Художник, книжный иллюстратор Владимир Конашевич и его рисунки к русским сказкам в изложении Владимира Даля - Наталья Соколова - Собрание Третьяковки - 2008-04-13

К.БАСИЛАШВИЛИ: 15 часов 11 минут, мы открываем двери Третьяковской галереи. Сегодня в студии я одна, по-прежнему Ксения Басилашвили, а Ксения Ларина отдыхает, и, слава Богу! Больше ей и качественнее отдохнуть.

В нашей студии я приветствую гостью – Наталью Соколову, хранителя отдела графики ХХ века Государственной Третьяковской галереи.

Здравствуйте, Наталья Георгиевна!

Н.СОКОЛОВА: Здравствуйте.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы наш эфир сегодня посвящаем Владимиру Конашевичу, и я думаю, что многие из вас с этим художником знакомы, ну, естественно, заочно. Знакомы они и дружат с этим художником с детства, потому что Владимир Конашевич – художник и мастер детской книги, он иллюстрировал и Чуковского, и Маршака, иллюстрировал русскую классику. Кого только он не иллюстрировал, мы сегодня расскажем вам об этом. Наталья Георгиевна обязательно скажет.

Но вначале - у нас, Наталья Георгиевна, такая форма: мы должны представить все призы, которые у нас будут разыгрываться среди радиослушателей, и задать им вопрос, на который они должны ответить, чтобы получить эти призы.

Итак, из призов: это каталог «Возвращенное достояние» - те иконы, которые были приобретены нашими антикварами за рубежом и ввезены, благодаря новым налоговым уступкам, в Россию. И теперь они находятся в частных собраниях в России здесь, поэтому вернулись в Россию русские иконы в частных собраниях.

В связи с теми дискуссиями, которые идут сегодня об экспертных оценках, я думаю, этот каталог очень актуально и интересно получить в свои руки, в свою домашнюю коллекцию.

Кроме того, и это также связано с домашними коллекциями, - выставка Николая Мамонтова «Сны пилигрима» открылась в Малом Толмачевском переулке, это новый выставочный зал Третьяковской галереи. Эта выставка из собрания Омского музея, а также из частных коллекций.

Художник малоизвестный, но достойный персональной выставки.

Третьяковская галерея открывает новые имена. Николай Мамонтов, художник первой половины ХХ века, он в большей степени принадлежит как раз к тем достойным, но, к сожалению, пока малоизвестным именам.

Кроме того, в Третьяковской галерее скоро откроется выставка Фархада Халилова. Она откроется 15 апреля, в 16 часов, на Крымском валу. У нас есть приглашения, каждое – на два лица.

Фархад Халилов представляет азербайджанскую школу живописи. И для тех, кому не хватает сейчас тепла, ярких красок, пастозности такой живописной – всех приглашаем на эту выставку на Крымский вал. У вас есть приглашение на вернисаж на 15 апреля.

Нужно ответить на вопрос, в связи с нашей сегодняшней темой. А тема у нас: «Художник Владимир Конашевич».

За иллюстрации, к какой книге Владимир Конашевич получил золотую медаль знаменитой выставки в Париже в 1937 году? Это та самая знаменитая выставка, которую украсила скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница». Назовите это произведение. +7 (985) 970-45-45. Ждем ваших правильных ответов, а мы сейчас - к Владимиру Конашевичу.

Я, конечно, не все книги перечислила, которые он иллюстрировал, не всех авторов.

Н.СОКОЛОВА: Я думаю, что больше всего знают Конашевича по детским книгам и по классическим. Хотя он работал в издательстве академии, очень престижные эти все, теперь для собирателей особенно интересны эти книги. Но часто люди даже не знают, что у них книжки с иллюстрациями Конашевича. Вот, если спросить там: «у вас есть «Плывет, плывет кораблик», «Чудо-дерево»? – Да. Очень часто так. Но все это – Конашевич, и связь с тем, что это один из самых замечательных художников русских начала и первой половины ХХ века. Это художник, который учился в Московском училище живописи и ваяния, учился у Коровина, например. И много очень работал как станковист, а не как иллюстратор. Ну вот, знают его. Но это особый иллюстратор.

И я хочу начать с того, что однажды Маршак сказал: «Почти у каждой книги для детей, особенно для маленьких, два автора: писатель и художник. Для маленького человека, которому еще что-то читают, он не сам читает, важнее всего картинки».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Как вы выбирали картинку для нашей выставки, для нашей экспозиции здесь, «Собрание Третьяковки» в эфире»?

Я сейчас могу рассказать об этом.

Я пришла в выставочный зал Третьяковской галереи, на Крымском валу, сейчас в 23-м зале, да?

Н.СОКОЛОВА: В 21-м и в 22-м зале.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Открыта выставка Владимира Конашевича, там его и иллюстрации, и работы – живописная его графика. И я увидела на одной из стенок, увидела просто знакомую мне иллюстрацию. Я сразу вспомнила ее из детства: «Цапля и Журавль», по-моему.

Н.СОКОЛОВА: «Журавль и Цапля».

К.БАСИЛАШВИЛИ: «Журавль и Цапля», да. Сказки в переложении Владимира Даля.

Н.СОКОЛОВА: Да, да, да. Это не только сказки. Называется этот сборник «Старик-Годовик» а собранные Далем и пословицы, и загадки, и сказки. И вот эта книжка называется «Старик-Годовик» по названию одной из сказок.

Я беру именно вот эти «Журавль и Цапля», разворот в данном случае, потому что у меня на выставке висят эти два листа. Не так уж много, кстати, иллюстраций, там больше станковые вещи показаны на этой выставке. А вот взяла именно эти два листа, потому что они у нас и представлены на выставке. Замечательно! – Слева – Журавль и его хозяйство, справа – Цапля и ее домик. Немножко текста внизу, причем вот здесь уже это напечатано, я держу сейчас книжку, мы с вами смотрим книжку. А помните, как я вам показывала сам лист?

К.БАСИЛАШВИЛИ: Там оставлена белая полоса.

Н.СОКОЛОВА: Оставлена эта полоса, и где вот эти самые странички. Кстати, 22 и 23 – сделаны тоже кисточкой, цветные, с прибавлением цветочка.

Итак, вот они, это, собственно, можно сказать, страничные две иллюстрации, которые составляют именно разворот: обращены друг к другу. Слева – Журавль, который смотрит в сторону Цапли, и он немножко одет. Это вопрос очень сложный для иллюстраторов: много ли надо одевать? Сильно ли надо очеловечивать изображенного, или иметь какую-то меру?

Вот он здесь в такой замечательной какой-то накинутой на него то ли тулупчик это, причем еще большой шарф, и такой картуз, и трубка висит. Шея длинная, и замечательно торчат из сапогов болотных его тонкие ноги. Это получается смешно.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И прекрасно еще такой его здесь быт представлен: ремешок, какая-то крышка.

Н.СОКОЛОВА: Да, на таком дереве у него, во-первых, висит ружье – он, очевидно, ходит на охоту, там еще какой-то ремень, и здесь, на столике, стоит кувшин и какая-то большая кружка.

А Цапля, которая обращена к нему лицом, имеет такой чепчик на голове с оборкой, очень интересное у нее какое-то пальто, пожалуй, можно сказать, с пуговицами, но за ней стоит и шкаф причудливый, очевидно, с резными дверцами, и на столике у нее зеркальце – и вообще, там вот какая-то шаль висит.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но принадлежат они оба к разным сословиям, это можно понять.

Н.СОКОЛОВА: Нет! Я не думаю, что к разным сословиям. А вот что мне кажется в них общего – они оба длинные, ужасно в этом смысле вытянутые, нелепые, очень носатые. И поэтому они сразу выглядят довольно смешными. Если представить себе, что это человеческая фигура, потому что они несколько очеловечены самой обстановкой и одеждой, то получается, что они такие худые, на длинных ногах, немножко нелепые. А ведь мы знаем, что они – два дурака, ходили, сватались друг к другу, так и не сумели сосвататься, хотя очень хотелось! Вот умение сделать смешно – одно из замечательных качеств Конашевича. И вообще ему свойственен был всегда очень тонкий юмор.

Но вот для детей, в его «Мухе-Цокотухе», в «Тараканище», в его «Пожаре», я сначала назвала Чуковского, а потом вот называю Маршака.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Книга Маршака 23 года иллюстрация?

Н.СОКОЛОВА: Вот позвольте мне рассказать немножко об этой книжке.

Настолько значительные эти книжные создания, сделанные художниками, в основном, Ленинградского круга, Ленинградской школы. Причем, там было, на что ориентироваться – на книгу еще Мирискуссническую, которая действительно превращается в настоящий образец высокого искусства. Потому что обдумывается все: обдумывается обложка, к ней может быть супер – суперобложка. Это уже тоже добавляет нечто к самому представлению о характере книги. Делается очень часто цветным вот этот лист, который соединяет обложку с самой тетрадью.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Форзац? Сразу под обложкой?

Н.СОКОЛОВА: Форзац. Вот открыли. И они делают вот в «Старике-Годовике» вы видите, какие прелестные цветы. Причем, совершенно ясно, что источником для Конашевича – это ясно человеку образованному и развитому, являются росписи подносов, посуды, или рисунки для шали.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Наталья Георгиевна, тогда же существовало достаточно ограниченное количество издательств, которые занимались, в том числе и детской литературой. Это сейчас такой широкий обзор. Ну что тогда было? – ДЕТГИЗ?

Н.СОКОЛОВА: ДЕТГИЗ вот он и был, имеющий отделения в Москве и в Ленинграде.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Основной заказчик.

Н.СОКОЛОВА: И особенно замечательное было Ленинградское это отделение, Ленинградский ДЕТГИЗ, который возглавлял Маршак и его художественную часть – Владимир Васильевич Лебедев.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Трудно было попасть в обойму тех художников, которые сотрудничали с ДЕТГИЗом? Наверняка, конкуренция была огромная?

Н.СОКОЛОВА: Не знаю, не могу сказать. Но работали там и Лебедев, конечно, прежде всего, Конашевич, Тырса (я все называю ленинградцев), работал Курдов, работали, сейчас сразу не могу всех-всех перечислить.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, лучшие, лучшие, можно сказать мастера, да?

Н.СОКОЛОВА: Ну, я и назвала самых лучших. И даже вот мой любимый автор, совсем не книжник как будто бы, Павел Иванович Басманов, но он тоже удостоился того, что одну книжечку он сразу сделал – «Игринку» он сделал в этом самом ДЕТГИЗе под покровительством…

К.БАСИЛАПШВИЛИ: Маршака?

Н.СОКОЛОВА: Не Маршака, а именно Лебедева. То есть, они очень хотели многих пригласить, и приглашали очень многих.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Скажите, для Конашевича это сотрудничество с детской литературой, и то, что он стал детским иллюстратором, это было по призванию, или необходимости, толчок?

Н.СОКОЛОВА: Может быть, сначала по необходимости. Но вообще…

К.БАСИЛАШВИЛИ: А почему по необходимости?

Н.СОКОЛОВА: А потому что нужно было зарабатывать деньги. Но вообще Конашевич, да и все, пожалуй, кто там работал, относились к людям, не склонным сразу «задрав штаны, бежать за комсомолом». Они больше всего находили для себя возможность работать как иллюстраторы. И, если в таком станковом искусстве, то для них были более всего приемлемы жанры портрета интимного, натюрморта, пейзажа и поэтому вот они давали. Это была какая-то ниша, в которой можно было не участвовать в официальном, в официозном и не вызывающем у них симпатии искусстве.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И удалось не участвовать?

Н.СОКОЛОВА: Да, почти. Хотя у Конашевича я нашла в одном месте запись такую, что он не любит некоторых своих работ и даже некоторого периода в своей деятельности – это вторую половину тридцатых годов.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Сейчас мы поговорим об этом. Но для начала мне бы хотелось все-таки дать небольшую историю о том, как собрание Владимира Конашевича, а это не только те иллюстрации к сказкам в переложении Владимира Даля, но еще и другой большой комплекс работ, как они попали в Третьяковскую галерею. Давайте предоставим сейчас слово Наталье Адаскиной.

ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ

Н.АДАСКИНА: Владимир Михайлович Конашевич начал заниматься иллюстрированием книг с 18-го года, и был известен всей стране как замечательный иллюстратор. И, как ни странно, но в Третьяковскую галерею первый цикл его иллюстраций поступил через 15 лет после его смерти. И они были приобретены у дочери художника Ольги Владимировны Чайко, в Ленинграде.

Хотя до того времени и библиотека Третьяковской галереи тщательно собирала все иллюстрированные издания Конашевича, и в фонды графики поступали его станковые произведения.

Я думаю, что это было связано не просто со случайностью. Вероятно, это было желание самого автора. Он считал, что иллюстрация должна жить в книге, а музей должен показывать его станковые произведения. Однако история должна хранить все. И в музее сейчас собрана довольно большая коллекция его иллюстраций для детских и взрослых книг.

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я думаю, что необходимо напомнить, что сейчас как раз проходит выставка Владимира Конашевича, можно познакомиться с наследием.

Н.СОКОЛОВА: Да, эти два зала – 21-й и 22-й сейчас у нас, на Крымском валу, будут постоянно как выставочные, для небольших выставок. И я хотела бы вам напомнить одно пожелание Конашевича. Он писал Фаворскому в ответ на поздравление с 70-летием в 1958-м году, он пишет: «Вряд ли моя выставка попадет в Москву. А жаль! – Мне очень хочется показать кое-какие свои работы, сделанные не для книги».

И вот сейчас мы сделали как раз такую выставку, где более всего Конашевич – станковист, не книжник. Я начинаю с книги потому, что наша публика, мы все – ценители, любители знаем именно книги его. Но сейчас у нас вы получите особое удовольствие, увидев его акварели замечательные, его рисунки, литографии.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А разница существенная между иллюстратором и живописцем?

Н.СОКОЛОВА: Я бы сказала, что разница заключается в том, что каждый раз художник себе очень четко ставит определенную задачу, он очень свободен в своих натурных вещах, он всегда пейзажи и натюрморты делает по-настоящему живописно.

Кстати, в натюрмортах он более бывает цветным, а в пейзажах очень часто склоняется к такому черно-белому, к использованию китайской туши на мягкой китайской бумаге. Это очень часто зимние пейзажи.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Такой влажный эффект получается.

Н.СОКОЛОВА: Да. И это такое все мягкое, немножко тающее. А иногда он делает очень яркие, красивые букеты.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Наталья Георгиевна, мы продолжим. Здесь наши радиослушатели уже вспоминают зимние пейзажи Павловска. Станислав вспоминает, что и такие есть. Мы о них обязательно поговорим, но после выпуска Новостей.

НОВОСТИ

К.БАСИЛАШВИЛИ: Продолжаем нашу «Третьяковскую галерею» открывать радиослушателям. Задавала я вам вопрос: за иллюстрацию, какой книги Владимир Конашевич получил Золотую медаль знаменитой выставки в Париже в 37-м году? Это «Манон Леско», автор Аббат Прево, «Манон Леско», издательство «Академия». В 37-м году такая медаль? Это, в общем, достижение?

Н.СОКОЛОВА: Я думаю, что это очень во многом облегчило существование нашему художнику. Делает он эту работу еще в 31-м, вышла в 32-м году, но именно в самый сложный период, когда особенно начинали в детской книге гнать за формализм. И несколько раз ему приходилось слышать эти ужасные упреки, которые впоследствии могли привести к более серьезным каким-нибудь последствиям. И получить медаль, но медаль-то давали французы, и получить медаль в 37-м году, это было…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Охранная грамота.

Н.СОКОЛОВА: Да. Это было, конечно, очень важно.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Правильно ответили на этот вопрос (перечисляет имена и номера телефонов победителей). Не удивляйтесь: наши слушатели знают все.

Н.СОКОЛОВА: Прекрасно!

К.БАСИЛАШВИЛИ: У меня вопрос еще по Владимиру Конашевичу. Мне бы хотелось, чтобы мы завершили как-то наш разговор о книгах.

Н.СОКОЛОВА: Позвольте мне докончить.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Пожалуйста.

Н.СОКОЛОВА: Я хочу насчет книги сказать. Сам Конашевич писал, говорил, я прочла это в его Воспоминаниях: «Для малых детей все может быть немножко игрушечным». А в его жизни сохранились очень яркие воспоминания детства, счастливого, дружного детства с младшей сестрой, его любимой сестрой Соней, которая погибла в блокаду. Ведь Конашевич пережил всю блокаду. И во время блокады написал замечательную книгу воспоминаний, в которой, кстати, перемежаются и впечатления тяжелейшей, окружающей его действительности. Например, он начинает вообще все с того, что это декабрь 41-го года, и что везут по улице некрашеные гробы. И дальше, через несколько строк: «Сколько успею написать воспоминаний, может, и меня так же повезут в таком же гробу».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но он и рисовал тоже?

Н.СОКОЛОВА: Он и рисовал, и писал, и в 43-м году у него была выставка в блокадном Ленинграде.

И вот Соня, его любимая Соня умерла во время блокады.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это сестра?

Н.СОКОЛОВА: Да. Вот как они играли. Он пишет в этой книге: в маленьких человечков, как они везде, это была их тайна, не знали об этом взрослые, как они придумывали, как они их находили. Вот какое-то качество особенное, детское – простодушие, склонности к фантазированию, и очень светлого отношения к жизни осталось у него на всю жизнь.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Из какой семьи, из какого круга он происходит?

Н.СОКОЛОВА: О! Он вообще из семьи, как тогда уже можно было сказать: интеллигентов. Его отец окончил институт и был банковским служащим. Они с Соней говорили, что «папа пошел в свою банку», папа у них в банке? – Значит, он пошел в банку.

И мама была курсисткой, но вообще их истоки – это шляхетство польское. Даже так, и у бабушки, он пишет, что у бабушки был отец разорившимся помещиком, но у них, вот когда ей было, например, 15 лет. Она рано очень мать потеряла, у них еще оставалось: дворня, псарня и оркестр домашний.

Но она потом научилась сама шить, трудиться. Бабушка оказалась замужем за Конашевичем, который уже кончал университет и стал врачом. И он, между прочим, погиб на Кавказе. Причем, его даже не застрелили, а он должен был ускакать от чеченцев, к которым он чуть не попал в плен. И лошадь его сорвалась с тропы, и он покалечился.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А так подробно биография известна, ее сам художник изучал, что известно так о предках – это же редкость?

Н.СОКОЛОВА: Да, да. Это все я черпаю из его собственной книжки «О себе и своем деле», которую он писал во время блокады.

И потом он говорил, что на столе у отца, например, стоял какой-то кубок Сигизмунда Третьего, и говорили, что он принадлежал гетману Петру Конашевичу-Сагайдачному. И потом он где-то в одном месте пишет: «Сагайдачного – у нас эту часть фамилии отняли», когда началось участие в народническом движении членов его семьи. И уже они стали называться только Конашевичами, а Сагайдачные от их фамилии было отнято.

Но вообще это такая, вы знаете, из польско-литовских магнатов семья, которая становится потом, когда были уже прожиты и псарня, и дворня, становятся образованными и банковскими служащими, и врачами, и, в общем, умеют они трудиться.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Крепко стоят на ногах.

Тогда возникает вопрос: странно, что сын выбирает такую профессию, которая, в общем… В ней большие средства не заложены.

Н.СОКОЛОВА: Отец очень возражал. У него сначала вообще была идея стать музыкантом, потому что он учился и обожал свою скрипку, и он думал даже стать профессиональным скрипачом. Но тут совершенно отец стал против этого.

А вот рисованию он тоже давно учился в доме. И в доме получали журналы: и «Мир искусства», и «Весы», и «Золотое руно». И у него был учитель рисования. И тогда уже отец только настаивал на том, чтобы он поехал в Московское училище живописи, ваяния и зодчества поступать на архитектурное отделение.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Такое более, как ему казалось, наверное, солидное.

Н.СОКОЛОВА: Да. А через полгода все-таки, поссорившись несколько, он ушел на живописное отделение. Вот он учился у Коровина. И все про него говорили, что он удивительно трудолюбив.

Вы знаете, это большой художник, это замечательно образованный, просвещенный и воспитанный человек, который всегда понимал в жизни красоту и добро.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Меня удивило, как экстравагантно он одевался. Я посмотрела фотографии: с бабочкой обязательно.

Н.СОКОЛОВА: Ну, а как же? Его даже во время блокады встречает знакомый и говорит: «Он, как всегда, элегантен – в белом воротничке, только с очень похудевшей шеей».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Такой стиль был заложен изначально.

Н.СОКОЛОВА: А в доме у них, обычно они встречали и совещались с супругой, какую скатерть положить и какой подать сервиз. Он очень в этом был всегда развит по-настоящему.

Но работать он вставал с самого утра и садился за свой стол.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но в то же время, простите, поддерживал отношения с людьми с репутацией, ну, такой неоднозначной. Я имею в виду группу обэриутов. Например, с Хармсом.

Н.СОКОЛОВА: Он Хармса иллюстрировал, он иллюстрировал Введенского.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Хармса никак нельзя назвать человеком высокого стиля, который думает о том, какую скатерть положить. Скорее, там скатерти не было.

Н.СОКОЛОВА: И все-таки, у него было больше связей и дружбы с Чуковским Корнеем Ивановичем, человеком тоже старого воспитания, старой культуры; с Жидковым, со Шварцем, смерть которого он пережил, и ужасно страдал, когда Шварц болел и умирал.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И все-таки, к обэриутам – очень интересный момент, потому что ведь люди подвергались репрессиям и погибли. Он не боялся общаться?

Н.СОКОЛОВА: Нет, я думаю, вы не правы. Нельзя сказать «не боялся». Он был всегда осмотрительным, умелым и осторожным. Мне кажется, что это было самым важным. Он очень хорошо понимал, где главные ценности жизненные – его семья, его любовь к жене и дочери, а потом к внучке, его желание устроить комфортабельно свой быт. Но он знал, что это дается ему только в результате необычайной работы.

Он одну «Муху-Цокотуху» переделывал и переиздавал раз шесть, наверное.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Потрясающая переписка сохранилась Корнея Чуковского с Коношевичем.

Н.СОКОЛОВА: Это изумительные прения. Очень часто они друг другу говорят комплименты. Иногда они друг с другом ссорятся по-настоящему. Вот, например, есть такое: «ЧУКОВСКИЙ: Низко вам кланяюсь. В новой «Мухе» вы превзошли самого себя».

А Конашевич – Чуковскому: «Я не ответил на последнее письмо, где вы благодарите за «Муху-Цокотуху». Признаться, я больше люблю получать от вас ругательные письма, и тем полезные: там я больше уверен в вашей искренности». (Смеется).

К.БАСИЛАШВИЛИ: Там же был какой-то эпизод, связанный с недовольством Чуковского.

Н.СОКОЛОВА: Очень много у них было разных объяснений.

Например, в какой мере надо «очеловечивать» животных, насекомых. И вот Чуковский возражает против того, что очень много придано, вы раньше так не делали. Пчела ваша совершенно потеряла образ и превратилась в дворничиху, которая несет дрова. И готов Конашевич слушать и переделывать.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Исправлял, да?

Н.СОКОЛОВА: Да. Вы понимаете, это два интеллектуала. Все их знания мировой литературы, языков, занимается в это время Чуковский и новой монографией о Некрасове, и переизданием Уитмана, Уолта Уитмана, которого он переводил.

И в то же время они друг другу шлют письма про «Муху».

К.БАСИЛАШВИЛИ: И про дочку какую-то «Мухи», которая внезапно появилась.

Н.СОКОЛОВА: Да, пишет ему Чуковский: «Откуда у вас взялась дочка? Но здесь просто. Видите, на этом рисунке, Ксюша!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, да, да.

Н.СОКОЛОВА: Здесь «Муха», которая держит за руку еще маленькую мушку.

К.БАСИЛАШВИЛИ: За лапку, я бы сказала.

Н.СОКОЛОВА: Да, за лапку.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Которая похожа на ручку.

Н.СОКОЛОВА: Но я не знаю, можно ли думать, что это обязательно дочка. Но Чуковский возражает, потому что этого нет в его тексте! И, хотя прелестная эта картинка, прелестная совершенно! – Ведь у него всегда все очень нарядно, цветно. Вон, как красиво получилось, и как чувствуется акварель, какое движение кистью - просто чудно!

Но переделывает, серьезно принимает это замечание и переделывает. Но хотя потом: «Я люблю, когда вы меня ругаете – здесь больше искренности».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы с вами немножечко перескочили, вы начали рассказывать о книге «Пожар» Маршака, а, наверное,

все-таки нужно сказать об этом.

Н.СОКОЛОВА: Вот я хотела сказать самое главное, что в конце семидесятых и в восьмидесятые годы издательством «Советский художник» московским была предпринята серия таких репринтных произведений. Это тогда серию составлял Юрий Яковлевич Дикчук, один из самых замечательных знатоков книги. И вот о Конашевиче – тоже один из самых больших знатоков именно Конашевича Юрий Александрович Молох, ныне покойный.

А это было сделано так, что дается непременно статья, предуведомление. Это несколько страниц.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Такой рассказ о произведении.

Н.СОКОЛОВА: А потом прямо воспроизводится издание.

И это первый Маршаковский «Пожар», который тоже много раз переделывался. Причем, здесь была договоренность сначала с Кустодиевым, что он будет оформлять, но видно не понравилось. И передали заказ Конашевичу, но оставили обложки. Здесь даже так: обложка Кустодиева, картинки – Конашевича.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это название: картинки, мне очень нравится. Не иллюстрации, а картинки!

Н.СОКОЛОВА: Конечно! Дети говорят: книжка с картинками! Да и я всегда говорю: книжка с картинками.

И вот дальше уже идет воспроизведение вот этих иллюстраций.

Причем, здесь есть и титул замечательный – титульный лист с названием и с выходными данными, и авантитул, перед этим.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Лена в огне.

Н.СОКОЛОВА: Да, Лена. И потом ведь очень важно, как размещается текст и картинки. Как соотносятся, и даже ведь шрифт очень важен.

Кстати, Конашевич такой интересный шрифтовик! Но он говорит, что он одно время слишком увлекся всякими декоративностями.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Кстати, шрифт. Мы же тоже хотели с вами об этом поговорить, время-то убегает у нас! Ведь он делал шрифт, по-моему, даже для метрополитена.

Н.СОКОЛОВА: Он делал шрифт, первый раз ему предложили, когда делались эти памятные доски на Марсовом поле жертвам революции. Луначарский текст написал. И вот тогда он сделал эти шрифтовые.

Словом, относились и к шрифтам, и к листу бумаги, и к обложке, как к сложному очень художественному заданию. И поэтому подобные книги… Вот отчего наше издательство «Советский художник» взялось делать, они много сделали этих книжек.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Повторить бы!

Н.СОКОЛОВА: Не знаю, возможно ли это. Но я знаю много друзей, у которых собраны эти книги. Я представляю, как сейчас многие задрожали и побежали к своим полкам смотреть опять на эти любимые книжки. И как хорошо детям давать такую продукцию.

Трудно очень бывает объяснить, почему вот это замечательно, а вот рядом – нехорошо.

Почему я говорю: смотрите наши старые мультфильмы своим... ну это простите, мое личное, но, может быть, у меня найдутся единомышленники. Своим внукам говорю: смотрите вот эти фильмы, а вот эти, что там (в основном, американские) – не надо.

- Почему? – отвечают они мне.

- Да потому, что здесь некрасиво, потому что очень вылезают глаза, выпучиваются глаза и рты открываются. И получается это все вместе некрасиво!

Н.СОКОЛОВА: Наталья Георгиевна, очень интересный шрифт. Я сейчас внимательно смотрю: каждая цифра живет. И вообще, каждая буква живет у него. Какие-то маленькие строчки бегают, линии.

Н.СОКОЛОВА: Притом, вы заметили, что он любит такую дрожащую линию? Это вообще даже в почерке у него есть. Я вам показывала первый лист его этих воспоминаний. У него даже в почерке. Очевидно, это какая-то психофизическая черта, что он в самом движении выражается индивидуальностью.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вообще, очень сильная семья. Мне называли две даты, а я сейчас вам их напомню, и мы раскроем их для наших радиослушателей: 1914 год и затем 1942 год. Но это, пожалуй, одни из самых сложных лет в истории России новейшей.

Н.СОКОЛОВА: Это я навела Ксению на эти две даты.

У него дочь родилась в 1914 году. Знаем, что за дата. А его дочь – Ольга Владимировна родила свою – в 42-м, в блокаду.

Вот, что такое?! Какая история? Они умели сопротивляться, они, вот эти люди, ценившие красоту, комфорт, настоящую воспитанность, они умели быть твердыми, они умели работать, они умели выживать. Вот это замечательно!

К.БАСИЛАШВИЛИ: В сороковые годы, во время блокады он пишет книгу, свою блокадную книгу. И в то же время еще остались и живописные произведения, и графика военной поры, блокадной.

Н.СОКОЛОВА: У него в блокаду были самые разные работы.

Он, между прочим, делал для медицинского какого-то издания атлас кровообращения. Он говорил: «Да, я делаю, а просто в госпитале оформляю – делаю надписи: «Вход, выход», «палата №», потому что мне дают паек, и я делаю». И в это время он, например, ну у меня даже не висят на выставке два листа для «Боевого карандаша». Конашевич делает такие сатирические, это была область больше всего КУКРЫНИКСов, Ефимова Бориса, а вот он делает тоже такие вещи плакатного, агитационного характера.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А вот те рисунки, которые он оставлял о блокаде, они какие? – Откровенные, или скорее, не допускающие в ту откровенную область, в которой жили эти люди? Потому что я помню, была выставка в Музее Современной истории России, и там была представлена графика художника одного ленинградского, который очень откровенно написал нам то, что происходит. А ведь был и каннибализм, а ведь было всякое, и самое ужасное, о чем мы сейчас даже не захотим, может быть, у микрофона говорить.

Н.СОКОЛОВА: Вы были у меня на выставке и видели.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это было? Это он показывал?

Н.СОКОЛОВА: Нет, нет, нет! Удивительно: например, такой пейзаж городской с разрушенным зданием, в котором выбиты стекла, и даже часть стены выбита. А где-то на дальнем плане – фигурка, везущая санки явно совершенно с трупом, с мертвецом. И на первом плане – женская фигура в яркой, цветной шапочке.

К.БАСИЛАШВИЛИ: В вязанной такой, в ярко-полосатой.

Н.СОКОЛОВА: Вы понимаете, а там, вдалеке еще, видно он стоит, не идет, трамвай, но красный. Там дальше красный трамвай на замерзших путях, и вот эта женская фигура в такой вязаной цветной, разноцветной шапочке. Вот как-то, очевидно, это все определяет настоящее противостояние беде, разрушению. Вот умение сильного человека справиться со всеми обстоятельствами.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А вы сказали, что в 43-м году была его выставка в Ленинграде. Где? Каким образом?

Н.СОКОЛОВА: Да. В Союзе художников.

Остроумова-Лебедева пишет в своем дневнике, что как ужасно, как нечего есть: «Идем на выставку Конашевича».В 43-м году!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вернисаж?

Н.СОКОЛОВА: Да. И он собирает у себя нескольких человек, чтобы почитать им, показать вот эти Записки, которые он делает о своем детстве, о прошлом, о юности.

Как он Москву представляет! Как он изумительно представляет – у него детство раннее в Москве, потом – Чернигов.

Как он описывает Москву, когда он приехал в Училище живописи, и эту всю молодежь. Замечательно! – «Крашеные волосы у женщин: фиолетовые, розовые». Батюшки мои!». А все было, как говорится, все эти вещи.

Или, например, какие-то декольтированные платья, неожиданные декольте: у дамы мог быть вырезан кусок на любом месте, и там не должно быть белья, а чуть кусочек тела виднеться. – Вот такие вот…

Он говорит: «Почему московское купечество кинулось собирать Матиса, Сезанна? Как это произошло? – А вот тяга к совершенно новому». Это изумительно интересно читать! Называется эта книжка: «О себе и своем деле». В ней - и его воспоминания, и воспоминания немножко о нем, и переписка. Я думаю, что это может доставить большое удовольствие.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я думаю, что теперь только в библиотеках можно найти: к сожалению, не переиздавалась, да?

Н.СОКОЛОВА: Конечно.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А в пятидесятые-шестидесятые годы? Он же умер в 68-м году?

Н.СОКОЛОВА: Нет, в 63-м!

К.БАСИЛАШВИЛИ: В 63-м, простите, что было?

Н.СОКОЛОВА: В 62-м году у него была в Москве единственная выставка, и не в музее, а в ЦДРИ – в Центральном доме работников искусств. И вот мы теперь, наконец, сделали…

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, спустя столько лет!

Н.СОКОЛОВА: Я счастлива! Я так высоко ценю и люблю, и вечно получаю удовольствие от Конашевича.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Спасибо большое! Мы не успели вспомнить пейзажи Павловска, эти «влажные» пейзажи, которые потом он писал из своего окна московские, черно-белые петербургские.

Но, к сожалению, время уходит. Может быть, мы еще раз встретимся?

Н.СОКОЛОВА: На выставку надо приходить!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Встретимся еще раз, поговорим еще раз о ленинградской и о московской школе графики.

Н.СОКОЛОВА: Спасибо, я очень волнуюсь, поэтому не знаю, смогу ли я опять выступать. Но попробую!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Попробуем. Спасибо большое, я благодарю нашу гостью. Это Наталья Георгиевна Соколова, хранитель отдела графики ХХ века, заместитель заведующего этим отделом Государственной Третьяковской галереи. Сегодня мы с вами говорили о художнике, о книжном иллюстраторе Владимире Конашевиче. С вами была Ксения Басилашвили. Спасибо!

«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:

К.БАСИЛАШВИЛИ: Третьяковская галерея не останавливает серий своих открытий из новинок. Выставка в зале Малого Толмачевского переулка Николая Мамонтова, в основном, из коллекции Омска.

Художник, не получивший признания широкой публики при жизни, но оттого не менее достойный персональной выставки.

Работал в первой половине ХХ века, входил в группу «Червонная тройка», оформлял советские павильоны на смотрах в Италии, жил в Узбекистане, в Москве и в Саратове.

В Инженерном корпусе галереи продолжается выставка графики Анри Тулуз-Лотрека. Атмосфера Парижа начала прошлого века в рисунках художника, преодолевшего личный недуг талантом.

Выставка продлится о 11 мая, и по четвергам ее можно смотреть дольше обычного – залы открыты до 21 часа, на час раньше закрываются кассы.

Рекомендую посетить, причем всей семьей выставку в Историческом музее, на Красной площади, куда вновь собрали вместе, причем теперь уже на помощь пришли другие российские музеи, картины, иллюстрирующие важные моменты отечественной истории.

Интересны авторы полотен – что называется, каждый классик: Серов, Коровин, Васнецов, который превзошел себя в изображении мускулистых неандертальцев.

Эти картины создатели музея заказывали в свое время знаменитым живописцам специально для оформления тематических залов.

До 20-го марта в Центральном Доме Художника будет Антикварный салон, 24-й по счету.

Посмотрите на рисунки Михаила Ларионова, на коллекцию старинных касс, на искусство оформить кабинет в стиле модерн.

И, как всегда, в ассортименте коллекция пасхальных украшений фирмы «Фаберже».

Продолжается Фотобиеннале, из многочисленных проектов которой, советую обратить внимание на те, что в Центре современного искусства – Винзавод, в особенности на произведения корреспондентов агентства (неразборчиво).

На выставку «Иди в баню!» в галерее на Солянке, или персональную экспозицию немецкого фотографа, автора значительных панорамных снимков Андреаса Гурски. Это его фотография под названием «Девяносто девять» ушла с аукциона Сотби за три с половиной миллиона долларов. Выставка Гурски открыта в фонде музея «Екатерина».

Вход с Большой Лубянки.