Ольга Берггольц и блокада - Елена Якович, Наталия Соколовская - Цена Победы - 2019-01-19
19.01.2019
В.Дымарский
―
Добрый вечер, это программа «Цена Победы», и я, ее ведущий, Виталий Дымарский. Сегодня меня покинул мой соведущий Владимир Рыжков, зато я в окружении... Компании двух замечательных женщин, которых я вам сразу представлю. Режиссер-документалист Елена Якович.
Е.Якович
―
Здравствуйте.
В.Дымарский
―
И петербургская писательница Наталия Соколовская.
Н.Соколовская
―
Здравствуйте.
В.Дымарский
―
Как вы понимаете, присутствие Наталии Соколовской и Петербурга в нашей программе неслучайно, с учетом надвигающейся даты – 75-летия снятия блокады Ленинграда. Довольно много по этому поводу мероприятий, о них можно отдельно поговорить, потому что одни формы исторической памяти приемлемы, с другими можно поспорить. Но в данном случае, я думаю, что у нас такой бесспорный повод. Завтра в 20:10 на канале «Культура» выходит премьера фильма, режиссер которого – Елена Якович…
Е.Якович
―
Авторство двойное, Наташа Громова и Елена Якович, а фильм выходит. В остальном все правильно. Фильм называется «Ольга Берггольц. Голос».
В.Дымарский
―
Я так понимаю, что это по дневникам Ольги Берггольц…
Е.Якович
―
Это не совсем так. Просто год назад я прочла Наташи Громовой книжку «Смерти не было и нет» про Ольгу Берггольц, которая меня, надо сказать, поразила. И я просто не могла от нее оторваться, в связи с этим возникло желание сделать фильм. Но дневники, разумеется, там главные ноты существуют. Их читает Людмила Улицкая, но об этом позже.
В.Дымарский
―
Об этом мы еще поговорим. Наталия Соколовская, как я понимаю, участница этого фильма. И человек, я теперь, как молодой петербуржец могу сказать, что блокадная тема в Петербурге, бывшем Ленинграде, не обходится ее обсуждение без Наталии Соколовской, которая сыграла большую роль в публикации блокадных дневников, да?
Н.Соколовская
―
Сначала было… На самом деле – «Второе пришествие Ольги Берггольц», и тогда были материалы НРЗБ впервые показаны.
Е.Якович
―
А можно еще по поводу участия Наташи Соколовской в фильме? Она была нашим Вергилием по местам Ольги Берггольц, по блокадным местам в Питере. Она участвовала в съемках как человек, чей авторитет в Питере по этому вопросу…
Н.Соколовская
―
Там есть люди более авторитетные, я имею в виду более профессиональных историков. Я хочу подчеркнуть, сейчас много о блокаде разговоров самого разного толка. И я понимаю, что профессиональные историки в этот спор не вмешиваются. Я сейчас поняла, почему. Потому что то знание, которым реально обладают профессиональные люди, оно такого свойства, что в эту всю мутную пену им вступать просто не подобает. И если люди не хотят прильнуть к источнику знаний, который они им предоставляют, это – проблема этих людей. Вот так.
В.Дымарский
―
Понятно. Мы еще, думаю, к этой теме сегодня вернемся. Повторяю еще раз: завтра в 20:10 на канале «Культура» фильм «Ольга Берггольц. Голос».
Н.Соколовская
―
Виталий, а вчера была крайне важная дата для ленинградцев. И истинные ленинградцы помнят и знают, это – 43-й год, это прорыв блокады. Этого ждали как Второго пришествия. И на это надеялись. И после этого люди получили какую-то надежду, может, это самое главное, что случилось.
Е.Якович
―
Это – единственное место в дневниках Ольги Берггольц, где голос Людмилы Улицкой дрогнул, и она заплакала, пока читала рассказ о прорыве блокады.
В.Дымарский
―
Второй раз Лена приводит этот факт, что Людмила Улицкая читает…
Е.Якович
―
Она в кадре читает дневники Ольги Берггольц, фрагменты из них. И читает тюремные стихи Ольги Берггольц, что очень важно, потому что она арестована в 38-м году по совершенно нелепому обвинению. И как писала Наташа Соколовская, тут и наступило время ее жестокого расцвета, которое продлилось до блокады, с 38-го, вот этот Голос, которым я назвала фильм, тогда-то и прорезался, прозвучал. Вы знаете, почему-то когда думаю про Ольгу Берггольц, думаю про Эдит Пиаф. Это какое-то дикое сопоставление, но вот этот голос, когда начинает говорить о блокаде, что-то сквозь нее говорит. Именно Голос, который ей был дан, выстрадан ею.Собственно, вот эти дневники читает Людмила Улицкая, я должна сказать, что ее писательское и бесстрастное чтение, один раз сорвавшееся в слезы, оно очень делает современным эти строки. Я даже не ожидала такого эффекта, они становятся просто про нее, про нас. Когда она говорит, что вырвали эту тайну сокровенную, я не могу писать ни строчки, потому что следователь залез в мои дневники, я знаю, что это возможно… Все это становится звучать, как тексты сегодняшнего дня.
В.Дымарский
―
Я думаю, что в обоих вариантах это не может быть упреком, это просто какой выбор сделали авторы фильма. У вас главный герой – Берггольц как писательница вне блокады или блокада? Или Берггольц и блокада?
Е.Якович
―
Я бы сказала, что это – фильм про Берггольц, начиная с ее детства питерского… Это, собственно, рассказ про нее вообще, то, чего никто не знает, увлечение Лениным, революцией, все ее очарование поколения… Она очень во все это верила, не сразу распознала даже, когда сажали ее друзей, что происходит. После этого долго себя упрекала, к аресту первого мужа отнеслась… Это все в фильме есть. Тем не менее, блокадная нота оказалась такой сильной, что она, конечно, очень звучит в фильме.Это – фильм про Ольгу Берггольц, но какая-то центровая история – это время жесткого расцвета с 38-го по 43-й.
Н.Соколовская
―
Очень важно, у нее в записях и в дневнике есть такие строчки: «Тюрьма – исток победы над фашизмом». Или «Неразрывно спаять тюрьму с блокадой», - это ее подготовительные записи ко второй части ненаписанных…
В.Дымарский
―
Как вы это понимаете?
Н.Соколовская
―
Потому что… Тюрьма и блокада – заточение. Тюрьма – это несвобода и внутреннее сопротивление человека. То же самое, в общем, и блокада. То, что надо преодолеть. Дальше она пишет, вот какая фраза в дневнике, очень не понравится, если эту фразу будет читать, например, Мединский с его историческим обществом. «Мечтаю уничтожить фашизм в советской его редакции тоже». Это цитата из дневника. И вообще весь его дневник, там красной нитью идет мысль «Победить фашизм, а потом все у себя изменить». Это, на самом деле, была колоссальная надежда всего народа. И она не осуществилась.
Е.Якович
―
Надо сказать, что вот эта фраза звучит у нас, ее читает Люся. Но там просто прямое толкование: тюрьма – это фашизм, мы боролись с ним, мы знали, что война близко, мы были готовы к ней. Это, собственно, переход к войне вот такой. Она осознавала…
В.Дымарский
―
Это интересно, потому что есть распространенное мнение о том, что война была неожиданностью.
Н.Соколовская
―
Далеко не для всех. Берггольц ее чувствовала.
Е.Якович
―
«Нет, я ничего не позабыла…».
Н.Соколовская
―
22 июня 41-го года пишет.
Е.Якович
―
После тюрьмы она пишет: «Не искушай меня больше, я все готова отдать, так бы поступил каждый», извините за прозаическое изложение.
Н.Соколовская
―
Все-таки надо понять… Дело в том, что Берггольц – это как и все советские писатели, а может и нынешние. Берггольц стихов, Берггольц проза, Берггольц песен и Берггольц дневника, это все разное. И можно понять, какую разгонку проходит факт, прежде чем он становится стихотворением. И вообще, это…
В.Дымарский
―
В дневниках она была более откровенной.
Н.Соколовская
―
Она правду-матку резала там…
В.Дымарский
―
Она считала, что эти дневники не для публикации?
Н.Соколовская
―
Наоборот. Она мечтала, чтобы они сохранились. Все тюремные дневники были закопаны во дворе Невский, 86, где жили родственники ее мужа. «Николай закопает мои дневники завтра, там много ерунды, но пригодятся, чтобы записать правду».
Е.Якович
―
Дневники Ольги Берггольц – это вообще поразительный документ. Какой-то предмет психоанализа, потому что то, как она те детали, которые она там пишет, просто тяжело читать временами, она там раздевается просто до такой степени, до которой человек не раздевается, как правило. И конечно, мы даем…
В.Дымарский
―
Она понимала же, что она в дневниках и публичной своей деятельности, что она разная?
Н.Соколовская
―
Она же писала: «Великая двойная жизнь народа». Она понимала, что она не одна этой жизнью живет, этой жизнью жил весь народ. И самое ужасное, что он опять начинает ею жить, потому что Берггольц, что она своей книгой, что она пришла сейчас, в это время, это – фантастическая удача для нас. Поэтому, когда наше начальство питерское ставит очередной памятник Берггольц, я испытываю сложные чувства. Я понимаю, что они не понимают, кому они ставят памятник.
В.Дымарский
―
А вот есть такой факт. Что она же, вроде, завещала похоронить себя на Пискаревском кладбище…
Н.Соколовская
―
И в итоге ее подвезли, открыли двери, но даже не выносили гроба, и дальше повезли.
В.Дымарский
―
Там же вот эта фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» - это ее фраза. А почему ее так и не похоронили на Пискаревском кладбище? То, что я слышал – просто Романов не дал.
Е.Якович
―
А можно я задам вопрос? Я никогда не была на Пискаревке, и сейчас попала в первый раз, когда мы с Наташей снимались, с Наташей Громовой, обе в первый раз попали на Пискаревку. И довольно долгое время провели на совершенно пустом в этом день кладбище. И мы не могли понять, если ее хоронить там, то где. «Вот ее не похоронили на Пискаревке». Там идут бесконечные безымянные могилы…
Н.Соколовская
―
Там рвы, куда скидывали без гробов…
Е.Якович
―
Я думаю, что если бы я была Романовым, там надо было бы поставить ей памятник. Там есть поразительная история, там выбит на стене некий портрет кого-то, фигура. И в конце фильма я достала одну фотографию, и там почти ее черты, они сочетаются. В принципе, конечно, там нужен ей памятник. Там запись ее голоса, она пишет, как она приехала, что она там увидела, и вот как ее попросил архитектор написать для стены памяти…Она написала: «Я не очень вижу место…». И люди, хорошо ее знавшие, говорили, что она так мечтала, что они все восприняли как оскорбление…
В.Дымарский
―
Она же не знала, как это будет выглядеть.
Е.Якович: 56
―
й год. Она сама участвовала. Она знала. Вот у Наташи есть версия, что она была уверена, что Молчанов, муж… Что она хотела туда ровно потому, чтобы воссоединиться с Николем Молчановым, умершим в блокаду мужем. В общем, я не очень поняла, где ей там место и что с этим делать. Но эта версия в фильме все равно есть, потому что питерцы ее, в том числе знавшие, на этом настаивали. Все ждали, что ее там похоронят.
Н.Соколовская
―
Там есть более существенная вещь. Сообщено о том, что она умерла, было чуть ли не в день похорон. Город узнал о том, что Берггольц умерла, из сарафанного радио. Люди по цепочке передавали этот факт. И в Доме писателя собирались люди, не все могли туда попасть. И одна Лурье, сотрудник фонтанного дома, она мне рассказала деталь совершенно потрясающую, которую она запомнила. Порванный угол рта. Вот этот порванный угол рта, как будто закусивший удила человек, это на самом деле такой вот сильный образ. Она запомнила. И хоронили почти тайком, Гранин об этом пишет.
Е.Якович
―
Это очень напоминает похороны Ахматовой, на которых Ольга Берггольц выступала, плакала. И Дом писателя столько видел этих похорон таких серьезных…
В.Дымарский
―
С одной стороны, никаким репрессиям она не подвергалась уже в послевоенные годы.
Н.Соколовская
―
Как сказать, ее не любило начальство. За ней следили…
Е.Якович
―
Ну вот откуда это известно?
Н.Соколовская
―
Как откуда? Гранина почитай, конечно, следили. Когда к ней приезжали, она посылала от порога Дома творчества: «Идите отсюда».
Е.Якович
―
Просто с ней была уже большая беда, она все же была сильно пьющим человеком в последние годы.
Н.Соколовская
―
А кто из советских писателей такого уровня не пил? Это не упрек.
Е.Якович
―
Она сама эти дневники, есть ее запись 56-го года, после смерти Сталина, совершенно пронзительная, о том, почему она пьет и как ее лечат от алкоголизма… Она в фильме есть, последний дневник, который там читается. Это не упрек.
Н.Соколовская
―
В разработке она была, потому что неслучайно ее дневники… Была создана тут же комиссия. Когда они собрались в квартире Ольги Федоровны, один из тех, кто там участвовал, звонил на Литейный и получал какие-то там инструкции. И понятно было, что эти ее дневники тут же были закрыты, это просто был фитиль под задницей у государства, ее такой дневник.
В.Дымарский
―
А вот у меня вопрос такой. Какая вообще судьба. Берггольц умирает… Дневники были закопаны?
Н.Соколовская
―
Они были давным-давно откопаны, они были у нее в доме.
Е.Якович
―
Для Наташи, как человека, все это знающего, ей кажется, что все знают. Дневники эти были арестованы вместе с ней, их при обыске конфисковали. Они отправились в Большой дом на Шпалерку, она смыкалась с Лубянкой. И на допросах следователь их изучил, подчеркнул красным карандашом места, которые что-то значили на его взгляд. Я пыталась понять, что они могли значить. Мне очень странно эти подчеркивания. Даже слова какие-то эмоциональные, даже не ненормативная лекция.
Н.Соколовская
―
Там понятно, что подчеркивали. Их всех подводили еще под Дело Кирова. «Даже в строках, полных любви к Кирову, они нашли на него клевету». Поразительно, что ей вернули все с этими подчеркиваниями.
Е.Якович
―
Вернули ей дневники, наступает война, 16 сентября… 17 сентября. Когда Питер стал открытым городом, немцы могли войти и не вошли. Но питерцы понимали, что город открыт…
Н.Соколовская
―
Они не знали, но чувствовали.
Е.Якович
―
И поразительно, что она в этот день закапывает дневник, как бы предчувствуя, что может случиться все, что угодно, какая-то катастрофа происходит. И закапывает во дворе, просит своего мужа. Откапывает не знаю, когда, неизвестно, когда. Видимо, еще
Н.Соколовская
―
После прорыва, видимо.
Е.Якович
―
Дальше 49-й год, повторное дело ленинградское, когда она говорит: «Противостояние Москвы и Питера, меня могут обвинить как идеолога блокады…». Это все тоже в фильме есть. И там Макогоненко прибивает дневники к обратной стороне садовой скамейки, и есть страницы, где следы. И вот это – прижизненная часть попыток ее спрятать дневники.
Н.Соколовская
―
Я хочу сказать о последнем номере «Дилетанта» с материалами НРЗБ. Когда я читала, я испытывала такие сложные чувства… Судьба Маленкова в Ленинградском деле, что было сделано с Музеем блокады, он – первостатейный преступник. И, конечно, читать все эти сыновьи… Гранин об этом очень хорошо пишет о своем визите к Маленкову.Дневники после смерти… Они тут же оказались не в Большом доме, а в архиве, где они были до тех пор, пока Мария Федоровна их не… Мария Федоровна – сестра Ольги Берггольц…
Е.Якович
―
Насколько я читала, была угроза, что их сейчас заберут…
Н.Соколовская
―
У них не было шанса оказаться нигде, кроме как в Большом доме или архиве…
В.Дымарский
―
Давайте так, мы сейчас сделаем перерыв на новости, после чего мы продолжим.НОВОСТИ
В.Дымарский
―
Еще раз добрый вечер, мы продолжаем программу «Цена Победы», у микрофона Виталий Дымарский. И я еще раз представлю сегодняшних своих гостей – режиссер-документалист, один из авторов фильма «Ольга Берггольц. Голос» Елена Якович, еще раз добрый вечер. И петербургская писательница Наталия Соколовская, добрый вечер.Вы между собой поспорили хорошенько по поводу судьбы дневника Ольги Берггольц. Вы мне как человеку незнающему, вот еще раз хочу спросить. Ольга Берггольц умирает. Куда деваются эти дневники.
Е.Якович
―
Я знаю не так точно, как Наташа. Но по моему представлению создали комиссию… И Михалков, кажется, ставит вопрос, что их надо забрать и закрыть. Мария Федоровна, сестра Ольги Федоровны, приносится в Питер, забирает их, передает в архив. Это то, что знаю я.И после этого закрывает к ним доступ на некоторое количество лет, которые истекли сейчас, когда они стали публиковаться. Я не настаиваю на этой версии. Наташа, может, знает…
Н.Соколовская
―
В блокадных дневниках Берггольц есть довольно-таки подробная статья, хотя я по выводам кое-каким не согласна, статья директора архива Горяевой Татьяны Михайловны, где она все рассказывает. Там, главное, одна смешная наивность, когда из ленинградского архива, тогда была борьба за перевод оттуда, все не так просто. Эти дневники должна была купить публичная библиотека, была оговорена сумма. И там чуть ли не инфаркт был у директора, когда эти дневники… Это – совершенно КГБ-шная организация. И Мария Федоровна не отдала, она продала. И правильно сделала.
В.Дымарский
―
А когда открыли?
Н.Соколовская
―
Наташа Громова была допущена в этот архив единственной наследницей… Галина Лебединская, вдова…
Е.Якович
―
Жена племянника Ольги Федоровны.
В.Дымарский
―
Немножко разобрались, я так думаю. Сколько фильм длится?
Е.Якович
―
52 минуты.
В.Дымарский
―
Готовьтесь, уважаемые слушатели, завтра посмотреть. Уже почти детектив. У меня такой вопрос. К Елене Якович. Вы этот фильм под дату делали?
Е.Якович
―
Начинала не под дату, вышло к дате. Я прочла книгу Наташи год назад, а потом смотрю – есть дата ко всему прочему. То есть, я в принципе хотела это делать. Эта дата меня всегда нервирует, надо успеть… Вышло под дату. Наверное, это хорошо. Потому что это важно.
В.Дымарский
―
Действительно, хорошо. С другой стороны, то, о чем Соколовская говорила, что историки сделали шаг назад и не участвуют в этих дискуссиях. Нужен военный парад, не нужен… Как я понимаю эту проблему, надо понимать, что восприятие блокады в Петербурге совершенно иное, чем в Москве и других городах и весях. Я это к тому, что взгляд изнутри такой, что там есть такая проблема. Часть историков тоже, которые более близки к официальным точкам зрения, к властям, они отстаивают такую позицию, что эта дата – дата, которую нужно отмечать как военную победу.Другая часть есть, которая считает, что эта дата – день трагедии, народной трагедии. День скорби и памяти, поскольку на первое место выходит трагедия людей, которые населяли этот город. Но, конечно, у власти есть искушение… Наверное, можно даже понять в какой-то мере, что вот нужно в первую очередь показать подвиг армии. И это сказывается и на спорах вокруг будущего этого музея блокады. И так далее. И вокруг названия самой даты, теперь называется ведь…
Н.Соколовская
―
Потом назад вернули…
Е.Якович
―
Я перестала вас понимать, думаю, со зрителями… Как называется теперь?
Н.Соколовская
―
Несколько лет назад поменяли и поняли, что наворотили такого, что обратно…
Е.Якович
―
Можно я скажу два слова. Я думаю обо всем этом. Это было бы не бедой, если было бы в первую очередь и во вторую очередь. Потому что знаменитое стихотворение Ольги Берггольц, которое она написала 27 января 44-го года, «За горькое блокадное родство», она говорит, что первый тост, который за армию, которая нас освободила… Просто нельзя в первую очередь, и во вторую очередь, когда вот это начинается. Тут начинается беда этого сюжета.
Н.Соколовская
―
Проблема началась, наверное в 43-44-м году, когда память о блокаде начали цензурировать очень сильно. Это почувствовали многие, кто писали о блокаде. Пытаться деформировать блокадную память и буквально затыкать рты блокадникам начали еще тогда. Борьба историков за правду о блокаде, самая важная ее часть, в публикации «Цифры погибших» началась во время оттепели. В 65-м году подняли голос против государственного вранья. Эту историю Соболев обрисовал в третьем томе своего трехтомника «Ленинград в борьбе за выживание в блокаду». Показывает труд, который в городе на Неве вышел таким мизерным тиражом, о котором говорить неудобно, тогда как эта книга должна была быть издана руководством нашего города за свой счет, передана в каждую школу, вуз и библиотека.Дальше в полный рост с этим столкнулись Гранин и Адамович, которые просто попали в мясорубку. Они пережили невероятную борьбу. Цензура вычеркивали данные. Там, где блокадники говорят «весь подъезд умер» - вычеркнуто. «1000 жертв» - вычеркнуто. Государство занижало эту цифру. И в таком изуродованном виде память пришла к нам сюда. Это – не та память совершенно. И власть нынешняя продолжает ту линию партию.
Е.Якович
―
А какова эта цифра?
Н.Соколовская
―
До сих пор ее нет. У них даже задачи не было – поименовать каждого погибшего. Детей. Сколько детей погибло мученической смертью. Но теперь нам надо пройтись парадом. Пожалуйста, пройдитесь, если неймется, но сделайте сначала то дело, которое мы все должны сделать.
Е.Якович
―
Вы знаете, и в фильме есть отголосок этот. И я знаю, что этого почти не знают, это, конечно, уничтожение музея блокады в 49-м году. Я услышала это вот от столетней женщины Нины Нониной, это – целая история пронзительная. Она просто существует… Потому что это касалось Берггольц совершенно тоже. И когда мне Нина Нонина, столетняя женщина, которая сейчас живет в Иерусалиме, сказала, что «я жила неподалеку, шла и видела, как горели костры, в которых горели последние фотографии детей, которые родители передали туда», во дворе музея. И когда я произношу, люди практически в это не верят. Есть какие-то… Не верят, что это могло быть.
В.Дымарский
―
Они не понимают. Я не то что защищаю, там можно нападать на Маленкова, на всех можно нападать, был бы не Маленков, был бы Петров. Это было отношение Сталина к Ленинграду, к блокаде, он чувствовал себя виноватым, мне кажется.
Н.Соколовская
―
Очень быстро поняла… Почему нельзя сравнивать 27 января с 9 мая. 9 мая – это другая история, победа народа огромной, невероятной ценой, спасение планеты от мирового зла. Победа в блокаде – это победа миллиона с лишним, победа духа, другая история.
Е.Якович
―
При этом они говорят, что армия…
Н.Соколовская
―
Армия еще не захоронена, об этом тоже надо думать.
В.Дымарский
―
Я помню, Даниил Гранин, что он добровольцем пошел, он рассказывал страшные вещи. Он говорит: «У меня даже винтовки не было».
Н.Соколовская
―
Юра Рябинкин, мальчишка 16-летний пишет: «Нам воевать коктейлями Молотова, а немцы танками прут».
Е.Якович
―
Эта история, я говорю, что они не верят, они не могут представить, что после всего пережитого могли уничтожать музей блокады.
В.Дымарский
―
До определенного уровня мы все сегодня удивляемся…
Е.Якович
―
Судьба Льва Львовича Ракова, который ушел на фронт, потом создал музей, потом его посадил, он сидел в одной камере с Даниилом Андреевым, создатель музея…
В.Дымарский
―
Я всем советую, кто заинтересуется, тоже мизерным тиражом изданная книга замечательного ученого, историка, вот он сидел на этом месте, называется «Блокадная этика». Страшнее книги я не читал про блокаду. Там, по-моему, 900 экземпляров…
Н.Соколовская
―
Переиздание потом было.
Е.Якович
―
Меня всегда поражает эта дата, когда закончился и Освенцим. Две самые главные трагедии, два самых страшных злодеяния Второй мировой войны, если не всего 20 века. С разницей в год. Что-то в этом есть.
Н.Соколовская
―
Гранин поэтому в Бундестаге выступал 27 января 14-го года. И опять же, когда мы говорим о 9 мая, о победе армии и народа, и говорим о блокаде. Эти явления надо разграничить. В одном из дневников записано… Лев Ильин: «Мы воюем? Нет. Но ведь нас убивают. Значит, мы воюем». Это была какая-то гибридная ситуация, которую хотят очень сильно упростить для удобства манипулирования. Будь это 8 сентября или 27 января, в этот день ставить походные кухни с кашей, мужиков наряжать в портупею…
В.Дымарский
―
Удивительно, я видел детскую коляску, сделанную под танк.
Е.Якович
―
Это все ужасно.
Н.Соколовская
―
Они мечтали снять с себя военную одежду, они хотели мира. Зачем вы сейчас их память в этот ад погружаете, для чего?
В.Дымарский
―
Розовощекие актеры изображают жителей блокадного Ленинграда.
Н.Соколовская
―
И концерт на Дворцовой, каждый раз поют «Ах, Андрюша, нам ли жить в печали».
Е.Якович
―
Давайте… Вернемся к событиям. Конечно, эта дата…
Н.Соколовская
―
Часть народа ее помнит так, а часть народа ее знает вот так. Дату эту.
В.Дымарский
―
Где можно повеселиться…
Н.Соколовская
―
Люди идут с детьми, кушают кашу, лазят по трамвайчикам.
Е.Якович
―
Я один раз оказалась. Я не видела трамвайчиков или каши… 27 января, я вышла на улицу. Это было сильнейшее для меня ощущение, потому что в квартире Бродского я показывала фильм про Освенцим 27 января. И там потом… И там рассказывал блокадный ребенок, которого чуть не съели, которого на улицу не выпускали. И отец Бродского, который участвовал в прорыве… И фотографии осажденного города, я сначала не поняла, зачем этот фильм 27-го в квартире Бродского. Но когда он закончился, мы сидели просто не в состоянии вымолвить ни слова, была абсолютно гробовая тишина.Мы вышли на улицу, был громадный туман над городом, эти зажженные Ростральные колонны, которые просто не видны были, это вот просто… Вы, может, к этому привыкли, для нас это было ощущение совершенно другого города, в этом тумане, который салют поглотил. Салют-то дают, как и тогда, он должен быть.
Н.Соколовская
―
Какой у нас был салют, как мы плакали…
Е.Якович
―
«Салютует город-фронт, город Ленинград». И у меня было ощущение замершего в скорби города, я не знаю
Н.Соколовская
―
Ты не была на улице Итальянской в час дня.
Е.Якович
―
Те люди, которые меня окружали, они были проникнуты этим 27 января, это питерцы были. Я не защищаю тех, кто на улице Итальянской, но я была в городе, который скорбел.
В.Дымарский
―
Людмила Улицкая, почему она согласилась это делать?
Е.Якович
―
Потому что я ее попросила. Не только поэтому… Во-первых, потому что я попросила, потому что у нас есть возможность, и она согласилась. Но она к этому моменту читала дневник, она прочитала что-то такое, сказала: «Я буду это делать, это – мое». И мы это сделали, рискуя обе. Потому что она не может наизусть выучить дневник, актер бы выучил… Оно сработало, она хорошо это сделала.
В.Дымарский
―
Кто еще в фильме присутствует?
Е.Якович
―
Я была бы совершенно неправа, если бы не сказала, что в фильме присутствует Алла Демидова, которая… Это – начало Аллы Демидовой, исполнение роли, роль Ольги Берггольц. И она всю дорогу избегала встречи с Ольгой Берггольц, боялась. И она рассказывает, как она снималась, о встрече с Ольгой Берггольц, которая состоялась после окончания фильма. Это очень важный компонент, казалось бы, сам бог ей велел читать. Но мне показалось, что интереснее, чтобы Алла Демидова была участницей, а Людмила Улицкая читала, потому что это писательское чтение. Ирина Заборова, дочь Бориса Корнилова…
В.Дымарский
―
И жена замечательного художника.
Е.Якович
―
Большой им привет. Наташа Соколовская участвовала. В Угличе большая часть снималась, но это сейчас надо смотреть фильм. И, конечно, Нина Нонина и Вера Сомина, вот эти две блокадные женщины, одна, которая пришла к Ольге Берггольц, ее дочь, Вера Сомина, которая ребенком пережила блокаду, ее рассказы о блокаде, потрясающие…Их такой двойной рассказ об этих событиях – это очень важно.
Н.Соколовская
―
Я хочу сказать, что не надо быть ленивыми или любопытными, был фильм о блокаде, где тоже снимали Нину Нонину, и она еще 10 лет назад… Было бы желание, знать можно все. Не надо лениться, надо знать, в том числе о блокаде.
В.Дымарский
―
Тут никаких итогов подводить нельзя, невозможно. Поэтому можем только порекомендовать посмотреть этот фильм…
Е.Якович
―
На сайте канала «Культура» будет.
В.Дымарский
―
В любой момент можно будет посмотреть этот фильм. И доброй, хорошей жизни этому фильму. Мне кажется, действительно к дате, не к дате… Важно, что он появился. Если как не образец, то как правильное проявление нашей исторической памяти. Спасибо, это была Елена Якович, Наталия Соколовская, спасибо соавтору фильма Наталье Громовой и до встречи.