Художник Федор Васильев и его картина "В Крымских горах" - Татьяна Карпова - Собрание Третьяковки - 2008-06-08
К.ЛАРИНА: Ну что же, мы начинаем программу «Собрание Третьяковки». Я приветствую в студии мою коллегу Ксению Басилашвили. Ксюша, здравствуй.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Добрый день.
К.ЛАРИНА: И Татьяна Карпова, старший научный сотрудник Третьяковской галереи. Здравствуйте, Татьяна.
Т.КАРПОВА: Здравствуйте.
К.ЛАРИНА: «В Крымских горах». Фёдор Васильев. К отпуску картинка? (Смеется). Ну, что? Простите мой цинизм. (Заразительно хохочет).
Т.КАРПОВА: Да не совсем к отпуску. Просто хочется, я вас очень понимаю.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но там такой грустный контекст, на котором появилась эта картина, что такого отпуска, честно говоря, мне бы никогда не хотелось пожелать ни себе, ни кому другому. Оказаться в Крымских горах по такому случаю – это плохо.
К.ЛАРИНА: Ой, я вас умоляю, ну перестаньте! (Хохочет).
К.БАСИЛАШВИЛИ: Как?! Почему?! Я сразу перевожу все в трагическую нотку нашей передачи.
К.ЛАРИНА: Ну, о чем? Я знаю прекрасно, что Татьяна Карпова здесь рассказывает, как мы уже поняли…
Т.КАРПОВА: Я прихожу к вам с печальным.
К.ЛАРИНА (сквозь хохот): С печальной вестью.
Т.КАРПОВА: Я прихожу всегда с печальным.
К.ЛАРИНА: Поэтому Татьяна Александровна решила изменить немножечко жанр нашего разговора. Но видите, вы сами виноваты.
Итак, «В Крымских горах». Что мы дарим слушателям?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы дарим нашим слушателям за ответ на вопрос. ВНИМАНИЕ! Вопрос: Как называется единственный большой морской пейзаж из собрания Третьяковской галереи, который написал Фёдор Васильев? +7 (985) 970-45-45. То есть, единственный есть в его творчестве морской пейзаж.
Т.КАРПОВА: Да, да. Мы сегодня о Крымском периоде творчества Васильева будем говорить, в основном. Человек оказался у моря, ну вот и создал только один большой пейзаж.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Морской. Пожалуйста, назовите единственный известный нам морской пейзаж. Находится он в собрании Третьяковской галереи. Как он называется? Написал его Фёдор Васильев. +7 (985) 970-45-45. Ну, а за ответы вы получаете: билеты в Третьяковскую галерею. Сможете сразу же посмотреть и выставку «Магия акварели» в Отделе графики, и выставку «Православные иконы из Украины, России и Белоруссии», и новую выставку серии «Золотая карта России». Это живопись из собрания Челябинского музея искусств, а также выставку, недавно открывшуюся Аарона Априля. Она открылась на Крымском валу Третьяковской галереи. И для тех, кто не сможет ее посетить по билетам, мы предлагаем каталог этой выставки и также среди призов каталог выставки «Православная икона России, Украины и Белоруссии» - такой вполне себе коллекционный красивый вариант.
К.ЛАРИНА: Ну что, сразу начнем? (Хохочет).
К.БАСИЛАШВИЛИ: Здесь какой-то подвох. Конечно!
К.ЛАРИНА: Ну, всё. Я молчу, я замолкаю. Татьяна, пожалуйста, вам слово.
К.БАСИЛАШВИЛИ: «Крымский пейзаж» - один из последних, написанных Васильевым.
Т.КАРПОВА: Да, это одна из последних его законченных работ, вот последняя законченная работа. Он написан был в 1873 году в Крыму. Васильев успел выставить эту работу на конкурс «Общества поощрения художников» и получить там первую премию по пейзажной живописи за эту картину. И она воспринимается всегда, как такое некое его духовное завещание, как та вещь, в которой он выразил то, что он хотел выразить – свои представления об искусстве, о пейзаже, о тех задачах, которые он ставил перед собой, перед своим творчеством, перед русским искусством.
Хотя Васильев посвятил себя пейзажному жанру, как мы знаем, но он считал этот жанр не менее серьезным, чем историческая, допустим, живопись, или чем портретная живопись. И его высказывания поражают таким максимализмом целей и тех задач, которые он перед собой ставит. Он мечтал написать пейзаж, он писал об этом в письме к Крамскому, состоящий из одних гор и прозрачного воздуха. Но такой пейзаж, чтобы, если вот преступник посмотрел на него, то весь его преступный замысел обнаружился бы в его отвратительной наготе.
К.ЛАРИНА: Это правда? Он так мечтал о такой реакции?
Т.КАРПОВА: Да, да. Это была мессианская идея. Она пронизывает искусство XIX века, и особенно, может быть, эти годы, в которые укладывается очень короткая жизнь Васильева, очень короткое его творчество, около пяти лет. Это наша вторая уже передача, посвященная творчеству Васильева. И Галина Сергеевна Чурак уже рассказывала о том, что он прожил очень мало, только 23 года. И около пяти лет только был такой его активный творческий период, когда он работал как художник.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но идеи преображения искусства они,
по-моему, в ту пору были очень популярны.
Т.КАРПОВА: Да, Иванов он тоже мечтал…
К.ЛАРИНА: Да, и свято в это верили: может быть, возможно изменить мир. Да?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Можно вспомнить в то время известный очень рассказ писателя Успенского под названием «Выпрямила». Там человек повесил над своей кроватью Венеру Милосскую, фотографию, или там рисунок, и как постепенно эта Венера Милосская начинает преображать его. Он совершенно становится иным. Или у Гончарова «Каста Дива», которую слушает Обломов, и понимает, что вся жизнь прожита не так. Но это действительно было популярным.
Но в то время Фёдору Васильеву 23 года. Такие мысли приходят в достаточно позднем возрасте.
К.ЛАРИНА: Но он же… Это последняя его работа?
Т.КАРПОВА: Законченная последняя его работа.
Когда он попал в Крым, это происходит в 1871 году, у него открылся туберкулез, и он вынужден был уехать сначала на Украину, но дальше болезнь его погнала еще дальше на юг. Он переезжает в Ялту, обосновывается там. И очень страдает и мучается, потому что для пейзажиста очень важен круг мотивов, который человек разрабатывает, художник разрабатывает.
Все предыдущее творчество Васильева было связано с природой среднерусской полосы. Любимые его темы были: заросший пруд, это болото, этот туман, поднимающийся над болотами, это осень, осенние леса. То есть, был свой круг тем, через которые он себя выражал. И, оказавшись вдали от российской природы, он испытывал ужасные мучения, рвался обратно и писал Крамскому, что вот «У меня почти все отнято».
И поначалу краски юга казались ему излишне пышными, яркими, кричащими, он не находил себя в этой природе.
Вот он делает попытку написать море. Я надеюсь, наши слушатели ответят на вопрос.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Уже ответили.
Т.КАРПОВА: Не завершает эту работу.
К.ЛАРИНА: А что, море не почувствовал? Не понял, да?
Т.КАРПОВА: У него такой своеобразный был подход к морю: он хотел открыть математическую формулу: вот с какой, собственно, частотой эти волны набегают на берег. И ему казалось, что сначала нужно постичь структуру этого процесса.
К.БАСИЛАШВИЛИ: То, чем занимался Леонардо Да Винчи – подсчитывает быстроту волн.
Т.КАРПОВА: Такая у него была идея. Он никак не мог это схватить. И все-таки оказалось, что море – это не его тема.
Его даже посетил Айвазовский. И достаточно иронично Васильев писал в письме Крамскому, что «Был у меня Айвазовский, и открыл мне секрет тех красок, которыми следует писать Черное море».
Но, видимо, морская тема, морская стихия они были для него достаточно чужими. И, видимо, трудными для тяжело больного Васильева вот сам процесс работы над маринами был для него, видимо, уже для его состояния тоже достаточно тяжелым, проблематичным.
К.ЛАРИНА: Давайте мы уже опишем картину-то, для тех, кто ее не помнит.
Т.КАРПОВА: Да, давайте мы ее опишем эту картину «В Крымских горах».
Это вертикальный холст, довольно большого формата
116х90, где на переднем плане повозка с волами. Тоже медленно, медленно идут по дороге, спускаются, видимо, откуда-то, с каких-то горных селений.
Но взгляд наш, прежде всего, упирается в некую пустоту, которую мы обнаруживаем перед этой повозкой с волами. И эта вот пустота, такой вот первый центр картины, некий знак молчания природы, ее загадки. Потому что природа все время и в письмах Васильева она, с одной стороны, живая, она удивительная, побуждающая к бесконечным раздумьям, с другой стороны, она холодная все-таки, она, не знающая человека, она была до человека, она будет после человека.
К.ЛАРИНА: А сосны?
Т.КАРПОВА: И постепенно наш взгляд отрывается от этого переднего плана с этой вот пустотой и с волами справа, которые так медленно бредут по этой дороге, такой некий символ такого медленного движения, рутины жизни, такого протяженного пути. Он отрывается и начинает восходить к этим соснам, к их верхушкам. А дальше… Наш взгляд двигается дальше и дальше, где уже только облака, где уже вершины гор, где человеку уже трудно дышать, уже нечем дышать. Васильев называл вот такой тип картины «Картина, раскрытая вверх», «Картина вверх».
И, когда он написал еще до этой картины «Вид Эрилик», и посылал в Петербург эту картину Крамскому, он особенно заботился о том, чтобы рама не была достаточно широкой, и не закрыла небо. А Крамской на том этапе он не понимал еще идеи Васильева, идеи этой «картины вверх», и говорил, что с одной точки зрения нельзя охватить такой объем пространства, что это неправильно. Но, когда Крамской увидел картину Васильева «В Крымских горах», он понял своего младшего друга и своего ученика в какой-то степени. И Крамскому принадлежит самый глубокий и до сих пор непревзойденный анализ этого полотна. Если можно, я зачитаю короткую цитату:
«Чем дальше, тем больше. Зритель невольно не знает, что ему с собой делать: ему слишком непривычно то, что ему показывают. Он не хочет идти за вами. Но какая-то сила его тянет все дальше и дальше. И, наконец, он, точно очарованный, теряет волю сопротивляться и совершенно покорно стоит под соснами, слушает какой-то шум в вышине над головой.
Эти тени, едва обозначенные солнцем сквозь облака, так мистически действуют на душу: уж он устал, ноги едва двигаются, и он все дальше уходит. И, наконец, вступает в область облаков, сырых, может быть, холодных.
Тут он теряется, не видит дороги. И ему остается взбираться на небо».
То есть, вот в это вот поле картины Васильев включает это огромное пространство, невозможное для восприятия с одной точки зрения. Он совмещает несколько точек зрения и достигает, таким образом, впечатления бесконечно развивающегося, раскрывающего все новые и новые планы уходящего вверх пространства.
И эта романтическая идея, идея этого противопоставления земной жизни, конечной земной жизни и вечности. Этой бездонности, безграничности мира.
И Васильев, хотя он примыкал к передвижникам, был знаком со всеми передвижниками, был учеником и Шишкина, и Крамского. Но в русском искусстве, в русском пейзаже он остается наследником романтической традиции, которая вот так пульсирует на протяжении всего XIX века, проявляясь то в творчестве Васильева, то в отдельных работах Крамского, то в творчестве Ге. И замирает на время, но потом вновь возрождается.
К.ЛАРИНА: А в чем вот романтическая традиция? Все правильно, очень реалистичная картина. Или здесь есть какие-то несоответствия, может быть, связанные с перспективой изображения, или с чем-то еще? Что? – Тени есть, перспектива есть, сосны нормальные, коровы похожи на коров.
Т.КАРПОВА: Романтизм не проявляется в каких-то неправильностях только, не обязательно в неправильностях.
К.ЛАРИНА: А в чем?
Т.КАРПОВА: Вот в этом мирочувствовании, в мироощущении, которое Васильев выразил в этой картине.
И это завещание Васильева было потом подхвачено Левитаном, в его картине «Над вечным покоем», где тоже есть мир вечный, огромный, это огромное пространство, которому противопоставлена эта конечная, земная жизнь человека с маленьким островком – с кладбищем на нем.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но здесь же важно еще то, как написана картина. Скажите о том, как технически писал Васильев? До него сделали художники, или нет, российские? Потому что часто я встречала в воспоминаниях о Васильеве, в высказываниях его современников, что какие-то недостижимые вершины он брал именно технически. Так это, или нет?
Т.КАРПОВА: Ну, по поводу этой картины, что касается ее живописных особенностей, надо обратить внимание на ее колорит, прежде всего. Она почти монохромная. Здесь мы видим очень тонкую, тонко интонированную колористическую систему, построенную на сочетании коричневых, серых, зеленых тонов, сиреневых тонов. Но никаких нет ярких тонов, никаких ярких мазков. И Васильев в это же время писал, что «У меня до безобразия развивается чувство каждого отдельного тона, чем я страшно иногда пугаюсь. Где я ясно вижу тон, другие ничего могут не увидеть».
То же бывает и в музыке. Иногда музыкант до такой степени имеет развитое ухо, что его мотивы кажутся другим однообразными.
И надо настроиться на вот эту тонко интонированную систему. Колорит этой картины…
К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, он сильно отличался от современников?
Т.КАРПОВА: Он отличался в других своих работах более свободой живописью, может быть, более экспрессивной живописью.
А эта картина, пожалуй, более традиционна по своей форме, может быть.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А он ее ради денег написал?
Т.КАРПОВА: Васильев, как вот эти волы на переднем плане, или как его путник в картине «Оттепель», он все время находился в каких-то житейских тисках, все время был мучим этим. Вот эта натура, которую сравнивали с Пушкиным, которую можно сравнить с Моцартом. Человек необычайно одаренный, у которого очень рано проявилась его одаренность.
Как говорил Репин: «Легким мячиком он катался между своими учителями – Шишкиным и Крамским, и оба его учителя полнели от удовольствия, от восхищения этим талантом, этим дарованием удивительным».
«Человек бедный, но одетый всегда с иголочки», - говорил Крамской. Воспитанный в такой мещанской среде: его отец был сортировщиком корреспонденции на почте в Гатчине.
Как мы знаем, он был незаконнорожденным сыном своего отца. Он не имел ведь права носить ни фамилию отца, ни его отчества. Это его мучило страшно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но в то врем, когда он пишет эту картину, я знаю, что у него не было буквально средств на лечение адекватное.
Он ее пишет, потому что он хотел ее продать и получить деньги?
К.ЛАРИНА: Как? Он хотел мир изменить.
Е.КАРПОВА: Он хотел мир изменить, но продать он ее тоже хотел.
К.ЛАРИНА: Но ему удалось ее продать?
Т.КАРПОВА: Ему удалось ее продать. Вот об этом, я думаю, расскажет Любовь Ивановна Захаренкова. Но, когда Третьяков со своей супругой Верой Николаевной посетил Васильева в Ялте, он был поражен и возмущен тем, как Васильев тратит те средства, которые ему достаются с таким трудом. Потому что он мог получить деньги и тут же истратить их на восточные ковры, на вазы, на модные шелковые галстуки, на какую-то красивую одежду.
И Крамской скажет, что «Ему нужны были средства принца, чтобы не чувствовать себя нищим».
К.ЛАРИНА: Послушаем, раз уж мы вспомнили нашу рубрику «Путь в галерею».
Т.КАРПОВА: Как, наконец, эта картина была продана и попала в Третьяковскую галерею.
ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ
Л.ЗАХАРЕНКОВА: Павел Михайлович Третьяков очень ценил Васильева и внимательно следил за развитием его творчества. Он приобрел несколько значительных его картин, таких, как знаменитая «Оттепель», или картина «Мокрый луг».
Когда тяжело больной художник поселился в Крыму, Третьяков был очень озабочен его здоровьем, волновался о его денежных делах. И он не раз посылал Васильеву деньги, а также находился с ним в постоянной переписке.
В сентябре 1872 года Третьяков, будучи в Крыму, посетил Васильева и увидел начатую им картину «В Крымских горах», на которую, очевидно, сразу обратил внимание.
«Но, - как пишет Васильев в письме, - и оставил за собой, поскольку картина еще не была закончена». А спустя три месяца, Третьяков посылает Васильеву письмо, в котором пишет: «О картине, которую вы теперь хотите на конкурс послать, говорил брату моему, (то есть, Сергею Михайловичу Третьякову, собирателю западноевропейской живописи), и советовал ему зря.
Прошу вас известить меня теперь же о цене этой картины».
В результате картина «В Крымских горах», получившая Первую премию на конкурсе общества Поощрения художников в Петербурге, была куплена Сергеем Михайловичем Третьяковым.
Была она куплена за довольно большую цену – за 2 тысячи 500 рублей. И уже при жизни Сергея Михайловича она вместе с другими картинами русских художников была присоединена к собранию Павла Михайловича Третьякова.
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Напомню, что сегодня мы говорим о картине Фёдора Васильева «В Крымских горах» а Татьяна Карпова – наша сегодняшняя гостья. Ну, как гостья? Практически хозяйка нашего эфира. Ксения Басилашвили, Ксения Ларина.
И я хочу вас обрадовать тем, что у нас есть ответы на вопрос. Мы спрашивали про картину Фёдора Васильева, которая, как называется?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Картина называется «Прибой волн».
К.ЛАРИНА: Вот та самая неудачная попытка стать маринистом. Да?
Т.КАРПОВА: Да. Но мне даже жалко, что она осталась незавершенной эта картина. Действительно большой холст, который практически не выставляется, и хочется найти для него все-таки повод, потому что ее так традиционно расценивали как его неудачу. Но мне кажется, в ней есть очень много достоинств в этой картине, все равно.
К.ЛАРИНА: Давайте я назову наших победителей, которые правильно ответили на наш вопрос. Это: (перечисляет имена и номера телефонов победителей).
К.БАСИЛАШВИЛИ: Художника Фёдора Васильева я бы поставила… Поставила в ряд таких художников-гениев, которые оставили очень небольшое наследие после себя.
Но в случае Васильева это еще обосновано тем, что он очень рано умер: 23 года всего он жил. Но так же в этом ряду Вермейер, от которого нам известно около 30 картин, и из русских художников – это Федотов, наследие которого тоже не очень велико, его можно сосчитать, там не более ста, может быть, известных работ.
В чем здесь дело? Что? Мало писал? Выбирал, что писать, отвлекался на другое, не только живопись его интересовала?
Т.КАРПОВА: Ну, случай с Васильевым – тут понятно, просто это очень короткая жизнь. 23 года человек только прожил, и из них около пяти лет, как мы уже говорили, такой активной творческой работы. И он только зрел, только вызревал его талант. Потом он достаточно рано заболел. Катался на катке без шапочки, заболел, и вот этот вот туберкулез.
К.ЛАРИНА: Вообще, это не наследственное заболевание? Потому что мне почему-то казалось, что…
Т.КАРПОВА: Его сестра тоже очень рано умерла, которая была первой женой Шишкина. Возможно, возможно это и наследственное заболевание.
К.ЛАРИНА: Какая-то предрасположенность, может быть, да?
Т.КАРПОВА: Предрасположенность, но и еще такой склад психики, темперамента. Он очень все глубоко переживал. Его очень болезненно задевали какие-то обстоятельства, связанные с его рождением.
Репин вспоминал, как они поехали на Волгу, и надо было показывать паспорт, и как для него это было такой мукой: по паспорту у него там было другое отчество и другая фамилия. Как очень многое его мучило. Вот я говорю, что он все время бился в каких-то тисках, в житейских обстоятельствах, из которых пытался все время вырываться и поэтому это стремление куда-то вверх, куда-то в вершину – над соснами, в какое-то иное пространство желание вырваться. Вот оно все время было в нем.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А что это за проблема была с рождением, с фамилий, с отчеством?
Т.КАРПОВА: Ну, старшие дети его отца родились до брака родителей. И поэтому по закону он не имел права носить фамилию отца, и он не был как-то официально потом усыновлен. И это порождало всякого рода проблемы в его жизни.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но это всю жизнь тянулось? Нельзя было после совершеннолетия, грубо говоря, это завершить?
Т.КАРПОВА: Это житейские дела Васильева, он возможно не умел этим заниматься, и не хотел ими заниматься. Они его настигали, тем не менее, периодически. И поэтому вот эта тема медленного пути и дороги, в которые вязнешь, в которые увязаешь, вот этой вот такой жизненной рутины, такой плотной жизни бытовой, она присутствует в его творчестве. И желание оторваться от этого и полететь, воспарить.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но, тем не менее, было еще и желание, как я понимаю, казаться не тем, кто он есть. Вы упоминали страсть его к каким-то дорогим вещам, к роскошному образу жизни, которая, вроде бы, не соответствовала тому положению, в котором он был.
К.ЛАРИНА: Может быть, это своеобразная защита такая. Вот, как… Вы сейчас говорите, а я вспоминаю вот образ Михаила Афанасьевича Булгакова времен работы, по-моему, во МХАТе, это был очень тяжелый период в его жизни.
К.БАСИЛАШВИЛИ: С моноклем?
К.ЛАРИНА: Да, когда он просто одевался, просто такой персонаж из собственных пьес: с моноклем, с напомаженными волосами, в бабочке, в белой рубашечке – такой, в общем-то, денди.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но за это ведь его и корили, я имею в виду не Булгакова, а Васильева. Было такое? Или принималось полностью?
Т.КАРПОВА: Все друзья и тот же Крамской, который был старше его на 14 лет, очень бережно к нему относился, уважал очень его талант и его стремления, говорил, что «Радость моя не была бы такой полной, если бы я не встретил вас».
Вообще, с этой перепиской Крамского и Васильева это удивительная литература, это такие взаимные признания, это такое движение навстречу друг другу.
Но одновременно Крамской мог сказать, что его манеры были самоуверенны, или почти нахальны. Он не отличался скромностью. И дальше вот он пишет: это вот его желание одеваться, как аристократ и выглядеть таким денди.
Но я думаю, что это и проявление его артистической натуры было Васильева. Он был сам очень красивым человеком.
К.ЛАРИНА: Но амбициозным был человеком? Как он вообще оценивал себя как художник?
Т.КАРПОВА: Он понимал степень своей одаренности, я думаю. Но это не достигало такого уже тона, которым Врубель обладал, когда на грани этой своей болезни, когда он отвергал многие очень авторитеты и многих художников, которые работали до него. Такой гордыни, может быть, у Васильева и не было. Просто это был характер, может быть, более мягкий.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Он получил профессиональное образование?
Т.КАРПОВА: У него было незаконченное образование. Это тоже его очень терзало. Когда он жил в Крыму и работал над картиной «В Крымских горах», он пытался добиться того, чтобы ему дали звание художника. Там же художник, обучаясь в Академии художеств, проходил через разные этапы, и имел право конкурировать уже на Большую золотую медаль, и получать право на пенсионерскую поездку за границу, только пройдя определенные этапы. Из-за болезни он не смог пройти всех этих этапов. Плюс ему было достаточно трудно и невозможно сдавать общеобразовательные дисциплины, находясь в Крыму. И он очень надеялся на Григоровича, писателя, критика и председателя Общества поощрения художников, что тот уладит вот эти его дела с Академией художеств, но это не получилось.
Когда уже Васильева не стало, то пришел ответ, что нашлись деньги на отправку его на лечение в Египет, но уже было слишком поздно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А обучение это в Академии художеств тогда как строилось? Студенты должны были платить какие-то взносы вступительные? Или они искали спонсоров, которые за них платили? И это все было свободным?
Т.КАРПОВА: Ну, были разные формы. Были и такие спонсоры, как вы говорите, которые помогали художникам при каких-то прошениях. Вот Васильев обращался тоже с такими прошениями в Академию художеств, просил, чтобы его освободили от платы за обучение, так как ему нужно было заботиться о семье своей.
В каких-то случаях Академия шла навстречу.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но в случае с Васильевым не пошла?
Т.КАРПОВА: В случае с Васильевым пошла до какого-то этапа, так как Васильев не прошел всех необходимых вот этих классов и не получил вот того законченного образования в Академии художеств. В общем, он не имел ни звания академика, ни звания профессора, ни Большой золотой медали, ни этого набора академических медалей. Он учился больше у Крамского и Шишкина, когда он обучался в рисовальных классах. И он был связан с реставратором, который работал в Эрмитаже и показывал ему Кушелевскую галерею, так называемую знаменитую галерею Кушелева-Безбородки, где Васильев мог видеть и подолгу изучать картины европейских художников XIX века. Это и немецкую школу, и австрийскую школу, и швейцарскую школу, и Калам, и Оффенбаха, и барбизонцев, и вот это было его настоящей школой.
К.ЛАРИНА: Скажите, пожалуйста, а он портреты не пробовал писать?
К.БАСИЛАШВИЛИ: На заказ?
К.ЛАРИНА: Нет, вообще, в принципе? Потому что у него же есть люди, присутствуют на некоторых пейзажах, но это как бы вот один из скорее декорационных таких фрагментов картины. Может быть, я ошибаюсь? Не знаю.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот таких вот законченных портретов в его творчестве?
К.ЛАРИНА: А вот человек? Нет? Не пробовал? А почему?
Т.КАРПОВА: Как правило, творческих пейзажистов, оно
все-таки, узко специализировано.
К.ЛАРИНА: То есть, он сознательно выбрал эту нишу?
Т.КАРПОВА: Да. Он сознательно выбрал эту тему – пейзаж. И, чтобы все-таки понять, чем он отличается от других художников, которые писали Крым, я принесла вам журнал, где очень много статей как раз авторов из Крыма, и показать вам тот Крым, о котором все вспоминают, когда уезжают, когда грезят об отпуске.
К.ЛАРИНА: Да, да, да. Гламурный такой.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Открыточный Крым.
Т.КАРПОВА: И такие художники, как Кондратенко, Крачковский, Батурин, в какой-то степени Орловский создали представление о Крыме, о его пышной растительности, и соответственно сирени, иудина дерева.
К.ЛАРИНА: Здесь и сосны какие-то другие у него, у Васильева.
Т.КАРПОВА: Эти вот кипарисы, то, что собственно, мы все знаем, это Общество издавало потом уже, конечно, открытки с этих произведений.
Но Васильев сознательно дистанцировался с самого начала, как только он туда попал, и от, может быть даже, выгодных заказов, потому что вот ему один раз только заказали виды Эрилика, такого имения, которое… Ну, это Верхняя Ливадия, было построено для Александра Второго. Но это очень неудачная, одна из самых неудачных его работ. То есть, работать по заказу он был вынужден, но для него это всегда было мучением. И вот от такого плоского восприятия Крыма, Крымской природы он был очень далеко, и сознательно противостоял этому.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А у него при жизни были выставки?
Т.КАРПОВА: Нет, персональных выставок у него не было. Но я вообще должна сказать, Ксения, что персональная выставка для художника XIX века – это большая редкость. Только Айвазовский и Верещагин, может быть, могли похвастаться вот обилием таких персональных выставок. У Крамского была его персональная выставка посмертной.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Шишкин устраивал, по-моему.
Т.КАРПОВА: У Шишкина были выставки, но очень их было тоже немного.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Куинджи делал показы.
Т.КАРПОВА: Куинджи делал выставки вот одной картины. Такие вот широкие показы, персональные выставки это достаточно редко.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но он был известным художником Васильев? Его признавали?
Т.КАРПОВА: Да, он был известным художником, и на конкурсах, на выставках конкурса Последних художников он выставлялся.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В групповых выставках он участвовал.
Т.КАРПОВА: И конкурировал с Шишкиным. Как-то не получилось, хотя он участвовал в создании Товарищества передвижных художественных выставок, он участвовал в обсуждении устава, но членом товарищества он не стал, и на выставках товарищества он не выставлялся. Он был все-таки заинтересован вот в этих премиях Общества поощрения художников, потому что вот опять же, его положение было очень трудным.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А тогда можно сказать, что Россия упустила художника Федора Васильева, ну просто, грубо говоря, он умер в Крыму всеми забытый, потому что ну как так может быть? Почему его посылают в Египет только после его смерти? Почему не выдают денег на лечение? Почему человек, талантливый такой человек, о таланте которого пишут и Крамской, и Репин, почему он умирает там в одиночестве абсолютном в Крыму? Ну, как это может быть?! По-моему, это стыдно просто ужасно!
Как так произошло?! Как так произошло?! Как-то писали современники об этом, что упустили просто талантливого человека?
Т.КАРПОВА: Крамской после его смерти напишет Репину, что ужасно жаль его. Умер талантливый мальчик, хороший. И многие свои лучшие песни он не допел, недосказал нам и унес с собой.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Как он жил в Крыму? Что это было за жилище?
Т.КАРПОВА: Ну, это были съемные квартиры, как раз одна из причин неудачи этой картины «Прибой волн», потому что у него не было настоящей, большой мастерской там. И ему было очень трудно работать с большими картинами. И для того, чтобы написать «Прибой волн», ему нужен был отход, чтобы эту глубину моря почувствовать, не менее четырех метров. И ему нужна была большая мастерская, чтобы он мог видеть весь холст целиком.
Вы можете себе представить: вот эту картину «Прибой волн» он писал фрагментами, потому что он не мог ее поставить так, чтобы видеть ее целиком. То есть, это было какое-то тесное достаточно жилище.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это была тесная комната с двумя окошками, грубо говоря, с сырыми стенами.
Т.КАРПОВА: Примерно так, в Ялте. В общем, да.
Нельзя сказать, чтобы он полностью был брошен и
по-своему и Третьяков участвовал в его судьбе, и посылал ему деньги. И потом вот эти долги Васильева взяли на себя частично Шишкин и Крамской. И Третьяков, уже после смерти Васильева, получил целый ряд его произведений. Но Третьяков, так сказать, посетив Васильева, посчитал, что он тратит деньги не на то, и поэтому приобретение этой картины «В Крымских горах» так вероятно сложно состоялось, если ее купил Сергей Михайлович.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Очень странная история, кстати сказать, что Третьяков не покупает этой картины, видя печальное положение
художника, который как-то пытается скрасить свою жизнь этими коврами. Это понять можно вполне, когда живешь в нищих, в этих прогнивших каких-то стенах, еще так тяжело болея горлом, ну, конечно, хочется как-то скрасить свое существование.
К.ЛАРИНА: Тем более, молодой человек.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да. 23 года.
К.ЛАРИНА: Я так посмотрела по биографии, что так его характеризуют, что он, конечно, очень любил жизнь во всех смыслах этого слова. То есть, он мог там и загулять, и похулиганить в компании своих товарищей. Поэтому, конечно же, понятно, вот действительно Ксения права, что последние деньги он мог потратить на такую, казалось бы, ерунду.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Потом я знаю, что еще ему было практически запрещено выходить из дому.
К.ЛАРИНА: И говорить уже не мог, разговаривать.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ни говорить, ни выходить.
Т.КАРПОВА: В тот период, когда ему запретили разговаривать, есть его альбомы, в которых есть вот эти вот записи его разговоров и с родными, и с какими-то людьми.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А как вы думаете, почему Павел Третьяков не приобрел картину «В Крымских горах» для своей галереи, а перепоручил это своему брату, который занимался не русской живописью, а западноевропейской?
Т.КАРПОВА: Я думаю, что они изначально договорились, что эта картина попадет в собрание Павла Михайловича Третьякова. Но вот, как Любовь Ивановна Захаренкова считает, (мы с ней обсуждали перед передачей эту ситуацию с разных сторон), что у Васильева уже к тому времени был большой долг Третьякову. И Третьяков решил эту проблему так достаточно мудро. То есть, в итоге от Сергея Михайловича Третьякова Васильев получил деньги за эту картину, а Третьяков получил картину в итоге.
Он, видимо, не хотел больше давать деньги в долг Васильеву, и считал, что этого довольно. Но картину он хотел эту получить, тем не менее, и нашел вот такой путь: попросил Сергея Михайловича ее приобрести. Но, видимо, уже изначально эта вещь предназначалась для собрания Павла Михайловича. Думаю, что между братьями Третьяковыми была некая договоренность в этом смысле.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Огромная любовь к путешествиям еще этого художника не реализована.
Об одном путешествии можно, наверное, рассказать.
К.ЛАРИНА: Валаам, да?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Я не знаю, Валаам, или, может быть, Волга. Правда, что именно, благодаря ему, появились те сами «Бурлаки». Прекрасная история.
Т.КАРПОВА: Причем, натура была необычайно щедрая. Он не только тратил свои все заработки на какие-то редкости и на свои удовольствия, он был очень щедр в дружбе, и вникал в какие-то ситуации своих друзей. И, когда он узнал, что Репин задумал эту картину «Бурлаки»…
К.БАСИЛАШВИЛИ: А он был младше Репина? Младше, да. Лет на семь была разница.
Т.КАРПОВА: Они были близки. Была разница в возрасте. И Репин пытается искать бурлаков под Петербургом, а Васильев сказал, что это совершенно не годится, что это совсем не те бурлаки. И организовал, собственно, эту поездку, и нашел деньги. И вот они поехали тогда с Репиным и еще с одним товарищем на Волгу. И во многом Васильеву мы обязаны тем, что возникла картина «Бурлаки на Волге» в Репинском творчестве, вот в этом самом полноценном варианте. И они провели там замечательно время.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Более того, Репин писал, что он стеснялся рисовать этих мужиков-бурлаков, таких, достаточно жестких, своенравных людей. И именно Васильев говорил, как это делать, на какой характер обратить внимание, что «не надо их бояться, Нужно смелее, смелее искать эту натуру».
К.ЛАРИНА: А он сам-то рисовал во время этих поездок? У него какие-то рисунки сохранились его, Васильева, да?
Т.КАРПОВА: Да, конечно, рисунки сохранились. И то пребывание на Волге очень многое дает и Репину, и Васильеву.
До этой поездки на Волгу у Васильева были такие камерные пейзажи, очень небольшие по формату. А вот это ощущение могучей реки, этого пространства приводит к тому, что Васильев начинает писать такие крупноформатные, панорамные пейзажи, с таким раскрытым пространством. И эпическая нота появляется в его творчестве.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А где можно познакомиться с творчеством Васильева? В Третьяковке только?
Т.КАРПОВА: В Третьяковской галерее, в Русском музее, в Саратове.
К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, все попало в музеи?
Т.КАРПОВА: Все попало в музеи. Очень мало на антикварном рынке работ Васильева.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но в частных собраниях все-таки случается? Можно встретить?
Т.КАРПОВА: В частных собраниях можно встретить, но очень мало, к сожалению.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Какое было бы развитие этого художника, проживи он не 23 года, а чуть побольше, хотя бы?
Кем бы он мог стать? – Таким, как Шишкин, таким, как Крамской? Он стал бы легендой?
Т.КАРПОВА: Безусловно, он стал бы легендой, да он уже и стал легендой. Но он удивительно действительно выразил вот эту романтическую ноту, которая живет в русском искусстве, с одной стороны, и пронизывает весь XIX век: создал пейзаж такой философский.
Репин очень сказал хорошо о нем, что «У него удивительный дар видеть детали, запоминать детали, но не погрязать в этих деталях, а обобщать».
Вот. И в этом пейзаже «В Крымских горах» мы уже это чувствуем. Мы можем разглядеть подробности этого переднего плана, эти веточки, эти камни. Но мы не вязнем в этих деталях, мы чувствуем это, и чувствуем этот большой замысел художника. И он начинает в шестидесятые годы, но главные его вещи созданы в семидесятые. И, конечно, он неотделим тоже от этого десятилетия, десятилетия очень сурового. Вспомните «Христа в пустыне» Крамского, это такая аскеза этого колорита. И вещей Крамского, и вещей Перова этого времени. И пейзажи «В Крымских горах».
К.ЛАРИНА: По ощущению все это очень похоже.
Т.КАРПОВА: И у Васильева есть очень интересные рассуждения о колорите. Он пишет, что «Я мог бы написать колоритно», и у него есть в этюдах этот цвет.
К.ЛАРИНА: Яркий?
Т.КАРПОВА: Яркий. «Но колорит может мешать смыслу моих картин, задаче. И тогда не надо колорита».
И Крамской, когда работает для Третьякова, и пишет портрет Салтыкова-Щедрина, он говорит, что «портрет вышел мурогий, и вообразите – с намерением». То есть, это вот такая сознательная аскеза, с одной стороны, с другой стороны – такой максимализм задач. Это вот все приметы этого времени – семидесятых годов.
К.ЛАРИНА: Ну что, мы даем, или не успеваем? Даем? Ну, давайте дадим, успеем! Давайте!
Мы даем Анонсы и прощаемся. Спасибо большое Татьяне Карповой.
МУЗЕЙНАЯ СТРЕЛКА. ДАЕМ МАЯЧОК
К.БАСИЛАШВИЛИ: Краткий курс истории русской акварели можно пройти, миновав 4 зала отдела графики Третьяковской галереи.
Там представлена выставка «Магия акварели» из фондов музея. Экспозиция открывает закрытые для глаз широкой публики альбомы классиков отечественного искусства.
Можно вблизи рассматривать рабочие блокноты Сурикова, Серова, Репина. Увлекательно проследить, как из техники подчиненного значения, служившей художникам в качестве подготовительной основы для больших картин, акварель превратилась в отдельно существующий, самостоятельный жанр.
В Инженерном корпусе Третьяковки на временной основе, до 30 июля поселились иконы православные, этимологию свою ведущие из России, Белоруссии и Украины.
Музей Архитектуры приглашает на биеннале и представляет новейшие проекты строительства и реконструкции российских городов.
В Кремле власть взяли самураи, и будут держать ее в своих руках до 16-го июля.
В Историческом музее властвуют другие воины из древнего племени сарматов России, добытые археологами, в том числе украшения и оружие доступны вашему вниманию до конца июня.
Последнюю неделю открыта выставка, которую необходимо посетить – посмертная экспозиция Дмитрия Александровича Пригова. Она занимает все здание музея Современного искусства, в Ермолаевском переулке.
Эту выставку можно одновременно слушать, читать и смотреть. Результат удивительный: материалов, вроде бы, не так и много, а возникает объемный и живой образ художника и поэта, нашего современника, напоминавшего нам: «Граждане! Не забывайтесь, пожалуйста!». Так и называется выставка Пригова. Открыта она до 15 июня.