиональных заболеваниях. Возвращаясь к сочетанию музыки и строевой подготовки. Не секрет, что та же рота почётного караула, которой мы восхищаемся, к 30 годам, как профессиональные спортсмены, люди страдают огромным количеством заболеваний, связанных с суставами, опорно-двигательный аппарат. Есть такая проблема у военных музыкантов? Засчитывается им хоть как-то?
В. ХАЛИЛОВ: Нет, у нас такой проблемы нет. У них совершенно другая задача. Это шаг, это нагрузка огромная, потом стоять просто в одном и том же положении. Всё-таки, у музыкантов основная нагрузка ложится не на ноги, а на губы. И профессиональные заболевания, как раз, касаются именно этого губного аппарата. Можно переиграть губы. Что значит переиграть? Это когда музыкант на трубе занимается больше того, чем нужно заниматься.
С. БУНТМАН: Как и пальцы переиграть можно.
В. ХАЛИЛОВ: Здесь нет такого контроля. Вот всё, сегодня достаточно. Каждый музыкант сам должен интуитивно чувствовать, что он начинает переигрывать, т.е. срыв происходит.
С. БУНТМАН: А если здесь человек он военный, ему надо и готовиться, и репетировать, участвовать. Чувствует, что переиграл. Он же не может сказать, что сегодня он не репетирует.
В. ХАЛИЛОВ: Нет, почему, может! Дирижёр всегда идёт навстречу. Это видно. Знаете, почему видно? Один звук. Вот постановка, правильная постановка способствует правильному звукоизвлечению. Правильное звукоизвлечение влечёт за собой всё остальное, красоту звука и прочее. При неправильной постановке всё это меняется в отрицательную сторону.
С. БУНТМАН: То есть, нормальный, ответственный военный дирижёр, он просто обязан ему сказать.
В. ХАЛИЛОВ: Если видишь, что звук становится у музыканта хуже, сам дирижёр говорит: «Остановись, не переигрывай, отдохни».
А. ЕРМОЛИН: Вы про творчество и профессионализм, а я про своё – про социалку. В своё время была такая история, когда начальник, директор Королевской обсерватории просил королеву не поднимать зарплату его сотрудникам именно для того, чтобы остались одни фанаты. Как у нас обстоят дела в хорошем смысле творческим фанатизмом и с достойной оплатой труда профессионалов? Сколько сейчас получают?
С. БУНТМАН: Мне пишут: «Мы всегда были беднее всех музыкантов, даже ГДРовских».
В. ХАЛИЛОВ: Понимаете, всё относительно. Я не могу сравнивать с музыкантами других стран. Это относительно.
А. ЕРМОЛИН: Какое денежное довольствие сейчас?
В. ХАЛИЛОВ: Заключив контракт, это где-то от 13 тысяч начинается.
А. ЕРМОЛИН: Это плюс оклад-звание.
В. ХАЛИЛОВ: Там полное денежное содержание, с учётом того, что если на год разбросать льготы, то в месяц будет получаться от 13 и более тысяч.
А. ЕРМОЛИН: Это один корпоративчик, такой, слабый…
В. ХАЛИЛОВ: Да, конечно. Я считаю, что безусловно, это мало. Учитывая фанатизм и преданность. Вы знаете, Вы правильно сказали. Есть элемент риска. Например, я посвятил свою жизнь игре на духовом инструменте, отслужил действительную службу, перешёл на контрактную службу. Играю на трубе. Ведь военный оркестр – это оркестр, который совершенно нельзя заменить никаким другим коллективом музыкальным.
С. БУНТМАН: Конечно, под фанеру не будут у нас…
В. ХАЛИЛОВ: Совершенно правильно. И в дождь, и в зной оркестр полковой на улице. А на улице можно, извините меня, и отморозить… Мы же играем при очень низких температурах, приходится.
А. ЕРМОЛИН: Похороны Устинова помню, минус 37.
В. ХАЛИЛОВ: Я участвовал.
А. ЕРМОЛИН: Я тоже.
В. ХАЛИЛОВ: Специально шили из шинельного сукна нам такие муфты на инструменты, на трубы, и играли поочерёдно. Под полу шинели прятали трубу, когда она отогревалась, хотя спирт заливается, но когда смешивается с водой, всё равно это замерзает. Мы отогревали, вынимали инструмент и играли. Приказ есть приказ. Поэтому этот риск потери профессионализма из-за потери… он всегда присутствует. Ну и без фанатизма здесь не обходится. Люди совершенно преданные своему делу, без него жить не могут. Играют на этих инструментах. И огромные физические нагрузки.
Я не знаю, так ли это или не так, я считаю, что так, что труд духовика-музыканта приравнивается по своей затрате калорий к труду шахтёра.
С. БУНТМАН: Знаете, шахтёры… Я, как сын человека, который под землёй всю жизнь проработал, у них пенсия с 50 лет, по сравнению с другими, подземные и так далее. Военные музыканты каким-то образом обеспечены?
В. ХАЛИЛОВ: Нет, специальным видом довольствия, к сожалению, не обеспечены. Я считаю, что… Понимаете, я на всех уровнях об этом тоже, как главный дирижёр, всем говорю. Не то, что доказываю, но стараюсь объяснить, что музыканты – это особая профессия. Я до этого вам говорил, что по блату освоить музыкальный инструмент просто невозможно. Ни за какие коврижки ты слух не приобретёшь. Это дано.
А. ЕРМОЛИН: Или не дано.
В. ХАЛИЛОВ: Или не дано природой. Хочешь ты, не хочешь, и не в обиду другим профессиям, могу сказать, что истоки их будущей состоятельности начинались с игры в каком-то духовом оркестре некоторых наших бизнесменов и даже военачальников. Они начали играть в военном оркестре, поняли, что это не их дело, оставили эту забаву, тогда ещё, в детстве, и стали очень состоятельными и даже где-то известными людьми. Почему они бросили это дело? Потому что у них не получалось, или было трудно. А те, кто этим занимается всю жизнь, он даже не задумывается о том, кем бы он мог стать. Он просто играет на музыкальном духовом инструменте, носит военную форму, выполняет всё то, что присуще военному человеку и плюс музыканту. Это очень непростая профессия.
С. БУНТМАН: Толя, ты согласен, что здесь должны быть особые условия при выходе в отставку, на пенсию, когда человек уже не может, что здесь затрачено много сил и здоровья?
А. ЕРМОЛИН: У меня нет никаких сомнений. Тем более, что большинство людей судят по профессии военного музыканта, смотря по телевизору концерты из Кремлёвского Дворца Съездов. А когда ты видишь, ходишь, например, на парадах месяцами, видишь… Мы-то отошли, отыграли своё, стоим где-то. А музыканты… Огромнейшая нагрузка.
В. ХАЛИЛОВ: Приходите на Ходынку в понедельник, где мы готовимся к параду, посмотрите.
А. ЕРМОЛИН: А разрешаете подрабатывать своим музыкантам?
В. ХАЛИЛОВ: Это не запрещено. Это разрешено приказом Министра обороны. Это творческая профессия. Можно заниматься преподавательской и творческой деятельностью.
А. ЕРМОЛИН: А продюсеры не появились у вас?
В. ХАЛИЛОВ: Нет, у нас такого, к сожалению, нет. Не то, чтобы к сожалению, нам продюсеры не нужны. Мы сами себе продюсеры.
С. БУНТМАН: Вы знаете, у нас время поджимает, а мне ещё хотелось бы и песню послушать в конце. Единственное, что я хотел бы напомнить, что у нас Валерий Михайлович Халилов. У нас осталась масса вопросов. И вопросов не для «Военного совета», а музыкальных, о военной музыке. Я думаю, мне хотелось бы музыкальную передачу, если бы мы могли как-то взять с Вами и записать передачу с разной музыкой. Давайте сделаем.
В. ХАЛИЛОВ: Вы знаете, к сожалению, мне многие говорят: «Вы не в формате». И вообще, были времена, когда к армии резко повернулись в другую сторону, я на себе это очень сильно ощущал. И тогда исчезли из некоторых передач тема военной музыки.
С. БУНТМАН: Нет, военная музыка – это отдельная и великая история.
В. ХАЛИЛОВ: Давайте возвращаться к этой теме.
С. БУНТМАН: Давайте мы сделаем передачу. А сейчас послушаем песню.
В. ХАЛИЛОВ: Песня «Армия и флот» на стихи Ильи Резника, в исполнении хора Академического ансамбля Александрова, солиста этого ансамбля, аккомпанемент Центральный оркестр Министерства обороны.
С. БУНТМАН: Спасибо большое. Валерий Михайлович Халилов был у нас.
В. ХАЛИЛОВ: И вам спасибо.
ЗВУЧИТ ПЕСНЯ