«Быт военной Москвы» - Сигорская Юлия - Цена Победы - 2018-01-20
Подписывайтесь на YouTube-канал
«Дилетант»
В.Дымарский
―
Добрый вечер! Программа «Цена победы» и мы ее ведущие, Владимир Рыжков…
В.Рыжков
―
Да, Виталий Дымарский.
В.Дымарский
―
Ты уже даже ошибаешься…
В.Рыжков
―
Я настолько рад, что ты появился в Москве и в прямом эфире, что…
В.Дымарский
―
Да, мы сегодня в прямом эфире…
В.Рыжков
―
Да.
В.Дымарский
―
Ну, не то что после долгого перерыва, но вот так время от времени так у нас получается. И мы действительно очень этому рады, как рады и нашей гостье сегодняшней, Юлия Сигорская, журналист, главный редактор альманаха «Путешествие по России», и наша тема сегодняшняя «Быт военной Москвы».Ну, давайте я вам сначала скажу обязательное. +7-985-970-45-45 – это номер для смсок. Аккаунт @vyzvon на «Твиттере», пишите нам, кстати говоря, особенно было бы интересно, чтобы нам писали москвичи, у которых тоже есть какие-то семейные воспоминания, да, что такое Москва. Сегодня мы будем говорить о Москве и говорить о быте военной Москвы в первую очередь 41-го, 42-го годов, да.
В.Рыжков
―
Да, то есть это очень популярный жанр исторический – повседневная жизнь.
В.Дымарский
―
Повседневная жизнь, да.
В.Рыжков
―
Повседневная жизнь там при королях, при тамплиерах, а сегодня мы поговорим про повседневную жизнь военной Москвы.
В.Дымарский
―
Военной Москвы…
В.Рыжков
―
Да.
В.Дымарский
―
Еще раз повторю, 41-го, 42-го годов, вот на основании той семейной хроники, семейных воспоминаний, которые есть у Юлии Сигорской, которая смогла это в какой-то мере, наверное, обобщить, да, мы сегодня вас с интересом, безусловно, послушаем, Юль, но очень хотелось бы действительно, еще раз повторю, чтобы наши слушатели присоединились…
Ю.Сигорская
―
Подключились.
В.Дымарский
―
К этому, подключились бы к этому разговору через смски, через аккаунт, еще раз повторяю @vyzvon на «Твиттере», вот, а может быть там, кто его знает, сегодня у нас прямой эфир, может и телефон включим потом.
Ю.Сигорская
―
Да, конечно.
В.Дымарский
―
Да? Ну, что, тогда мы начнем. Я даже не знаю, какой первый вопрос…
В.Рыжков
―
У меня есть…
В.Дымарский
―
Ну, давай.
В.Рыжков
―
Первый вопрос. Может быть, Юль, в двух словах о своей семье расскажите, вот как они, нет, были ли они в Москве или они оказались в Москве, и что вот до вас дошло и как дошло?
Ю.Сигорская
―
Знаете, я историю эту военную знаю с самого детства, мне ее рассказывал и папа, и мама, и как-то с детства я очень прониклась этой историей, в школе рассказывала много, в советской школе на уроках истории, к 9-му мая периодически эта тема всплывала, и как-то вот для меня она всю жизнь, для меня, потом я рассказывала детям, вот она почему-то не уходит и не отпускает, может быть, потому что это мои близкие люди. У меня вот отец пережил всю войну в Москве, никуда не были эвакуированы, семья не была эвакуирована, нельзя сказать, что они были коренные москвичи, но в Москве они появились еще до революции и поселились здесь недалеко от «Эха Москвы», недалеко от того места, где мы сейчас находимся, конечно, тогда этого не было, Староконюшенном переулке, дом 29. Может быть, кто хорошо знает Москву, представляет, сейчас этого дома нет, это был такой доходный дом, трехэтажный и 4 двухэтажных деревянных флигеля, и в нем сдавались комнаты в наем, и вот мой прадед снимал 6 комнат в этом каменном трехэтажном особняке, после революции их уплотнили, стало 3 комнаты, потом 2 комнаты, и к войне осталась 1 двадцати четырехметровая комната, где жила семья из 6 человек, в двадцати четырех метрах, их не ставили на очередь, поскольку…
В.Рыжков
―
Чем они занимались?
Ю.Сигорская
―
Сейчас расскажу.
В.Рыжков
―
Да.
Ю.Сигорская
―
Да. Хотела сказать, значит, норма была – 3 метра на человека, 6 на 3 восемнадцать, поэтому считалось, что они живут просто роскошно, можно сказать, и вот они занимались, значит, мой дед, Михаил Дмитриевич Сигорский закончил Ленинградский университет, факультет исторический, а потом Институт востоковедения, был востоковедом, но волею судьбы в 41-ом году, в мае 41 года поступил на службу на фабрику Гознака, на Мытной улице, главным редактором, вот такая была у него должность, главный редактор, переводчик и вот…
В.Дымарский
―
Он же не редактировал надписи на банкнотах?
В.Рыжков
―
Ну, да…
Ю.Сигорская
―
Нет.
В.Рыжков
―
У меня тоже первая мысль…
Ю.Сигорская
―
Давайте тогда…
В.Рыжков
―
Чтобы падежи совпадали.
Ю.Сигорская
―
Да, давайте я тогда вам расскажу, что такое фабрика Гознака.
В.Рыжков
―
Да.
Ю.Сигорская
―
Это вовсе не только печать денег и совсем нет, печать денег в то время это, ну, как бы самая маленькая часть того, что было на фабрике Гознака. На фабрике Гознака печатали все документы, которые должны были быть защищены какими-то знаками…
В.Рыжков
―
Ммм, понятно.
Ю.Сигорская
―
То есть это все правительственные документы…
В.Рыжков
―
Гербовая бумага.
Ю.Сигорская
―
Да, гербовая бумага. И что вот очень интересно, что все документы, которые высылались союзной республике, печатались на языке этой союзной республики, не на русском языке…
В.Рыжков
―
Поэтому и нужен был редактор.
Ю.Сигорская
―
Да, поэтому нужен был человек, который грамотно составляет на русском, потом переводит или переводит обратно.
В.Дымарский
―
Юля успела до эфира рассказать, что вот этот человек…
Ю.Сигорская
―
Это мой дед родной.
В.Дымарский
―
Дед, да.
Ю.Сигорская
―
Он знал…
В.Дымарский
―
Он знал все языки…
Ю.Сигорская
―
Он знал все языки народов СССР и к тому же, он знал практически все восточные языки. Он не переводил с немецкого, английского, французского, итальянского, хотя их тоже знал. Человек в Москве был знаменитый, в общем, достаточно, ну, и, наверное, был он знаменит не тем, что он был уникальным полиглотом, а тем, что у него была одна из самых больших библиотек в Москве, и вот эти 24 метра большую часть занимала библиотека, а маленькую часть занимал стол и кровать, которые стояли в ряд, вот. 41-ый год, начало войны семья встретила не в Москве, а в Софрино, где снимала…
В.Рыжков
―
Юль, простите, я еще хочу
Ю.Сигорская
―
Давайте.
В.Рыжков
―
Просто мне очень интересно. Итак, уважаемый человек работает, между прочим, не в последнем учреждении, Гознак, да, знаменитый, 24 метра, а по доходам, по зарплате он, куда бы можно было его отнести?
Ю.Сигорская
―
Средний.
В.Рыжков
―
Средний, да.
Ю.Сигорская
―
Средний. Человек не состоял никогда в партии, считался служащим, доход был средний, семья не была бедной…
В.Рыжков
―
Но не голодали?
Ю.Сигорская
―
До войны нет, конечно, никогда. Значит, бабушка закончила биофак Московского Государственного Университета, но когда родилось столько детей, она стала просто домохозяйкой, и поэтому потом уже получала иждивенческую карточку, потому что не работала. Вообще она была подающая надежды биолог, энтомолог, вот, вот такая вот была семья. И к началу войны было четверо детей, четырех, восьми, двенадцати и десяти лет, вот было четверо детей.
В.Дымарский
―
В том числе ваш папа или ваша мама?
Ю.Сигорская
―
Да, мой папа.
В.Дымарский
―
Ваш папа?
Ю.Сигорская
―
Да, мой папа самый младший, ему было, он 37-го года рождения, ему было 4 года, вот. И войну они встретили в Софрино, и только в сентябре отец работал в Москве, они жили с мамой на даче, вернее, конечно, не на даче, никакой дачи не было, а снимали, как они все говорят и всегда говорили: «Небольшой угол у колхозников», ну, надо было детей вывозить, значит, загород.
В.Дымарский
―
Загород.
Ю.Сигорская
―
Да, и вот с чего начинает воспоминание, я, собственно, много интервью взяла и опрашивала москвичей, которые помнят и пережили эти годы, вот с чего начинается, что вспоминается. «Начало войны, сентябрь 41-го года, мы в Софрино, ждем электричку в Москву, они уже ходили с задержками, вечером на Западе зарево, наверное, такой закат, но люди говорят: "Это пожары, это война, немцы уже близко"».Детям не рассказывали о том, что началась война, детям сообщили о том, что началась война только в августе, потому что перестал приезжать отец и потом он, видимо, как-то с матерью связался, и нужно было уже возвращаться…
В.Дымарский
―
А старшему сколько было?
Ю.Сигорская
―
А старшей дочери было 12 лет.
В.Рыжков
―
И все равно не говорили даже ей?
Ю.Сигорская
―
Не говорили даже ей, и она узнала, что она не пойдет в школу, в 41-ом году она в школу не пошла.
В.Дымарский
―
В сентябре.
Ю.Сигорская
―
Да, в сентябре в школу не пошла, все школы в Москве, все школы в Москве были закрыты. В школу она пошла уже в 42-ом году, в сентябре 42-го года.
В.Дымарский
―
Учебный год был полностью…
Ю.Сигорская
―
Учебный год был полностью потерян, да, один год был полностью потерян.
В.Дымарский
―
Я имею в виду не только вот у вашей тети, а…
Ю.Сигорская
―
Не только, нет, совершенно у всех детей…
В.Дымарский
―
Просто занятия отменили?
Ю.Сигорская
―
Да. Когда они вернулись, Москва была полупустой, потому что к этому времени уже очень многих эвакуировали, в частности вот моя мама, которая жила на Большой Никитской улице, напротив консерватории, тоже знаменитый дом такой, может его представляете, старинный тоже доходный дом, была эвакуирована еще в июле в детский дом, а ее родители остались.
В.Рыжков
―
Ну, и заводы, видимо, многие были вывезены?
Ю.Сигорская
―
Да, были заводы…
В.Рыжков
―
Вместе с рабочими.
Ю.Сигорская
―
И уезжали семьями, поэтому первое, что вспоминается, это пусто, нету друзей, дом оказался пустой, только они в своей огромной коммунальной квартире, все комнаты заколочены, эвакуировали всех их соседей, осталась эта комната, 24 метра, и еще одна комнатка, которая тоже числилась за ними, где стоял огромный немецкий рояль, на котором всех детей обязательно учили играть, и который в 41-ом году был продан ростовщику, человеку, который начальником склада продовольственного, и надо сказать, что такие люди были всегда, и в войну с ними старались свести знакомство, и если что-то было ценное, то либо обменять, либо продать, и первым пошел рояль, хотя вот сестра папина вспоминает, что для нее была огромная потеря, она к тому времени уже неплохо умела играть, но пришлось его…
В.Дымарский
―
А как вообще, вы имеете какое-то представление вот по этим воспоминаниям, по беседам, как вообще было организовано продовольственное снабжение города и жителей города?
Ю.Сигорская
―
Вот 41-ый год, 41-ый, 42-ой год, даже 42-ой еще хуже, а магазин не работали.
В.Рыжков
―
Даже хлебные?
Ю.Сигорская
―
Нет, хлебные работали, были булочные, «уполномоченные» так называемые булочные, к которым людей прикрепляли порайонно, вот их булочная была недалеко от Кинотеатра повторного фильма, и магазин на Охотном ряду, вот 2 точки, к которым прикрепляли людей, значит, остальные магазины, которые были на Арбате, вот здесь на Арбате, на Старом Арбате, они были просто закрыты.
В.Рыжков
―
То есть все вот эти гастрономы, это все было закрыто?
Ю.Сигорская
―
Гастрономы, они не работали, да. Значит, сразу народ был оповещен, чтобы не ломились. Очень интересно про мародерство, про вот было, не было, тут показания расходятся. Мальчики, которые сейчас уже пожилые совсем говорят, что, да, были карманники, были хулиганы, были бандиты.
В.Рыжков
―
А квартиры заколоченные вскрывали?
Ю.Сигорская
―
Вот в их доме нет, ни одна квартира не была вскрыта, и они не знали, но они знали, папа вспоминает, что он знал просто своего почти ровесника, мальчика 6-7 лет, который занимался воровством, но, в основном, это были карманники, то есть это были…
В.Рыжков
―
То есть не столько грабежи квартир, сколько вот именно…
Ю.Сигорская
―
Сколько охотились за продовольственными карточками. Самое ценное, что было, были…
В.Рыжков
―
А карточки, Юль, вот сразу ввели, когда они вернулись?
Ю.Сигорская
―
Да, карточки уже были в сентябре, карточки появились в сентябре и, значит, 400 грамм хлеба – это рабочая карточка…
В.Рыжков
―
В день?
Ю.Сигорская
―
Да, и 200 грамм хлеба – это дети и иждивенцы. В магазине сахар и крупа, пшено.
В.Рыжков
―
Тоже по карточкам?
Ю.Сигорская
―
Тоже по карточкам, да, все по карточкам. Значит, как происходило.
В.Дымарский
―
Да, извините за нескромность, мясо…
Ю.Сигорская
―
Нет, мяса не было вообще, вот сразу чтобы вот, ни мяса, ни масла, ни подсолнечного масла, ни рыбы, не было ничего, ничего.
В.Рыжков
―
Молочное?
Ю.Сигорская
―
Нет, ничего.
В.Дымарский
―
И молока не было?
Ю.Сигорская
―
Да, не было.
В.Дымарский
―
А для детей?
Ю.Сигорская
―
Ничего не давали. Вот манная каша вспоминается…
В.Рыжков
―
На воде.
Ю.Сигорская
―
Вспоминается манная каша на блюдечке, да, на воде, меньше блюдечка вот эта порция манной каши, естественно, на воде, пшено.
В.Рыжков
―
Ваш папа четырехлетний, получается, что в 41-ом году у него была возможность только манную кашу на воде?
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Рыжков
―
Либо пшенную на воде.
Ю.Сигорская
―
Либо пшенную на воде. Ну, хлеб, значит, сахар пилили и выдавали по чуть-чуть. И вот самое страшное для меня вот благополучного московского ребенка было, наверное, узнать, что, что такое голод вот в их понятии? Я всегда обращала внимание, папа всегда ест все, вот он сейчас, ему 80 лет, он ест всё без разбора, что предлагают, он говорит, что этот голод так и не прошел, вот этот московский голод 41-го, 42-го года…
В.Рыжков
―
Голод был связан с тем, что вот…
Ю.Сигорская
―
Так и не прошел.
В.Рыжков
―
Вот эти нормы, которые были введены уже в сентябре 41-го, они не были достаточно…
Ю.Сигорская
―
Они не были…
В.Рыжков
―
Физиологически, да?
Ю.Сигорская
―
Очень большая семья и один только человек работающий. И таких семей было очень много, потому что мало кто оставался работать в Москве.
В.Дымарский
―
А какой-то черный рынок все-таки существовал?
Ю.Сигорская
―
Да, существовали базары, существовали рынки, самый большой рынок был у метро Арбатская.
В.Дымарский
―
Ну, то есть официальные, не черные?
Ю.Сигорская
―
Официальные.
В.Рыжков
―
Их не разгоняли, не запрещали?
Ю.Сигорская
―
Да, не запрещали, у метро Арбатская, там, где сейчас даже какое-то оборонное, да, ведомство.
В.Рыжков
―
Минобороны там.
Ю.Сигорская
―
Минобороны там.
В.Рыжков
―
Там был рынок самый большой, да?
Ю.Сигорская
―
Вот там был самый большой рынок, вот туда ходили, значит, Катя, старшая сестра, вспоминает…
В.Рыжков
―
А кто туда мог привозить, ведь колхозники тоже были…
Ю.Сигорская
―
Колхозники были…
В.Рыжков
―
Не выездные.
Ю.Сигорская
―
Нет, они умудрялись вывозить, у кого-то были какие-то запасы, значит, что было на рынках? На рынках были семечки, например, на рынках было тоже пшено, и на рынках была картошка. Вот самое большое и самое ценное, это была картошка.
В.Дымарский
―
Картошка.
Ю.Сигорская
―
Да. Вот за картошку, собственно говоря, рояль, о котором я начала говорить, был поменян или продан, можно так сказать, за мешок картошки, бутылку подсолнечного масла, манную кашу и пшено. Мяса так и не досталось, то есть человек обещал, но мяса так у них и не было. И начались болезни…
В.Рыжков
―
Именно вот на фоне голода, да?
Ю.Сигорская
―
На фоне голода и холода.
В.Рыжков
―
Вот, Юль, расскажите действительно, вот чисто инфраструктурно, метро работало?
Ю.Сигорская
―
Метро работало, трамваи, троллейбусы.
В.Рыжков
―
Свет?
Ю.Сигорская
―
Света не было, вот сразу.
В.Рыжков
―
Чтобы понимать.
Ю.Сигорская
―
Вот сразу, была вода.
В.Рыжков
―
Водопровод работал, да?
Ю.Сигорская
―
Света не было. Водопровод работал всегда, света не было. Значит…
В.Дымарский
―
Света вообще не было?
Ю.Сигорская
―
Света не было вообще. До 45-го года.
В.Дымарский
―
Или какие-то перебои?
Ю.Сигорская
―
Нет, нет.
В.Рыжков
―
Жилье не освещалось?
Ю.Сигорская
―
Жилье не освещалось вообще, город не освещался, где-то свет был, конечно, у кого-то, но в этих домах на Арбате, на Сивцевом Вражке, на Староконюшенном переулке, в других арбатских местах, на Никитской света не было вообще.
В.Рыжков
―
Свечки, керосинки?
Ю.Сигорская
―
Это называлось и не свечки, и не керосинки, раз уж мы говорим о быте, называлось это коптилки.
В.Дымарский
―
Коптилки.
В.Рыжков
―
Коптилки.
Ю.Сигорская
―
Коптилки, да, это консервная банка, куда наливался немножко бензин, был какой-то фитилек, и она действительно коптила, чадила…
В.Рыжков
―
Еле освещала?
Ю.Сигорская
―
Еле освещала, поэтому ложилось практически, в семье все читали, вот я рассказывала о библиотеке, читать было практически невозможно, еще же и окна должны были быть затемнены.
В.Рыжков
―
Заклеены, да.
Ю.Сигорская
―
Заклеены, поэтому вот отсутствие света тоже создавало какую-то такую вот ужасную не уютность и…
В.Рыжков
―
А что с отоплением было?
Ю.Сигорская
―
Отопления тоже не было, и вот это тоже одно из самого страшного, наверное, перекликается с Петербургом, с Ленинградом военным, блокадным, в доме была роскошная голландка, печь, которую всегда до войны топили, но она была большая такая, дореволюционная, роскошная печь, и сжирала она огромное количество дров, а дров не было вообще, и поэтому дед сложил маленькую печку, прямо посреди…
В.Рыжков
―
Прям в комнате?
Ю.Сигорская
―
Да, из кирпичей, трубу вывели в голландку, и ее топили, чем топили? Значит, дров не было вообще, вот такого понятия, как дрова не было.
В.Рыжков
―
А зима, как мы знаем, 41-го года…
Ю.Сигорская
―
Была жутко холодная.
В.Рыжков
―
Лютая.
Ю.Сигорская
―
Лютая, да. Значит в соседний дом…
В.Дымарский
―
Деревья не рубили?
Ю.Сигорская
―
Сейчас расскажу, деревьев не так много было, деревья рубили. В соседний дом, в 31-ый попала бомба, еще до того, как они вернулись и очень интересный рассказ, значит, там быстро все разворовали, действительно, вот еще до их возвращения был перекинут мостик в эту зияющую дыру из досок и ходили туда, остался паркет, ходили с такой вот
В.Рыжков
―
Брали паркетную доску?
Ю.Сигорская
―
Брали паркетную доску.
В.Рыжков
―
Но видимо там еще на крыше какие-то стропила пилили.
Ю.Сигорская
―
Да, и топили, не разбирали сами стены, вот стены не разбирали, они так после войны и остались стоять, а паркет сожгли весь. Потом стали топить библиотекой, это вот ужасно, это такое горе семьи, потому что отце выбирал, дед выбирал, ну, книги, которые, может быть, казались ему самыми неценными и топили книгами, а потом все дворы были в штакетники, в деревянных заборах, вся Москва была в деревянных заборах.
В.Рыжков
―
Всё сожгли?
Ю.Сигорская
―
Всё сожгли, заборов не осталось и стало открытое пространство. И знаете, очень интересно, у них такое восприятие, может быть, по отношению к сегодняшнему дню, что к 43-му году вот такая необыкновенная открытость, всё открыто, всё распахнуто, коммунальные квартиры не закрывались и сейчас они говорят: «Нам не хватает этой открытости военной».
В.Рыжков
―
Всё загорожено?
Ю.Сигорская
―
Всё загорожено, всё, никуда не пройти, а тогда ходили везде гуляли.
В.Рыжков
―
Дома голые торчали.
Ю.Сигорская
―
Торчали, да, и постепенно каждый месяц…
В.Рыжков
―
А бульвары рубили или…
Ю.Сигорская
―
Бульвары тоже рубили. Что было интересно на бульварах, мне так и представляется эта картина с богатым воображением, ведь если говорить, всегда говорят бомбежки там и так далее, центр Москвы уже к тому времени не бомбили, бомбили только летом, а по Бульварному кольцу стояли аэростаты, и практически к ним бомбы не залетали, они вспоминают, что 2 раза слышали, что где-то за Арбатом падали бомбы, папа это сравнивает с тем, что звук как будто кто-то очень громкий на самокате проехал, вот так вот, трясясь, но он не ходил. Сигналы тревоги были, но они никуда не ходили, один раз они пошли в бомбоубежище в Цековский дом, где впоследствии жил Хрущев знаменитый.
В.Дымарский
―
Ну, это в этом самом, как он называется, улица Грановского.
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Дымарский
―
Сейчас это называется Романов переулок.
Ю.Сигорская
―
Да, да, да, в Романов переулок, в подвал, но в подвале очень не понравилось, бетонные стены, какая-то замкнутость эта и они решили, что им лучше оставаться дома. Старшая сестра говорит, что она все равно боялась, все время плакала и никуда не выходила, а младшие дети выходили и гуляли целыми днями, предоставленные сами себе.
В.Рыжков
―
Юль, а вот этот жуткий холод, он все 4 года военные или как?
Ю.Сигорская
―
Нет, он потом стал чуть получше в 44-ом году.
В.Рыжков
―
Отопление дали или дрова стали давать?
Ю.Сигорская
―
Отопление так и не дали, в 44-ом году появились дрова немножко.
В.Рыжков
―
Дрова.
В.Дымарский
―
Подождите-ка, дрова, извините, но далеко не везде были печки?
Ю.Сигорская
―
Да, далеко не везде были печки.
В.Дымарский
―
А как там, где не было печек?
Ю.Сигорская
―
Складывали люди, везде складывали…
В.Дымарский
―
А вот эти голландки…
Ю.Сигорская
―
Не голландки, нет, нет…
В.Рыжков
―
Даже не печки, это как костровища, получается.
Ю.Сигорская
―
Да, складывали просто из кирпичей, находили какие-то кирпичи…
В.Рыжков
―
Очаг, назовем это так, очаг.
Ю.Сигорская
―
И вот почему вот с Петербургом, с Ленинградом у меня это перекликается, 41-ый год, ноябрь, заболел брат, средний брат заболел, у него поднялась высокая температура, приходила, поликлиники работали, все поликлиники работали, врачей было мало, но было много сестер, и они вспоминают, что приходила сестра мерить температуру, почему-то не разрешалось самими мерить температуру, потому что считалось, что люди могут что-то придумать или завысить, или занизить, поэтому каждый день приходила патронажная сестра замерять температуру, она была тепло одета, но под одеждой был всегда накрахмаленный белый, белоснежный халат, вот при всей этой убогости, при том, что все ходили в пальто, дома были эти белые халаты.
В.Дымарский
―
Я вас сейчас остановлю, буквально, сколько у нас осталось до новостей, потому что очень много приходит смс…
В.Рыжков
―
Конечно, люди же пишут, да.
В.Дымарский
―
«Мама рассказывала, что в Москве немного топили батареи в некоторых домах, но выборочно…»
Ю.Сигорская
―
А где были?
В.Дымарский
―
«…но выборочно, из нескольких домов сселяли жильцов опустевшей квартиры, и эти дома отапливались за счет опустевших» - пишет нам Люба.Кстати говоря, Юля, здесь вам наш знакомый и человек, который, я так понимаю, что это Искандер, который к нам приходит время от времени…
В.Рыжков
―
Да.
В.Дымарский
―
В гости тоже. Он пишет: «Дом Юлии снесли в 1985-ом году…»
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Дымарский
―
Правильно?
Ю.Сигорская
―
Совершенно верно.
В.Дымарский
―
«…когда начали строить последний дом Управления делами ЦК КПСС»
Ю.Сигорская
―
Да, совершенно верно, мы смотрели, как его сносят.
В.Дымарский
―
«Цековский дом стал сквотом многодетных семей, которые так и живут там с 89-го года».«Дед вырыл землянку возле домика на окраине домика, её то и использовали как бомбоубежище» - пишет нам Катя из Москвы.
«Моя семья жила в Москве в войну на Староконюшенном, 26…»
Ю.Сигорская
―
Совсем рядом.
В.Дымарский
―
Да. «…прятались в первые дни в подвале в доме 31, в дом попала бомба…»
Ю.Сигорская
―
Да, в дом, вот я рассказала, именно в него попала.
В.Дымарский
―
«…ходили в метро Площадь революции»
Ю.Сигорская
―
Ну, мои не ходили.
В.Дымарский
―
Очень много пишут.
Ю.Сигорская
―
Вот видите, как интересно, сколько воспоминаний.
В.Дымарский
―
Да, да, да.
В.Рыжков
―
Живая память.
Ю.Сигорская
―
Да, живая память.
В.Дымарский
―
«Об эвакуации из Москвы в Оренбургскую область, не потеряли ни года, учились в сентябре 41-го года»
Ю.Сигорская
―
Да, эвакуированные учились, москвичи не учились
В.Дымарский
―
Да, да, да.«Мама каждый день ждала отца, который с Сивцева Вражка на Угрешскую на завод ездил. Кстати, хлорный завод, да селедка спасли в ту войну Москву от эпидемий. Из селедочного рассола там делали хлорку для дезинфекций, соли не было» - Павел, Москва.
Ю.Сигорская
―
Да, соли не было, совершенно верно, соли не было совсем.
В.Дымарский
―
И соли не было?
Ю.Сигорская
―
Да.Просто вот хотела свою мысль закончить. Итак, вот у него высокая температура, его положили в больницу, Лёву, и сначала считалось, что у него брюшной тиф, потому что у всех были вши, вот это совершенно меня потрясает, вот этот текст, который мне папа написал. «Было много блох и вшей, странно, что не было сыпного тифа, я бывало играл с ними, с блохами, прижимал рукой, а они от меня прыгали, а вши степенно ползали, потом я научился их давить» Вот это воспоминание ребенка, блохи и вши. Но действительно был не брюшной тиф, это был менингеальный туберкулез и в декабре 41-го года первая потеря, Лёва умер в больнице, вот как они все вспоминают, пришла очень худая очень высокая мать…
В.Рыжков
―
Сколько ему было?
Ю.Сигорская
―
10 лет.
В.Рыжков
―
10 лет.
Ю.Сигорская
―
И просто сказала: «Умер, Лёва умер». И никто не заплакал, потому что все этого ждали. И потом, умирая один за одним, уже никто не плакал, слёз не было.
В.Дымарский
―
Мы прервемся сейчас на выпуск новостей, после чего продолжим программу «Цена победы».НОВОСТИ
В.Дымарский
―
Еще раз добрый вечер! Мы продолжаем программу «Цена победы», Владимир Рыжков, Виталий Дымарский, мы её ведущие, у нас прямой эфир. И наш гость, еще раз представлю, Юлия Сигорская, журналист, главный редактор альманаха «Путешествие по России». А говорим мы о повседневной жизни военной Москвы, в основе что ли этих, нашего сегодняшнего рассказа – это семья Юлии Сигорской, но как я понимаю, наш гость, наша гостья, Юля, она помимо всего прочего еще обобщила и другие воспоминания и спрашивала других людей, извините, вот. Очень много приходит смсок, видимо, людей это как-то зацепило.
Ю.Сигорская
―
Мне очень приятно, да, что эта тема волнует не только меня.
В.Дымарский
―
И поэтому давайте сразу я, чтобы люди не обижались, поскольку они пишут, чтобы это всё не в суе было.Вот из республики Дагестан пришла замечательная смска: «Добрый вечер! Каково это спать в библиотеке? И какова судьба книг?»
Ну, вы рассказали, что книги пришлось продать?
Ю.Сигорская
―
Нет, книгами топили, во-первых…
В.Дымарский
―
А, топили, а потом продавали…
Ю.Сигорская
―
Всю войну книги топили, а потом, да, а потом пришлось частично их продавать букинистам, это уже 46-ый, 47-ый, до 50-го года жизнь была очень тяжелая. Ну, и потом мне удалось несколько книг, ну, наверное, 2 десятка книг вернуть уже в 90-ые годы, покупая их у букинистов, поскольку все книги были подписаны, мой дедушка всегда книги подписывал.
В.Дымарский
―
То есть нашла прямо…
Ю.Сигорская
―
Да, и был букинист в Москве, который для меня это делал, искал.
В.Дымарский
―
Искал специально?
Ю.Сигорская
―
Да, может быть, его очень многие москвичи знают, Ян Яныч, да, на втором этаже «Академкниги» на Тверской.
В.Дымарский
―
Вот еще одна смска.Люба: «Мама всю войну пробыла в Москве, выходные отменили, работала в лаборатории на казарменном положении, во время налетов немецкой авиации должна была брать пробы воздуха, находясь на улице, первые месяцы все ждали химатаки, поэтому нужно было брать пробы воздуха».
Вот хорошая смс: «Я родилась еще во время 43-го года и в августе наш дом в Лефортове разбомбили…» А дальше смешная фраза, уж извините, но я понимаю ваши… «…Я спасла маму, гуляя с ней в коляске в парке»
Ю.Сигорская
―
Чудесно.
В.Рыжков
―
Это прекрасно.
Ю.Сигорская
―
Это прекрасно действительно.
В.Дымарский
―
Замечательно, да.«Тепло было в правом секторе, справа от Кремля, от Сретенки до Яузы и Москвы-реки, там был газ с газгольдера завода «Арма», что за Курским вокзалом, у Рабичевых на Покровском бульваре газ был всю войну» - пишет нам опять Искандер Кузеев.
В.Рыжков
―
Ну, то есть местами было, местами…
Ю.Сигорская
―
Да, местами не было, да, вот там, где не было…
В.Дымарский
―
Очень много из Арбатских переулков пишут.
Ю.Сигорская
―
Да, да.
В.Дымарский
―
«Мы жили на Гагаринском, дом 27, родители ловили на крыше зажигалки, в соседний подъезд попала бомба, в убежище не ходили»
Ю.Сигорская
―
Не ходили практически никто…
В.Дымарский
―
«Бабушка говорила, что в Москве было им голодно, хотя выживали как-то, но когда стали поступать в СССР продукты по ленд-лизу, то им по карточкам иногда давали американскую тушенку, стало посытнее».
В.Рыжков
―
Вот давайте, Юля, это очень интересно, мы часто в своей программе говорим о ленд-лизе, но больше о военных аспектах…
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Рыжков
―
А вот насколько ленд-лиз помог москвичам в годы войны?
Ю.Сигорская
―
Вы знаете…
В.Рыжков
―
Они вообще помнят об этом?
Ю.Сигорская
―
Помнят, да…
В.Рыжков
―
Помнят, да.
Ю.Сигорская
―
Да, и помнят с благодарностью, но это был не 41-ый и не 42-ой год, это был уже 43-ий год, они были тоже прикреплены к дому на Гоголевском бульваре, где сейчас Центр фотографии, и именно там давали ленд-лизовскую пищу, но они по каким-то причинам и все люди, которых я знаю, арбатских, не получали тушенку, они получали суп, это был…
В.Рыжков
―
Суп он как, он в банках был…
Ю.Сигорская
―
Он в банках был…
В.Рыжков
―
Железных, да?
Ю.Сигорская
―
Да, он был в железных банках.
В.Дымарский
―
То есть это не сухой суп?
Ю.Сигорская
―
Нет, не сухой, именно вот суп, его надо было донести, как-то разогреть. Конечно, в 43-ем году вообще уже стало гораздо лучше, вот 41-ый, 42-ой год это вот самое голодное и самое холодное время, потому что еды становилось всё меньше, перестали приезжать люди, которые из-за города привозили картошку, выезжать загород тоже было практически невозможно, в 43-ем году они уже выезжали загород летом, и тогда стало гораздо лучше, потому что они что-то могли менять, что-то на что-то. Вот из бытовых таких вещей, дети любили ходить на этот рынок и просто смотреть…
В.Рыжков
―
На еду?
Ю.Сигорская
―
На еду. А девочка, вот Катя, да, старшая девочка, она говорит, что она смотрела на украшения, люди продавали украшения свои, но купить она ничего не могла, естественно, но она просто ходила смотреть, ей нравилось на это смотреть, и многие девочки ходили смотреть, что же продают.
В.Рыжков
―
Юль, вот вы затронули очень тяжелую тему, вот гибель от болезни среднего брата…
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Рыжков
―
Льва, и сказали, что были еще потери…
Ю.Сигорская
―
Да, вот сейчас расскажу.
В.Рыжков
―
Вот расскажите еще об этом, и в целом, вот как вы оцениваете, насколько высока была смертность в Москве 41-го, 42-го?
Ю.Сигорская
―
Смертность была достаточно высокая, почти близкая к питерской, почему значит, вот именно холод, там, где не топили, и скудное питание, всё это вместе что рождало, болезни, и люди умирали от болезней, даже не замерзали уж совсем так и не от голода умирали, а от истощения.Значит, вот после того, как Лёва умер, у Катерины тоже поднялась немножко температура, и решили, что их надо отправить всех в санпропускник. Вот что такое было санпропускник, когда приехала машина огромная, она приезжала ко всем, к которым врачи считали и власти считали, и забирали все вещи, не забрали только книги, забрали все одеяла, пальто, одежду всю, всю, всю, включая нижнее белье, в санпропускник, и вернули только через сутки, вот было непонятно, как прожить эти сутки зимой…
В.Рыжков
―
Обрабатывали?
Ю.Сигорская
―
Обрабатывали под высокой температурой, а их там мыли специальными средствами, и действительно, после этого вшей стало меньше. Значит, второй умерла мама, она умерла в 42-ом году, всю еду отдавала детям, потеряв одного сына, старалась сохранить трех оставшихся детей и отдавала практически всю еду им, они этого не понимали, они с благодарностью, в общем-то, принимали, старшая сестра, наверное…
В.Рыжков
―
А папа был на работе?
Ю.Сигорская
―
Папа был на работе, да, и она их подкармливала. Но при этом Катя нашла карточки продовольственные потерянные, принесла их матери радостно, сказала, что вот я нашла карточки, мать сказала: «Ну, давай смотреть», нашли адрес, тоже на Арбате, пошли и вернули. Странно, что никто даже спасибо, дверь открылась, просто женщина взяла карточки, закрыла дверь, может быть, чего-то боясь, и карточки они эти вернули. Мать вот высокая, худая, и она вот говорит, в чем душа держится, вот уже нечем было зацепиться этой душе, и умерла она во сне. Спали они вместе в одной кровати, и Катя проснулась от того, что холодно было необыкновенно, не так холодно, как всегда, холодно всегда, но слишком холодно, мама уже остыла к этому времени, так умерла мама. Они с утра посмотрели, все дети встали рядом с кроватью, высокая, худая, белая, совершенно не подвижная, так умерла мама и тоже никто не заплакал.И очень странно, что не осталось никаких свидетельств, и я с этим сталкивалась в Москве, хотела бы, чтобы, может быть, кто-то написал, если кто-то это помнит, у кого в Москве умирали родственники в 41-ом, 42-ом году, приезжала машина, забирала труп, видимо, кремировали, но никаких документов не осталось, так и неизвестно, и сколько бы мы с сестрой не пытались искать в архивах, никаких документов, где же они были захоронены не осталось. То есть просто приезжала команда, людей увозили, и ничего не оставалось, никакой памяти, никакой, где же это всё происходило, и где урны, видимо, эти захоранивались.
В.Дымарский
―
Юль, а вот еще такой вопрос, я отталкиваюсь все время от смсок.«В Москве в 42-ом году из-за прививки, сделанной в период грудного вскармливания, у моих родителей умер первый сын Юра. Меня, родившемуся после войны, назвали также Юрием, а в 41-ом, по воспоминания родителей, Москва бежала»
Вот в вашей семье остались какие-то воспоминания, вот эта знаменитая октябрь 41-го года?
Ю.Сигорская
―
Вы знаете…
В.Рыжков
―
Тогда паника была…
Ю.Сигорская
―
Да, они этого не помнят, что очень интересно, я тоже это слышала и от кого-то, и читала, но вот в их семье не было вообще паники.
В.Рыжков
―
Мирский рассказывал об этом, помнишь?
Ю.Сигорская
―
Да, и я, наверное, Мирского слушала.
В.Рыжков
―
Да, да, да.
Ю.Сигорская
―
Вот самое интересное, что в районе Арбата, ну, во-первых, когда они приехали, уже многие были эвакуированы, а те, кто остались, вообще такого слова «паника» в их семье не произносилось.
В.Рыжков
―
И в этой связи вот второй вопрос, Юль, вот поддерживался ли правопорядок? То есть работала милиция?
Ю.Сигорская
―
Милиции не помнят, никто не помнит милиции.
В.Рыжков
―
Никто не помнит, да.
Ю.Сигорская
―
Милицию помнила моя бабушка, мамина мама, когда в июле 41-го года маму отправили в эвакуацию вот в детский дом, она пришла к себе на Никитскую, это был единственный ребенок, и она рыдала совершенно, для нее было вообще непонятно, как это вот их разлучили, и она забыла сделать затемнение, и к ней не просто пришли, к ней ворвались, вломились наряд милицейский и прямо сразу схватили, то есть, а она зареванная, не поняла, что происходит, почему её забирают, и уже на лестнице они ей сказали, что она нарушила порядок, и её окно было без затемнения. И потом внизу они её спросили, что, собственно говоря, она так рыдает, что случилось, может быть, кто-то уже погиб или что-то, ну, она сказала, что вот сегодня забрали дочь в эвакуацию и снизу с первого этажа они её отпустили, вернули.
В.Дымарский
―
А эвакуация детей была обязательной?
Ю.Сигорская
―
Нет, необязательной, потому что вот папа и мама моего отца, они своих детей не отдали…
В.Рыжков
―
То есть это как-то выборочно что ли происходило?
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Рыжков
―
Кого-то забирали, кого-то нет.
Ю.Сигорская
―
Кого-то забирали. Те родители, которые оставались и посчитали, что надо детей отправить, тех детей взяли и отправили, а те родители, которые не захотели расставаться с детьми, посчитали, что им правильнее остаться в семье, вот в семье Сигорских она осталась, а вот мою маму эвакуировали.
В.Рыжков
―
Как ваш папа справился? Это же такая трагедия, мама умерла, маленькие дети, он каждый день на работе.
Ю.Сигорская
―
Да, ему было 5 лет, он прекрасно, он помнит, и он говорит, что я стою, вот я вижу, что она умерла, и мы не плачем, потому что тоже, наверное, ждали, она вот, она перестала есть…
В.Рыжков
―
Угасала?
Ю.Сигорская
―
Она угасала, да, и боль эта внутренняя, она ведь до сих пор осталась, просто вот…
В.Рыжков
―
Как дедушка потом с этим справился? Ведь он же должен был работать?
Ю.Сигорская
―
Да, у него осталось трое детей, и их осталось четверо, ну, старшая сестра, 12-13 лет, в 42-ом году…
В.Рыжков
―
НРЗБ.
Ю.Сигорская
―
Да, она пошла в школу, да, в 59-ую знаменитую школу, которую заканчивал академик Арнольд, замечательный человек, одноклассник моего папы, который тоже пошел в школу уже в 44-ом году. И она говорит, что что-то стирала, что-то как-то пытались, а вообще как проводили день? Вот мальчики, они все-таки гуляли, а она сидела у печки, прижавшись спиной, всегда у печки…
В.Рыжков
―
Боялась?
Ю.Сигорская
―
И боялась, да, и она говорит, что вообще девочки и мальчики, конечно, очень по-разному. Вот папа пишет, что при всех этих ужасах детская жизнь была очень оптимистичная, вот для него, человека, который и сейчас безумно худой, просто вот он так и не смог набрать этот вес, никогда уже в жизни, а все равно жизнь была оптимистичная, его все время рвало, у него все время был кровавый понос, но при этом он жизни радовался, потому что он гулял, вот заборы исчезли, он лазал вот в этот дом…
В.Дымарский
―
Все можно было.
Ю.Сигорская
―
Паркет, всё было можно. И потом самое замечательное развлечение у всей детской компании, то есть это весь Арбат, это не моя семья, это все мальчишки, они катались на трамвае, трамвай ходил по Бульварному кольцу….
В.Дымарский
―
Прицепившись?
Ю.Сигорская
―
Да, зацеперами такими были, и никто не снимал. То есть, они прыгали, а потом он говорит, ты знаешь, так интересно, что к 48-му году я утерял этот замечательный навык, попробовал и не получилось, а вот всю войну просто совершенно замечательно это было, вот, то есть они…а девочки, наверное, инстинктивно, особенно вот скажем, Катя, которая осталась хозяйкой в семье и должна была эту семью хоть как-то дальше сберегать, она вот старалась не выходить и ходила только за карточками. Как происходило, значит, хотела рассказать, как весь Арбат ходил за хлебом.
В.Дымарский
―
Дети Арбата.
Ю.Сигорская
―
Дети Арбата. В 5 утра надо было пойти в эту булочную у Кинотеатра повторного фильма с карандашиком, значит, потеря карандашика это тоже была целая трагедия, потому что могли не дать, вот этот такой чернильный карандаш, когда поплевал и…
В.Рыжков
―
И на руке написал номерок.
Ю.Сигорская
―
И на руке тебе, да, написали номерок в 5 утра, булочная открывалась в 9, ждать было совершенно невозможно, нереально, холодно, были случаи, когда люди погибали в очередях, они это помнят, то есть как опять же в Ленинграде, а прямо…
В.Рыжков
―
И уйти было нельзя?
Ю.Сигорская
―
Ну, они уходили все-таки, они уходили…
В.Рыжков
―
С номерками вот этими.
Ю.Сигорская
―
С номерками, и потом приходили где-то к 8, ну, было несколько случаев, когда не пускали, но в основном люди старались друг другу помогать, если у тебя 305-ый номер, ты так и стоял вместо…
В.Рыжков
―
И так каждый день?
Ю.Сигорская
―
Да, каждый день, между 304-ым и 306-ым. А в магазин надо было ехать на метро, и вот тоже она очень интересно говорит, что вот эта темнота, которая была, она как-то странно повлияла на зрение.
В.Дымарский
―
Это зима?
Ю.Сигорская
―
Зимой, да. Потому что в метро было очень светло. Она говорит, что я иду с продуктами, выхожу из метро и ничего не вижу, вообще ничего не вижу и натыкаюсь на людей, и все говорят: «Что это? Почему ты натыкаешься?», значит, кто-то отталкивает, кто-то на лавочке сидел, а она ничего не видит, потому что это вот разница света…
В.Дымарский
―
Ослепление.
Ю.Сигорская
―
Ослеплений и тьмы бесконечной, оно вот такое. Вот интересно, что ели еще, тоже вот очень интересно, отец когда-то написал, что, значит, в 31-ом доме, куда попала бомба, по существу стал пустырем, там росла трава, и в ней попадался, травка такая просвирняк, растения с плодами вроде маленькой тыковки вот такие. «Я его разыскивал и ел, эти маленькие тыквочки, с удовольствием без всяких последствий, рекомендую».
В.Дымарский
―
Вот из Люберцев нам написали: «В летний период использовали для еды подножный корм…»
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Дымарский
―
«…щавель, грибы, ягоды, лебеду, крапиву. Ели мороженую убитую канину, за которой мальчишки ходили зимой 41-го, 42-го в районы Подмосковья, откуда отогнали немцев».Ну, вот такие здесь по поводу еды…
В.Рыжков
―
Юль, а не было огородов на Арбате?
Ю.Сигорская
―
Нет, огородов не было.
В.Рыжков
―
В Питере были огороды.
Ю.Сигорская
―
А здесь вот так почему-то…
В.Дымарский
―
Да, огороды…
Ю.Сигорская
―
Вот на Арбате огородов не было.
В.Дымарский
―
На Арбате не было, но где-то писали, что…
Ю.Сигорская
―
Культура огородов почему-то не привилась, но что было, значит, вот старший брат, которому на момент войны было 8 лет, потом ему уже было 9,10, Донарт, он ловко научился подстреливать ворон, и вообще мальчишки этим занимались, ворон подстреливали, ощипывали и ели, то есть мясо вот, если говорить о мясе, это были вороны.Катя вспоминает, что были очень добрые, сердобольные люди, у них до войны были какие-то детские наборы и вот был набор лошадка, значит, надо было выпилить лобзиком и раскрасить, вот она выпилила лошадку лобзиком, раскрасила и пошла на базар, и продала её за несколько картошек, ну, кому была нужна лошадка детская? Ну, может быть, ребенку, а может быть, просто пожалели. Когда удалось выехать в Подмосковье, собрала букет из рогозы, ну, то, что люд называют тростник, и тоже продала на базаре, тоже кто-то пожалел, стояла вот такая маленькая, худая, с этим букетом из засохшего тростника, купили и тоже дали денежку небольшую, то есть были люди, которые жили лучше, и все-таки была какая-то взаимопомощь. В их дом в какой-то момент в пустующую квартиру поселили сестру Утёсова, она питалась как-то по-другому, то есть она в другом месте, её прикрепили, либо же ей привозили, она их подкармливала, они ей очень благодарны, потому что вот она несколько раз давала сахар, например…
В.Дымарский
―
Еще вопрос. Работали ли бани?
Ю.Сигорская
―
Про бани сейчас расскажу.
В.Дымарский
―
Был ли платным, либо бесплатным транспорт в Москве?
Ю.Сигорская
―
Транспорт был сначала бесплатным, потом стал платным. Бани работали всегда, вот если школы закрылись, то бани работали всегда.
В.Дымарский
―
Были бы эпидемии….
Ю.Сигорская
―
Иначе было бы совсем ужасно, да, вот сестра с маленьким братом ходила, брат мылся, значит, в женском отделении, поскольку был маленький, мать почему-то не ходила, у неё уже сил, видимо, не было, вот тоже говорит, что вот эти узелок с грязным бельем, с чистым бельем, мылись, в бане тоже было холодно, то есть сейчас вы, наверное, представляете, что пойти в баню погреться, нет, вода была, конечно, теплая, она была теплее, но она не была такой теплой, которую хотелось, вот чтобы согреться, наконец, хоть как-то, все равно, но все равно любили, но в баню можно было ходить ограниченное количество раз, надо было купить билетик, и денег не было, но и каждый день в баню не пойдешь.
В.Дымарский
―
Но денежные отношения все равно сохранялись?
Ю.Сигорская
―
Денежные отношения сохранялись, да.
В.Дымарский
―
Деньги были, и за деньги можно было что-то купить.
Ю.Сигорская
―
На рынке…
В.Дымарский
―
На рынке.
Ю.Сигорская
―
Во-первых, на рынках, а во-вторых, билет в баню, и потом билет на общественный транспорт и в метро, значит, с 42-го года уже отец зарабатывал и зарплата его была маленькая, хоть вот он был таким человеком незаменимым на Гознаке, но, однако, вот её не хватало на то, чтобы вот, больше всего хотелось картошки, интересное воспоминание, больше всего хотелось картошки. Да, и в 43-ем году они, наконец, эту картошку добыли, уже выезжая в город Петровск, это туда по Ярославке и там меняли у колхозников на одежду. К концу войны одежды у них практически не осталось, вся одежда была поменяна на еду.
В.Дымарский
―
Мы понемногу завершаем нашу программу, я понимаю, что у Юли, наверное, еще очень много…
Ю.Сигорская
―
Да, конечно.
В.Дымарский
―
Есть каких-то рассказов, у наших слушателей, потому что мы огромное количество смс.
Ю.Сигорская
―
Ну, давайте еще чего-нибудь почитаем?
В.Дымарский
―
Нет, у нас просто на это уже нет времени.
Ю.Сигорская
―
Жалко.
В.Дымарский
―
Но здесь вам даже есть советы, вам нужно с отцом написать запрос в ЗАГС Москвы, указать там и так далее, видимо, для того, чтобы найти…
Ю.Сигорская
―
Мы уже пробовали.
В.Дымарский
―
Уже пробовали. Я тоже думаю, что вы, наверное, вот.«Слепота не от перепада освещения, скорее это был авитаминоз» - пишет нам…
Ю.Сигорская
―
Да, авитаминоз был жуткий, все ходили в цыпках, вот эти цыпки тоже…
В.Дымарский
―
Времени у нас уже нет, и сейчас мы завершаем нашу программу «Голосами блокады»…
Ю.Сигорская
―
Да.
В.Дымарский
―
Это удивительная сегодня получается перекличка, после Москвы мы послушаем еще и драмы, и трагедии Ленинграда.
Ю.Сигорская
―
Ленинграда.
В.Дымарский
―
Всего доброго! До встречи!
В.Рыжков
―
Спасибо!
Ю.Сигорская
―
Спасибо!