Картина "Ленин в Смольном" художника Исаака Бродского - Наталья Александрова - Собрание Третьяковки - 2008-06-15

К.ЛАРИНА: Ну что же, мы теперь в Третьяковку идем вместе с Ксенией Басилашвили Ксюша, приветствую тебя.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Добрый день.

К.ЛАРИНА: И с нашей гостьей – Натальей Александровой.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Добрый день.

К.ЛАРИНА: Здравствуйте. Если в студии Наталья Александрова, значит, речь идет о живописи советского периода. И это чистая правда. Вот прекрасная совершенно у нас сегодня картина: «Ленин… угадайте где? Раз, два, три! Да! Он в Смольном. Художник Исаак Бродский, известный советский художник. Об этой картине и об этом художнике и будем сегодня говорить.

Ну, для начала мы должны все наши долги отдать нашим слушателям, то есть, призы и подарки.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Да. Для начала нужно ответить на вопрос на наш sms: +7 (985) 970-45-45.

Итак, внимание! Местонахождение этого портрета, который Исаак Бродский написал в 1917 году, неизвестно: он таинственно исчез, во всяком случае, так утверждает Наталья Александрова, наш гость сегодняшний.

Вместе с Бродским, ну одновременно, в это же время, портрет этого видного государственного деятеля писал Илья Репин. Но этот портрет известен, да? Он не утрачен.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: В воспроизведении.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Назовите, пожалуйста, государственного деятеля, которого в 18-м году написал Исаак Бродский. Тогда станет понятным, почему, собственно говоря, следы этого портрета утрачены?

Итак, какого государственного деятеля писал в 17-м году Исаак Бродский, но местонахождение этого портрета сейчас неизвестно?

К.ЛАРИНА: А местонахождение деятеля?

К.БАСИЛАШВИЛИ: Местонахождение деятеля было известно, да. Там даже есть одна деталь, легендарная про него, легенда эта распространялась, но потом оказалось, что все это не так. Нам нужна фамилия деятеля. Все. Ждем.

К.ЛАРИНА: А что мы получаем за это?

К.БАСИЛАШВИЛИ: А вы получаете билеты в Государственную Третьяковскую галерею, в которой можно посмотреть массу выставок и на Крымском валу, и в Лаврушинском переулке. Я расскажу об этих выставках в конце передачи.

Кроме того, каталог Челябинского музея искусств «Русская живопись ХУШ- первой трети ХХ веков», это серия «Золотая карта России». Прекрасная серия, когда провинциальные музеи привозят свои шедевры, и можно в Москве таким образом посмотреть крупнейшие собрания, картинные галереи России.

Каталог «Православная икона России, Украины и Белоруссии» - эта выставка и сейчас проходит у нас в Инженерном корпусе, так же, как и Челябинск. И выставка тоже прекрасного художника, нашего современника Аарона Априля. Эта выставка в графике, в живописи, там акварели и масло. Эта выставка открыта на Крымском валу. Добро пожаловать! Кстати, там вы можете встретить художника. Он частенько по выставке ходит. Ну, вот и все. Все призы.

К.ЛАРИНА: Ну что, поехали теперь к Исааку Бродскому.

Вообще-то, я хотела, знаете, что спросить у Натальи Александровой? Как она вообще оценивает вклад не в советскую живопись, а в живопись, в русскую культуру? Он как бы заметен? Он есть, или нет? Не буду кокетничать. Да, или нет?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Это любимый ваш вопрос.

Может быть, может быть в наше время он не всем заметен. Но будем надеяться, что вклад Исаака Израилевича Бродского будет заметен со временем и он возобновит свое значение. Потому что он один из тех людей, который возрождал Академию императорскую как школу профессионального искусства в Санкт-Петербурге, в Ленинграде и был ее первым директором.

К.ЛАРИНА: Так. А как художник?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Как художник?

Во-первых, то, что мы говорим о картинке, которая нам известна с детства, и не только нам, но и многим нашим родственникам далеким и близким, говорит о том, что есть вещи, которые постоянно находятся в экспозициях разных музеев. И в частности эта картина, о которой мы будем сегодня говорить – «Ленин в Смольном». Которая без конца экспонируется на многих выставках. Почему? Это второй вопрос.

Вот. Уникальность Бродского, на мой взгляд, состоит в том, что он, может быть, еще не до конца пройдя сейчас проверку временем, потому что он тоже попадал в число гонимых художников, как художник академического направления.

Академическое направление в чистом своем виде для советского периода большая редкость. Которое, в общем-то, уничтожалось не менее, чем авангардные течения и формализм пресловутый. Вот эта вот ругань за формализм, Бродского преследовала не меньше, чем других художников в сороковые-пятидесятые годы.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Наталия Александровна, у меня тогда вопрос: за что можно сделать какое-то разграничение между социалистическим реализмом и русским академизмом в ХХ веке?

Я имею в виду в ХХ веке?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксения, а можно мне задать вам встречный вопрос? Я вообще вот хочу узнать у вас: что такое социалистический реализм? Может быть, мне кто-то объяснит, что такое социалистический реализм? И, кроме тематики, кроме как бы слащавости, кроме помпезности и ощущения неправедности, я думаю, что здесь намешаны в наших головах смешение различных вещей, которые допускались, которые требовались в то время.

К.ЛАРИНА: Гадость страшная!

К.БАСИЛАШВИЛИ: А я могу объяснить. К соцреализму сегодня принято относиться свысока. Вот, как Ксения сказала: «Гадость!». А к русскому академизму – почему-то мы относимся…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксеничка, это вы мне отвечаете на вопрос: как? А я вам задала вопрос: ЧТО такое социалистический реализм? Если отвлечься от повести «Мать», то …

К.ЛАРИНА: Помнишь, мы проходили в институте с тобой, Ксения? Какое там определение?

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я не проходила.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: И никто из нас не мог до конца понять…

(Ведущая заглушает слова гостьи).

К.ЛАРИНА: Это то, что Горький, что ли придумал?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, Горький в литературе - абсолютно очевидно известно. Что такое это в живописи, это определить очень трудно, потому что…

К.ЛАРИНА (перебивает): Это соцреализм? Это именно социалистический? Соцреализм?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Чем они отличаются от обычного реализма, чем они все отличаются от слова «Академизм», который был под запретом еще более чем слово «реализм»?

К.БАСИЛАШВИЛИ: Может быть, в том, что они создавали некую сказку, создавали такую вторую реальность.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Может быть. Я с вами согласна в той части, что это должна быть фальшь. Фальшь – преувеличение, неправда, которая не воспринимается все равно, как подлинное произведение искусства. Потому что мы все…

К.ЛАРИНА: То есть, фальшивый реализм.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно. Грубо говоря, попытка сфальшивить и создать нечто.

Когда мы с вами говорили про «Двух вождей: Сталина и Ворошилова» Александра Михайловича Герасимова, я вам говорила, что для меня все равно остается загадкой, каким образом две рядом стоящие фигуры, при этом Сталин немножко оказывается выше Ворошилова. Даже по перспективным сокращениям он как-то мощней, выше и значительней по своему изображению, нежели маршал, который стоит в роскошном там маршальском наряде.

Есть какие-то вещи, которые имеют чисто профессиональное обоснование.

А что касается Бродского, то его сначала ругали за то, что он возглавлял общину Куинджи, - помогал художникам старых направлений, в том числе, оставшимся выжившим членам Союза русских художников.

К.ЛАРИНА: Он пейзажами занимался сначала?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Он занимался всем: он писал картины. Вот это была основная его страсть. Потом его изгнали из АХРа. Было специальное постановление и его исключили из АХРа. Потом долго восстанавливали, извинялись. Считали, что он не АХРовский художник. То есть, не художник Ассоциации, а художников революционной России. Недостаточно революционен, а, может быть, и завидовали мастерству профессиональному, мастерству руки.

Это же очень сложное время было. И определить сходу даже того же «Ленина в Смольном», о котором мы сегодня хотим поговорить, очень сложно. Потому что согласитесь, что картина выжила так долго, потому что для нас для всех это мечта о неком руководителе государства предельно скромном.

К.ЛАРИНА: Который не спит, думая о народе!

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет, нет! Именно предельно скромным – без малахитовых колонн, без малахитовых столов. Очень скромном, в старом костюмчике, который сидит. Кстати говоря, картина называлась «Декрет о земле».

К.ЛАРИНА: Можно? Вот подождите. Вот я хочу привязаться, уж коли мы в прямом эфире. Не к вам привязаться, а к передаче, которая была до нас.

Вот Максимом Сухановым мы встречались, с артистом. Он сейчас Сталина играет в фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2». И он мне рассказывал про то, что они сейчас там снимают на даче на Сталинской. И он рассказывал: «Боже мой, какой скромности был этот человек! В какой аскетичной обстановке он жил! Он себе не позволял ничего лишнего. Какие у него там халатики скромненькие, френчики, какая обстановка на этой даче. Никогда не подумаешь, что здесь живет отец всех народов. Вот тоже, как бы человек, который жил, он сам в себе вокруг себя соцреализм выстроил.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксеничка, вы знаете, для нас мы – смелые судьи. Мы не в 21-м году сидим в Смольном и не люди этой эпохи. Имейте в виду, что Исаак Израилевич он попал в число, например трех художников, про которых я всегда говорю: Александр Иванов видел разгон восстания декабристов. И когда раненых и окровавленных вносили не декабристов, а расстрелянных ими солдат, он был потрясен. В здании Академии все это происходило. Как это повлияло на «Явление Христа народу», я не буду сейчас в это внедряться, это далекий вопрос.

Репин видел казнь народовольцев. Остались его записи.

Здесь, в вашем эфире, Татьяна Григорьевна Назаренко говорила, что ее потрясла запись Репина, который писал, что «У Желябова совершенно пыльные брюки и подол платья Перовской». Вот эта запись Репина, который стоял снизу и это видел, ее поразила в свое время.

А Бродский участвовал в разгоне демонстрации пятого года, в кровавом воскресенье. Он пытался бежать от расстрела картечью через опять забор Академии художеств, порвал галоши, повис на заборе, - как он рассказывал своим близким. И эту разорванную галошу он хранил всю жизнь. Добавлю, что он был мальчик из местечка, и значит, трудностей жизни, возникших еще при другом режиме, ему было не занимать. Он считал себя демократом.

Конечно, вся его работа после пятого года – это работа в журналах: смерть в виде всадника-апокалипсиса, расстрелы, очереди за хлебом. Так что, он как бы к 20-му году подошел совсем другим, не таким, как мы, Ксения. Он с другой стороны шел, и вправе был не то что заблуждаться, но воспринимать так, как воспринимал.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А писать вождей революции он стал с самого начала, чуть ли даже не с 18-го года. Прямо огромная Лениниана у него.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: По-моему, Ленина на фоне Кремля.

К.БАСИЛАШВИЛИ: «Ленинская манифестация» - первая.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: «Ленин на фоне манифестации». Ну, я добавлю, что эти большие картины многодейственные. Первый опыт связан как раз с первыми похоронами. Картина с таким названием была написана в пятом году. Не хочу сказать, что это под влиянием, как вот мне казалось, похорон Баумана, но это некие похороны расстрелянных в пятом году. Это огромная картина, которая была снята с выставки, и он как бы очень пострадал за эту картину. Это уже, еще до революции, это было многоплановое действие и некая фиксация события, произошедшего на его глазах, участником которого и свидетелем он был. Понимаете, это принцип вот немножко другой.

К.ЛАРИНА: Сколько жизни-то он прожил?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: В 39-м году он умер в 54 года, очень рано.

Он очень тяжело заболел. У него был рак, он до последних дней еще руководил студентами. Ну, это был 39 год. 54 года.

К.ЛАРИНА: Ну, как бы самые страшные годы застал. Я имею в виду сталинское время репрессивное.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, наверное. Наверное, застал.

К.ЛАРИНА: И понимал прекрасно, что эта участь может и его настичь. Да?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вы знаете, я читала чьи-то воспоминания давно. Сейчас не могу вспомнить этого художника, но ему сказали, что вот в страшное время в Петербурге – Февральская революция, погромы кругом, и что там такая богема в бывшей мастерской этого самого. Что Бродский попал в богему, что у него спекулянты какие-то останавливаются Бердичевские там, что-то… И он вдруг так разволновался. Это был его соученик по Императорскому училищу и по Одесскому училищу, что он, когда летел через весь этот занятый город, - извозчиков не было. Это первые годы революции были. Долетел до мастерской, действительно открывает дверь в квартиру: какие-то спят люди. Там половина территории этой мастерской занята, спят люди, какие-то мешки валяются. Он в ужасе думает: «Неужели, Исаак, вот это правда?».

И вот он пишет, что «Я добрался до комнаты последнего угла в мастерской и увидел знакомый мольберт у окна и Исаака за этим мольбертом среди спящих людей. Я подумал: «Все в порядке».

Он слыл среди друзей трудягой, таким настоящим трудягой, который и в Одессе мальчишкой приходил раньше всех и уходил из мастерской последним.

И то же самое было в мастерской Репина, который сначала ему говорил: «Знаете, у меня сесть в мастерской негде».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но он же ученик Репина.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. «Как я вас возьму? Сесть негде. Вам же надо вставить холст в станок. Негде». Он говорит: «Я буду сначала в углу карандашом. «Ну, посмотрим», - сказал Репин. И вот он приходил в 8 утра, а уходил в 9. И под конец Репин сказал: «Давайте, может быть, вам какое-то место все-таки найдем, потому что вам же там неудобно в углу». Это было вот так, а не по-другому.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А правда, что у него изначально был

все-таки больший талант графика, то есть, художника малых форм, а не больших полотен?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вообще, многие считают, что у него был замечательный музыкальный дар. Потому что он до последних дней пел целиком оперы и даже концерты. И просил родителей он в свое время отдать его в музыкальную школу в Одессе. Но родителям это по разным причинам не понравилось. Решили, что архитектор будет перспективнее. Поэтому в Одесском знаменитом этом училище художественном, в знаменитой художественной школе он там прошел сначала скульптуру, попробовал лепить. Карандаш просто проявился, потому что он этим занимался с детства. И дар рисовальщика у него был приоритетным.

Но надо сказать, что вот эти поздние репинцы – это вообще одна из загадок нашего искусствознания и вообще истории. Вот эта судьба поздней мастерской Репина. Эти художники все оказались разметанными по миру. Они все великолепные рисовальщики. Некоторые, такие, как Степан Колесников, сейчас возвращаются как бы, из Загреба, из Югославии посмертно, некоторые, как Гужавин сгинули в нетях. Бродский – единственный из поздних репинцев, который нес это знамя высокой школы. Притом, что он совершенно от него не взял никаких признаков внешней техники. Вот мазок принципиально у него не брал, как многие его ученики. Поэтому роль Бродского она еще, знаете, такая под большим вопросом и восклицательным знаком. Я думаю, что в дальнейшем она очень заинтересует какие-то более молодые поколения уже искусствоведов.

К.ЛАРИНА: А то, что касается его революционных убеждений, или я так понимаю, что они были…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Они были демократические, они были не революционные, были демократические.

К.ЛАРИНА: Это все равно были его личные убеждения, его личные заблуждения.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну да, может быть, да, может быть.

К.ЛАРИНА: Это не было под воздействием неких обстоятельств, и под давлением, - скажем так.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что это был свободный выбор.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Про Бродского часто говорят, что это тот путь, который бы проделали многие русские художники-реалисты, переживи они 17-й год. В частности, судьба Левитана, предположим, проживи он подольше.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно с этим не согласна, Ксения, абсолютно!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет? Почему?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Московская школа, во-первых, вообще на традициях такого, рисовально-графического не была построена. Московская школа принципиально не позиционирует себя как школа большой картины. Вот то, что сделал Бродский…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, то есть, они бы не стали такими художниками придворного направления?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Думаю, что вряд ли. Как может быть придворный пейзаж?

К.БАСИЛАШВИЛИ: Бродский тоже был прекрасным пейзажистом. Но стал-то портретистом, ведь сплошные портреты.

К.ЛАРИНА: Я вам расскажу! (Смеется).

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Модерно-декоративные, картинные, - это совсем другое дело.

К.ЛАРИНА: Вон, какое Царицыно нам построили! Такой придворный пейзаж замечательный! Ну?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Новый дворец вы имеете в виду?

К.ЛАРИНА: Да, да.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вообще, дворец шикарный. Я там была в четверг на открытии выставки, и была просто поражена. Конечно, к Казакову это не имеет никакого отношения, но тоже иногда хочется, Ксения, вместо руин вообще.

К.ЛАРИНА: Давайте, мы сейчас Новости слушаем. Потом возвращаемся к передаче. Кстати, потом сразу послушаем рубрику «Путь в галерею» для того, чтобы услышать биографию картины Исаака Бродского «Ленин в Смольном».

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: И хватит политических споров, идеологических! Давайте уже про картину и про художника поговорим.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: А картина-то опять – глава государства.

К.ЛАРИНА: Так интересно, как это все создавалось? Сейчас мы честно все расскажем.

Значит, напомним еще раз: «Ленин в Смольном». Художник Бродский. В гостях Наталья Александрова. И «Путь в галерею».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Расскажет Татьяна Зелюкина.

ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ

Т.ЗЕЛЮКИНА: Картина Исаака Бродского «Ленин в Смольном» - это повторение картины 1930 года, которая находилась в свое время в Центральном музее Владимира Ильича Ленина.

Картина наша, из Третьяковской галереи, поступила к нам со знаменитой выставки 33-го года «Художники за 15 лет». Размер ее – 190 на 287. Слева, внизу авторская подпись – И.Бродский, и название: «Ленин в Смольном».

Картина неоднократно повторялась художником. Так, повторение 30-го года находится в Осипенковском музее имени Бродского. Это родина Бродского. Недатированная находилась в Ленинградском филиале музея Ленина, не знаю, где сейчас она находится. Находилась также и в Куйбышевском, или ныне в Самарском художественном музее.

К нам, в Третьяковскую галерею, эта картина поступила со знаменитой выставки «Художники за 15 лет», состоявшейся в 1933 году. И уже в 1934 году отправилась в Венецию на знаменитую бьеннале.

В 1939 году картина выставлялась на выставке «Сталин и люди Советской страны в изобразительном искусстве».

Затем в 1941 – на выставке «Лучшие произведения советских художников».

Ну, и уже с 1947 года картина Бродского «Ленин в Смольном», конечно же, заняла почетное место в разделе «Советского искусства» Государственной Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке.

После реконструкции Третьяковской галереи картина переехала на Крымский вал. И только в прошлом году заняла свое место в экспозиции «ХХ век» на Крымском валу,

в зале № 25. И тоже совсем недавно вернулась с выставки из Амстердама.

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

К.ЛАРИНА: Это с натуры все рисовалось? Как это делалось-то? Допускали его до тела вождя?

К.БАСИЛАШВИЛИ: И в Смольном ли?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Допускали. Его допускали вместе со скульптором Николаем Андреевым, который знаменитый (неразборчиво) сделал. Но графика вот эта Бродского она казалась Бродскому очень сложна. Я думаю, что Ленин был очень подвижной и очень сложной моделью. Вот Андрееву удалось засечь такое сходство близкое. Потому что они работали в кабинете, он работал. Им разрешалось работать – позировать он не позировал.

А Бродский – известен его рассказ, неоднократно публикуемый, что он сделал один из натурных рисунков и подошел к нему подписать автографом. Ленин посмотрел и сказал, что «Это не я». Но потом подошли товарищи по партии, которые сказали: «Как живой, похож там и сям». И, в общем, его убедили, и он сказал: «Ну, ладно, может быть, и похож». И подписал.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И еще он сказал: Впервые подписываюсь под тем, с чем не согласен.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: «Вы меня, только вы меня заставили впервые подписаться под тем, с чем я не согласен». Но здесь были наброски настоящие, этюдные. И он писал его на Втором съезде Коминтерна, на том самом знаменитом съезде в процессе которого правительство переехало из Ленинграда в Москву. Поэтому позировал Ленин, если я не ошибаюсь, в Таврическом дворце при открытии этого самого. Есть фотография очень известная: Бродский сидит, пишет Ленина, а рядом с ним сидит Ленин через пальму, что называется, вот как раз в таком же композиционном решении, как «Ленин в Смольном». Так что, он сидел в Таврическом дворце на Втором съезде Коминтерна.

А что касается обстановки в Смольном, то Бродский детально ее зарисовал, и почему-то эту комнату называл не кабинет Ленина, во многих воспоминаниях, а «комната, где жил Ленин». Вот я тут боюсь уточнить эту деталь, но, может быть, он какое-то время там жил действительно. Но Исаак Израилевич пишет, что «эта комната, где жил Ленин, где он был и работал».

К.ЛАРИНА: Там диванчик, на котором можно спать, да?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Там такие грязненькие чехлы, если учесть, что это 21 года этюды, то, наверное, с дореволюционных времен еще Смольного института их не успели постирать.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Да. Эти чехлы всегда поражали – почему он не снял?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Постирать не успели. Да и вообще, вся обстановка как бы чистенькая, но такая казенная.

К.ЛАРИНА: Бедненькая.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И натертые полы.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Как у Булгакова это называется «Дортуар пепиньерок». У него в первом варианте «Дьяволиады» они закрашивали для учреждения все время двери, и все время выступала надпись: «Дортуар пепиньерок» и революционный народ не знал, что это такое.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Наталья Александровна, полы натерты, как отражается столик в них.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Попытка, но они там давно не чинены, Ксеничка.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Щели в них?

К.ЛАРИНА: Не только щели, но там даже протертости

какие-то есть.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: И столик, конечно, такой дамский.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Знаете, чего не хватает еще? Я так смотрю на композицию этой картины – напротив Ленина еще не хватает двух детишек…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксеничка, потом все дописали.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А потом…Подождите! А потом еще – входная дверь…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот по вашим словам, визит ходоков.

К.БАСИЛАШВИЛИ: (пытается закончить свою мысль): Входная дверь вот сейчас откроется и – картина «Не ждали» Репина повторится.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксеничка, эта сцена вот так же, во-первых, и будет: дописали ходоков, дописали детишек.

К.ЛАРИНА: Правда, что ли?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, разные варианты.

К.ЛАРИНА: Нет, нет, нет! Правда?!

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Как бы варианты «На приеме у Ленина», «Ленин у прямого провода», «Ленин в Смольном».

К.ЛАРИНА: Это все он нарисовал?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Это не он нарисовал, это как бы потом, в последующие годы.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я имею в виду композицию комнаты: я вспоминаю Репина «Не ждали».

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вы совершенно правы в той части, что это действительно дневное освещение и фон белой стены, что составляет одну из таких фишек живописных. Извините за такой, это самое, этой картины. Потому что Ленин изображен на фоне светлой стены тоном, это очень сложно. Это как бы сложный такой настоящий процесс Репинский.

К.ЛАРИНА: Давайте, сделаем вот что: я сейчас зачитаю список победителей, и мы освободимся от этой тайны. И, наконец, сможем сказать, кто это.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И поговорить об этом портрете тоже.

К.ЛАРИНА: Это Керенский, или Троцкий?

К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, это Александр Керенский.

К.ЛАРИНА: (Зачитывает имена и номера телефонов победителей).

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот этот неизвестный портрет, который в 17 году рядом с Репиным, одновременно с ним писал Бродский. И этот портрет, который исчез, это портрет был Александра Керенского.

И сразу пришел вопрос от Владимира Ловчева, преподавателя из Казани: «Не осуждали ли Бродского в советское время за создание портрета Керенского»?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, его в основном обсуждали за его принцип живописи. Считали, что это фотографический натурализм, что так историю не изображают. АХРовцы считали, что нет оценки самого художника – как он относится, например. На что Бродский справедливо говорил, что выбор его модели – это и есть его ответ. Все остальное – живописью надо заниматься и писать, как писали старые мастера.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А что значит «неизвестно местонахождение портрета»? Где-то он находился до какого-то времени?

В каком-то музее?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Дело в том, что Репинский портрет, если я не ошибаюсь, находится в музее-мастерской как раз у Бродского самого.

А Бродский успел выполнить этюд, по-моему, карандашный набросок, как бы карандашный, который в портрет он не превратил. Но есть немало таких еще, вот я говорю, что требуется какой-то корпус памятников его создавать, потому что, в общем, в основном, литература, которая издавалась в тридцатых-пятидесятых годах, повторяла один и тот же набор произведений. Например, мало кто знает, что сам Бродский позировал Репину для Гоголя в картине «Самосожжение Гоголя». Есть великолепный этюд, где он выполнен в профиль и как бы действительно Репин, видимо, впрямую искал экспрессию и сходство в лице, в типаже лица. Но это такие вот тайны десятых годов портретов. Потому что я говорю, что очень многие художники из Репинской мастерской так растворились вместе с работами. И работы Бродского, в том числе. Они более известны уже с конца двадцатых годов.

К.ЛАРИНА: Слушайте, а какие красивые у него пейзажи, вот я сейчас смотрю: «Аллея».

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Рисовальщик.

К.ЛАРИНА: «Аллея Летнего сада», «Золотая осень». Какая красота, а? Без детей-то лучше.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, у него блестящие портреты семейные. Я считаю, что портрет жены замечательный. Он получил Золотую медаль.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я очень люблю даже его портрет «Ворошилов на лыжах». По-моему, он тоже вполне пейзажный.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: А «Фрунзе на маневрах»- роскошные портреты, которые тоже должны по идее находиться в Музее Революции и в Музее Советской Армии.

Кстати говоря, мы недавно же были свидетелями этой последней, экспонировавшейся в свое время работы. И мы с вами попали в своеобразный юбилей. «Ворошилов на лыжной прогулке» экспонировался в фонде «Екатерина» буквально вот в прошлом году. Я должна вам сказать: я никогда не видела ее живьем, я видела ее в первый и в последний раз. Она очень многие картины забила, даже имеющие большое значение с точки зрения концептуального хода выставки. Но Бродский, конечно, покорял масштабом и великолепной работой живописной.

Конечно, с точки зрения концепции и образа, ну, такой лес как бы Брейгелевский, а не подмосковный. Ворошилов в таком Брейгелевском лесу, он как бы для нас уже такой экзотический производит момент. Но есть тоже свидетельство его одного приятеля, что они шли пешком к этому приятелю на дачу и действительно увидели из елок выехавшего на лыжах Ворошилова.

К.ЛАРИНА: Как все-таки произошло, интересно поподробнее рассказать, как все-таки он стал придворным художником? Это же не просто так происходит, это же человек принимает какое-то решение для себя внутреннее. Почему именно на него пал выбор? Как это произошло вообще?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Во-первых, я думаю, что такие портреты не все могли писать, Ксения. Это же тоже требуется умение.

К.ЛАРИНА: Но они хотели хорошего художника?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что он показывал какие-то свои работы из многих, на каких-то первых порах, они выбирали именно его работы.

К.ЛАРИНА: А он хотел этого?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Он – обычный профессионал. Он показывал свои работы и хочет быть востребованным, естественно, естественно. Точно так же, как он возглавил Академию. Он, в общем, мог ее не возглавлять: это было довольно хлопотно и сложно взваливать на себя работу с этими мальчишками, которых, ну какой-то период ведь такие были авангардные там веяния. И поняли, что авангардные направления не ведут ни к какому образованию. Художники, окончившие, в общем, мало что могут сделать. Понимаете, это очень такой сложный, тоже темный вопрос. Но я знаю, например, что его любимый ученик – Александр Иванович Лактионов, автор знаменитого «Письма с фронта». Он, например, писал, что они приехали еще с одним замечательным художником Питерским Николаем Тимковым, сейчас уже тоже, увы, покойным, замечательным пейзажистом, красочным. Они приехали на Масловку из Ростова. Есть им было не на что, жить им было негде. Они на Масловке в подвале ночевали, и, наконец, какие-то два художника, один из которых был Родимов, направились с записками к Бродскому в Академию.

И Лактионов пишет, что «Ввели плату за обучение. Мне платить было нечем». За него платил Бродский, как и за Тимкова.

Причем, он писал записку. Текст этих записок сохранился. Он пишет: «Уважаемый Александр! Посылаю вам 200 рублей. Отдадите, когда станете художником. И.Бродский». Согласитесь, что для ректора Академии даже нынешних времен, это, в общем, поступок. Поступок! Каким бы таким этим он … Он как бы не выбивал средства, но он личными располагал.

К.ЛАРИНА: Скажите, пожалуйста. А вот все-таки его еврейское происхождение, оно каким-то образом повлияло на его судьбу? Приходилось ему каким-то образом себя защищать?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Думаю, что в это время уже нет. Как у Левитана, уже нет. Там уже изменилось: там была целая плеяда талантливых очень людей. И, надо сказать, что вот, в Одессе, когда он учился, даже, если назвать вам всех его однокурсников, начиная с Бурлюка и Анисфельда, это был и Степан Колесников. Это были живописцы, которые, и, в частности, Митрофан Греков, его любимый приятель, с которым потом в Академии в Петербурге он жил в одном помещении. То есть, это, понимаете, это такой вот казус, парадокс истории.

К.ЛАРИНА: А в советское время?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: В советское время я думаю, что нет. Вряд ли.

К.ЛАРИНА: Он не дожил до времени «Дело врачей» и…

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Самого мясного, самого мясного он не дожил.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но еще есть одна черта, которая говорит мне так много о Бродском, это его обширная коллекция живописи русской.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Замечательная!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Притом, той живописи, которая в то время, когда Исаак Бродский собирал, по большому счету была запрещена. Потому что среди работ, собранных им, есть и Сомов, есть и Головин.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно, Ксеничка. Это для него не имело никакого значения: это его однокурсники.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И Виноградов.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Он учился вместе с Сориным, он не признавал художников-эмигрантов, хотя скорбел, что они уехали. И как бы противопоставлял внутренне себя, оставшегося в них. Он стремился к живописи, он очень многие работы Репина сохранил.

Я должна сказать про его коллекционирование, что мало кто знает, что все говорят про его музей-мастерскую в Питере, которую вот оставили, которая функционирует как музей при Академии художеств. Но мало кто знает, что музей в Бердянске он организовал. Он туда почти 250 вещей первого ряда отправил. Я не знаю, какова сейчас судьба этого музея. С теми местами, с которыми он был связан кровно, он не отказывал ни в чем и делился всем, чем мог.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Меня удивляет, как он доставлял эмигрантов. И это была открытая коллекция. Он на ней учил своих учеников.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Все видели: шпалерная развеска с пола до потолка, все художники…

К.БАСИЛАШВИЛИ: В Ленинграде на площади Искусств, дом 3.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Тоже есть Лактионова запись, который был потрясен. Мальчишки-студенты, которые приходили вот эти вот, они были потрясены тем, что они видят у него. То есть, Репина практически они видели у него.

Надо сказать, что, между прочим, когда Илья Ефимович заболел, Вера Ильнична, дочка его из Куоккалы прислала письмо именно Бродскому с просьбой помочь Репину материально. Она писала, что он занемог. Он поехал туда. Нет свидетельств, что он оставлял деньги, но я думаю, не так же просто он поехал. И, конечно, был бы рад, видимо, Репина видеть обратно. Но Репин не вернулся. Он вскоре после этого умер. А Бродский его всего на год с небольшим пережил.

К.ЛАРИНА: Как к нему относились, к Бродскому, вообще его коллеги по цеху, как его оценивали?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот видите, пока был жив Куинджи, Куинджи - через него распределял помощь материальную в Академии. Причем, это было еще, когда он учился, еще при Репине. Он считался тем человеком, которому можно доверить любые суммы: они всегда попадали по назначению. Он всегда приносил расписки и был человеком в высшей степени порядочным в этом смысле.

После Куинджи он сменил его как глава Общества, вот этого знаменитого Общества Куинджи, которое тоже разгромили и уничтожили вот это Общество, которое поддерживало старых художников, не имеющих средств к существованию в двадцатые годы, но в том числе и каких-то молодых студентов. Он был его бессменным руководителем.

Поэтому, конечно, я думаю, что такая роль нравственная и человеческая Бродского очень высока в то время. И я знаю, что очень многие преподаватели и художники Ленинградской школы, вот именно Ленинградской, а не Петербургской, они считали, что они выжили и сохранили себя как профессиональную школу, благодаря Бродскому.

Вот я такой листала памяти Бродского сборник 59 года. Если бы он пожил подольше, он дожил бы до сурового бы стиля, Ксения. Он бы дожил до «оттепели», как очень многие из этого поколения. Он, к сожалению, остался для нас человеком той модификации.

К.ЛАРИНА: Его посмертная слава была достаточно благополучная.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, я не знаю насчет славы, потому что вот, например, персональных выставок он не имел, если это иметь в виду. Но картины его были очень популярны. Вот то, что вы слышали сегодня, то, что сказала Татьяна Сергеевна про историю «Ленина в Смольном», и до сих пор, вот я знаю, что когда была выставка «Москва-Варшава» большая несколько лет назад, поляки очень хотели эту картину увидеть. Она знаменитая, она известная.

К.ЛАРИНА: А вот скажите, Наталья, а вот не было все-таки попытки каким-то образом его творчество переосмыслить, переставить акценты? Что вот все-таки главным было вот то, что вот я тут листаю в течение программы его портреты, вот – «Мария Федоровна», «Аллея Летнего сада», «Аллея парка». Это же какие-то роскошные, совершенно красивые картины.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Пока не было. К сожалению, не было, как и истории его Золотой медали, истории пенсионерства.

К.ЛАРИНА: А почему? Это же неправильно тогда!

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Все поколение вот это – предреволюционное, я, может быть, повторюсь, оно как-то из-за революции оказалось выкинутым из истории искусства. И сейчас те, кто эмигранты, они только возвращаются. Уж Колесникова, например, никто не знал. А ведь это замечательные живописцы, которые в эмиграции продолжали традицию Репинской школы в том или ином ее объеме. Понимаете? Поэтому роль их еще до конца не оценена.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Кстати говоря, о таких открытиях Я вчера позвонила только Наталье Александровне, побывала на выставке Астраханского музея, в «Личных коллекциях», на Волхонке, и там представлена картина Сергея Герасимова, академика, но в такой необычной манере, в таком стиле – портрет сына. Создается впечатление, что это писал Мошков, или Кончаловский.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, кто-то из «Бубновых валетов».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Да. Кто-то из этого движения.

Но, к сожалению, я пока еще его не видела. Его нет ни в одном воспроизведенном ….

К.БАСИЛАШВИЛИ: Как это там назывется? «Завтрак…», Нет, не «Завтрак тракториста»…А с теми потом работами, которые он писал…

К.ЛАРИНА: «Завтрак туриста» (Хохочет).

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет, вы имеете в виду «Колхозный праздник».

К.БАСИЛАШВИЛИ: «Колхозный праздник». Ничего общего с «Колхозным праздником» не имеет.

К.ЛАРИНА: Ну, это, конечно, обидно. Потому что вот мы в подполье. Мы, конечно, молодцы, дорогие товарищи. Мы – молодцы, мы занимаемся здесь вот буквально просветительской деятельностью. Потому что у каждого как бы свое стереотипное восприятие. И мы не виноваты в этом смысле. Мы, люди, в этом не виноваты.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вы не оцените это с точки зрения нашей: мы тоже подвержены стереотипам, Ксения. Увы, это вот то, что я в себе преодолеваю безуспешно всю свою жизнь, а вот именно в последнее время. Я иногда чувствую, что мой стереотип он на материал влияет. Я теперь уже вижу не то, что хочется увидеть, а то, что вот я уже привыкла видеть.

Конечно, сейчас смена такая поколений происходит, вот этой парадигмы смена происходит. И я очень надеюсь, что искусство советское, русское ХХ века, особенно первой половины, еще будет ждать своего переосмысления.

К.ЛАРИНА: Ну, чтобы только не постмодернизмом заниматься, а именно говорить …

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно, И актуальное тоже, да.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А мне кажется, как раз, вот Исаак Бродский он нашел себя в соцреализме. Эти ранние его работы, эти пейзажи они какие-то непонятные – то ли это… Но это красиво, это такое. Красиво – да, он умел рисовать, а здесь…

К.ЛАРИНА: Удивительные женщины вполоборота, которые почти спиной. Вообще, таких вот вещей, где такие вещи?

К.БАСИЛАШВИЛИ: А здесь он единственный такой - Исаак Бродский. «Ленин в Смольном».

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вы не забывайте, что про любимого своего Репина, что он не брал у него мазок. Он назвал три параметра, которые вообще неприменимы в массе своей к советскому искусству, в том числе к соцреализму. Он сказал, что «Самое ценное, что у Репина я взял, это большая картина». Именно вот проблема большой картины, академической, живой. Такой живью, и как бы там, за плоскостью, тон в живописи и форма любого предмета, который должен жить и существовать.

Понимаете, это, может быть, так смутно выглядит, но если мы эти три параметра применим к любому из так называемых соцреалистов, или реалистов, мы в массе своей этого не найдем. Этим владел только Репин.

Бродский хотел сохранить масштаб этой школы. Ясно, что он не Суриков. Хотя и Суриков, и Репин, и Бродский могут встать в одном ряду как художники большой картины настоящей. Под эту марку мало кто подойдет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А потом смотрите, можно же эту картину, предположим, «Ленин в Смольном» назвать просто бытовой картиной. Мы уже Ленина не рассматриваем как вождя. Вот розетка в стене как-то странно появилась в непонятном месте, почему-то высоко, да? Не так, как мы сегодня внизу делаем.

Вообще-то наверху потолка.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вообще-то, я должна сказать, что это правдивое. А вот Ленин, который стоит близко к истине.

К.ЛАРИНА: А вот Ленин, который стоит осенью. Очень красивый.

Н.АЛЕКСАНДРОВА: У Смольного, на фоне манифеста?

Такой же есть на фоне Кремля портрет в пейзаже.

К.ЛАРИНА: Его же?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: А Ленин вообще, как к нему относился? Или об этом история умалчивает?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Дело в том, что когда его направлял Луначарский, как водится. И к нему приложил записку такого странного содержания. Написал, что податель этой записки – Бродский. (Я близко к этому тексту цитирую). Что он не вызывает никаких опасений ни в политическом, ни в других смыслах. Там: «К сему – Анатолий Луначарский». Чтобы пустили его позировать.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Так он первый лауреат Ленинской премии? Нет? Не он первый?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет, он – Заслуженный деятель искусств, а народных званий он не имел. Он орден Ленина получил.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Орден Ленина?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Орденоносцев тогда было много. Это он получил еще более, может быть, за свою такую деятельность созидательную и создание школы.

К.ЛАРИНА: А вот Портрет с дочерью. Ну, слушайте, ну какая роскошная картина! Это не соцреализм, это что-то другое. Что это?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Это поздний Репин. Между модерном, академизмом и реализмом.

К.ЛАРИНА: Что мы можем увидеть у вас-то, скажите?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Только «Ленина в Смольном».

К.ЛАРИНА: А где все остальное? В Интернете?

Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет, у нас все есть. Повесим, повесим, повесим обязательно!

Горький тоже в массе повторений существует. В шляпе большой. И «Аллея парка» у нас знаменитая. Эта «Аллея парка», которую он написал в двадцатые годы и про которую написали, что «Это самый вредный белогвардейский…»В общем, вред настоящего белогвардейца. Такие нельзя вешать на пролетарских выставках!

К.ЛАРИНА: Прекрасно! Это мы любим! Это лучший комплимент.

Спасибо большое. Мы должны уже заканчивать. Наталья Александрова, которая познакомила нас с творчеством Исаака Бродского. Это для многих, как в свое время открытие, что Маяковский писал не только «Левый марш», но и кое-что еще. Все это переворачивалось тогда.

Ну что, мы приглашаем вас на выставки, в Третьяковку в первую очередь. Спасибо большое. До встречи.

«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:

К.БАСИЛАШВИЛИ: Третьяковская галерея предлагает несколько выставок для вашего обозрения. Одна из них – «Магия акварели» открыта в залах графики в главном старом здании в Лаврушинском переулке. Это увлекательный обзор искусства акварели, растянувшийся на несколько залов с удивительными находками кураторов. Путевыми блокнотами, например, художников, когда тушь и гуашь становились способом быстро зарисовать что-то по дороге.

Превращение акварели в прикладной технике в подготовке к большому полотну, написание эскизов – в самостоятельный жанр уже в ХХ веке.

На выставке представлены работы крупнейших мастеров: Серов, Репин, Бенуа, Врубель.

Продлится работа экспозиции до осени.

На Крымском валу открыта выставка художника Аарона Априля. Рассматривая сочные полотна, вы можете встретиться и с самим автором. Художник иногда бывает на выставке и с удовольствием готов пообщаться со своими зрителями. Это первая персональная выставка Аарона Априля в Третьяковке.

Вот уже более 30 лет художник живет в Израиле.

Музей Декоративно-прикладного и народного искусства представляет обновленную экспозицию и, прежде всего, это мебель начала ХХ века, созданная в подмосковных художественных мастерских Талашкино, Абрамцева, Хотьково. Стилизованные художниками под русское народное искусство, эти резные дубовые шкафчики, глубокие кресла, скамьи уютны. На таких стульчиках, кажется, рассаживались медвежата в своем маленьком доме в сказке Льва Толстого «Три медведя».

Стоит внимания и Экспозиция самоваров самых оригинальных форм: самовар-ваза, бочонок и даже самовар-паровоз.

Музей Декоративно-прикладного искусства на Делегатской, дом 3.

19 июня в Московском новом Манеже в Георгиевском переулке, открывается выставка, которая разгонит летнюю апатию и может стать событием сезона.

Куратор Екатерина Дёготь впервые выделяет как особый период в советской истории между 1926 и 36-м годами, представляя искусство между Троцким и Сталиным.

Тогда авангард еще не был разогнан, а социалистический реализм не властвовал полноправно, и было возможно сосуществование иных направлений.

Главные герои выставки: Александр Дейнека, Александр Самохвалов, Казимир Малевич, Александр Родченко, и центральный персонаж нашей сегодняшней передачи – Исаак Бродский.

Выставка, предполагающая новый взгляд на раннее советское искусство, открыта для публики 20 июня в Новом Манеже.