Дмитрий Мочальский - романтик соцреализма - Мария Бодрова, Андрей Мочальский - Собрание Третьяковки - 2009-04-26
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Добрый день. Собрание Третьяковки сегодня вас приглашает на свежеоткрывшуюся выставку «Дмитрий Мочальский – романтик соцреализма». Вот по микрофону тут отчаянно стучит, пытаясь его поправить, старший научный сотрудник отдела живописи второй половины ХХ века Мария Бодрова. Здравствуйте.
М.БОДРОВА: Добрый день.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Добрый день.
И присутствуют здесь соорганизаторы выставки и хранители архива, потомки художника: его сын Андрей Мочальский. Добрый день.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Очень приятно, добрый день. Я приветствую вашу радиостанцию, ваших замечательных радиослушателей, и одну из самых культурных программ нашего времени.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: С ума сойти, спасибо.
И внук – Николай Мочальский, здравствуйте.
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: Добрый день.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: «Романтик соцреализма – это так, Маша, вы определили эту тему, так назвали выставку. А почему именно такое название?
М.БОДРОВА: Ну, Дмитрий Константинович Мочальский, наверное, ярче всех именно с этой интонацией отразил время начала оттепели. Кстати, он был одним из тех художников, которые и подготовили своим внутренним душевным состоянием, своим отношением к современнику, своим пониманием искусства вот то время, которое мы называем оттепелью.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Выставка работает сейчас в Третьяковской галерее на Крымском валу, где можно видеть её.
Для тех, кому ещё не удалось это посмотреть, мы повесили несколько репродукций на сайте нашей передачи «Собрание Третьяковки», куда можно будет сейчас или потом заглянуть.
Ну, давайте сейчас выполним ещё один наш долг, и объявим тему викторины, а потом перейдём к подробному разговору о художнике и его картинах.
Вопрос у нас, по-моему, более чем простой, но я сначала объявлю то, что вы можете получить за правильный ответ.
У меня здесь в руках два издания. Во-первых, это каталог выставки, которая открылась в Третьяковской галерее, и второе издание – книга, посвящённая Дмитрию Мочальскому, вышедшая в издательстве «Белый город».
И вот достаточно любопытно смотреть на обложки, потому что каждый раз, выбранный из его, по-моему, Целинной серии работы: две барышни на каталоге и пара, уже пара, сложившаяся – девушка и юноша на диванчике, под гитарой, даже гармошка там, нет, или это подушка такая?
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: Гармошка.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Гармошка, гармошка. А! Всё правильно!
А.МОЧАЛЬСКИЙ: И радиоприёмник стоит, кстати. Но «Эха Москвы» тогда не было.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот такой ранний быт. «Эха Москвы» не было, но местное радио уже было.
Вот эти два издания у нас есть, а также билеты, которые Третьяковская галерея предоставляет, такие гостевые билеты на вход в любой день, без даты, в любое здание, вдвоём на каждый такой билетик, вот такие варианты для вас.
Ну, а вопрос теперь. Одна из известных картин Дмитрия Мочальского называется «Победа». Скажите, пожалуйста, какое здание, в прямом архитектурном смысле, ну, или в функциональном, если хотите, какое здание изображено, служит тем фоном для этой работы? Какое здание изображено на картине Дмитрия Мочальского «Победа»?
Ваши ответы мы, как всегда, принимаем в форме sms-ок: +7 (985) 970-45-45. Это номер, на который вы можете присылать ваши, надеюсь, правильные ответы.
Ну, вот с этим мы разобрались. Народ, я думаю, начал сейчас размышлять, чесать в затылке и думать, какое же здание, как один из символов победы могло выступать в живописной работе.
А теперь вот, продолжая эту историю, Мария, вы сказали: «Один из людей, которые подготовили оттепель в своём виде искусства». Давайте разберёмся тогда, какую дорогу надо пройти, чтобы действительно двигаться в этом направлении. Потому что выставка организована к столетию со дня рождения художника. То есть, повидать он мог непосредственно много и много.
Вот, Андрей Дмитриевич, откуда корни пошли?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Ну тут всё-таки большую роль сыграло то, где он учился и у кого учился. Да, у него были великие учителя. Это и в школе, и в училище, и он ходил в частную студию в двадцатые годы, где он учился рисунку у великого Кардовского. Это был великий рисовальщик, кстати сказать. У него была немецкая школа рисования, студия HB была. И, кому это интересно по истории. И потом он поступает, из Москвы обратно уезжает в Ленинград и поступает в ВХУТЕИН, который был при Академии художеств. Но вернее вначале был даже полиграфический институт некоторое время, но его перевели в Москву. И учится в стенах Академии художеств, в тот момент, кстати сказать, подвергшийся сильному разгрому революционными студентами. Был такой факт: выбрасывали подлинники, разрезали Рериха на части, повесили кусок ватмана (неразборчиво) борца, и дырку сделали, и это был прорыв – каждый должен был пролезть, и это был прорыв в новое пространство.
Комсомольские собрания устраивали через день и чаще даже иногда. Вот. Он учился у великого Петрова-Водкина.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Прямо скажем, ведь не меньше хулиганили и люди десятых годов в области искусства.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Нет, конечно, я хотел бы возразить. Тут хулиганство хулиганству рознь.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но там оно было как бы самостоятельное хулиганство.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, да. Дело в том, что люди всё-таки обучались и чтили своих учителей.
Здесь было какое-то совершеннейшее неуважение к прошлому, и оно было…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Оно поддерживалось на официальном уровне?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: В достаточной степени да.
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: Среди педагогов поддерживалось.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, да. Вы знаете, и судили, например, этого ректора. Его фамилия была Маслов. И он на суде потом… В те годы судили за то, что он это всё допустил и сделал, ну и он ссылался на революционных студентов, которые за непролетарское происхождение выгоняли студентов в этот момент.
Но ещё не наступил момент репрессий такой серьёзный. Это был 30 – 31 год, и немногие…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Это момент, когда учился ещё ваш отец.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, разумеется, да.
Ну, и вот Петров-Водкин потом уходит из Академии, он учится у великого Савинова.
А пригласил его уже в Москву, в Суриковский институт, который организовал в тот момент Грабарь, Игорь Грабарь.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну вот, надо сказать, что на одном из автопортретов, которые есть на выставке, и который, насколько я понимаю, хранится у вас в семье, как раз для меня ещё тема, что это ученик Петрова-Водкина.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, конечно, конечно! Там, прежде всего, это динамика, динамка и момент монументальности некоторой. И в других работах там есть, даже в учебных, есть момент распространения красного цвета, который так любил Петров-Водкин. Вот недаром его лучшая картина в Третьяковской галерее называется «Красный конь».
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Скажите, пожалуйста, а вот красная лошадка деревянная, детская, такая игрушечка, которая в одной из работ вашего отца, это что? Поклон педагогу? (смеётся).
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, конечно, конечно. Это память вот память и вот этот момент, что революционный красный конь вошёл в мирное русло советского быта. Вот так
как-то, мне кажется.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, дай-то Бог, конечно, этому коню, хотя по-всякому, наверное, оборачивалось.
Но одной из знаковых работ Дмитрия Мочальского является работа, которую вот даже сложно назвать однозначно, потому что с её названиями бывали приключения. Я бы поэтому сейчас хотела, чтобы мы послушали нашу рубрику «Путь в галерею». Вы не против, Мария, вы мне знаки делаете?
М.БОДРОВА: Нет, нет. Я потом некоторые добавки сделаю.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: С удовольствием послушаем потом эти добавки, а сейчас Анна Деконицына, коллега Марии, которая нам расскажет об одной из работ, хранящихся в Третьяковской галерее.
ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ
Картина Дмитрия Константиновича Мочальского «После демонстрации» была куплена у автора вскоре после создания. И в 1950 году поступила в собрание Третьяковской галереи от московской закупочной комиссии.
За 60 лет, которые прошли с момента создания картины, она экспонировалась на многих крупных выставках. Среди них можно назвать экспозицию, приуроченную к 30-летию МОСХа, а также масштабную выставку «Этапы большого пути», которая стояла у истоков создания экспозиции «Искусство ХХ века» в Третьяковской галерее.
В составе зарубежных выставок картина побывала в Чехословакии, на Украине, в ГДР и в Финляндии, в Сирии и в Китае. Однако с началом перестройки картина «После демонстрации» всё реже стала покидать запасник, и только в последние годы она вновь стала доступна широкому зрителю.
В 2007 году эта работа экспонировалась на выставке «Третьяковская галерея на Крымском валу открывает свои запасники», а теперь её можно видеть на персональной выставке, посвящённой столетию со дня рождения Дмитрия Мочальского, развёрнутой в залах Третьяковской галереи.
Интересна история, связанная с названием этой картины.
Известная по литературе и выставкам под названием «После демонстрации», или другой вариант: «Возвращение с демонстрации», первоначально работа имела другое название. На обороте, на верхней планке подрамника рукой Дмитрия Мочальского сделана надпись: «Они видели Сталина». Под этим названием картина была опубликована в каталоге Третьяковской галереи в 1953 году. Но уже в следующем году в каталоге передвижной выставки работа получает более нейтральное название: «После демонстрации». Интересно, что в последствии именно так её называл и сам Дмитрий Мочальский в своих мемуарах.
О причинах смены названия, произошедших в середине пятидесятых годов, я думаю, подробнее смогут рассказать гости сегодняшней передачи. Мне же хочется добавить, что в новом академическом каталоге Третьяковской галереи, посвящённом живописи второй половины ХХ века, эта картина будет опубликована под двойным названием. Ведь они оба являются авторскими и
по-своему раскрывают историю этого произведения в зеркале политических событий ХХ века.
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Андрей Дмитриевич, у меня только один вопрос: вот верно ли, что мне сказали, что и вы на этой картине изображены?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот. А правильно ли я выбрала ту детальку, и вы ли это?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Вы знаете, отец был весьма так вот скромный человек, но рисовал меня, видимо, постоянно.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну правильно, а куда ж вы денетесь? Заставил – позируйте!
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Я постоянно в его произведениях себя обнаруживаю. Вот.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: То есть, вот ребёнок на руках у женщины в левом углу, это вы и есть?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, да, да. Я только тогда народился, когда он писал эту картину.
Ведь понимаете, очень важно его личное отношение ко всему происходящему. Он был и во время войны со страной, и во время праздников со страной был, потому что он верил в людей и очень любил простых людей и русский наш народ, который победил в этой войне.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но, кстати, с этим названием, по-моему, эта история продолжалась до буквально совсем недавнего времени, потому что я помню, что эту работу Третьяковская галерея, правильно, Мария? Не дадите мне соврать, была предоставлена на выставку в Москве, проходившую с названием «Марш энтузиастов», в галерее «Ковчег», которая была посвящена как раз шествиям, там всяким народным акциям, собраниям и так далее. И она там, когда открывалась выставка, и была с названием, которое официально предоставила Третьяковка, а именно «Возвращение с демонстрации».
И тут появился один из наших почтенных искусствоведов, который, так сказать, в голове за последние полвека, до половины второй ХХ века всё держит, и, рассмеявшись, рассказал всю эту историю, и там же уже тогда тоже поправили прямо, добавив вторую табличку и объяснение этих приключений с названием.
М.БОДРОВА: Более того, я могу добавить, что в наших всех документальных материалах – в книгах учёта, в книгах поступления до сих пор остаётся официально старое название этой картины.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А старое, это которое?
М.БОДРОВА: «Они видели Сталина». И в связи с тем, что сейчас наш отдел готовит том академического издания, посвящённый фондам отдела живописи второй половины ХХ века, куда попадает и Дмитрий Константинович Мочальский как автор, вот к этому изданию мы впервые официально через Атрибуционный совет проведём двойное название.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Давайте немножко опишем эту картину для тех, кто сейчас не может её видеть ни в жизни, ни в репродукции. Что мы там видим?
М.БОДРОВА: Мы видим, как по Большому Каменному мосту группа детей и взрослых со знамёнами в руках возвращаются с демонстрации, переходя от Кремля к Зарядью.
Лица их возбуждены, у детей щёчки раскраснелись.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, а с другой стороны, вполне хулиганское выражение местами там, у детей – ну вот, отпустили, всё, мероприятие кончилось, скорей донести реквизит до школы!
М.БОДРОВА: Причём смешанная толпа: здесь есть дети такие, полудворового вида, есть суворовцы. Есть взрослые явно пролетарского происхождения, тут же – и женщина-милиционер, тут же и няня с ребёнком на руках, которым, как оказалось, был наш Андрей Мочальский, сын художника.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот сейчас, наверное, так не могло бы быть, потому что даже по Брежневским временам я помню, когда нас на демонстрацию загоняли, ну там не ходили вольно и вперемешку. И надо было достаточно далеко уйти от Красной площади, чтобы уже смешаться с каким-то мимо ходящим народом.
М.БОДРОВА: Ну, вы знаете, что? Если это так, то это только плюс Андрею Константиновичу, который вот так вот вольно смог изобразить ситуацию, не бывавшую никогда в действительности.
Вот те, кто сейчас в студии присутствует, ну, к сожалению, не могут подтвердить.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Могу, могу. Я был в 52 году на демонстрации и видел Сталина, да.
М.БОДРОВА: Неужели вы помните? Отлично!
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот мы вернёмся к этому после НОВОСТЕЙ, ровно через пять минут.
НОВОСТИ
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Продолжаем разговор о Дмитрии Мочальском, чья выставка открылась недавно в Третьяковской галерее, в здании на Крымском валу.
Мы получили ответы на заданный вопрос. Наших победителей, надо сказать, что ответов было безумно много, и большинство из них, кстати, правильные, но были экзотические варианты, хотя некоторые – логичные вполне, потому что предлагались фоном для картины на тему Победы и Бранденбургские ворота, и Кремль, допустим. Но иногда вот почему-то возникал Большой театр, и есть даже гостиница «Москва».
Однако нет, господа. Это было здание Рейхстага. И такой ответ направило нам огромное количество народу, но, тем не менее, только часть из них – тех, кто побыстрее это сумел сделать, получают объявленные нами призы. (Перечисляет имена и первые три цифры номеров телефонов победителей). Ну, всех поздравляем.
Итак, это действительно Рейхстаг, и это, наверное, тоже одна из таких достаточно символических работ, большая достаточно, по сравнению со многими прочими работа Дмитрия Мочальского, которая также хранится в Третьяковской галерее.
М.БОДРОВА: Да, вы знаете, в творчестве Дмитрия Константиновича «Победа. Берлин 1945 год» - самая большая по своему размеру, она 2 метра на 2.
И уже сегодня в Новостях упомянули, что сегодня день рождения Гитлера. Ну, вы знаете, а мы помянем этот день всё-таки произведением Дмитрия Константиновича, в преддверии 9 мая.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Тоже верно. Но вот, возвращаясь к его биографии, конечно, хотелось бы понять, каково было жить и развиваться художнику, ученику Кардовского, ученику Петрова-Водкина, который учёбу собственную заканчивал ещё в первой половине тридцатых годов. Но мы понимаем всё-таки, что время наступало сложное, и время, которое в том числе требовало определённой стилистики в живописи, и даже, в общем-то, определённых приёмов: избивали формалистов и многое другое.
Если мы в ранних работах видим, на самом деле, очень интересное влияние художников всего предыдущего периода, то каково было дальше?
Вот, кстати говоря, если мимоходом вернуться ещё к этой работе – «Возвращение с демонстрации», или «Они видели Сталина», вот не далее, как на вернисаже, где было действительно ещё очень много художников разных поколений, и в том числе вероятно учеников Дмитрия Константиновича, кто-то из этого почтенного поколения мне рассказал такую историю, что многие из них трактовали эту работу как антисоветскую. А потому что знамёна свёрнуты. Вот не под развевающимися знамёнами идут дети, а смотали, хотя, конечно, это абсолютно вот логическая ситуация, когда прошли демонстрацию и свернули флаги. Мнения разные.
М.БОДРОВА: Но вот, между прочим, такая маленькая черта….
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Трактовка разная, черта времени, наверное.
М.БОДРОВА: Нет, черта, которая позволяет нам говорить о Дмитрии Мочальском не как о конформисте, а как о художнике очень такого целенаправленного, реалистического взгляда на мир, который, тем не менее, пусть назвал в своё время картину «Они видели Сталина», но, тем не менее, но ведь самого-то Сталина при этом нет.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Нету, да. Ну, может быть, и опасно было самого Сталина изображать, за это…
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Я сейчас хочу пояснить, что, в
общем-то, называть-то он её впрямую не называл. Вот я открою вам небольшой секрет, потому что я отца спрашивал: «Как же ты так одиозно назвал картину?». Он говорил: «У меня название как раз было «После демонстрации», вот первое название было.
М.БОДРОВА: А это откуда? Худсовет какой-то придумал?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: По версии конкурса я написал девиз: «Они видели Сталина». И эта картина выиграла конкурс нашего Московского Союза, внутри Союза, но не получила никаких премий, потому что, в общем, для того времени она была слишком свободно написана. Она была написана считалось несколько эскизно: вот ручки, ножки – всё должно написано быть аккуратненько, должны были быть сапоги – так сапоги, блики – так блики. Вот. Никаких живописных задач тогда в тот момент не ставилось. Время было действительно очень тяжёлое, был такой гнёт очень сильный, но это продолжалось буквально до смерти Сталина.
Потом вот наступила оттепель. И он к ней был готов. Он готов был, и для него вот этот момент, о котором вы спрашивали: почему так ему трудно было развиваться? Да, действительно, он всё время существовал.
И он ушёл в жанр не случайно. Вот этот вот всё-таки жанр, который у него был на «Целине», это не случайный уход: он верил в людей и его они интересовали. И он избрал вот этот путь. Потому что многие художники, даже очень сильные двадцатых годов, тридцатых они вынуждены были уйти ну, например, в иллюстрирование книги, чтобы не делать агитки и какие-то вот пафосные вещи. Он был против ложного пафоса.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Уходили в пейзажи.
Кстати говоря, вот игра с названиями. Не забуду тоже впечатления от работы, которую я видела в музее Современной истории России нынешнем, до этого ещё Музей Революции это называлось. Работа, пейзаж абсолютно импрессионистический, ну, импрессионистический, так сказать, в этой Московской школе. Сейчас не вспомню автора, поэтому врать не буду, у меня пара фамилий вертится в голове. Но подпись под этим: «Вид на заливные луга от деревни Шушенское, где Ленин был в ссылке». Всё! Это рыдать можно!
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Замечательно!
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Такая работа могла, наверное, пройти Худсовет на ура, а иначе бы автора просто ногами бы били, фигурально выражаясь.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Конечно.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, а «Целина», вся эта серия целинных работ, если всматриваться, на самом деле, вот не свёрнутые знамёна условные, в руках у детишек, а вот здесь как раз ну они же очень реалистичны. Там действительно агитки-то нет. Потому что вот эта семья, которая за перегородкой, в комнатушке, где дранкой фанерной стена перекрыта, где какие-то там занавесочки закрывают всё это дело, это вот тот самый быт, который ну никак, вообще которому места не должно было быть в советском искусстве. Это как?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Ну вот, некто, один тут корреспондент написал, рассказал, что, в общем, он перехитрил советскую власть. Но я считаю, что…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А он хотел?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Вы знаете, был такой момент в русской интеллигенции – показать всегда фигу в кармане власти. Вот.
Но здесь, понимаете, для него существовали эти люди. Он искренне в них верил. И он верил в лучшее будущее своей страны, он верил вот в эту победу, которая была в 45-м, он верил в победу людей, которые не будут так бедно жить, что не могут даже цивильную одежду надеть – просто денег на это нет.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну да, вот в военных защитных телогрейках там и так далее его герои.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, бедность ужасная была, бедность была ужасная!
М.БОДРОВА: Но при этом – сколько радости жизни! И сколько чистоты в этих героях. Мне кажется, что, ну я как музейщик, я как искусствовед я по-другому смотрю на эти произведения – я всё-таки смотрю с точки зрения искусства.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но у вас в той же эпохе есть, с чем сравнивать. У вас там: «Два вождя после дождя» висят и прочие такие же приключения.
М.БОДРОВА: Конечно, конечно.
Но с другой стороны, рядом ведь – Сергей Васильевич Герасимов, его хороший друг, с которым они очень активно сотрудничали. И для мастерской Сергея Васильевича Герасимова Дмитрий Мочальский готовил учеников, которые на средних курсах приходили уже в определённые мастерские. Рядом Мочальский, Татьяна Ниловна Яблонская, пусть она меньше – с Украины, с заграницы, но вместе с тем, люди ведь считаются одного поколения и одного взгляда с ним на задачи искусства и на время своё собственное.
И Дмитрий Константинович написал большое количество работ, посвящённых целине, и он в этих работах в объёме дал время своё.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Когда он начал преподавать, кстати, вот вы упомянули о его учениках?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: В 37-м году, когда его пригласил, ну раньше даже, он сначала в училище преподавал, бывшем Штиглица, было училище при Академии художеств в Петербурге, и Грабарь его оттуда взял.
Но с 37 года он преподавал в институте, потом названном именем Сурикова, в Московском институте преподавал 51 год. Да, и это было, конечно, в общем, я скажу даже…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вообще, не одно поколение прошло через него, или у него на глазах.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, потому что он – профессор живописи. Звание получил вот как раз в 50-м году, и возглавил мастерскую персональную, и у него очень много поколений вышло. Причём, художники весьма разные.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А кто из его учеников?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Могу назвать несколько имён великих для русского искусства и представленных в Третьяковской галерее. Это: Николай Андронов, например, это Ткачёвы, это Гаврилов Владимир, Стожаров Владимир, по-моему, это замечательные русские художники. Оля Булгакова, великолепный русский художник.
Великолепные художники среднего поколения, такие как Телин, такие как… Ну, очень много. Перечислять очень трудно. Я думаю, мы не будем, кому будет интересно, он всегда может ознакомиться и на вашем сайте с учениками, если вы их разместите, и в книге «Белый город», которая у нас здесь представлена.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: История с выставкой в Манеже? История, в которой тоже, несомненно, связано имя вашего отца?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да. Ну вот, в этот момент он возглавил Московский Союз, правление выбрало, как одного из таких деятельных и, прежде всего, порядочных людей.
Выбирали тогда по степени порядочности. Все устали от доносительства, от непорядочности. И потом понимали все…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Значит, его выбрали уже в Хрущёвский период, да?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, его выбрали. Он не был партийным, кстати. Это был 61-й год.
М.БОДРОВА: Единственный беспартийный руководитель московской организации – это был Дмитрий Константинович Мочальский. И не до, ни после беспартийных не выбирали в советское время.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: И тут-то началось, что называется, да?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, да. Но вы знаете, вот упомянули сегодня Гитлера. Значит, он сказал так: «Художникам и писателям надо время от времени грозить пальцем».
Но факт остаётся фактом, что Хрущёв воспользовался этим как раз моментом. Он хотел вмешиваться во всё, и при этом был абсолютно необразованным человеком. И ну, его натравили, разумеется. Они пришли пешком.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А кто натравил, собственно говоря, понятно?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Я имею в виду из своих, внутренних художественных кругов.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Значит, прежде всего, это были доносы, которые писались на Лубянку, и это были доносы, которые писались в аппарат…
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: О доносах: так это художники натуралистического направления были реакционно- настроенные.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Это уже мы слышим Николая Мочальского.
А.МОЧАЛЬСКИЙ: И вы знаете, конечно, в этом огромную роль сыграл тогдашний председатель Российского Союза Серов, одиозная совершенно личность, который писал только Ленина и прославился этим. И потом он возглавил, как раз на этой волне Академию после этих событий.
Это были реакционные художники, которые до этого были на коне. И они, конечно, были озлоблены: они получали громадные деньги за картины. Совершенно, трудно даже было себе представить, сколько им платили. И, конечно, была, прежде всего, борьба за вот это вот …
Т.ПЕЛИПЕЙКО: За кормушку, получается?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, конечно, конечно. Вы знаете, намного бывает проще вот в жизни, и прикрываются там идеологиями, и так далее, а на самом деле – да, это была кормушка.
М.БОДРОВА: Вы знаете, мне бы хотелось всё-таки напомнить, а что там произошло, из-за чего весь сыр бор произошёл?
Дело в том, что выставку «30-летие МОСХа», которую в основном готовили Сергей Васильевич Герасимов и Дмитрий Константинович Мочальский, было решено, что откроют запасники МОСХа, которые находились, как мне Андрей сам сказал, в Загорске. И показали старую Московскую школу.
Среди работ, которые вытащили из запасников, были работы Фалька, были работы Осьмёркина, Лентулова, то есть, показали впервые за несколько десятилетий то, что было заперто.
Ну, а потом там ещё Андрей добавит, что там ещё из-за спины Мочальского произошло в ночь перед открытием.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А что же случилось?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, вот Мария очень правильно рассказала, что всё-таки это была большая заслуга, конечно, руководителей тогдашнего Союза. И были совершенно потрясающе порядочные люди, вот и Дементий Алексеевич Шмаринов, например, который до и после возглавлял Союз, порядочные были люди.
И, кроме вышеперечисленных художников там были художники и Древин, например, репрессированный, Удальцова, - потрясающие люди совершенно в искусстве, и сейчас они гремят и представлены во всех музеях наших.
Да, а что произошло? Была просто провокация со стороны вот этой партийной клики. Я думаю, что там и была деятельность этого «Серого кардинала» - Суслова, он там стоит на всех фотографиях, присутствует, и Ильичёва, который на этой идеологической борьбе вылез. Потом это отмечал сам Хрущёв в своих воспоминаниях. И те, кто натравливал из художников и партийных руководителей.
Они привезли ночью на второй этаж, там существовал второй этаж, там было кафе потом, в Манеж, они привезли студию Белютина.
Студия Белютина, была такая студия, можно сказать, полулюбительская, в которой были четверо наших членов Союза художников. Это были люди, которые занимаются экспериментаторством, и были достаточно симпатичные у них эксперименты. Но никакого отношения к Союзу, можно сказать, эта выставка не имела.
Надо сказать, что ночью выставку посетила Фурцева, которая была достаточно одиозной и взбалмошной бывшим партийным, ну она собственно и была партийным работником, которая санкционировала всё это мероприятие. Ну, не только она. И отец, как мне рассказывал, он об этом ничего не знал. Он не был предупреждён, и для него это была действительно провокация.
То есть, когда ворвался Хрущёв в Манеж, он первыми его словами было: «Где здесь праведники? Где грешники?».
А отец говорит: «Ну. У нас все праведники, у нас нет грешников».
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: Все классики. А.МОЧАЛЬСКИЙ: «Все классики», - он ему даже сказал.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, и хотя Белютинская эта студия, в общем, какие они особые грешники-то? С точки зрения, разве что, правоверных?
А.МОЧАЛЬСКИЙ: Но он же не знал, но всё равно они не были членами Союза. А выставка была членов Союза,
всё-таки. И это было, ну, как сказать? Даже те члены Союза, которые были в этой студии, они, когда вступали, они изучали Устав. Но тут не в этом дело. Не в этом дело, потому что всё это было заранее запланировано, и Хрущёв, зная об этом, рвался. Но он не мог это всё найти. И отец его успокаивал часа два, наверное, потому что он кричал: «Что это за мазня?». А отец отвечал: «Это не мазня, это Фальк, наш один из старейших художников, который стоял в основании нашего Союза, это замечательный художник».
Хрущёв постепенно успокаивался. Переходили к другой картине, он начинал опять кричать. Отец пытался его уговорить. Действительно, ему, может быть, даже это удалось сделать, как рассказывали очевидцы.
Но вот тут его уже потащили туда, на второй этаж. И тут начался одиозный совершенно скандал, при котором уже ничего нельзя было сделать, и всё пошло вразнос.
Вы знаете, почему переживали те, кто делал эту выставку, особенно? Переживали очень сильно потому, что под удар поставлено было всё дело: Союз, который освободился от гнёта вот этих вот тридцатых-сороковых годов, и те художники, которые всеми лёгкими задышали в этот момент, могли быть сломаны этой партийной машиной. И действительно это было очень серьёзное дело. И при этом пришлось Союзу и оправдательные какие-то документы издавать, и так далее. Но борьба вот продолжалась еще не один год. Причём, я потом немножко расскажу и об этом, если можно.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: О! Если бы нам времени хватило, потому что время уже катится бегом. А я хотела ещё спросить о поздних работах вашего отца и вашего деда, Николай, потому что они очень интересны, на мой взгляд, по стилистике, как, может быть, некое возвращение к тому, что не обязательно вот по чисто формальным признакам, но к той свободе, которая особенно заметна в его работах ранних, ученического его периода.
Я ошибаюсь, или нет? А вы, Николай, что об этом думаете? Вы, собственно, наверное, вот живьём, могли только именно этот период творчества и наблюдать?
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: Ну, конечно, эти работы действительно близки, они более формальные поиски – поиски цвета. И здесь он часто даже возвращается к темам своего учителя Петрова-Водкина, как три фигуры в картине «Троица». В свою очередь, Петров-Водкин обращался к «Троице» Андрея Рублёва, или к каким-то цветовым экспериментам.
М.БОДРОВА: Вы знаете, в поздние годы происходит какое-то внутреннее, мне кажется, освобождение как живописца Андрея Константиновича, потому что просветляется палитра, просветляется воздух, воздушная среда совсем другой, мне кажется, становится.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Хотя здесь же старые эскизы – это «Дождь на набережной», например, замечательный.
М.БОДРОВА: Да, да, «Дождь на набережной» просто один из чудеснейших! И вообще его живопись как-то приближается к такому широкому, фресковому стилю, манере. Вот действительно Петров-Водкин-то тут да, вспоминается, безусловно, то, что он учился именно в монументальной мастерской год или два. И он открывает, пускай он опять обращается к сюжету, где два персонажа, где он и она, где мать и дитя, но, тем не менее, это
какое-то, какое-то иное движение, более возвышенное, более эмоциональное, более просветлённое. Вы знаете, вот мне кажется, что слово «просветлённое» в живописи, к его совсем поздним работам, имеет такое принципиальное отношение. Когда на них смотришь, не возникает ощущения, что это старческая рука – абсолютно энергичная живопись, абсолютно молодое искусство.
И это очень редко бывает в судьбе художника, когда он полон энергии от начала и до конца своей жизни.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вы знаете, Мария, хоть вы – представитель отдела живописи, я скажу, что мне очень интересной показалась ещё и графика.
М.БОДРОВА: Ну, безусловно.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Это, в основном, архив семьи, конечно, да, то, что на выставке?
Н.МОЧАЛЬСКИЙ: Да, конечно, конечно. Очень там есть острые рисунки такие, да.
Вот рисунок, который на витрине лежит, там мадам Бурдель нарисована. Он посидел в мастерской Бурделя в Париже в 61 году, художников впервые повезли. И вот, кстати сказать, эта поездка была, и Попков ездил с ним. Он рисовал Попкова, вы увидите портреты этих современников, с которыми он жил и работал.
Хорошие рисунки, безусловно. Ну вот, его считали одним из лучших рисовальщиков.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А вот эти вот крошечные эскизные работы, которые явно стыкуются, иногда напрямую со многими живописными, представленными на выставке, но это эскизы, которые вполовину открыточки, буквально.
М.БОДРОВА: Вы знаете мне как сотруднику, принимавшему участие в экспозиции, мне очень жалко, что так мало графики вошло, потому что…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А что же вы так?
М.БОДРОВА: Места не хватило.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Как всегда!
М.БОДРОВА: Места не хватило. Да, больше ста работ, а места не хватило.
Но вы знаете, мне кажется, что именно вот эти раскадровочки композиций…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ой! Очень верное слово! Очень верное!
М.БОДРОВА: Вы знаете, это такая школа для, хочется сказать, подрастающего творческого художественного поколения, и жалко именно того, что их мало. Потому что именно вот на этих «раскадровочках» студенты могут приходить и учиться. Это вот та грандиозная школа, про которую, как мне говорит Андрей, которая ушла сейчас из художественных вузов, но Мочальский он в этом смысле, в хорошем смысле слова, абсолютно академический художник. Я его знаете, даже называю про себя художником, относящемся к понятию «старые мастера», вот так, как должно учить.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну что же, вот, наверное, в каком-то смысле действительно он продолжает вот такое педагогическую деятельность с примером тех работ, которые представлены на выставке.
Ну, больше спасибо всем. К сожалению, время наше истекло уже, и я напомню, что сегодня в передаче, посвящённой Дмитрию Мочальскому, принимали участие: старший научный сотрудник отдела живописи второй половины ХХ века Третьяковки Мария Бодрова, а также сын художника – Андрей Мочальский, его внук – Николай Мочальский. Большое всем спасибо! Было очень интересно.
Благодарю вас.
М.БОДРОВА: Успехов вам!
А. и Н.МОЧАЛЬСКИЕ: Спасибо.