Художник Май Митурич-Хлебников и его иллюстрации к рассказам для детей - Валентина Бялик - Собрание Третьяковки - 2008-09-07
К.ЛАРИНА: Ну что ж, мы начинаем программу «Собрание Третьяковки». Здесь Ксения Ларина, здесь Ксения Басилашвили. Ксюша, приветствую тебя.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Добрый день.
К.ЛАРИНА: Здесь Валентина Бялик, старший научный сотрудник Третьяковской галереи. Добрый день, Валентина, здравствуйте.
В.БЯЛИК: Здравствуйте.
К.ЛАРИНА: И наш герой сегодня Май Митурич-Хлебников.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Художник, который, к сожалению, не так давно, летом, 1 июля ушел из жизни.
К.ЛАРИНА: У нас даже есть фрагменты программы «Непрошедшее время» с его участием, которую как раз наша коллега Майя Пешкова записала, так что мы его тоже сегодня услышим, и он будет тоже сегодня с нами в программе.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Пришло сообщение к нам, на наш Интернет-сайт от Олега Колганова, аспиранта из Московской области из города Воскресенска: «В детстве на «Озеро Щи», к рассказу Снегирева я мог смотреть часами. Вообще, все иллюстрации Митурича замечательны».
К.ЛАРИНА: Кстати, книжку Валентина принесла.
В.БЯЛИК: Да.
К.ЛАРИНА: Вот можно мне «Снегирей»?
В.БЯЛИК: Да, да. Геннадий Снегирев. «Олень в горах».
К.БАСИЛАШВИЛИ: И сегодня как раз мы будем говорить о детских иллюстрациях.
К.ЛАРИНА: К книге Снегирева.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да.
В.БЯЛИК: Но, если вы позволите, как раз по поводу книги, которую я вчера… Друзья, узнав об этой передаче, просто мне вчера подарили эту книгу Снегирева. Я приняла её, естественно, с восторгом, хотя не без печали обнаружила, что там черно-белые иллюстрации.
Позвольте вам рассказать, что, рассматривая их вживую не далее, как в минувший четверг в Фонде графики Третьяковской галереи, я с наслаждением наблюдала, как прекрасно он владеет бумагой и как блистательно он владеет акварелью. Я не оговорилась, сказав, что он владеет бумагой, ибо в работах Митурича бумага – это самостоятельный цвет, живой, яркий, активный. И поэтому его работы они наполнены таким светом, они столь радостны и позитивны, что даже, в общем-то, работа китобоев не воспринимается нами, как что-то драматическое.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, вообще мое воспоминание личное о Мае Петровиче Митуриче-Хлебникове как о человеке, как эта личность с совершенно другой планеты, мне всегда он таким казался.
К.ЛАРИНА: Расскажи, ты с ним встречалась.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, он приходил же к нам. Ты наверняка тоже его видела, может быть, здесь, на радио «Эхо Москвы». Он здесь бывал несколько раз, выступал. Он невероятно какой-то мягкости человек.
В.БЯЛИК: Деликатности.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Деликатности человек. И в то же время очень красивый: высокий, с такими живыми глазами, вот уже в поздние его годы. И вряд ли твердая рука, потому что мы помним его последние выставки, где были выставлены последние работы. В том числе выставка, которая в Третьяковской галерее, по-моему, в 2002 году состоялась, где он выставлялся вместе с дочерью и с внучкой – с Верой и с Марией.
В.БЯЛИК: Да, да.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, это работа молодого человека. И глаза его тоже были глазами молодого человека.
В.БЯЛИК: 2003 год.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, ему было чем поделиться.
И я думаю, что мы сегодня будем говорить, послушаем Мая Петровича. Это, конечно, целая эпоха.
В.БЯЛИК: 2005 год, потому что это было всего 80-летие. Большая, серьезная, очень многогранная, интересная выставка.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, тут полно загадок, конечно, в самой личности Мая Петровича. Наверное, стоит начать с удивительной фамилии.
В.БЯЛИК: Ну давайте начнем.
К.ЛАРИНА: Подождите.
В.БЯЛИК: Вот так!
К.ЛАРИНА: А призы, подарки?
К.БАСИЛАШВИЛИ: А! Призы, подарки – забыли!
(Все смеются). Итак, мы сегодня вам отдаем целое такое разнообразное лукошко от Третьяковской галереи, потому что там открылось масса новых выставок. И это будут каталоги новейших выставок в Третьяковке: это каталог Владимира Любарова, выставка проходит в Толмачёвском переулке. Каталог …
К.ЛАРИНА: Я получила большое удовольствие, хочу вам сказать, что я сходила. Во-первых, мне очень понравился зал, я там впервые была, этот зал в Толмачах называется, да?
В.БЯЛИК: Зал прекрасный, да.
К.ЛАРИНА: Такой уютный, и он абсолютно Третьяковский зал, тем не менее.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В зале очень много света.
К.ЛАРИНА: Да! Очень хороший зал.
Это выставка Лазаря Гадаева, скульптора. Она открылась в Инженерном корпусе, тоже выставка замечательная.
К.ЛАРИНА: Мы хотим про это отдельную программу сделать.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Обязательно будет программа, посвящённая и Владимиру Любарову и Лазарю Гадаеву. К сожалению, скульптур Гадаева не так много у нас на улицах, можно сказать всего одна в Москве – это скульптура Александра Пушкина. Вы могли ее видеть на выставках. К Госпремии там она была представлена.
И это выставка Фёдора Матвеева, живописца к его
250-летию – итальянские пейзажи и пейзажи Швейцарии, тоже в Инженерном корпусе, но на 3-м этаже.
Нужно ответить на вопрос: В какой стране Май Петрович Митурич-Хлебников жил в 93-94 годы? И после этого он создал иллюстрации к поэзии этой страны.
К.ЛАРИНА: Я хочу вам сообщить, что у нас какие-то проблемы со средствами связи.
Конечно же, я объявляю номер sms, но это не факт, что вам повезёт. Попробуйте! +7 (985) 970-45-45. Потому что я вижу, что что-то доходит, что-то исчезает, что-то не доходит. Попробуйте. Но в любом случае, если мы поймем, что у нас на sms не очень получается, мы телефон включим. Наш номер напомню: 363-36-59.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Наверное, с фамилии?
К.ЛАРИНА: Давайте!
В.БЯЛИК: Начнем с фамилии. Вот Май Петрович очень достойно подтверждает, что расхожая фраза о том, как на детях судьба и талант отдыхают, как эта фраза нехороша, груба и несправедлива. Потому что, будучи сыном великолепного художника Петра Васильевича Митурича, и, будучи сыном Веры Владимировны Хлебниковой, он стал значительнейшим и блистательным художником. То есть, никоим образом он не уронил имя своих достойных родителей.
Но позвольте вам напомнить то, что лежит на поверхности, что братом его матери был знаменитый Велимир Хлебников. Но это знают многие.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Дядя Витя, - как его называл Митурич.
В.БЯЛИК: Да, дядя Витя. А то, что его дедом и отцом матери был достойнейший ученый, блистательный орнитолог, основатель целой школы орнитологии у себя в Астрахани и основатель там очень большой, серьезной исследовательской работы, это уже известно немногим.
Более того, у меня возникла такая вот шальная мысль, что не есть ли это любовь, привитая дедушкой к живой природе и, в частности, к птицам, не есть ли это потом естественное выражение того, что он создавал. Потому что, когда мы смотрим на произведения, где на мощном дереве Бог знает, какое количество живых птичек существует, или мы можем увидеть просто иллюстрации к книге Снегирева «Чудесная лодка». Лист называется «Ворона», где она героиня на фоне белого пространства, вот такая необыкновенная, то мы понимаем, что так изобразить птиц мог человек, который не просто любит, умиляется, умеет рисовать… А красиво, красивая…
К.ЛАРИНА: Какая красивая ворона! Непривычно красивая ворона, ворон обычно у нас изображают достаточно так пренебрежительно.
В.БЯЛИК: То есть, Май Петрович и таким образом подчеркиваем, что он из очень хорошей семьи.
Что касается связи с дядей Витей, то она была, увы, естественно, сугубо духовная, потому что Май Петрович родился в 1925 году, а Велимир Хлебников ушел в 22-м. Более того, он умер (Велимир) на руках у своего друга и своего душеприказчика, а именно Петра Митурича. Это печальное событие произошло в деревне Санталово, куда эти художники молодые, в общем, еще вполне молодые люди уехали, спасаясь от полной разрухи, полного голода, который тогда был в Москве. И существуют пронзительные по своему драматизму рисунки именно Петра Митурича, работа карандашом в Санталове (несомненно, вы их знаете) – «Велимир Хлебников на смертном одре» с венком каких-то полевых цветов, с пронзительностью этой нищенской обстановки: деревянной лавки, на которой он лежит, эти крупные босые ноги, в общем, это классика нашего графического наследия.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В Третьяковской галерее можно найти эту работу.
В.БЯЛИК: Дело в том, что Май Петрович работы своего отца он дарил и Третьяковской галерее, и Русскому музею. И рисунки, о которых я говорю, находятся именно в Третьяковской галерее.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Более того, у Петра Митурича еще остались и рукописи Хлебникова, которые он вывез с собой в это село. Так он и познакомился с сестрой Велимира.
В.БЯЛИК: Да, конечно. Велимир Хлебников все свои записи небрежно, но старательно при этом складывал в наволочку. И, когда они отправились в Санталово, то, взвалив на плечи эту наволочку-мешок, он привез сюда все записки. Таким образом, наследником всех этих записок стал Пётр Митурич.
Он написал в Астрахань Вере, которая при этом получила образование в Париже, была уже художницей, он написал о смерти брата. И вот, представьте себе, как она зимой в черном пальто, в белом, ослепительно белом вязаном ручном платке и с розой в руке появилась на пороге его дома. Не дома, а комнаты, но огромной, которая находилась на последнем этаже ВХУТЕМАСа, на Мясницкой.
К.БАСИАШВИЛИ: Ну, а потом от этого союза и появился как раз Май Петрович Хлебников.
К.ЛАРИНА: Можно тогда, раз уж мы пока в пространстве имени и фамилии, а почему двойная все-таки фамилия?
В.БЯЛИК: Вы знаете, сначала Май носил фамилию именно своего отца. Но с годами стало вполне естественным прибавить к ней… Это фамилия матери – Хлебников. И таким образом уважительное отношение к клану, тем более что потом Маю достались хлопоты по тому, чтобы издавать произведения Велимира Хлебникова. Этим занялся когда-то Пётр, но это не было осуществлено. И поэтому это вполне логично и очень естественно.
К.ЛАРИНА: А имя?
В.БЯЛИК: А он родился 28-го мая. (Смеется).
К.ЛАРИНА: Так просто? И всё?!
В.БЯЛИК: Дело в том, что…
К.ЛАРИНА: Не такое уж традиционное имя.
В.БЯЛИК: А имя хорошее, но дело в том, что это был настолько желанный, настолько ожидаемый ребенок. Петра Митурича и Веру связывали такие глубокие, такие теплые, такие пронзительные чувства, что вот эта вот желанность, вот этот вот майский подарок, который получила супружеская пара, они воплотили даже вот в таком имени. Так что никакого Первомая! Понимаете? Никаких политических штучек! Это вот другое, это очень тонкое и светлое, лёгкое и пушистое.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И в то же время, вот в начале сороковых все-таки Маю было достаточно сложно начать художественную карьеру, потому что отец был объявлен формалистом в это время.
В.БЯЛИК: Ну, естественно. Ну, а как же без этого? И вообще, когда о человеке (о Петре Митуриче) еще там в 15-м, 16-м году Понин в «Апполоне» пишет о том, какой это блистательный мастер, то в советское время такого мастера, конечно, привечать нельзя.
40-й год вообще очень тяжелый: ведь в этот год умерла Вера. Она же совсем была нестарым человеком. Сложное положение как художника отца, и поэтому Май, будучи совсем ещё юным, в 41-м году он начинает, когда началась война, он не мог еще находиться в Армии (повторяю: он же
25-го года), но он начинает работать трафаретчиком в Окнах ТАСС. А потом с 42-го года он уже оказывается добровольцем, просто солдатом уходит на фронт.
К.ЛАРИНА: Давайте его послушаем. Как раз самое время. Фрагмент из программы Майи Пешковой «Непрошедшее время».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Записанный в 2003 году.
(Плёнка)
М.МИТУРИЧ-ХЛЕБНИКОВ: В 42-м году, в ноябре я ушел в солдаты. Я был на Северо-Западном фронте, поскольку я тогда уже как-то художничал, я оказался в художниках сначала в этой части, где я служил, потом такое было Главное Дорожное управление Красной Армии, (ГДУК), там создали такую бригаду художников. И я попал в эту бригаду, и спасло. С другой стороны, я много видел, потому что наша задача была, когда брали какой-то город, или должны были взять, нас грузили на студебекеры, с такими увеличенными – 2х3, или 3х4 метра на холсте были портреты маршалов, вождей, или это плакаты такие оборонные. Но все это уже масляной краской, большие. И там сразу в городе в этом, еще горящем, ставился этот портрет.
В местах я был и на Курском направлении, и Новгород когда брали. Там еще мы сделали в Новгороде такого
по-Коринскому Александра Невского, только из фанеры. Огромный был, такой страшный! Так что стоял он, расставив ноги, стоит по две стороны дороги. Под ним должны были машины проезжать. Но мешал меч, у него еще меч так висит. Значит, в результате меч отпилили, и было довольно нелепо: он держит какую-то рукоятку, но он стоял.
Последний был Берлин….
(Конец плёнки).
К.ЛАРИНА: Я просто спрашиваю, простите, у Валентины: а как вот отчество интересно от Мая? Маевич? Маевна? Вот дочку, как зовут?
В.БЯЛИК: Вот дочь художница, которую зовут, естественно, Вера, то вполне можно обойтись без отчества. Меня же вы не называете по отчеству?
К.ЛАРИНА: А вы тоже Маевна? (Смеется).
В.БЯЛИК: Нет, у меня более классическое, более библейское отчество: Моисеевна.
К.ЛАРИНА: Нет, мы вас называли Валентина Моисеевна. Что вы, что вы! Называли, называли!
Мы еще услышим обязательно голос нашего сегодняшнего героя – Мая Митурича-Хлебникова во второй части нашей программы, и услышим еще «Путь в галерею», нашу традиционную рубрику.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Конечно.
К.ЛАРИНА: Ну, а вы продолжаете отвечать на наш вопрос, тем более я вижу, что sms тьфу-тьфу-тьфу у нас работает, и правильные ответы, хотя тоже более чем достаточно. Я думаю, что мы скоро и победителей назовем.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Напомню, что наш сегодняшний герой художник Май Митурич-Хлебников. О нем нам рассказывает Валентина Моисеевна Бялик. Здесь Ксения Басилашвили, Ксения Ларина. И есть у меня уже правильные ответы победителей. Мы загадывали, Японию спрашивали, да?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Японию, да. 93-й и 94-й годы.
К.ЛАРИНА: Когда он там жил.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, да. Появились иллюстрации к японской поэзии и к сказкам, по-моему.
В.БЯЛИК: Да. Если точнее, он жил на острове Хоккайдо.
К.ЛАРИНА: Ну, об этом знают многие наши слушатели. (Перечисляет имена и номера телефонов победителей).
Поехали дальше?
В.БЯЛИК: Поехали дальше.
Мне бы хотелось все-таки осветить, говоря таким казенным языком, вот эту восьмидесятилетнюю жизнь.
Итак, не надо думать, что в 45-м году военный путь Мая Митурича закончился. Это странное обстоятельство, но поскольку он добровольцем ушел и стал рядовым, его не демобилизовали, и в Армии он находился еще по 48-й год. Хотя в 47-м он уже поступил на Заочное отделение Московского Полиграфического института, где и достойно учился для того, чтобы в 53-м году его закончить.
Более того, если принять во внимание, что каждый из нас играет какую-то роль – мы там и ученики, и учителя почти одновременно, то это же случилось и с Митуричем: он почти тут же был приглашен преподавать в этот же институт, и отдал этому 5 лет – с 59-го до 64-го года. Но при этом понял, что, конечно, преподавательская деятельность это не его. У него две страсти: рисовать и путешествовать. И поэтому трудно нам с вами будет найти на карте место именно в нашей стране, где бы он не побывал, начиная с 61-го года. Все, что хотите: Белое море и Заонежье, горная Тува, Дальний Восток и Приморье, Сахалин, Курильские острова – это все, где он побывал и не один, а подчас и со своими друзьями – художником Иваном Бруни и писателем Геннадием Снегиревым.
К.ЛАРИНА: То есть, это что? Такие экспедиции были?
В.БЯЛИК: Да. Это были такие экспедиции. Более того, не надо о прошлом подчас говорить все время дурно, потому что были и интересные моменты, когда они получали такие командировки вот для того, чтобы поехать вот в эти отдаленные места. Художники рисовали, но при этом действительно тяжелый быт и жизнь для горожанина в тайге, они все это…
К.ЛАРИНА: Это были творческие командировки?
В.БЯЛИК: Это были творческие командировки.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Или художников брали геологом, как, предположим, появилась знаменитая картина «Геологи». Когда художники действовали, как в какой-то научной экспедиции.
В.БЯЛИК: Да, да, конечно. Совершенно верно. И даже я, когда была студенткой, чтобы попасть на юг, так я в археологическую экспедицию была нанята художником-корректором. Я рисовала. Чего-то там на Казаньтипе раскопали. То есть, это было тогда вполне естественным явлением.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот удивительный размах Мая Митурича-Хлебникова - от книжной графики, которая требует такого сосредоточения на пере и бумаге, до монументального искусства, потому что, насколько мне известно, он еще оформлял и фасады зданий.
В.БЯЛИК: Совершенно верно. Понимаете, он был истинный художник. Вот художник не может быть плохой, хороший. Просто, или есть художник, или это не художник. И поэтому все, что можно: и монументальная живопись, которая, как вы знаете, потом потрясающе воплотилась, когда в 89-м – 91-м году он вместе с Дувидом создали 200 настенных росписей в музее Палеонтологии.
Это и его живопись масляная, то есть, это станковые произведения. Но все-таки вот годы, о которых мы говорим – это шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, это пристальный интерес именно к книге и работа над ней.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Именно к детской иллюстрации?
В.БЯЛИК: Несомненно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И мы сегодня говорим именно о каких работах Мая Петровича детских?
В.БЯЛИК: Мы могли бы говорить об огромном объеме, мы могли бы вспомнить и «Маугли», и, конечно,» Дружба» и иллюстрации Чуковского.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Барто.
В.БЯЛИК: Барто и Маршака. Но я бы хотела сказать, что у нас в Третьяковской галерее хранятся более ста листов Мая Митурича, у нас 56 листов – это иллюстрации к Снегиреву, к его рассказам для детей, вот «Чудесная лодка», и около 60 листов – это иллюстрации к «Одиссее».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но я так понимаю, что иллюстрации к книгам Снегирева они как раз и делались в этих экспедициях.
В.БЯЛИК: Конечно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это они постфактум – прочитал рассказ – нарисовал, это прямо там.
В.БЯЛИК: Нет. Они вместе. Снегирев находил темы для того, что рассказать, а Май все это рисовал.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Фактически с натуры все это.
В.БЯЛИК: Он рисовал с натуры, но потом естественно – степень обобщения, откидывание лишних деталей – все это уже было в мастерской.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А Киплинг «Маугли» тоже с натуры? Он бывал в Индии?
В.БЯЛИК: (Смеется). В Индии он тоже бывал, и в Бирме бывал. Но кто из нас в детстве не зачитывался «Маугли»? Но в разговоре о Маугли следует сказать следующее: что…
К.ЛАРИНА: Он не первый был, по-моему, иллюстратор «Маугли»? Не первый?
В.БЯЛИК: Нет, конечно, нет, конечно.
Художник, вот полюбуйтесь.
К.ЛАРИНА: Какие цвета-то! Какие краски необычные!
В.БЯЛИК: Художник, если рассмотреть эти иллюстрации, а между тем, на нонфикшине, которая бывает вот эта замечательная продажа книг в Центральном Доме художника в конце ноября, так вот я там два года назад именно купила вот такого вот «Маугли» с иллюстрациями Митурича. И он писал, что ему главное было показать огромность мира живого, мира растительного. Поэтому вот всех, кого мы с вами видим: и Балу, и Багира, и даже злобный Шерхан, и вот крошка Маугли, - они все здесь очень невелики, а главное – это совершенно потрясающий тропический лес.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ксюш, я думаю, что самое время сейчас рассказать о том, как иллюстрации Мая Петровича попали в Третьяковку. А в галерее об этом расскажет Нина Белохвостова.
ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ
Н.БЕЛОХВОСТОВА: Май Петрович Митурич был одним из выдающихся и авторитетнейших наших московских графиков. Особенно ярко его талант проявился в книжной графике. Он сделал много прекрасных, замечательных детских книг, которые становились раритетами уже при жизни художника. И не будет преувеличением казать, что его книжки – это явление в этой области.
Мы всегда, конечно, пристально с интересом следили за его работой.
Основные поступления работ приходили с больших выставок и в наших стенах нашего музея проходили его персональные выставки. И нынешние большие композиции сменной графической, представленные работы Мая Петровича. Основные поступления его работ происходили в семидесятые-восьмидесятые годы. Как правило, эти выставки проходили в ЦДХ. И вот два полных этажа они занимали. И там широко и ярко были представлены многие художники, среди которых одной из центральных фигур был Май Петрович. Это было время таких золотых музейных закупок, когда Министерство культуры на большие суммы приобретало работы и распределяло по нашим заявкам в музеи.
Вообще, эти книжки, конечно, шедевры такой продукции этого рода для детей. Потому что и в литературном отношении, и в иллюстративном, в общем, это совершенно недосягаемо теперь в нынешнюю пору.
После Мая Петровича так их немного. Конечно, колоссальное умение, большая, глубокая культура, неподдельное обаяние и удивительная легкость дыхания и исполнения, что, собственно, и отличает настоящего, большого художника.
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ.
К.ЛАРИНА: А вот он сам говорит, что его в книжную иллюстрацию затянул Маршак. Это имя мы еще не упоминали, то есть, он там все-таки дружил с такими…
В.БЯЛИК: Он дружил с удивительными людьми. Он дружил с Маршаком, он дружил с Чуковским. И при этом с Маршаком Самуилом Яковлевичем у него, конечно, были очень тёплые отношения. Более того, Май Митурич писал, что «У Маршака его язык всегда образный и зрительный.
Чуковский при ритмической красоте его стихотворений подчас представить их графически трудно, потому что «Эй, быки и носороги! Выходите из берлоги». Представьте себе эту фразу и попытайтесь это нарисовать».
Вот слова самого Митурича, что «Некоторого труда стоит после такого дотошного чтения снова синтезировать эти странные смыслы и привычную музыку Чуковского. Но именно это особенно сообщает несравненное, на мой взгляд, стихам Чуковского неповторимое звучание».
К.БАСИЛАШВИЛИ: У нас есть воспоминания, записанные Майей Пешковой Мая Митурича как раз о встречах с Чуковским. Удивительно, но о сотрудничестве.
(Плёнка)
М.МИТУРИЧ-ХЛЕБНИКОВ: Капризный фрукт. Интересно с ним было. Я приезжал к нему в Переделкино – тоже надо было показывать работы. Вот один раз повез дочь десятилетнюю, или девятилетнюю, ну пусть посмотрит на Чуковского. Ну все! Он там с ней, потом он стал нас провожать. И там здоровенная собака забежала, такая соседская что ли, дворняга такая, и Корней Иванович вдруг ее оседлал как бы и круг такой верхом на собаке сделал вокруг моей дочки. Должна запомнить.
И вообще вот, ему было уже за 80, он обожал свою правнучку, маленькая, забыл, как её звали. Она там где-то ползала под столом. Мне сейчас очень трудно на корточки присесть, а он залезал к ней под стол, и не потерял эту гибкость.
Такой был у меня случай: делал я Бармалея. Приехал, как положено ему показать картинки. Он как-то всё это так санкционировал, одобрил. Я приехал на беду без редактора один. Обычно мы с редактором приезжали со Степанян Нелли Цалаковной.
Я приезжаю в редакцию и говорю, что вот всё в порядке, Корней Иванович смотрел. Через два дня приходит открытка от Корнея Ивановича: «Всё никуда не годится! Все, все значит… Ой, Боже мой! Я в дураках, потому что я только что сказал. Я говорю, такой был у него тогда литературный секретарь Володя Глотер: «Володя! Что же это такое?!». Да, - говорит, это как весенний дождичек». Ну с этим как-то я все переделал, утряслось. По-моему, «Муху-Цокотуху» делал. Помню на веранде он принял, на втором этаже у него веранда такая открытая. Он значит смотрит рисунки, про себя так напевает: «Муха, муха Цокотуха, позолоченное брюхо». «Ах, Пушкин бы не отказался! Ах, стихи!».
«А, -говорю, - к чему же это? А вот к чему: к тому, что вот, вот всем понравилось, все хорошо. Я пошел. Пошел, пошел, думаю: «А вдруг опять что-нибудь напишет?». Я возвращаюсь, а он уже гулять собрался, уходит.
-Корней Иванович, подпишите. (Смеется).
- Что ж, - говорит, вы меня за жулика считаете? Сейчас подпишу.
У меня хранится где-то.
«Я в восторге от рисунков». Так что я переподстраховался на другой раз.
(Конец плёнки)
К.ЛАРИНА: Ну что? Я просто здесь одновременно открыла статью, которая была посвящена его памяти, когда он ушел из жизни. Здесь все как раз говорят о том, какой светлый был человек. То, с чего мы начинали нашу программу, то, о чем говорила Ксения.
Значит все равно, в любом случае, как я понимаю, его встреча именно с детской иллюстрацией она не была случайной, они как-то друг другу подходили.
В.БЯЛИК: Несомненно. Как человек тонкой душевной организации и просто светлый человек с очень хорошими корнями, мне кажется, что он не особенно делил литературу на детскую и на взрослую. Он ценил высокую литературу и поэтому, если позволите, давайте немножко поговорим о Гомере. Называть «Одиссею» чисто детским произведением мы с вами все-таки не посмеем. И еще раз могу сказать, что то удовольствие, которое я испытала, когда рассматривала подлинники у нас в фондах галереи, это ни с чем несравнимо.
Работал Май Петрович на хорошей, плотной бумаге с водяными знаками. Ну широкий зритель знает просто это название «верже». В наших галерейских карточках каталожных даже не пишется «верже», а просто пишется, что бумага с водяными знаками. Она очень плотная, она великолепно впитывает краску. И, кроме того, действительно вот внутреннее сияние ей присуще.
И вот, когда он делал иллюстрации к «Одиссее», а он в основном делал. И галерея приобрела его развороты. То, что показано в маленькой вот монографии, это ничто. Это огромный разворот в половину стола.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Листы большие?
В.БЯЛИК: Да. И они дают представление о всем вот подлунном мире этой Древней Греции.
И я бы хотела напомнить то, что нам, филологам, хорошо известно, что еще когда-то в переписке Жуковского и князя Уварова Василий Андреевич именно говорил, что нужно, нужно переводить «Одиссею», причем именно как древний язык, как древнее произведение, когда жили вот не утомленные цивилизацией, не обремененные цивилизацией вот эти чистые душой люди. И поэтому Митурич никоим образом не опускался до какой-то детализации. Ну то, что любили там, не знаю, французские салоны, например, в середине Х1Х века: вот вам античный мир, вот вам треножники, вот вам лампа такая, скамеечка такая. Здесь посмотрите, этого ничего нету. У него просто на огромном листе, где только размывкой дана, например, полоса моря и маленький парусник, и вот это вот силуэты белого города.
Слово «Санторин» тоже тогда еще никто не знал. Но вот это вот белый город на фоне высокого неба.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мираж такой.
В.БЯЛИК: Да. Это фантазия совершенная.
И эти люди, которых он изображал, у него есть не то чтобы портреты, но некие образы. Вот посмотрите: это Одиссей, а это вот перед нами Навсикая. При этом их совсем облик не имеет ничего общего с голливудскими, так сказать, со стандартами. Он прекрасно помнит, так сказать, корни, откуда произошли эти люди. И вот их восточную кровь он как бы замечательно подсказывает.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вы сказали сейчас о деталях. А я вспомнила другие иллюстрации Митурича-Хлебникова Мая к «Мухе-Цокотухе», где как раз масса деталей: все эти букашки-таракашки, они там в обилии присутствуют, очень подробно описанные. И вот эти какие-то там, что там еще? Что-то угощение вот это, да? Тоже там представлено. Я помню, что в детстве с удовольствием это разглядывала, находя каждый раз что-то новое.
К.ЛАРИНА: Валентина Моисеевна, а вот вы хотели поговорить про его, как вы говорите, гражданскую позицию. Потому что опять же, глядя вот в Интернет, я понимаю, что в последние годы как-то он без конца кого-то защищал: то письмо подпишет в защиту, то вот к нам приходил тоже на станцию в защиту отставника.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Кстати говоря, вот тот момент я вспоминаю, когда он приходил в защиту студии Невинского, я помню, что очень многих обзвонила художников тогда с тем, чтобы они пришли. И на самом деле один из немногих, кто откликнулся, чуть ли не единственным был Май Петрович Митурич-Хлебников. И, несмотря на плохое уже самочувствие, он все равно пришел. И видно было, что ему это тяжело, но что он чувствует себя обязанным сказать слова в защиту, что нельзя отбирать собственность у художников.
В.БЯЛИК: Совершенно справедливо. При этом он был ведь не один, он был вместе с Павловым, который тоже был очень пожилым человеком.
Надо сказать, что да, это особняк в районе проспекта Мира. То есть, такой, знаете, лакомый кусочек, недалеко от метро «Проспект Мира». Но этому зданию было более 80 лет и построено оно было действительно художником Невинским и все обозримое прошлое там располагались художники-офортисты. Это была потрясающая офортная мастерская.
Я имела счастье там бывать, я видела этих одержимых людей, из которых многие – тот же Павлов, тоже были людьми очень пожилыми. Вы себе не представляете, какой там был потрясающий творческий дух! Как они встречали новый год, какие были капустники! То есть, все, что вы знаете по литературе, это было еще в начале двухтысячных годов, это все сохранялось. И вот это желание все отнять и присвоить себе для того, чтобы кто-то персонально комфортно существовал в этом особняке, это преступно!
Более того, я задумывалась над тем, как по Маю Петровичу Митуричу-Хлебникову прошлась вот эта вот волна захватов. Ведь его мастерская всю жизнь находилась на Брянской. Это очень большой дом. Большой кооперативный жилой, где жило много художников, а наверху были мастерские. И уже совсем, совсем старый, все-таки он ушел, ему исполнилось 83 года, совеем старый художник, у которого за плечами и все звания, какие можно иметь: академик живописи, у него боевые ордена и медали, которые он еще юным получил на войне. Этот человек в открытом эфире говорит о том, как некто запродал все мастерские, то есть, они стали вдруг не принадлежать художникам. Кто-то, кто естественно скрылся, умудрился все это продать. И Митурич просто говорил, что он никого не пустит.
К.БАСИЛАШВИЛИ: С этой его жизнью, я помню этот репортаж.
В.БЯЛИК: Да, это очень, очень трагические слова! То есть, понимаете, пусть наши уважаемые слушатели поймут правильно: речь шла не о том, что какой-то пожилой человек о вот этих квадратных метрах мастерской заботится, а речь идет о том, что художник имеет право на свою работу. Что нужно уважать то место, где работает художник. Там, где хранятся его архивы. Нужно уважать само понятие «Артист», потому что в принципе в старину вы знаете, художников тоже называли Артистом и с большой буквы. Вот эта гражданская позиция для пожилого человека, но неравнодушного мне кажется, очень важна.
К.ЛАРИНА: Что в постоянной экспозиции есть в Третьяковке?
В.БЯЛИК: Значит, сегодня с глубокой печалью надо вам заметить, что у нас ничего нету, это временно. Временно. Не качайте головой. Это временное явление, потому что… сказать или не сказать?
К.ЛАРИНА: Сказать уже.
В.БЯЛИК: На нашей крыше, как известно.
К.ЛАРИНА: Крыша – в каком смысле? Буквально?
В.БЯЛИК: Нет, но в прямом, которая здание…. Здание завершает крыша – будь то жилой дом, будь то изба, и даже землянка. И наше на Крымском валу здание. Там очень большая реклама «Мегафона». Реклама очень тяжелая. И, конечно, эта тяжесть давит на стеклянные пластины, которые покрывают крышу, ведь свет должен проходить. Поэтому очень небольшие, но трудности сейчас возникли.
К.ЛАРИНА: То есть, зал, в котором невозможно экспонировать ничего, как я понимаю, да?
В.БЯЛИК: Но это сугубо временно. Пусть никто не переживает. Вообще, все разговоры о том, что это здание будет закрыто, что значит Третьяковка там кончает свое существование, равно, как и Центральный Дом Художника, эти стоны преждевременные. Уместные, но преждевременные.
Просто у нас экспозиция графики она же делится на три периода, три очередности. И вот в следующий период - как раз работы Митурича появятся.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот я здесь смотрю иллюстрации к «Мухе-Цокотухе», опять-таки все не могу без воспоминаний детства, не могу о них еще раз не упомянуть, это, конечно, удивительное искусство культуры оформления книги. От кого она ему передалась? Потому что и шрифт идет вместе, и умение расположить на листе уже утраченную во многом сегодня иллюстрацию.
В.БЯЛИК: А передалось ему от той самой Ленинградской школы оформления детской книги, о которой мы с вами говорили не далее, как 22 июня, когда речь шла о Николае Тырсе. Тогда мы упоминали Владимира Лебедева. А собственно, вот эта вот замечательная группа художников вместе, кстати, с Маршаком, они-то и были пионерами, то есть, идущими впереди, кто и начал работать по-настоящему над детской книгой, но параллельно с теми самыми журналами «Чиж и Ёж», о чем тоже я упоминала.
К.ЛАРИНА: Товарищи! У нас время истекло. У нас уже Анонсы стоят. Да! Нас гонят из эфира. Ксюшины Анонсы. Поэтому спасибо большое Валентине Бялик. Я думаю, что не в последний раз встречаемся, у нас еще есть герои, о которых хочется поговорить. Спасибо вам огромное.
В.БЯЛИК: Масса, масса. Вам спасибо.
«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:
К.БАСИЛАШВИЛИ: Три новых выставки Третьяковской галереи – «Деревни русские» и «Местечки еврейские» на выставке Владимира Любарова, большой светлый зал в Малом Толмачёвском переулке позволяет по-новому взглянуть на столь любимые мною работы этого московского художника, вот уже долгие годы предпочитающего сельскую жизнь городской.
Это не первая персональная выставка художника. Но вот оказывается, как пространство и обилие света могут положительно повлиять на просмотр знакомых картин.
Помимо известных серий из деревни Перемилово с дородными тетями и задумчивыми мужичками Владимир Любаров представил на выставке ряд новых работ, в том числе очень трогательную картину «Кабачок, готовый к перевозке», на которой мясистый овощ бережно закутан в тряпочку, аккуратно перевязан веревочкой.
Выставка Любарова в зале в Толмачёвском переулке, за главным корпусом Третьяковки.
В Инженерном корпусе галереи открылась выставка Лазаря Гадаева, московского скульптора. Гадаев родом из Осетии. И вышло совпадение. Выставка открылась очень вовремя, демонстрируя отнюдь не жесткий, военный, а напротив, нежный народный взгляд на жизнь Кавказа.
Можно надеяться, что первая персональная выставка этого замечательного скульптора в Третьяковке послужит толчком для появления наконец-то его работ на улицах Москвы, и что они поставят точку в развитии эстетики гигантизма.
Пока же единственный установленный в Москве памятник этого мастера можно найти во дворе редакции журнала «Наше наследие». Это скромная фигурка несколько растерянного человечка. А человек этот – Александр Пушкин.
Там же, в Инженерном корпусе, но этажом выше проходит выставка художника, жившего в ином времени, но дышавшего тем же, что и Гадаев в детстве, разреженным горным воздухом. Это живописец Фёдор Матвеев. Выставка открылась к 250-летию со дня его рождения.
Художник путешествовал по Италии, писал застрявшие в горных вершинах облака, бурлящие водопады и археологию Древнего Рима.
Свет на юге совсем другой, чем на севере. И окунуться в него можно на выставке в Третьяковке.
Новая экспозиция работает в музее Изобразительных искусств имени Пушкина.
Из Берлина привезли выставку художников-экспрессионистов, из группы «Мост». Именно это искусство было объявлено фашистами «Дегенаритвным», а художники подвергались репрессиям. В таком масштабе немецкие экспрессионисты демонстрируются в Москве впервые.
А в музеях Московского Кремля гостит гастролер из Лондонского музея Виктории и Альберта. Это выставка «Два века британской моды».
Если кто и говорил, что главная черта англичан – чопорность, он ошибался, причем катастрофически. Игривые цветочные орнаменты платьев британских дам говорят как раз о душевной легкости. О чем говорят представленные на выставке веера, мы вряд ли узнаем. Для этого неплохо изучить тайный язык светского общения истинных леди и джентльменов.
Выставка британской моды в музеях Кремля.