Художник Константин Богаевский, картина "Утро" - Валентина Бялик - Собрание Третьяковки - 2008-10-12
К.ЛАРИНА: Ну что, продолжаем разговор о высоком. Ксения Басилашвили, приветствую вас.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Доброе… (Смеётся) Хотела сказать: доброе утро. Добрый день!
К.ЛАРИНА: Да, кому доброе утро, а кому – добрый вечер.
Здесь Ксения Басилашвили, Ксения Ларина. «Собрание Третьяковки» и наша сегодняшняя гостья - Валентина Бялик, старший научный сотрудник Третьяковской галереи.
Добрый день, Валентина, здравствуйте.
В.БЯЛИК: Здравствуйте.
К.ЛАРИНА: Рада вас приветствовать. И наши … Ой!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Почему я сказала: доброе утро? Ты же понимаешь? Картинка называется.
К.ЛАРИНА: Ой! «Утро», конечно! Какое роскошное, тихое, безлюдное, главное, утро.
В.БЯЛИК: Само собой.
К.ЛАРИНА: Какое же, самое счастливое утро – это безлюдное.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И хорошо, чтобы попадали какие-то люди, которых ты любишь. Но вот здесь нет.
К.ЛАРИНА: Но что-то тут их нету, да, да.
В.БЯЛИК: Обычно людей у Богаевского нету. Для него мир так значителен и прекрасен, что вполне он обходится без присутствия людей.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Валентина Бялик сегодня нам будет рассказывать, старший научный сотрудник о Константине Богаевском и его картине «Утро».
К.ЛАРИНА: Давайте, для начала определимся. Нас всё время просят объяснить причины наши слушатели, когда они не знают картину, а почему вот вы решили отдельно программу сделать об этой картине? Что можно сказать? Что можно ответить на этот вопрос?
В.БЯЛИК: Поправим наших уважаемых слушателей. Ведь обычно, когда мы говорим о художнике, мы выбираем какую-то картину яркую, значительную. А в данном случае, которая находится в экспозиции Третьяковской галереи. Вперед, вперед, в Лаврушинский переулок! Полюбуйтесь этим произведением!
Признаюсь, для меня большое огорчение, что в экспозиции моего дорогого музея только одна работа, хотя наша коллекция располагает достаточным количеством этого мастера. Находится она в том зале, рядом – просто стена к стене, с Зинаидой Серебряковой. Чуть подальше – Сомов, наискосок – Головинин, Кустодиев. Я не могу сказать, что в этом зале присутствуют художники – его близкие друзья и товарищи. Отнюдь! Потому что Богаевский – это вообще особый человек, если хотите, человек в своей, очень красивой, очень изысканной раковине. И которую он приоткрывал при общении с самыми дорогими, с самыми близкими ему людьми, которых, в общем-то, было трое. Это те, кто повлияли, и кто был рядом с ним. Это: Архип Куинджи, при его становлении – Богаевский ученик Куинджи; это, увы, абсолютно сегодня забытый художник Константин Кондауров, который долгие годы был и секретарём «Мира искусства», и просто личным другом Богаевского с 1903 года. Ну и, наконец, Максимилиан Волошин. Вот эти три, если хотите, даже столпа. Неважно, что мало кто знает Кондаурова, но это те люди, которые сыграли огромную роль в жизни Богаевского, и какой-то кусок этой жизни прошли рядом с ним.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну прежде, чем мы продолжим наш разговор о Константине Богаевском, о картине «Утро», необходимо задать вопрос нашим радиослушателям.
И вопрос следующий: командировка, на какую крупнейшую стройку тридцатых годов послужила импульсом к новой, социалистической, неожиданной, надо сказать, для Богаевского, человека Серебряного века, теме творчества Богаевского? +7 (985) 970-45-45. Это наш sms. И вы получите билеты в Третьяковскую галерею, по которым пройдёте на всевозможные выставки, на те, которые захотите. А также каталоги новых выставок. Это выставка Вячеслава Калинина. Она открыта в Инженерном корпусе «Живопись и графика». Это художник-семидесятник, так, неофициальное, московское, очень московское искусство, и выставка нашего современника тоже Александра Токарева «Человек-оркестр». Она проходит в Малом Толмачёвском переулке. Такой увесистый очень каталог.
Продолжаем о Константине Богаевском. И здесь, наверное, интересно поговорить об истоках, потому что художник фантастический…
К.ЛАРИНА: Про картинку давайте, сначала её опишем. А то мы так сказали: утро, безлюдное.
В.БЯЛК: Картина «Утро». 1910 год. И рассматривать её сегодня проницательному зрителю и слушателю интересно, хотя бы потому, что у нас в Третьяковской галерее всё еще длится восхитительная выставка произведений Фёдора Михайловича Матвеева.
Вы у меня можете спросить: где ассоциации? Откуда это? Матвеев – это конец ХУШ – начало Х1Х века, а Богаевский, как нам тут правильно сказали, это Серебряный век. Но, дорогие друзья, посмотрите на картину «Утро», узнайте это кулисное решение.
К.ЛАРИНА: Какое?
В.БЯЛИК: Кулисное, от слова «кулисы», театр: деревья справа, деревья слева.
Посмотрите на развалины – благородные, античные развалины посредине. И, наконец, намёк на горы в долине. То есть, это композиция русского классицизма, который, естественно, который – классицизм русский, был заимствован, был воспринят, принят как знамя из рук художника другой поры - это Клод Лорен, с произведениями которого соответственно был знаком Матвеев. И его композиции, вы уже видели его работы, мы рассказывали вам в эфире, они строились в чём-то по этим законам.
А Богаевский соответственно, когда он попал в Европу, а в первый раз это было в 1898 году, когда Куинджи, и тут я не могу не сказать о Куинджи-педагоге, который на свои средства повёз художников за границу. Потому что мастерская его кончала учиться, и золотую медаль присудили только одному художнику. Кто у него учился? Ну, понятно: Богаевский. Но больше-то все знают Рериха, конечно.
Ну, Рерих, ну замечательные прибалты Пурвит и Рущев, удивительный Борисов, которого сегодня мало кто знает, а ведь он первый дал русский север, это Борисов. И вот все эти художники для того, чтобы между ними не было неприязни, они были отправлены, вместе с Куинджи они поехали в Европу.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А золотую медаль получил Рерих?
В.БЯЛИК: Да.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А этот пейзаж реалистический, или нет?
В.БЯЛИК: Вы знаете, этот вопрос хороший. Но как бы мы не ушли в далёкие дебри в разговоре о том, что есть пейзаж реалистический.
К.ЛАРИНА: Это место реальное, натура?
В.БЯЛИК: Нет, нет.
К.ЛАРИНА: Это не натура?
В.БЯЛИК: Нет! Ни – ког- да! Даже, когда мы будем смотреть любимую Богаевским Феодосию, а он там жил и он её воспевал, мы всё равно найдём то, как он чуть-чуть изменяет эту натуру, он её создаёт по определённым, как бы картинным законам.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это 10-й год, то есть, Богаевский не в Феодосии находится. Каков тогда метод его написания?
В.БЯЛИК: Дело в том, что он находится, (смеется), простите, но он находится в Феодосии.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В Феодосии, да, в это время?
В.БЯЛИК: Конечно, просто в 8-м году и в 9-м он совершил два интересных путешествия. И вот одно из них было путешествие по Италии. И тут вот, как раз, следует сказать слова самого Богаевского: «Иной пейзаж в Италии совсем переносит тебя в Крым. Только воздух более серебристый и с дымкой. И оттого всё кажется прекраснее, воздушней, чем у нас в Крыму».
К.ЛАРИНА: А это похоже вообще на Крым?
В.БЯЛИК: Нет, нет. Просто Италия дала ему фантастический импульс. Но и, прежде всего, это, конечно, вылилось в необыкновенной картине, которой название есть, но в Интернете её вариант 42-го года, а я говорю: картине 10-го года – «Воспоминанья о Мантенье». То есть, вот это шло подряд в десятые годы: «Воспоминанья о Мантенье», «Итальянский пейзаж», естественно, придуманный. А потом «Героический пейзаж», «Утро».
Для него, и очень важно нам с вами об этом поговорить, для него мир природы это было не просто счастье и отдохновенье, это было некое этическое решение внутренних сложных проблем.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мне просто интересно понять метод художника Богаевского. Если это был не реалистический пейзаж, в первую очередь, то есть, он не выходил с этюдником на натуру и не писал ту картинку, которая перед ним предстаёт, как Шишкин, он работал по-другому, то как он работал? – Он делал до этого наброски, он работал в студии?
В.БЯЛИК: Понятно. Дело в том, что художник наброски, естественно, делал. И у нас есть его графическое наследие. Но, когда он приступал к картине, вот конкретика уходила в сторону.
Я бы хотела просто, чтобы мы с вами представили, как же он жил? Вообще, что такое Богаевский?
Он был невысокого роста. Он был чрезвычайно элегантен, деликатен. И при этом человек не столичный, а сугубо – он сам говорил, - провинциальный: «Грешный человек. Люблю я эту жизнь, захолустную жизнь среднего человека. Люблю, когда она вокруг меня протекает, беспритязательная, скромная, не тормоша тебя и не волнуя.
Зато, как же и мечтается за забвение всего в таком болоте!
Горит мечта и тоскует. В мечтах создаёшь себе другой, неведомый, сказочно далёкий и прекрасный мир.
Право, не будь жизнь такой скучной, серенькой, вообще не было бы на земле ни мечты огненной, ни художеств всяких».
Вот сам Богаевский нам с вами ответил. Это из письма к Кондаурову, любимому его корреспонденту от 30 мая 1907 года.
То есть, дело в том, что просто давайте себе представим: вот родился мальчик в городе Феодосии. Значит, ему надо стать, если у него склонности к живописи…
К.ЛАРИНА: Ему надо стать маринистом.
В.БЯЛИК: Поскольку Феодосия, Айвазовский. И, более того, первые уроки живописи он начал брать у Феслера. Это ученик Айвазовского.
Потом он оказывается в Петербургской Академии художеств. Причём, это тоже очень интересно. Всё не шло, всё не получалось. Но мы-то, глядя на его картины, понимаем, что он не такой, как все?
К.ЛАРИНА: Кто-нибудь в семье увлекался живописью?
В.БЯЛИК: Нет. Нет.
К.ЛАРИНА: Значит, творческих людей там вообще не было?
В.БЯЛИК: Просто судьбе было угодно, чтобы он видел в хороших таких домах города Феодосии.
К.ЛАРИНА: Сам город-то, наверное, тоже, как картинка.
В.БЯЛИК: Об этом речь впереди. Чтобы он видел много интересных произведений. Но главное, больше всего видел Айвазовского.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А кем были родители?
В.БЯЛИК: Отец его был служащий. Но потом ему было 13 лет, когда в его воспитании большое участие приняла одна вполне такая состоятельная семья. И вот там как раз он видел много интересных произведений в доме.
А потом он женился. И это тоже очень интересно, на прекрасной молодой девушке. Это было в шестом году, на Жозефине Дуранте. Тогда же он построил мастерскую в Феодосии, где работал всю жизнь.
А фамилия Дуранте – это не просто так. Потому что её отец был, вернее, скорее всего, дедушка был городским главой. То есть, это была самая почитаемая семья в Феодосии. Они очень гордились, что происходят из тех генуэзских купцов, которые когда-то приехали в Феодосию и навсегда здесь остались.
То есть, я не скажу, что он лукавит, когда говорит про «серенькую жизнь», но его окружали интересные люди.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А что не получалось в этих морских пейзажах? Вы говорите, что не получалось. Казалось бы, человек знает море, он вырос на нём.
В.БЯЛИК: Просто дело в том, что для того, чтобы писать море, как писал Айвазовский, нужно иметь определённый, опять же, склад ума. Для Богаевского это было просто не так интересно. Он не хотел копировать, хотя его, в общем-то, к этому принуждали.
А, когда он приехал в Академию художеств, то его угнетало, что нужно точить натуру, что именно нужно для гипса, то есть, всё, как полагается.
С одной стороны, была уже реформа в Академии, но с другой стороны, много традиционного в ней осталось.
И он покинул её. Собрал вещи…
К.БАСИЛАШВИЛИ: Поступил и ушёл?
В.БЯЛИК: Поступил, чуть-чуть поучился, и, поскольку этот человек, несомненно, был с внутренним таким, значительным Я, он покинул Академию и отправился назад, к себе, в Феодосию, где его застало письмо Куинджи, который требовал, чтобы он вернулся немедленно! Потому что Куинджи до этого времени не видел его работ.
К.ЛАРИНА: А что это? Он такой просто был мнительный, не верящий в себя человек, или как? Или то, что называется на современном языке: заниженная самооценка?
В.БЯЛИК: Я думаю, ни то, ни другое. Давайте, я вам покажу, вот чудная фотография.
К.ЛАРИНА: Волошин и Богаевский.
В.БЯЛИК: Да. Волошин и Богаевский. Вы посмотрите! Вы видите? Вот всё, что я сказала: человек очень тонкой душевной организации.
К.ЛАРИНА: Ой! Тогда давайте я прочту. Заведующая! У нас Ксения – заведующая цитатами.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ты хочешь почитать из Волошина?
К.ЛАРИНА: Ну, конечно!
К.ЛАРИНА: «Сейчас ему за 50 лет. Маленького роста, пропорционально сложенный, стройный, мускулистый и ловкий. Он одет тщательно, с изысканностью. Лоб обнажённый. Волосы – соль и перец. Любит движение, ручную работу. И всякое ремесло спорится у него под руками.
Молчалив, замкнут, в мастерской безукоризненная чистота и порядок.
Ни в обстановке, ни во внешности никаких внешних признаков художника. Только глаза усталые и грустные говорят о бесконечных ночах, которые он проводит без сна, лёжа на спине с открытыми глазами».
В.БЯЛИК: Да, да. Это в 1926 году было написано. Всё правильно.
К.ЛАРИНА: Но он такой певец Крыма, да?
В.БЯЛИК: Певец Крыма, а, если точнее – певец Кемерии.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Крыма Волошина, да?
В.БЯЛИК: Ну, потому что они жили вместе. Этот- в Феодосии, а этот – в Коктебеле.
И просто надо напомнить: Кемерия – это именно Восточный Крым. Это вам, так сказать, не совсем уж пляжный, где исключительно только люди проводят время для отдыха.
Сейчас там есть замечательная биологическая станция, где работают удивительные совершенно специалисты.
Так вот, очень суровый край, очень жёсткий край. И в него действительно Богаевский был влюблён.
Но мы остановились на том, что Куинджи, увидя его работы, пригласил его к себе в мастерскую.
И вот началась чудесная, учёба эта длилась три года.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А мастерская Куинджи она находилась вне стен Академии, да? Или в Академии в самой?
В.БЯЛИК: Нет, она была в Академии. Вне стен Академии был дом Куинджи, около моста Лейтенанта Шмидта, к которому сейчас вернулось прежнее его название, и которое он завещал Академии художеств. И там стало общежитие студентов Художественного института имени Репина.
И, когда там на третьем курсе у нас была искусствоведческая поездка на каникулы на зимние в Ленинград, то мы жили в доме Куинджи.
И вот тогда я совершенно по-другому стала воспринимать этого человека, совершенно удивительного в своём отношении к своим ученикам, к своим последователям. И это, конечно, очень важно.
Итак, он до 1895 года провёл время в классе Куинджи.
К.ЛАРИНА: Мы сейчас сделаем перерыв. Слушаем НОВОСТИ, затем продолжаем программу «Собрание Третьяковки». Я, пожалуй, всё-таки успею назвать победителей. Ксюш, назову победителей, которые у нас выиграли призы: (перечисляет имена и номера телефонов победителей). Правильный ответ?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, но естественно, куда он ездил? – На Днепрострой, 30-й год.
К.ЛАРИНА: Так что, поздравляем наших слушателей. И продолжим наш разговор через несколько минут.
НОВОСТИ
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы все в сборе, в том числе: Ксения Ларина, Ксения Басилашвили и главный гость в студии Валентина Бялик, которая сегодня нам рассказывает о Константине Богаевском.
Его картину «Утро» мы пристально рассмотрели, и остановились на том времени, когда…
К.ЛАРИНА: На Волошине.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, ещё до этого, когда Богаевский…
К.ЛАРИНА: На Куинджи. (Смеётся).
К.БАСИЛАШВИЛИ: Работает в уникальной мастерской ученической Куинджи. Ведь об этих занятиях ходили легенды. Что там только ни происходило! – И какие-то устраивались показы одной картины, что напоминало по ажиотажу вокруг сегодняшней премьеры громких блокбастеров. Чуть ли не весь Петербург пытался туда прорваться в эту маленькую выставку.
Богаевский сам оставил воспоминания о том времени?
К.ЛАРИНА: Что говорил Волошин?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Что за атмосфера была, которая воспитала в нём такого автора?
В.БЯЛИК: Атмосфера была совершенно замечательная, но как бы мы не растеклись в сторону Куинджи. Суть в том, что Архип Иванович, ведь как вы помните, после грандиозного успеха своих картин, таких, как «Ночь на Днепре», или «Берёзовая роща», он ведь, в общем, больше практически не выставлялся. Поэтому, если он и показывал там одну картину своим ученикам, то все, кто имел возможность просмотреть, прежде всего, если хотите, это было здоровое человеческое любопытство. Потому что мастер работал постоянно.
У нас была выставка Куинджи на Крымском валу, если вы помните, но уж давно – лет 20 назад. И для многих было абсолютным откровением увидеть эти бесконечные закаты, удивительно кроваво-красные.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В Русском музее несколько месяцев тому назад прошла очень хорошая выставка Куинджи.
В.БЯЛИК: Хорошая выставка. Это здорово, потому что его знают там пятью картинами, но не больше. Поэтому интерес к работам Куинджи был у многих. И ученики просто разделяли интерес Куинджи к проблеме света.
К.ЛАРИНА: Можно мне выступить опять с цитатой чтецом-декламатором?
«Куинджи мало учил рисовать, зато он учил видеть. А, кроме того, он строго запрещал писать картины по этюдам. И этих двух заповедей, надлежаще усвоенных, было вполне достаточно, чтобы стать художником.
Летом он увозил учеников в Крым и писал с ними вместе с натуры. А однажды повёз всю свою группу за собственный счёт за границу – в Мюнхен и в Париж». Это настоящий учитель!
В.БЯЛИК: Это настоящий учитель. Совершенно верно.
Так вот, когда вы меня, Ксения, спросили: делал ли он этюды, а потом писал картины, в привычном смысле слова, что этюд как набросок с натуры, который есть толчок для большой картины, - такого нету. Это совершенно отдельная работа на натуре, которую он бесконечно любил. И совершенно иное – это создание картины.
И вот тут разрешите увести наш разговор в несколько новое русло, потому что только восторги его классически романтическими пейзажами - это всё хорошо. Но давайте всё-таки сосредоточимся на том, что является основой, философской основой его пейзажей?
Так вот. Надо помнить, что идеалом Богаевского, конечно, как я уже сказала, был Клод Лорен, но истоки философского восприятия мира и пейзажа у них были разные.
Видимо, прекрасный мир Богаевского – это скорбь по без возврата ушедшему. А художники-классицисты они считали, что их задача запечатлеть гармонию мира, ну, может быть, несколько её преобразуя.
А Богаевский искал идеал не в природе, а в сфере эстетики, в сфере интеллектуальных представлений человека, в сфере искусства, уже нашедшие в своё время образы прекрасного. И этим он, надо вспомнить философию Мантеня, так же, как и у классицистов, они считали, что природа рассматривается как средоточие разумных закономерностей, или прибежище человека от треволнений жизни.
А у Богаевского природа – это духовная область, отгороженная от прозаической жизни, полной тревог и новой совершенно реальности.
К.ЛАРИНА: Я вот этого ничего не понимаю.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Я тоже с трудом понимаю. Я хотела тогда уточнить, на таком параллелизме сработать: золотую медаль получил Рерих, но Рериха мы знаем не просто как художника, но ещё как художника религиозного, с массой последователей и так далее. А у Богаевского то же самое произошло? Вы говорите, что он имел некую философскую основу. Значит, у человека религиозная, может быть, начинка?
В.БЯЛИК: Нет, нет. Вы знаете, нигде мы не находим материалов о том, что Богаевский был бы как-то особенно и глубоко религиозным человеком. Исключительно в мире того времени.
К.ЛАРИНА: А что за философия тогда?
В.БЯЛИК: Извините, я доскажу.
К.ЛАРИНА: Да.
В.БЯЛИК: У Рериха, все-таки его религиозность, о которой вы упомянули, она связана и, совершенно это очевидно, с его профессиональным, блистательным знанием археологии. Он, ведь вспомните, прежде чем он увлёкся Индией и всеми этими сложностями, он же занимался раскопками в Новгороде, на Севере. И вот эта вот прославянская культура, вот это стало его религией и, если хотите, Рериховской философией.
К.ЛАРИНА: Так.
В.БЯЛИК: Для Богаевского и так он в пейзажах, которые он создавал, он их противопоставлял окружающему миру. Если великие классики, они просто этот мир, откинув от него грязь, пепел и мерзость, они подавали его таким чистым, дистиллированным, соразмеренным и красивым, то Богаевский он откровенно говорил, что мир другой. Это не есть то, что нас окружает. Это некая изумительная земля, это некая фантазия, некая сфера, в которой глубокая душа человека, может быть, найдет и успокоение, и отдохновение.
К.ЛАРИНА: Мне нравится, вот я просто хвалю вашего Волошина. Сами виноваты – вы нам сказали про Волошина, я теперь не могу оторваться от него. Вот здесь совершенно невероятные слова про свои противоречия. Может быть, Валентина, вы несколько слов про это скажете?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Валентина Моисеевна показывает пейзажи Кемерии.
В.БЯЛИК: 10 лет назад у меня была статья «Волошин и Богаевский», а потом была статья… Сначала была статья «Богаевский и Волошин», а потом – совсем другая – «Волошин и Богаевский». Так что, здесь эти параллели вполне уместны.
К.ЛАРИНА: Вот что-то он говорит, что вот критики такого рода художников могут обозвать «преодолённой бездарностью». Вот что здесь имеется в виду? Он потом даёт ссылку на самого Богаевского, который говорит: «Каждое утро подхожу к мольберту, как к эшафоту». То есть, это всё равно некое всё время преодоление какое-то. Да?
В.БЯЛИК: Это несомненное преодоление.
Дело в том, что по своей натуре Богаевский, то есть, а может быть, он просто родился, так сказать, не на той земле, но главное, не в то время. Это человек созидательной мысли.
Я вот не случайно принесла такую детскую, вообще это книга для детей, изданная нами, в Третьяковской галерее, называется «ХХ век в мастерской художника». И глава, которая мной написана, она называется «Параллели». И вот, посмотрите, пожалуйста, - мы все – «Монтень, Монтень», а что такое? Вот повторяю: то, что имеется у нас в Интернете, это картина Богаевского «Воспоминание о Монтенье» 1942 года. То есть, это поздняя, поздняя, поздняя реплика. Он погибнет уже в 43-м году.
А это 1910 год. И вот, если вы сравниваете, вы видите, насколько она иная – более сложная, более многогранная, более посмотрите, острая графически, с совершенно потрясающим этим вторым планом.
А всё началось с того, что вот, когда они были в Италии, то на художника действительно старые мастера произвели огромное впечатление. И, конечно, не только Монтень, Но и Перетуритио, прежде всего. И вот чистых пейзажей итальянские мастера Возрождения (а Монтень – это всё-таки ХУ век), они не писали. Для них пейзажи – это были только фоны. И вот этот маленький вы видите фрагментик в детской книге, это часть фона картины «Голгофа», созданной 25-летним Монтенье в 1456-м году. То есть, вот «Голгофа» и там вот эта вот гора.
И вот это послужило толчком, чтобы художник написал вот такую вот композицию, о которой… Ну будем, давайте соревноваться цитатами, Волошин совершенно замечательно сказал: «Скалистые камни красного песчаника, мерцающие стеклянные синие дали, оранжевые померанцы, волокна и сгустки небольших облаков на чёрно-зелёном небе, да мутно-зелёная река среди пурпурных кустарников – вот элементы этой картины».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Валентина Моисеевна, а что послужило толчком не поездке в Днепрогэс, об этом мы ещё поговорим, а знакомству Волошина и Богаевского?
В.БЯЛИК: Толчок был совершенно такой прозаический. Они встречались, и, хотя Волошин был путешественником, полмира объездил, и так далее. Но, так сказать, выдающегося феодосийца он знал. И это знакомство, в общем-то, для них оказалось очень приятным и плодотворным.
Они действительно очень любили друг друга. Они нежно, вот то, куда смотрит Ксения Ларина, вот там всё описывается, как они гуляли по каменным тропам, как они иногда молчали. Им не нужно было разговаривать, им было достаточно, что они просто находятся рядом. И вот эта вот дружба она действительно поэтом, действительно он должен об этой дружбе был сказать стихами. И Волошин писал:
Мы, столь различные душою,
Единый пламень берегли.
И тесно связаны тоскою
Одних камней, одной земли.
Одни сверкали нам вдали
Созвездья пламенные диски.
И где бы ни скитались мы,
Но сердцу безысходно близки
Феодосийские холмы.
Стихотворение «Другу», 1911 год.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А почему Богаевский всё-таки выбрал местом своего основного жительства Феодосию?
В.БЯЛИК: Потому что он там родился. Он построил, как мы уже сказали, там мастерскую, ему там было комфортно. Плюс ещё…
К.БАСИЛАШВИЛИ: Он всегда возвращался туда. Но это же провинция!
В.БЯЛИК: Он всегда возвращался. Вы знаете, есть ещё одна маленькая деталь.
Дело в том, что у них с супругой не было своих детей, и они деятельное моральное, а главное, материальное участие принимали в судьбе своих племянников. Потому что брат жены умер совсем молодым. Поэтому, ну как-то тут такие возвышенные, романтические картины, а я вроде бы свожу вас к прозе жизни.
К.ЛАРИНА: А можно задать ещё один вопрос: а почему у него всё-таки людей нет на картинах? Он какой-то… Мне кажется, в этом что-то есть, ещё какой-то страх перед человеком. Он насколько был коммуникабельный?
В.БЯЛИК: Он был вполне коммуникабельным человеком. Но при этом он был потрясающе наивным. Ну, если вам рассказать, что в трагические дни гражданской войны он явился к председателю ЧК Феодосии и попросил его не арестовывать...
К.БАСИЛАШВИЛИ: Наивная просьба. То есть, она реализовалась.
В.БЯЛИК: Она была реализована, хотя он работал бесконечно.
Вот не надо думать, что это вот отшельник, вот пишет только свои фантастические пейзажи, или высоко философские.
Дело в том, что он очень много занимался прозой жизни, которую он пытался довести до высоких вершин. Хотя бы кому мы должны быть благодарны тем, что существует музей Айвазовского в Феодосии? – Именно Богаевскому.
Вспомните вот это жуткое чиновничье время, бумажную волокиту.
К.ЛАРИНА: Чего его вспоминать? Оно и сейчас такое же. (Сквозь усмешку): Всегда власть чиновников.
В.БЯЛИК: Сколько он ходил, сколько он просил, сколько он писал, сколько он заботился о том, чтобы музей этот существовал.
К.ЛАРИНА: А почему людей нету? Я не понимаю.
Это принципиальное решение?
В.БЯЛИК: Это для него естественно, потому что природа для него превыше всего.
К.ЛАРИНА: Ни на одной картине нет человека у него.
В.БЯЛИК: Человек мал, человек хил, человек жалок. Природа прекрасна, природа вечна.
Человек он только вот этой великой природе доставляет жуткие неудобства.
К.ЛАРИНА: И портретов ни разу не рисовал никаких?
В.БЯЛИК: Ну, в общем-то, нет, нет, нет.
К.ЛАРИНА: Удивительно! Просто ни на одной картине нет ни одного человека.
В.БЯЛИК: Я смотрю: 49 минут, скоро прогоните, а мы ещё не дошли до очень важного сюжета.
Вы же знаете о том, что вот к тридцатым годам сформировалось мнение о том, что писатели и художники должны ехать на производство, должны написать историю заводов и фабрик, историю строек. И, когда Богаевскому указали, что ему надо бы пойти на Днепрострой, ну, вы догадываетесь, как он…
К.ЛАРИНА: Я вот смотрю на эту картину, может быть, это какой-то Кампанелла.
В.БЯЛИК: Вот именно! Как он этому противился. Он говорил, что он никогда так далеко не выезжал, что это для него очень странно, непонятно. Но, когда он приехал, он влюбился. Имеется в виду в то, что он увидел перед собой.
То есть, в силу того, что он не видит грязи и прозы жизни – и тяжкие условия, в которых жили рабочие, вообще, всё, что там было.
К.ЛАРИНА: Только рабочих тут нет никаких, тут одна красотища!
В.БЯЛИК: У Бродского Исаака Израилевича есть картина, опять же, «Днепрострой», где замечательно, совершенно кинематографически – вид снизу, там, парящий где-то там, на стропилах, рабочий.
А здесь – совсем другое. Его завораживает эта стройка.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Как он вообще попал на эту стройку, художник Серебряного века, всю жизнь писавший выдуманные, фантастические пейзажи? Каким образом его занесло на Днепрогэс?
В.БЯЛИК: Он получил распоряжение. Конечно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Получил распоряжение.
В.БЯЛИК: А АХР на что существует? Для того чтобы простирать свою достаточно свою такую сильную руку.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Он всю жизнь скрывался от всех в Феодосии.
В.БЯЛИК: Но, тем не менее, он же должен был, как действующий художник, он читал лекции пролетариату, он ездил даже по каким-то сёлам с небольшими папками, с рассказами об искусстве. Вот не нужно думать, что он только находился в такой вот своей башне из слоновой кости.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, я так не думаю, я даже вспоминаю, что он в своё время оформлял особняк Рябушинского.
В.БЯЛИК: А это вообще трагическая история. То есть, всё было замечательно, а трагическую историю боюсь, что вы не совсем знаете.
Дело в том, что Михаил Павлович Рябушинский приобрёл этот особняк у Морозова, как вы знаете, Саввы Тимофеевича. И вот для преобразования его там должны были быть совершенно потрясающие декоративные панно. Это первый был опыт у Богаевского, не говоря о том, что там замечательные панно были: «Утро» и «Полдень» Врубеля.
Но следующий факт известен, но частично широким зрительским массам.
В 1995 году в этом особняке произошёл пожар. Ведь это особняк для приёмов МИДа.
Это совершенно закрытый особняк, где никто из нас никогда не бывал, и так далее. Вот там произошёл пожар. Пострадала масса работ. В жутком состоянии был Врубель. И его реставрировали, и, слава Богу, его восстановили. А Богаевский, его панно они погибли без-воз-вратно! Это были удивительно красивые работы. В них было, может быть, меньше вот воздуха, как вот в этих работах, как в картине «Утро». Они были более насыщенные, более плотные, там замечательный грот совершенно. Сквозь этот грот – вот тема Куинджи, - свет.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это были фрески, или живописные панно?
В.БЯЛИК: Живописные панно, конечно. Это были живописные панно.
Кстати, мы всё вот про «Утро» говорили, говорили, о том, что это темпера, то, что она написана длинными мазками и напоминает гобелен.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нас слушательница спрашивает одна: «Мне напоминает это гобелен».
В.БЯЛИК Она совершенно права. Спасибо большое! Совершенно верно. Потому что нить нашего повествования она чуть-чуть прерывается. Главное, что многое хочется рассказать.
Так вот. Эти замечательные декоративные панно, созданные художником, три штуки их было, они погибли в этом особняке на Спиридоновке. Это для нас безвозвратная потеря.
К.ЛАРИНА: А выставку тоже он оформлял я прочитала, - сельскохозяйственную?
В.БЯЛИК: Да.
К.ЛАРИНА: А там что было? Заказ?
В.БЯЛИК: Вполне. Для него, понимаете, было очень важно всё, что он умеет и знает, претворить, уж, если к нему обращаются, он их выполняет.
Но дальше мы с вами должны всё-таки поговорить о том, что он не только живописец, но и замечательный график. Ведь именно он оформил книгу стихов Максимилиана Волошина. В 905-907 годах были чудные серии рисунков книги «Годы странствий». Она вышла в Петербурге уже в
10-м году.
Надо сказать и обратное, что Волошин оставил интереснейшие статьи о нём. Это было и в журнале, прежде всего, конечно, «Золотое руно». И вот даже в 26-м году о нём писал Волошин. Поэтому можно понять, каким жутким горем и несчастьем стала для уже очень-очень немолодого Богаевского известие о смерти Максимилиана Волошина в начале тридцатых годов в Коктебеле.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мне хотелось бы поговорить о его последних годах. Это годы жизни в Феодосии, уже конец тридцатых-сороковых. Сложное время. Во-первых, начало войны. Чем он там живёт? Как он там живёт?
В.БЯЛИК: Ну, дело в том, что поскольку город южный, то вот таких вот проблем, понимаете, там с голодом уж совсем страшным – не было. То есть, он жил, он рисовал. Даже то, что в 42-м году он по памяти пишет свою замечательную картину «Воспоминание о Монтенье», конечно, она немножко мягче, может быть, даже чуть слабее, это очень важно.
Он занимался графикой. Он думал, что пора бы… Собственно, воспоминанья он уже начал писать, но думал, что над ними нужно серьезно работать.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это был человек, фигуру которого можно было ежедневно встретить на набережной Феодосийской. Элегантно одетым.
В.БЯЛИК: Да. В белом чесучовом костюме. Да, несомненно.
А вы знаете, что, собственно, вот именно его элегантность одежды, и вот его удивительная аккуратность она и сыграла эту страшную роль в том, как он погиб? Потому что вот в Интернете написано действительно, как он погиб.
Был налёт, была воздушная тревога. Закричали: «Ложитесь на землю!», «Ложитесь на землю!». Он не мог. Понимаете, не потому, что вот такая чистюля, или воды нету, чтобы потом его костюм стирать, а просто вот для него это было невероятно вот как-то склониться даже перед такими страшными обстоятельствами. Он остался стоять. И он погиб, вы знаете как? Осколок снаряда совершенно апоплексически обезглавил его, обезглавил его. То есть, понимаете, это уже просто перед нами, если хотите, Булгаков. Это уже такая трагедийная фантасмагория.
Ему было за 70, но, если бы не это страшное мгновение, то он мог бы ещё работать.
К.ЛАРИНА: Вот, кстати, тут ещё нашла его слова, в ответ на вопрос Ксюшин, почему он в Феодосии-то прожил всю жизнь?
«Тут, в тишине и в полной отдалённости от остального мира я провожу свои лучшие минуты. Здесь я свободен беспредельно. Работать и не чувствовать себя ничем связанным - это настоящее счастье.
С утра до позднего вечера весь день в моём полном распоряжении. И я весь его без остатка отдаю искусству».
В.БЯЛИК: Совершенно верно.
К.ЛАРИНА: По-моему, ясно и понятно, да, что ничто не отвлекало.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мне остаётся ещё добавить, что Богаевский сейчас очень популярен среди коллекционеров. И уже в 2001-м году его работа продавалась за 23 тысячи $, что, в общем, для того времени было достаточно дорогой оценкой. Но сейчас, конечно, уже стоимость многократно возросла. На аукционе Сотби он появляется так же, как Жуковский, но довольно редко.
А где ещё можно увидеть работы? Вы сказали, что в Третьяковке одна работа выставлена?
В.БЯЛИК: Нет, в экспозиции одна.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В экспозиции, а увидеть?
В.БЯЛИК: Значит, я подчеркну, что речь шла о Третьяковке в Лаврушинском переулке. Но он есть, слава Богу, в экспозиции в Третьяковке на Крымском валу.
А когда летом у нас была, увы, малопосещаемая выставка «Третьяковская галерея на Крымском валу открывает свои фонды», то там как раз и находилась вот эта вот «Воспоминанья о Монтенье».
Но, кроме того, он есть в Русском музее, его, конечно, много в Феодосии.
Я рада, что мы нашли возможность говорить об этом достойнейшем художнике.
К.ЛАРИНА: Спасибо большое.
Валентина Бялик, старший научный сотрудник Третьяковской галереи – наш сегодняшний гид.
Ну, а сейчас мы по традиции приглашаем вас на выставки.
«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:
К.БАСИЛАШВИЛИ: В ХХ веке редкий русский художник оставлял за собой школу, последователей – время не способствовало, слишком изменчивое. Но всегда были настоящие мастера, сумевшие жить искусством исключительно и передавать его наследникам по кисти.
Среди учеников Петрова-Водкина, безусловно, называют Марию Ломакину. Она посещала его класс в Академии художеств в Ленинграде. И через всё творчество пронесла классическую выучку – связь древнерусской фресковой традиции и бесстрашие в открытии новых перспектив в живописи.
Выставка Марии Ломакиной, полузабытого сегодня автора собиралась из частных и музейных коллекций.
Найти её можно в залах Третьяковской галереи, на Крымском валу. Она работает до середины декабря.
Из других премьер Третьяковки.
В Инженерном корпусе выставка Вячеслава Калинина, художника другого, неофициального искусства советской эпохи.
А в зале в Малом Толмачёвском переулке открылась экспозиция Александра Токарева «Человек-оркестр». Этот автор не поёт и не играет на инструментах, он просто исследует музыку с помощью живописи.
Оказаться в Лондоне ХУШ-Х1Х веков, причём, в прямом смысле с ногами и с головой окунуться в то время поможет выставка в музеях Кремля: «Два века британской моды».
Редкая коллекция шляпок, украшенных птичьими перьями и дамских турнюров приехала в Москву из музея Виктории и Альберта, где бережно сохраняют всё, что касается моды и промышленного дизайна.
Нежнейшие пелеринки, шикарные манто и вышитые зонты пробудут в столице до 16-го ноября.
Советую посетить небольшой, очень уютный частный музей Дом графики имени Разинского. Он расположен в старой части Москвы, на Покровке, в Потаповском переулке.
Камерные выставки качественно демонстрируют искусство графики. И сейчас можно познакомиться с работами чешских мастеров начала ХХ века.