1)Оппозиция: известная и нелюбимая 2)Ситуация вокруг детдома в Реутове 3)Ужесточение наказания за езду в нетрезвом виде - Михаил Горбачев, Елена Альшанская - Вечерний канал - 2012-09-24

И.ВОРОБЬЕВА: Здравствуйте. Вечерний канал, вечерний эфир, вечерний «Разворот», в эфире Ирина Воробьева и Татьяна Фельгенгауэр, всем здравствуйте.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: тем у нас три, по традиции. Первая - «оппозиция известная и нелюбимая» - мне нравится такой заголовок, - вы слышали последние данные опроса ВЦИОМа о том, как изменилась степень известности лидеров оппозиции, как вырос их антирейтинг.

И.ВОРОБЬЕВА: В связи с узнаваемости возрастает не только рейтинг, но и антирейтинг. Еще одна тема – ситуация вокруг детдома в Реутове, который перенесли и в знак протеста несколько воспитанников сбежали, их нашли, но ситуация довольно странная - это укрупнение детских домов, непонятно, почему. Елена Ольшанская об этой проблеме писала, им занималась – поговорим об этом.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И третья тема, которую активно сегодня обсуждают - ужесточение наказания за езду в нетрезвом виде. Мы слышали, как премьер-министр и депутаты отзывались об этой проблеме, хотят ужесточить наказание, - свяжемся с нашим коллегой Михаилом Горбачевым, экспертом, автором книг по безопасному вождению и гоночной теории, обсудим эффективность ужесточения наказания.

И.ВОРОБЬЕВА: На сайте есть пост Михаила Горбачева об этом - можно его обсудить. Но начнем с оппозиции.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Итак, за последние полгода большинству лидеров внесистемной оппозиции удалось повысить свою известность. При этом симпатии к ним остались на прежнем уровне, а отторжение усилилось. Об этом говорит свежий опрос ВЦИОМ. В феврале Навальный был известен 29% россиян, а к сентябрю этот показатель вырос до 48%. Сильно выросла известность Геннадия Гудкова - с 21% до 60. Удальцов – было 13%, 39 стало, Чирикова – было 12% и 20% стало. У Ильи Пономарева было 14% в феврале, 23% - в сентябре. Как отмечают социологи, Москва и Петербург два города, где наиболее известны лидеры оппозиции.

Вместе с ростом известности усиливается и негативное мнение о них. За последние полгода доля тех, кто отрицательно относится к Навальному выросла с 31% до 43%, Гудкова - с 29 до 43%, Удальцова - с 26 до 42%, Пономарев - с 28 до 40%, Чирикова – с 24 до 39%. Доля симпатизирующих остается практически прежней, правда, у Сергея Удальцова резко вырос положительный рейтинг – с 18 до 27%.

И.ВОРОБЬЕВА: Мне кажется, что в феврале месяце те, кто знал о существовании Навального это те, кто интересуется тем, что происходит в стране, у кого есть интернет и те, кто, условно говоря, слушает «Эхо Москвы», читает разные газеты. Сейчас вырос процент людей, которые знают о них, за счет телевидения.

И.ВОРОБЬЕВА: Безусловно. Во-первых, скажем большое спасибо программе «Анатомия протеста» - я вверена, что они во многом способствовали тому, что люди кого-то узнали и о ком-то услышали. Было несколько счастливых моментов, когда почти объективно были освещены акции, показывали людей, лидеров по федеральным каналам. А попадание в телевизор автоматически делает тебя известным – это аксиома. Этот процесс ясен. Вот антирейтинг – это забавная шутка.

И.ВОРОБЬЕВА: Телевизионная часть аудитории, телевизор, мне кажется, не очень ласков по отношению к нашей оппозиции.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: По той же причине, по какой оппозиция стала известной, она стала и нелюбимой.

И.ВОРОБЬЕВА: Да. Инструмент, который сделал оппозицию известной, добавил антирейтинг. Я посмотрела на цифры и мне показалось, что увеличилась доля как раз в тех пропорциях, по которым показывали по телевидению.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мы готовы поговорить об этом с нашими слушателями.

И.ВОРОБЬЕВА: Дмитрий пишет, что «наша оппозиция напоминает лебедя, рака и щуку – как они сбираются делить власть после падения режима Путина?» - у Дмитрия уже такое впечатление.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А Владимир считает, что «Верить ВЦИОМу все равно, что верить Первому каналу или НТВ» - тогда напишите, как вы считаете известность.

И.ВОРОБЬЕВА: Кстати, я удивилась, когда увидела цифры по антирейтингу, потому что когда Навальный начал свои расследования, когда он людям объяснил, что достаточно в интернете заполнить жалобу и отправить ее в Генпрокуратуру, и таким образом как-то повлиять на ситуацию с расследованием дела «Транснефти», у Алексея сразу вырос рейтинг. И среди моих знакомых, которые раньше не пытались разбираться в политике, внезапно заговорили о Навальном, и говорили позитивно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Евгений: «А что те, кто не читает газет и у кого нет интернета, автоматом должны напяливать белую ленточку и поддерживать эту камарилью?» - нет, мы говорим о том, как люди становятся известными, или нет, знают о них больше или нет, растет или не растет их антирейтинг.

И.ВОРОБЬЕВА: Спросим мнение наших слушателей по поводу приведенных цифр ВЦИОМа.

СЛУШАТЕЛЬ: Игорь.

И.ВОРОБЬЕВА: Вы когда узнали о лидерах оппозиции?

СЛУШАТЕЛЬ: О Навальном года два назад, может быть, поменьше - полтора. Удальцова чуть позже, в связи с задержаниями 31 числа. Знаете, мыс другом проводили эксперимент в Питере – взяли журнал «Нью Таймс», где фотография, на которой Навальный и Яшин были в Астрахани, там красивая фотография, где они вдвоем и рядом Пархоменко. Мы шли пешком по Торжковской улице и показывали, - знаете этих граждан? - никто не знает, кроме гаишников. Это было три месяца назад. Мое мнение - практически никто не знает этих господ – к сожалению, народ пока дремлет.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кстати, где Яшин, где Дмитрий Гудков, где Ксения Собчак? - господа из ВЦИОМа? Ксению точно знают все. Я поняла – социологи поняли, что бороться с Собчак невозможно.

И.ВОРОБЬЕВА: Поэтому они решили ее не замечать?

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ее знают все, она идет вне конкурса.

И.ВОРОБЬЕВА: Ее рейтинг все испортит.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кстати, интересен антирейтинг после обыска - наш народ не любит, когда у кого-то есть деньги.

И.ВОРОБЬЕВА: Евгений: «Понятно, откуда антирейтинг – люди, которые выбрали путина, наконец увидели всю эту митинговую тусовочку с Немцовым наперевес» - а до этого оппозиции вообще не было?

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кстати, и Немцова в рейтинге нет.

И.ВОРОБЬЕВА: Таня: «В российском сознании оппозиционер почему-то антигосударственник. Большинство если не за царя, то за боярина».

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мне интересно то, что говорил Игорь – люди, которых мы знаем, которых, как нам кажется, знают все, а на самом деле очень тонкая это прослойка. Люди, которые не сталкиваются с новостями, для них известны другие люди.

И.ВОРОБЬЕВА: Попробуем поговорить об этом со слушателями.

СЛУШАТЕЛЬ: Таня. Учитывая то, что государственная политика вообще направлена на то, чтобы уничтожить в человеке объективность восприятия… НЕ СЛЫШНО… невозможно доверять каким-то оценкам ВЦИОМа после этого.

И.ВОРОБЬЕВА: «Почему только Навальный? Где Илларионов, Гудков, Прохоров, - не менее известны и харизматичны».

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Еще спросите, где Владимир Милов.

И.ВОРОБЬЕВА: А где Владимир Милов? В общем, странный опрос ВЦИОМа – много фамилий нет.

И.ВОРОБЬЕВА: Может быть, только эти фамилии везде светятся? Хотя действительно странно. Но неважно, думаю, что цифры были бы примерно те же.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: На самом деле мне кажется, что оппозиция стала более известна и очевидно, что люди говорят, что кого-то не любят - это нормально.

И.ВОРОБЬЕВА: Человек посмотрел в новостях на Навального – он ему не понравился. Нормально абсолютно. Главное, что люди должны знать, ставить оценки тем, кого показывают и о ком рассказывают.

И.ВОРОБЬЕВА: А лидеры оппозиции должны продвигать свои лозунги и оппозиции – чтобы люди оценивали их более здраво и взвешено.

И.ВОРОБЬЕВА: Поменяем тему. Речь пойдет о детдоме в подмосковном Реутове, который сегодня начали переселять. Эта история длится давно, и у нас на связи по телефону президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», Елена Ольшанская. Расскажите, что там за история?

Е.АЛЬШАНСКАЯ: Эта проблема существует не первый день. Из детских домов Подмосковья, детдом в Реутове самый маленький. На тот момент, когда мы начали туда ездить, около двух лет назад, там было 19 детей, - самый малокомплектный детский дом. И может быть именно из-за этого там дети были самые сохранные. Мы знаем много хороших детских домов с приятным коллективом, директором, который что-то пытается сделать для детей, но они все очень большие - от 39 детей и выше, бывает по 80 и 100 детей. Этот детский дом был маленький, за счет этого персонал создал домашнюю, семейного типа атмосферу, и персонал оказался хорошим, в итоге дети там жили в такой расширенной семье. Плюс многие дети, которые там находятся, общались со своими кровными родственниками - например, мальчик, мама которого лишена родительских прав, тем не менее, она приходит и навещает. Или бабушка, которая не может взять девочку, приходила в гости. Практически все дети из близлежащих районов, либо из самого города.

Чуть меньше года тому назад вдруг было сказано, что их будут закрывать, так как городу нужен детский садике, а детский дом находится в здании бывшего детского садика. Ситуация была внезапная – в четверг к ним приехали из министерства и сообщили, что в понедельник детей будут вывозить. Поэтому попросили, чтобы они детям не говорили ни слова, пока их не погрузят в автобус. Вместо этого коллектив детского дома написали письмо и обратились к нам за помощью. Мы подняли достаточно большой шум, детский дом удалось отстоять, а министерство дало такие комментарии – мол, никто ничего не собирался закрывать, откуда такие странные слухи. Тогда ситуация вроде бы разрулилась, даже обсуждалось, что на базе этого маленького детского дома можно сделать центр по семейному устройству, перепрофилировать его - потому что современность говорит именно об этом. Сейчас во многих регионах идет переориентация детских домов на работу с семьей, на сопровождение семей, или на работу с кровными семьями. Но все это осталось на уровне разговоров, и летом снова возникла история, но уже другого характера - 5 преподавателей-воспитателей этого учреждения написали нам письмо, забили тревогу со словами, что с одной стороны, к ним приходят странные люди и требуют кадастровые планы на дом и землю, обмеряя уже, где и что они будут строить, а с другой стороны, пока дети были в лагере, пришла некая женщина, которой выписали разрешение на опеку над семью разновозрастными детьми.

А надо сказать, что там в основном подростки - около 3 детей младше 9-10 лет, остальные в основном 12-14. И таких совершенно разных подростков, не братьев и сестер, ей выписали направление. И даже их не видя, она потребовала, чтобы ей их отдали, причем сказала, что якобы ей обещали квартиру. Но детей не было, поэтому никого не отдали, и больше она не приходила.

И.ВОРОБЬЕВА: У нас сейчас перерыв на новости, после перерыва мы продолжим разговор.

НОВОСТИ

И.ВОРОБЬЕВА: Продолжаем разговор с Еленой Ольшанской, которая рассказывает, что происходит с детским домом в городе Реутов.

Е.АЛЬШАНСКАЯ: Когда дети вернулись из лагеря, четверых детей взяли в две семьи и детей осталось 13-14 с лета. И развязка этой истории наступила сегодня утром – нам позвонили дети из детского дома, в ужасном волнении и страхе и сказали, что с утра им сказали, что они не идут в школу, потому что к ним придут гости, но они уже поняли все несколькими днями раньше, потому что им сказали, что их везут на экскурсию и концерт, но повезли почему-то в Егорьевский детский дом, где активно рассказывали, какой он хороший, как там здорово, показывали комнаты. Понятно, что дети не идиоты, и поэтому история про сегодняшних гостей им была понятна.

А вчера, накануне этих событий, две девочки сбежали из детского дома, хотя бы об этом не знали. И утром, когда вместо гостей приехали два микроавтобуса, чтобы забрать детей в Егорьевск, сбежало еще четверо детей, потому что дети были не готовы уезжать, это было сделано в такой форме достаточно некрасивой, была целая история, была милиция, детей искали, в итоге вернули только с помощью наших волонтеров, которым дети доверяли, - мы уговорили их вернуться. Последнюю девочку нашли почти ночью. Сейчас все дети либо уже отвезены в Егорьевский детский дом, либо сейчас туда едут, - несмотря на их нежелание, протест, не учитывая их мнение, их отвезли в детский дом, где уже 60 человек детей и его собираются укрупнять и расширять еще на несколько десятков.

То есть, дети жили вместе 19 человек, общались с родными и близкими, ходили в школу, из которой их выдернули в середине учебного года. И на самом деле ситуация чудовищная, но типичная - как детей перевозят, когда знают, что они не хотят уезжать, - их просто обманывают.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Возможно ли сделать что-то в этой ситуации? Ведь у детей есть права.

Е.АЛЬШАНСКАЯ: Права есть, конечно. Но дети, которые находятся под государственной опекой, защиту этих прав и реализацию выполняет государство в виде государственного опекуна. Защита этих права наглядно показано, - как государство видит защиту этих прав, - оно перебрасывает взрослых детей, не маленьких, с места на место, абсолютно не думаю, что в их интересах, а что нет. Так устроено наше законодательство, что, что бы мы сейчас ни делали, чиновникам ничего за это не будет.

На самом деле, конечно, мы поверили в этой истории чиновникам, если нам дважды обещали, что ничего не будет, что детский дом не будут расформировывать, что мы вместе будем думать над тем, как там организовать семейную службу, мы обсуждали, какое обучение там организуем, пока министерство само этим не займется. А в итоге наше доверие оказалось чрезмерным и излишним.

Можно ли что-то сделать – думаю, да. Потому что процедура тайного увоза в середине учебного года однозначно нарушение прав детей. И если мы сейчас достаточно четко об этом скажем, что помимо государственного опекуна, который защищает права детей не всегда хорошо, - если мягко выразиться, - есть общество, которое тоже готово в этой ситуации что-то делать. Наша самая большая проблема, что когда дети государственные, государство защищает их как умеет и может и не готово видеть ничьи глаза и уши - в этом смысле дети достаточно беззащитны. То лицо, которое является их защитником, если он в какой-то ситуации нарушает их права, дети остаются абсолютно беззащитны.

В нас были истории еще более жесткие, когда было жестокое обращение в детском доме, дети нам жаловались и пытались с этими жалобами выйти в суд, но как только начинался суд, к следующему слушанию они все приходили послушные, все повторяли как по бумажке выученные слова, что им все показалось, никто их не обижает, они счастливы, что их любят и целуют им ножки.

И.ВОРОБЬЕВА: Елена, у вас есть сейчас возможность обратиться к чиновникам, которые могут помочь детскому дому в Реутове. Обращайтесь.

Е.АЛЬШАНСКАЯ: Прежде всего, к нашему Уполномоченному по правам детей мы планировали обратиться завтра. Дети написали ему письмо - мы хотим его завтра забрать и передать товарищу Астахову, надеясь, что он на эту ситуацию отреагирует. Безусловно, еще мы хотели бы обратиться к Шойгу, губернатору Московской области. Потому что ситуация длится довольно долго и мы писали ему письма. Но судя по тому, что отписки к нам приходили из Минобразования, - видимо, он их даже не читал, сразу перенаправляя в профильное ведомство, которое само все это инициировало. Конечно, в этой ситуации нужно понимать, что Московская область, несмотря на хорошую отчетность, в ситуации защиты прав детей далеко не передовая. У нас крупные детские дома укрупняются, вместо того, чтобы их расформировывать и делать маленькие. Вообще не должно быть детских домов, где больше 13 детей - с точки зрения европейской системы, где тоже есть детские дома, и об этом любят повторять наши чиновники, только они забывают сказать, что средняя наполняемость подобного детского дома в Европе - 5, максимум 10 детей. Если 12 – это считается уже много. И конечно, наши монстры, где 100, 200, извините, 600 детей, - такого нет нигде в мире, мы живем на самом деле в Средневековье. Система, где дети живут и воспитываются в таких чудовищных условиях огромного невероятного коллектива, - причем заметьте, там один государственный опекун, который исполняет обязанности опекуна - один директор на 400 детей. Как вы думаете, он знает их хотя бы по именам? И сравнить приемную семью, где можно взять максимум 8 детей под опеку, что разумно. А государственный опекун защищает права 400 детей, которых он, скорее всего, не знает даже как зовут.

И.ВОРОБЬЕВА: Спасибо большое, надеюсь, что вас услышат и ситуация разрешится – рассчитываю очень на то, что она разрешится в пользу детей.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Галина пишет из Реутова, что она там живет и знает, что есть большой бывший детский сад, где сейчас находится Транспортная налоговая – пусть власть займет это помещение.

Е.АЛЬШАНСКАЯ: Вы не могли бы нам дать адрес?

И.ВОРОБЬЕВА: Галина, пришлите, пожалуйста, адрес – мы перешлем его Елене. Спасибо вам большое, Елена.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А мы еще раз упомянем фамилии Астахова и Шойгу – их пресс-службы внимательно отслеживают упоминаемость этих фамилий, - может быть, они обратят внимание на эту ситуацию. А сейчас мы поменяем тему и будем говорить о том, насколько нужно ужесточать наказание за езду в нетрезвом виде – вы слышали про страшную аварию, которая произошла в выходные на минской улице, и сегодня премьер-министр говорил на эту тему, и прочие чиновники, но мы будем говорить об этом с экспертом. Михали, скажите, ваша позиция – насколько эффективно ужесточать наказание для пьяных водителей?

М.ГОНЧАРОВ: Я считаю, что ужесточать нужно, только если это будет на усмотрение инспектора ДПС, то это будет ужесточение, которого на самом деле не будет, потому что если можно будет решить вопрос по-другому, то он и будет решаться по-другому. Я смотрел предложение ввести серьезные меры, уголовное преследование, что будет в суде решаться, - там сложнее повлиять, но вообще человек, который в пьяном виде сел за руль, уже преступник. В Германии, например, получить права по истечении срока и огромного штрафа, практически невозможно. Потому что нужно пройти медико-психологическое обследование, которое называется «идиотом-тест» - его пройти невозможно, потому что врачи исходят из простого посыла: если человек в пьяном виде сел за руль, значит, у него что-то не в порядке с психикой, и права ему возвращать нельзя. Или он алкоголик. Одно из двух. И он при прохождении этого теста - два или три года до этого он был без прав, - он должен доказать, что он ни первым, ни вторым не является. А доказать это невозможно, потому что то, что он ехал на автомобиле пьяным как раз подтверждает, что он относится к одной из этих групп. И все сделано без уголовного насилия, без лишения гражданских прав – просто человек не может пройти тест, и права ему не возвращают.

И.ВОРОБЬЕВА: действительно странно – в УК, ст.264, ч.6, - человек, находящийся в алкогольном опьянении и принесший смерть 2 и более лицам, - там через три года возвращаются права. Как это вообще может быть?

М.ГОНЧАРОВ: Я и говорю, что этого быть не должно. И если мы имеем ситуацию, когда пьяный водитель сбил 10 человек и 7 из них скончались на месте, и мы узнаем, что он один раз уже был лишен прав за езду в пьяном виде, и через два года ему их вернули, то я считаю, что в его преступлении, кроме его вины, есть вина законодателей. И вина в том, что права ему были возвращены – вот в чем парадокс.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Предложения премьера и депутатов – насколько это косметический ремонт, есть у кого-то реальное понимание всей глубины проблемы.

М.ГОНЧАРОВ: Посмотрите, что получилось - на абсолютно безобидном примере – никто не собирался пропускать пешеходов долгие десятилетия, потому что штраф был 50 рублей. Как только вели 500, теперь водители останавливаются у зебры и пропускают всех - вообще это стало любимым спортом у водителей.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То же самое с ремнями безопасности.

М.ГОНЧАРОВ: Конечно. А тут ставка по-крупному – все знают, сколько стоит решить вопрос на месте, и если его можно будет решать даже на порядок выше, наверное, будут серьезнее к этому относиться. Потому что менталитет человека нельзя изменить законом, он меняется десятилетиями и поколениями, но когда водитель будет знать, что если он в пьяном виде сел за руль, то у него будет не копеечный штраф и не откуп, а если 100 тысяч, официальное наказание и лишение на серьезный срок прав, а если повторное – уголовное преследование, - это серьезные вещи, и при повторном права, допустим, они не получают никогда, потому что это источник повышенной опасности - видите, можно 7 человек загубить, а можно и 27, если это водитель автобуса. Поэтому я за эти меры, они в данном случае себя оправдывают, я считаю. Конечно, их можно называть косметическим ремонтом, но необходимость такого ремонта оспаривать я бы не стал.

И.ВОРОБЬЕВА: каким образом можно исправить ситуацию, при которой столько людей гибнет. Это уже не первый случай, хотя трагичный по количеству жертв. Регулярно машины влетают в остановки. Может быть, имеет смысла городским властям задуматься над устройством остановки, сделать ее более защищенной?

М.ГОНЧАРОВ: Здесь вопрос комплексный. Знаете, почему возникают пробки в Москве? Потому что есть сужение проезжей части, «бутылочные горлышки». А остановка это сужение проезжей части, - конечно, они должны быть в специальных карманах, не должен останавливаться общественный транспорт на проезжей части сегодня, невозможно, чтобы автобусы и троллейбусы занимали один правый ряд, они должны уезжать с проезжей части в карманы. Конечно, этот карман можно отбойником отгородить от дороги, и машина так просто туда уже не влетит - вы правы, этот вопрос нужно решать, и если решать его комплексно, - я понимаю, что не везде это можно сделать, но во многих местах это возможно. Очень справедливое ваше замечание.

И.ВОРОБЬЕВА: Спасибо вам большое. Попробуем поговорить с нашими слушателями.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Татьяна: «Ничего не ужесточат. Люди идут во власть, чтобы пьяными ездить, в том числе».

И.ВОРОБЬЕВА: Ужесточение для одних не значит, что будет ужесточение для других. Во-первых, активна процветающая коррупция.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: на самом деле у той же коррупции, когда очень сильно повышают штраф, сильно возрастает размер взятки.

И.ВОРОБЬЕВА: И?

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И человек уже три раза подумает - каждый раз не наплатишься и не у каждого есть, кому позвонить, чтобы приехали ребята и решили вопрос на месте, - что сейчас происходит часто.

И.ВОРОБЬЕВА: Мне кажется, что рассуждать, что если будет большой штраф, тогда человек в пьяном состоянии не сядет за руль, тоже странно. Если он в таком виде садится за руль – он идиот. Потому что не понимает, что человек на дороге отвечает не только за свою жизнь. Андрей пишет: «Если ужесточать, то необходимо вводить градацию по промилле, а также минимально допустимую норму». Константин: «Зная, как делаются экспертизы можно предположить, что после бутылки кефира или кваса можно сесть навсегда. Абсурд.» «Слушаю вас в Бостоне. Необходимо сделать три простые вещи» - к сожалению, на СМС прошла только одна вещь. «Депутаты многое принимают постфактум – почему раньше нельзя было это сделать?» - Дмитрий.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Реформа полиции идет, теперь нужно отдельно реформировать ГИБДД, а все переаттестации особого эффекта, мне кажется, никакого эффекта не дали, потому что сотрудники ДПС занимаются всем, кроме того, чем должны заниматься по своим прямым обязанностям. Мне кажется, что это тоже причина того, что творится у нас на дорогах.

СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Сергей. Кстати, я вожу машину без прав, потому что у меня украли кошелек, где были права.

И.ВОРОБЬЕВА: Сергей, вы аккуратнее, - у меня номер вашего телефона определился.

СЛУШАТЕЛЬ: А это не так страшно и не так много. Меня останавливает инспектор, я проезжают мимо – это стоит 500 рублей. То есть, когда меня ловит следующий инспектор, и я понимаю, что мне не убежать, я плачу 500 рублей.

И.ВОРОБЬЕВА: А временное удостоверение?

СЛУШАТЕЛЬ: Это не так просто. Но дело в том, что я не вожу пьяным, я практически не пью. Вот у меня прав нет, но водить я умею, а есть человек, у которого права есть, а водить он не умеет. То есть, бумажка не главное. Но я хотел о другом сказать - вы не подняли один болезненный вопрос – социальный момент. Водитель считает себя по положению выше пешехода, - ну, я не такой.

И.ВОРОБЬЕВА: Есть такое. Особенно во дворах.

СЛУШАТЕЛЬ: Водители неравны между собой. Понятно, что водитель более дорогой машины считает себя выше по положению, чем водитель более дешевой, но по отношению к пешеходу большинство, 99% - это бедственное отношение. Я иногда перехожу улицу без машины, стоят бабушки - никто не пропускает. А у меня вид такой еще - стриженая голова, кожаная куртка – бабушки ко мне прибиваются, и мы идем вместе, - не просто премся, где бог на душу положил, - по переходу. У меня храм Матрены недалеко от перехода – там много бабушек.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть, это составляющая нашей ситуации – водители не считают пешеходов за людей?

СЛУШАТЕЛЬ: Это немножко резковато, но скажем так - считают людьми другого сорта. Это очень грустная история.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Спасибо большое, Сергей. Хотя могу сказать, что пешеходы зачастую тоже ведут себя странно.

И.ВОРОБЬЕВА: Согласна. Но хочу успеть спросить слушателей – будет ли ужесточение эффективно? Если это исправит ситуацию - 660-06-64, «нет, не поможет» - 660-06-65.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Скорее – да, я соглашусь с Михаилом, - истории с пешеходными переходами и ремнями безопасности – сработало.

И.ВОРОБЬЕВА: Не спорю. Но выглядит это довольно паршиво – вместо того, чтобы заботиться о безопасности пешеходов - освещать пешеходные переходы не только в центре города, но и в спальных районах, прятать их под землю, делать более безопасными остановки, - заниматься этой проблемой. А сейчас такая иллюзия - власти объявили войну пьянству за рулем и всех начнут сажать. Странно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не думаю, что так.

И.ВОРОБЬЕВА: А голосование у нас не сработало.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну и ладно – мы с тобой проголосовали, 1:1. На проспекте Вернадского устанавливают дополнительные светофоры, которые не регулируют движение, но привлекают внимание к тому, что это пешеходный переход.

И.ВОРОБЬЕВА: ОБ этом я и говорю. Но происходит это медленно и очень точечно. Мы заканчиваем наш эфир. Спасибо большое.