Цветы - остатки рая на земле - Екатерина Селезнева - Собрание Третьяковки - 2009-03-08
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Добрый день. Татьяна Пелипейко у микрофона, и мы приступаем, приступаем мы к разговору о недавно открывшейся выставке, посвящённой цветам. Вот, в общем, получилась как-то очень весенняя, я бы сказала, тема.
Гость у нас – главный хранитель Третьяковской галереи, куратор данной выставки Екатерина Селезнёва.
Добрый день, Екатерина Леонидовна.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Добрый день.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Это, во-первых. А, во-вторых, вы её так, к 8-му марту нарочно приурочили, или так сложилось?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, конечно, нарочно приурочили. Мы теперь тоже всё стараемся к чему-то приурочить, потому что, когда идея той выставки возникла, кто-то сказал: ну, это надо делать летом. Я сказала, что как раз летом такой выставки делать не надо, когда цветы всюду есть, и их очень много. А вот, когда цветок воспринимается, как драгоценность, как какое-то ожидание лета, весны, счастья, вот тогда эту выставку и надо делать.
И так получилось, что и время, и место оказались свободными в начале марта, и мы подумали, что это замечательно для того, чтобы эту выставку открыть.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А выставка, - давайте уж сразу тогда уточним различные оргвопросы, - работает в Инженерном корпусе.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, и, что самое главное: будет работать завтра, хотя завтра понедельник и вроде бы должен быть выходной, но в связи с тем, что завтра – праздничный день, выставка работать будет в Инженерном корпусе с 10 до 18.30 - кассы, до 19.30 – музей.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну хорошо, теперь, когда, честно говоря, я уже выставку посмотрела, и иной раз увидела совершенно для меня неожиданные, так сказать, повороты тех или иных авторов к цветочной теме. И даже вопрос такой возник: а есть ли вообще художники, которые никогда цветов в том или ином виде не писали? Но наверняка есть, но как-то их, по-моему, немного.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Конечно, есть! Конечно, есть!
Ну, Александр Иванов не писал цветов, например.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но он писал растительность, тем не менее.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Ну да, но вот именно цветочных натюрмортов, скажем, не писал. И даже по этому поводу высказался однажды в письме к Рабусу. Он сообщил примерно следующее: «Первый раз жалел я, что не пишу ни цветов, ни плодов». Он собирался уезжать, и, видимо, ему хотелось кому-то оставить на память. А мы понимаем, что такое, конечно, цветочный натюрморт – это тоже прекрасный всегда подарок.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Хотя, может быть, в Италии не так хотелось вот по этой самой причине, что цветов достаточно вокруг.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Я думаю, что это всё-таки связано и с каким-то внутренним состоянием. Потому что, если мы вспомним, не так много цветов и у передвижников, скажем.
У передвижников – это скорее такие букеты состояния. Вот на нашей выставке представлена превосходная вещь Поленова размером с открытку, называется она «Галилейская анемона». И цветок этот обладает всеми теми же смысловыми достоинствами, которыми обладает красная роза, или гвоздика, изображённые на иконе, скажем, когда мы видим Богоматерь с Христом, и когда этот красный цветок воспринимается, как символ крестных страданий Христа.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну вот, есть и символика цветов, есть и формальная сторона их изображений.
Вернёмся мы и к тому, и к другому после того, как зададим вопрос нашим слушателям.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Хорошо.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А вопрос, за который они смогут правильно, естественно, ответив на него, и, сделав это быстрее, чем другие, смогут получить такой красивый и увесистый довольно каталог выставки «Цветы в Третьяковской галерее».
Вопрос, конечно, тоже будет цветочный.
Итак, некий русский художник как-то раз сделал выставку собственных работ, полностью (целая выставка), состоящую из изображений не вообще, а только одного цветка. Ну, собственно говоря, очень простой вопрос для вас: кто это был, и что за цветок он таким образом представил?
Итак, имя – имя человека и имя цветка, пожалуйста.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, выставка случилась в начале 1910 годов и имела оглушительный успех у публики.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Да, это уж вы подсказывать начинаете. Ну, да ладно!
Итак, пожалуйста, в виде sms-ок ваши ответы присылайте на номер: +7 (985) 970-45-45.
Итак, имя художника и название цветка, из изображения которого, причём в собственном, в родном изготовлении, он умудрился сделать целую большую экспозицию.
Ну что, ответы, я думаю, сейчас пойдут.
Возвращаемся мы к выставке, и опять-таки скажем тем, кто в данный момент может открыть компьютер и видеть сайт «Эха Москвы», там, где сегодняшняя наша передача «Собрание Третьяковки», вы уже можете видеть кое-какие иллюстрации. Разумеется, это лишь малая доля. Хотя сегодня, пожалуй, больше иллюстраций там повешено, чем в других передачах, сложно достаточно…
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Выставка оказалась очень насыщенной – там более 250 произведений представлено.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: И то, наверное, это не всё, что даже у вас есть в фондах.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, отбор был жесточайший. И просто кажется, что графика очень оказалась обижена, потому что ну выбрали пунктиром просто обозначить, что и в графическом искусстве эта тема также присутствует. А на самом деле, это можно было бы сразу делать второй том.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, в общем, да, вполне. Может, они и сделают потом на волне этой обиды?
Какая там графическая работа Любови Поповой «Герань», состоящая из нескольких, абсолютно геометричных, абсолютно прямых линий. Совершенно потрясающая!
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, а какой Фонвизин! А какая Маврина. Тоже пришлось всё отсекать, Сафронова. Ой!
Т.ПЕЛИПЕЙКО: В общем, понятно. Короче, с отделом графики вы поссорились надолго, я так чувствую, обиженными они остались.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, не поссорились. Все были довольны, что… Вся галерея принимала очень заинтересованное участие в создании этой экспозиции.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, хорошо. Итак, наш гость Екатерина Селезнёва в данной ситуации, прежде всего, куратор данной выставки.
С какой бы работы вы хотели начать? Вот для вас принципиально важной, какая является?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Знаете, я увидела, что у вас выложена первая работа Осьмёркина.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, это чисто случайно, - так повесилось.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: А мне очень это показалось правильным, потому что, к сожалению, это имя как-то почти выпало из художественного нашего обихода. А зря и жаль, потому что Александр Александрович Осьмёркин - замечательный художник. Как он себя сам характеризовал: «Кровный сын Бубнововалетцев», сейчас, как мне кажется, просто незаслуженно забыт. И вот эта превосходная работа, может быть, позволит нам сегодня его вспомнить и поговорить о нём.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Нельзя сказать, чтобы он был совсем забыт. Но, тем не менее…
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, по крайней мере, его знают специалисты. И я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь спрашивал.
Вы знаете, ведь очень часто звонят люди в Третьяковскую галерею и спрашивают: «А вот я могу увидеть работы такого художника, или такого художника? А вот такой-то художник у вас есть в собрании? Про Осьмёркина давно никто не спрашивал. И я считаю, что правильно будет с него начать ещё и потому, что эта работа позволит нам как-то порассуждать о том, что был цветочный натюрморт в советскую эпоху, потому что, так сказать, что это было до революции, это вполне…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот как назвать эту работу? – Портрет, или натюрморт? Потому что это женский портрет в профиль.
Но для тех, кто сейчас не видит иллюстрации, но вы потом сможете зайти на сайт и посмотреть, или вообще найти работы Осьмёркина и ознакомиться подробнее.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Она называется «Профиль и цветы».
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А с другой стороны, цветы здесь не просто фон, хотя они на более дальнем плане, нежели женская фигура, но они занимают вообще добрых две трети картины данной. И вот действительно жанр, наверное, не знаю, вот тем, кому приходится каталогизировать это всё, наверное, обозначить трудно.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да. И вы знаете, в советское время был такой критик Осип Бескин, который очень негативно отозвался об этой работе Осьмёркина, говоря: «Я сознательно рассматриваю эту вещь в разделе натюрмортов».
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Какой примерно год этой работы?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: 46-й, это 46-й год. И он, отдавая должное мастерству Осьмёркина, считал, что художник проявляет рафинированное, утончённое эстетство. И эту дивную женщину он рассматривает, как куклу, как какой-то такой трафаретный портрет, который похож на манекены в парикмахерских витринах.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: То есть, как часть натюрморта?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, да. Что она неживая, хотя, на мой взгляд, это совершенно не так. Здесь Осьмёркин сопоставляет два мира. И мы понимаем, что эти – натюрморты, да, всё-таки натура уже неживая. Хотя цветы здесь тоже изображены живо, потому что они в цвету, просто в апофеозе своей красоты.
Но удивительный этот женский образ, как бы замкнутый на собственных переживаниях, как будто действительно закрытый. Но мы понимаем, сколько в нём и внутреннего достоинства, и красоты, и просто, видимо, и размышлений.
Вообще, нужно сказать, что, конечно, этот профиль не писался при температуре 36 и 6, потому что это жена Осьмёркина – Надежда Георгиевна Осьмёркина, которая стала его женой вот, по-моему, как раз в 46-м году. Его последняя муза. И, конечно, тут, наверное, каждое касание кисти холста оно пронизано вот этим любованием, этой молодостью, вот этим безупречным, медальным профилем, этой перламутровой кожей. Но при этом мы понимаем, что это как раз не кукла, что это очень благородный, живой и мыслящий человек.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Кстати, это не тот случай, когда Сезанн сажал позировать собственную супругу, что он, кажется, делал часто, и говорил ей: «Я бы хотел, чтобы ты позировала, как яблоко», - знаменитая эта фраза, которую очень любят цитировать.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Я думаю, что не тот это случай. И не тот случай, когда, вы знаете, на нашей выставке присутствует замечательная работа Головина «Девочка и фарфор». И Головин, когда эту работу писал, он попросил Фросю, девочку Фросю, которая была дочерью дворника его, вот попозировать ему. И для этой картины Фросе был специально сшит костюм. Это я сегодня ещё всё обсудила с Идой Марковной Гофман, идя на передачу, со специалистом нашим по Головину. Потому что я подумала: «А вдруг зайдёт разговор? Я не точно помнила, кто там? Потому что там тоже удивительное это девичье лицо. Кто там изображён? Я только помню, что её Фрося зовут. Она говорит: «Это была дочь дворника, но она подошла Головину для вот этой работы». А здесь мы понимаем, что выбор, конечно, был продиктован иным.
Вы знаете, что и Осьмёркин, и Фальк оба учились у Мошкова. И Осьмёркин, и Фальк сохранили дружеские, тёплые отношения на всю жизнь. И они общались то, что называется, домами.
И вот, когда появилась Надежда Георгиевна Осьмёркина, то Фальк, (это мы находим в воспоминаниях его жены), - восхищался просто ею, и говорил: какая удивительная женщина Надежда Георгиевна! Какой она навела порядок в мастерской, как там стало чисто и просторно. Ничего, кроме книг и картин! Никакого быта!
И вот действительно в этой картине нет никакого быта. «Идеальная помощница» - называл он её.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Здесь цветы, женский образ и книги.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, да.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: То есть, эстетическое, интеллектуальное удовольствие, в общем, так получается.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: А сам Осьмёркин, когда преподавал, он замечательно как-то сказал своим ученикам про то, что картину художник должен обязательно себе представить, скажем, во дворце, то есть, в какой-то там, или в музейной обстановке. Во дворце он говорил. Или висящую в богатом, дворцовом интерьере. Среди мрамора, золота, шёлка.
И помимо всех своих качеств, она должна обладать ещё одним: она не должна затеряться среди всего этого великолепия.
И вот действительно, его работы они никогда и нигде не затеряются. Он даже так очень резко говорит: «Она должна стать его составной частью, а не казаться портянкой, вставленной в раму».
Это, конечно, вообще, такое его суровое суждение оно, безусловно, отражает все те коллизии, которые в это время происходили. Потому что мы же понимаем, какие шли бурные полемики по поводу того, какова действительно роль искусства в советское время.
Мы помним совершенно удивительное высказывание Дейнеки, замечательного мастера, который сказал: «Натюрмортизм надорвался».
Т.ПЕЛИПЕЙКО: С другой стороны, мало людей уходило в пейзаж и в натюрморт? Именно потому, что к ним было сложнее придраться просто-напросто, с идейной точки зрения.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Бескин же сказал это со знаком «минус»: «Вот мансардное уединение он здесь демонстрирует».
А, если рассмотреть это мансардное уединение со знаком «плюс», то и получится вот это самое потрясающее место на свете – мастерская художника, куда мало кто имеет доступ, и где и происходят самые чудесные вещи.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но, не говоря уже о том, что эта работа, конечно, может рассматриваться, конечно, как некое продолжение традиций и ХУШ века, и особенно раннего Х1Х, когда в женском портрете очень часто присутствовал цветок, или цветы, или цветочный фон.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, я хотела бы сказать, что вы знаете, на нашей выставке мы поставили зеркало. Это зеркало замечательное, потому что на нём тоже есть цветочный орнамент. И рядом мы поставили вазу с цветами.
И вот вы знаете, во время монтажа я наблюдала за людьми и за собой. Вот ты бежишь, и вдруг ты наталкиваешься на это зеркало, смотришь туда, и понимаешь, что твоё выражение лица в данный момент совершенно не подходит к тому, потому что ты видишь просто свой портрет в зеркальном этом отражении с букетом цветов. И ты понимаешь, что это должно быть особое состояние.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Хочется выражение своего лица подстроить под…
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну что, мы выражение собственных лиц в ближайшие несколько минут подстроим вновь к цветочной теме, а сейчас передадим слово НОВОСТЯМ.
НОВОСТИ
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну что же, мы продолжаем наш разговор о цветочной теме в искусстве, собственно, не только в живописи, на самом деле, не только в графике, а во многих других видах. И наша гостья сегодня -главный хранитель Третьяковской галереи Екатерина Селезнёва, которая в данной ситуации является также куратором выставки, открывшейся в Инженерном корпусе Третьяковской галереи.
Итак, цветы в портрете – это раз. Но цветы мы обнаруживаем далеко не только в портрете светском, не только в натюрморте, но и обнаруживаем, по-моему, почти во всех жанрах. И вот, кстати, очень интересным был в этом плане зал, посвящённый иконам. И очень, по-моему, иконы были соединены с работами некоторых наших авангардистов.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, меня вообще спросили: а вот собственно, почему это вы вот такой сделали зал, где иконы, где подносы?
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Где прялки деревянные. Где Гончарова Наталья.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, вы вспомните, пожалуйста, весь русский дом раньше, да, вот русскую избу.
Что мы видим? В красном углу – икона, под ней – вышитое полотенце. Под ним возможно с цветастой скатертью стол, на котором самовар. А рядом может быть сундук, расписанный цветами, а рядом может быть та же прялка, а где-то привешена люлька, а на окне – какая-нибудь герань, или ванька-мокрый стоит, - живые цветы. А на стене…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А за окном – и вовсе растёт что-то.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: А на стене – какой-нибудь лубок. И что это всё на самом деле очень органично существовало в русском доме и в русской культуре.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: И, более того, перекликалось очень сильно.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Безусловно, безусловно. И что это и есть вот на самом деле тот культурный, если можно сказать, гумус, вот то культурное поле, из которого потом эти все цветы и выросли.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот в иконе, какую роль играет цветок как таковой, тема цветка?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, вы сами понимаете, что даже то название, которое мы выбрали, оно естественно было выбрано не случайно, потому что эта цитата из Иоанна Кронштадтского позволяла нам очень органично включить в нашу выставку и изображения тем Благовещения, таких икон, как «Благоразумный разбойник Рах в раю», который вы видите на экранах.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Да, вот мы старались это дело повесить сейчас на сайте у нас.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: потому что мы же понимаем, что образ рая возникает в Библии. И то, как художник передаёт этот образ, тоже чрезвычайно интересно наблюдать.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но вот икона, изображающая разбойника, это какой век?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Это вы имеете в виду «Разбойник благоразумный»? Это ХУП век.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: ХУП век. Мы видим, что там, собственно говоря, не вот фон реалистичный, сколько его изображающий пейзаж с цветами, а практически орнаментальный весь фон. Да?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да. Вы помните, что, когда Христос был распят, с ним было распято двое разбойников. И один из разбойников, - почему он называется «Благоразумным»? – раскаялся на кресте и поверил Христу. «И ныне же будешь со мною в раю», - сказал ему Христос. И вот этот рай и воссоздаёт иконописец на этой иконе.
Эта икона была специально подготовлена к этой выставке. Вот как-то так получилось, что таким образом, в связи с тем, что у нас очень небольшие иконные залы, вот просто не хватает места в экспозиции. А мне кажется, что они достойны того, чтобы быть выставленными. И именно вот этот тематический показ он позволил вытащить из наших запасников очень интересные работы. И большое количество икон, которые были подготовлены специально к этому проекту: и «Благоразумный разбойник Рах», и замечательные образы «Благовещения», которые тоже, по-моему, у вас здесь есть. Это «Благовещение» 1696 года. Мы даже знаем автора. Его автор Иоанн Матвеев-Бобылёв. И для этого «Благовещения», вы видите, это просто что-то невероятное. Оно чрезвычайно экспрессивно, и как будто в каком-то облаке грозовом, огненном Архангел Гавриил, так прямо с лилией наперевес мчится.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Именно лилия важна сюжетно в сцене Благовещения?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Конечно, лилия – это цветок Богородицы, это цветок чистоты, это цветок высокого происхождения. И вообще, вот эта символика лилии она ведёт своё начало от глубокой древности. Потому что уже в Палестине, в Иудее этот цветок, может быть, ещё и благодаря его целебным свойствам, потому что мы знаем, что настойки лилии – это тоже прекрасные, мало того, что они благоуханны, но это прекрасные антисептические средства, это средства замечательного ухода за кожей. Да, да.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Как интересно!
Е.СЕЛЕЗНЁВА: И поэтому, конечно, лилия всегда была царским цветком. И очень часто архангел Гавриил появляется перед Богородицей именно с лилией. Хотя на нашей выставке вы увидите работу Каткова, где архангел появляется с нарциссом – вот такой редкий, это уже живописная работа, и такой редкий извод. Но тоже абсолютно правомочный, потому что Нарцисс Саронский – это как бы эмблема, образ самого Христа.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну что ж, мы продолжим сейчас разговор о выставке цветов, но сначала объявим наших победителей, которые, наверное, уже участники заждались. Кстати говоря, невнимательно слушали те, кто на вопрос о русском художнике нам стали предлагать Ван Гога и Клода Монэ, хотя, конечно, они увлекались цветочной темой, не спорю. Но это был Константин Коровин. И выставка, которую он устроил, была посвящена розам в его собственном исполнении. Надеюсь, у вас на выставке есть Коровин с розами?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Конечно, и не один. Его после этого многие стали звать «Кавалер роз».
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Итак, наши победители это: (перечисляет имена победителей и первые цифры номеров телефонов). Поздравляем, вас будут ожидать каталоги данной выставки.
И вот рядом с иконами, в этом же зале у вас, помимо народного, даже трудно сказать «Народного творчества», - во многом народных бытовых предметов, потому что это и костюмы женские, расшитые, в том числе цветочным орнаментом, это прялки, где он тоже очень часто присутствует, либо индивидуально, либо в качестве фона. Ну, и работы художников периода начала ХХ века, и особенно Натальи Гончаровой. Вот среди массы её натюрмортов, которые представлены на выставке, которые действительно просто представляют собой цветочную тему как таковую, и она с этим очень интересно обходится.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: В триптих, сколько ещё не вошло! Вот на самом деле, что, наверное, нужно было бы сделать, это, или, может быть, просто даже не в Третьяковской галерее сделать такую выставку «Цветы Натальи Гончаровой», потому что она потрясающий, конечно, любитель цветов и мастер их изображать.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, так вот, её триптих тоже абсолютно религиозный, хотя сделанный вот я не знаю, он делался практически для какой-то церкви? Вполне можно допустить, что в начале ХХ века кто-то и принял бы это.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Дело в том, что её вообще религиозные образы очень интересовали, и она к ним обращалась не раз. У неё есть и замечательный триптих, посвящённый Спасу, у неё есть просто серия, которая посвящена библейским сценам. Это и пророки, и ангелы, бросающие камни в город. И другие сюжеты – «Апокалипсис», например. Но, конечно, то, как Гончарова изображает Богородицу, так, наверное, никто её не изображал, и здесь действительно есть…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вообще-то, она идёт прямо по канону. Она идёт лексически от своего века, но она во многом берёт форму.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, здесь есть ещё и колоссальная европейская культура под всем этим. Вот тут, так сказать, помимо русской, мы чувствуем ещё и замечательную эту европейскую подложку. Вы знаете, про таких художников говорят: «Гений – дитя подражания». То есть, вот на каком-то этапе нужно, видимо, всё пропустить через себя, а потом уже не слепо копировать, а вот уже, так сказать, через это подражание выйти на свой собственный стиль. И этот стиль Гончаровой ни с каким другим стилем не спутаешь. И её работы при этом удивительно радостны, праздничны, свежи, они понятны всем, они обладают той декоративностью, которую мы так ценим в русских лубках, в русских вывесках, в русских ярмарках, и при этом обладают также и глубиной экспрессии, и полнотой содержания, что очень важно.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но вот её современники – люди примерно того же (но в широком смысле) художественного поколения, обращаются тоже к цветам, хотя не всегда мы даже сразу прочитываем, что это цветы, как вот, например, в «Астрах» Лентуловских.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, это замечательная работа, одна из любимых моих работ. И нужно сказать, что Лентулов писал тоже цветы много. И цветы любил. Но, как он говорил сам, что никогда не писал цветов «до иллюзии старательно размалёванных». Вот он всегда ставил перед собой очень сложные задачи и решал их блестяще. Конечно, эти «Астры» его тоже настолько яркие, невероятно праздничные. И при этом очень полно отражающие суть этого цветка. Ведь он же действительно бывает разноцветный, вот такой круглый, поворачивается всегда тоже к свету – всё это мы в его работах находим.
Но вот смотрите, Гончарова идёт во многом от лубка в изображении цветов, от народного творчества. А Лентулов в данной ситуации следует возможности просто пространства картины.
А вот мы обнаруживаем, что Петров-Водкин у нас тоже натюрморты создавал.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Вы знаете, вот «Розы» Петрова-Водкина – вот эти «Четыре розы». Это, в общем, тоже первая публикация. Вот так получилось, что стояли, стояли они в запаснике, и к этой выставке, наконец, их привели в порядок – раму им сделали, и показали этот, на мой взгляд, тоже блестящий натюрморт.
Очень интересно, что, когда этот натюрморт был без рамы, мы смогли увидеть кромки загнутые. И стало ясно, что и фон вот этот голубоватый, он первоначально был такой сиреневато-розовый. Но что-то Петрову-Водкину не понравилось, и он вот изменил этот тон на такой очень сложный, вот этот холодноватый голубой, серый цвет. И так как у него уже был написан лимон, вы видите очень красиво и с такой тенью на этой полированной поверхности. Так вот, мы понимаем, вот эту гравюру, которая в конце, он просто аккуратно, если можно так сказать, подсунул под уже написанные листья, потому что ему нужно было, видимо, уравновесить эту композицию. И, конечно, получился какой-то удивительно мощный, только вот Петрову-Водкину присущий букет.
Его учитель – Серов просто изумлялся, говоря о многих его работах. Он говорил: «Меня удивляет, как это вы сразу достигаете парадности?». Но это правда. Вот Петрову-Водкину в его работах это присуще. Вот у него есть эта мощь, размах. И действительно есть такая некоторая парадность. Потому что действительно его «Четыре розы» стоят, словно подчинившись воле художника при полном параде. И этот образ становится таким монументальным, обобщённым. Но, тем не менее, в отличие от, скажем, Лентулова, идущего от реальности образа, который просто предстаёт нам тоже как благородный символ роз.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, хотя, конечно, ХХ век всё-таки отошёл от фотографичности, которая до такой степени, иногда до обманки, до трамплёя доходила в Х1Х веке, что просто, наверное, как лбом об изобретение фотографии должны были удариться все эти авторы, которые вдруг поняли, что – а! отняли у них, выдернули вот просто из-под них, вот как ковёр иной раз опору в этом вот мастерстве, во всяком случае.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Наверное, наверное.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну вот, масса же, кстати говоря, именно Х1Х века подражаний старым фламандским натюрмортам, где выписаны все эти цветочки, лепесточки, фруктики какие-нибудь добавлены.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Вы знаете, что русская живопись такая молодая, нам, наверное, нужно было просто галопом по Европам вот пройти всё то, что действительно называется «Школой».
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну, уж коли сейчас из родной Третьяковки на Крымском вы ходите на набережную, где вот этот вот развал продажи.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Очень важную тему вы вообще, так сказать, затронули, потому что мне кажется, что эта выставка ещё всё-таки образец вот того правильного вкуса, того чувства и меры, который должен присутствовать обязательно в работах хороших художников.
Да, мы сейчас много очень видим разных натюрмортов. Я, когда тоже иду на Крымский вал, там же ещё и в переходе огромные галереи, и всё мы видим: и флоксы, и розы,- и всё это такое сладкое, пряное, красивое, и какое-то неживое.
Если честно, я вообще считаю, что эта выставка, может быть, многим поможет понять, что цветок – это очень сложный организм. И что он бывает красив не только, когда он в расцвете, но он бывает красив, и когда он уже, так сказать, засох, он несёт другой смысловой заряд.
Вот на нашей выставке, допустим, есть такие букеты, как «Засохшие цветы» Истомина. И вы знаете, вот, как оказалось, вот какое время на дворе, очень хорошо можно почувствовать и через цветы. – Через «Букет Победы» из полевых цветов Арапова, сделанный в 45-м году, через работу Абросова, который у вас тут тоже,
по-моему, представлен, это 1987 год, но вот помню.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но в любом случае, Абросов – это одно из воплощений «сурового стиля».
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Совершенно верно. Но это ещё вот годы, когда всё было у нас, вот действительно, в
каком-то усохшем состоянии: ничего не было, вот эти какие-то то ли карточки, то ли не карточки, очереди. И вот этот сухостой. Кто-то, глядя на эту картину, сказал: «Ну, это просто холодное лето 53-го года». Потому что есть вот это ощущение тоже внутреннего такого …
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Мы его знаем, что у этого автора много работ, посвящённых периоду репрессий, и его собственному отцу погибшему, и так далее.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Или вы знаете, вот в Иконный раздел мы поместили также две части триптиха Дмитрия Дмитриевича Жилинского «Арест отца». Он, конечно, здесь использовал то, что использовали мастера Возрождения, когда делали трёхчастные церковные алтари, очень часто вот эти створы, которые закрывали основную часть, они тоже имели цветочные композиции. Но это просто потрясающе, как Дмитрию Дмитриевичу пришла в голову вот эта идея, потому что это превратилось в какое-то религиозное произведение, где тоже есть и лилии, и розы, и какие-то ещё полевые цветы. Вот таким образом поговорить об этом вечном расставании, о, может быть, желании встречи уже в другом мире, просто я не знаю ещё другой такой картины в русской живописи, как «Арест отца», где были бы два таких потрясающих фланга.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но с другой стороны, смотрите: вот декоративно-прикладное искусство, в частности, и такое, как фарфор, и такое, как подносы расписные и прочее, они совершенно неожиданно создают, начинают создавать, особенно в ранние двадцатые годы, судя по стилистике и по текстам, начинают создавать идейные произведения. Но как их сделать, явно и не знают, а, может быть, и не очень хочется им этим делом заниматься, и они берут традиционную для себя манеру росписи, и влепляют туда какие-нибудь идейные лозунги. Вот я просто сама не удержалась, и на сайт поместила не только само изображение подноса, где по центру, среди вот такого центрального маленького орнамента серп и молот изображён, а на гирлянду цветочную, которая идёт по кругу, вот на полном-то подносе не очень ясно, что это за такие вот ленточки, перевязывающие всё это. Но, если ближе посмотреть, то это можно очень здорово прочесть.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, это частушки! (Смеётся).
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Сей скорее сочный клевер
и всякий нужный корнеплод.
И увидишь после в хлеве,
Как окреп от корму скот.
Ну, здесь ещё некоторые орфографические ошибки, но это уж, как говорится…
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Ну, что уже! Как умели, так и написали.
Но мне хотелось бы всё-таки сказать следующее. Что действительно в этом зале, где есть и иконы, где есть и подносы, совершенно органично выглядят и работы Красулина.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Красулина замечательные работы. Но, кстати говоря, у него скульптурные объекты гениальные.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, которые стоят просто рядом с фрагментами церковных фресок, которые были спасены, и которые называются, в общем, «церковные полотенца». И в церкви отделяют ряд образов от, так сказать, пола, или от следующего ряда. И абсолютно органично там существуют эти фрески, потрясающие орнаменты Гончаровой, которая делала также орнаменты и для тканей, и вот эта потрясающая работа Красулина.
Абсолютно органично вошёл вот в эту стену, где и прялки, и костюмы небольшой и прекрасный букет Дмитрия Шаховского.
Вот нам было трудно вообще вот это всё, споры у нас были.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: У вас очень неплохо, кстати, жили те представители пятидесятых-шестидесятых годов, ну поскольку работы, просто эти авторы-то и сейчас работают, но работы, в основном те, как, например, работы Таира Салахова 58-го года, совершенно замечательные по композиции.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да, если вы обратили внимание, то выставка начинается с темы окон. Вот как художник видит мир, вот что у него стоит на окне, какой он видит букет перед собой. И это тоже очень показательно. Потому что действительно «Суровый стиль» шестидесятников через натюрморт с гладиолусами Таира Салахова предстаёт, так сказать, в полном понимании.
А, скажем, работа Павла Кузнецова, которая выглядит, как окно, а когда ты к ней подходишь, то ты понимаешь, что на самом деле это не окно, это картина. И картина вообще в другой мир, в другую эпоху. Скорее уже в Петровскую эпоху. То есть, ты понимаешь, что человек забаррикадировался: он своё окно закрыл картиной, цветы у него, так сказать, изображены на шали. И поместил он там прекрасные предметы, и живёт, как в башне из слоновой кости в своём собственном мире.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Вот я ещё хочу спросить, кстати говоря, у вас некоторые части экспозиции организованы по такому совершенно ботаническому принципу. То есть: сирень – к сирени, розы – к розам, там что-то ещё – тоже. Это зачем?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Вы знаете, это получилось, я бы не сказала, что мы вот так жёстко придерживались этого принципа. Но так получилось.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но несколько кусков вот таких.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Во-первых, потому что, конечно, на этой выставке две фаворитки. Это, безусловно, роза и, безусловно, сирень. И, конечно, очень интересно было выложить, или «Агавы» Борисова-Мусатова, Кончаловского.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Кстати, любопытно, что такие достаточно редкие растения, как агава, оказались очень оказывается популярными.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Да. И просто, когда они висят рядом, это же тоже очень наглядно показывает, как каждый из художников, каким путём он идёт, какой образ он представляет.
А уж сирень…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но для начала, после того, как там появляется Врубелевская, вот эта вот сумеречная сирень.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: А вы видите, что там она совершенно не сумеречная? Вот это, между прочим, тоже одно из…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Это восприятие?
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Нет, это один из плюсов выставок. Потому что, когда картина оказывается вдруг в иной обстановке, вы сами её по-другому видите, когда она в другой экспозиции оказывается, в другом цвете стен, она так высветилась. Там стало видно, как там много белого, розового, светлых тонов.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Это так. Но рядом с Врубелем как-то уже никто почти не может рядом быть.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: О нет, не скажите! Вы просто, я думаю…
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Личные предпочтения выношу.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: И там великолепная, тончайшая вещь Ларионова.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: А! Это другая история.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: «Бак с корытом». Этот деревенский двор с корытом, с каким-то покосившимся забором и с этой нашей замечательной сиренью.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Но вы ж там ещё и Кончаловским оглоушили.
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Но Кончаловский вообще говорил, что «Художнику писать сирень – это то же самое, что пианисту играть гаммы». То есть, он считал, что это настолько сложно в передаче цветов, что он сам, как заросли, и что это очень важное и полезное для художника упражнение.
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Ну что, господа художники, попробуйте на себе такие гаммы, а у нас время уже истекло так совершенно быстро и незаметно. Я благодарю Екатерину Селезнёву, куратора выставки «Цветы», главного хранителя Третьяковской галереи.
Ещё раз напоминаем, что выставка находится у нас в Инженерном корпусе.
И завтра работает! Завтра работает!
Е.СЕЛЕЗНЁВА: Спасибо. Завтра работает.
ВХОД ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ
Т.ПЕЛИПЕЙКО: Открыв выставку «Цветы», Третьяковская галерея берёт на ближайшую неделю небольшой тайм-аут в вернисажах.
Зато в Государственном Центре современного искусства открывается выставка номинантов очередного конкурса «Инновация». Всего номинаций 5: «Произведения визуального искусства»,
«Кураторский проект»,
«Региональный проект»,
«Теория, критика искусствознания»,
и «Новая генерация».
Последняя представляет молодых авторов. В одном пространстве, таким образом, соберутся и произведения художников, и видеодокументация кураторских и региональных проектов, и каталоги, и теоретические издания.
В общем, своеобразный дайджест художественной жизни страны в области современного искусства в 2008 году.
Что интересно, это будут не только проекты, уже показанные в Москве, но и те, которые осуществлялись в других городах и регионах России.
И ещё из предстоящего.
«Марсово поле» в галерее «Марс». Это молодёжный проект, но не только российский. Ожидается участие молодых авторов из других стран СНГ.
В музее Архитектуры, между тем, откроется выставочный проект «Эхо Деревянного века». Он посвящён малоэтажной деревянной застройке Нижнего Новгорода.
Ожидаются фотографии, а также рассказ об актуальной проблеме сохранения архитектурных памятников.
