Художник Лев Бакст - портрет писательницы Зинаиды Гиппиус - Валентина Бялик - Собрание Третьяковки - 2007-12-30

К.ЛАРИНА: 14 часов 10 минут. Добрый день, еще раз. У микрофона вновь Ксения Ларина, и как было сказано Алексеем Венедиктовым, сегодня наша героиня Зинаида Гиппиус, но не одна, а вместе со своим Пигмалионом, с художником Львом Бакстом. Об этом портрете мы будем говорить сегодня с нашей гостьей Валентиной Бялик, старшим научным сотрудником Третьяковской галереи. Добрый день, Валентина, здравствуйте!

В.БЯЛИК: Добрый день!

К.ЛАРИНА: Я одна, Ксению в отпуск мы отправили. Рождественские каникулы, пусть ребенок отдыхает, правда?

Да, а мы будем работать.

У нас есть все для того, чтобы начать программу. Во-первых, у нас есть призы. Давайте мы сразу про них скажем, поскольку я специально вам их на стол положила, чтобы вы могли про них рассказать.

Ну, билеты в Третьяковку – это понятно.

В.БЯЛИК: Я бы хотела обратить внимание на две замечательные книги, из которых первая - это каталог выставки, ныне открытой в новом выставочном помещении. Это в Третьяковской галерее появился в Толмачах такой чудный выставочный зал, и там выставка Юрия Королева.

Юрий Королев был нашим директором в течение 15 лет. Вот все, что посетители Третьяковской галереи видят сегодня, - новое построенное здание, а до этого – депозитарий, куда были перенесены картины, чтобы можно было реконструировать, храм Никола в Толмачах, где до этого был запасник, то есть, все - Инженерный корпус, где наша замечательная детская студия. Все, что видят, - это Юрий Королев. Ну, и как вы понимаете, такая работа не могла пройти даром – он ушел, ему было чуть за 60.

Поэтому выставка его произведений, он был академиком, это был известный монументалист, она называется «Пятнадцать лет спустя».

А вторая книга – это очень достойный альбом, посвященный творчеству, слава Богу, ныне живущего Германа Егошина. Это ленинградский художник. И сейчас в Третьяковской галерее на Крымском валу проходит выставка Аршакуни и Егошина. И для тех, кому интересна яркость и своеобразие, я именно подчеркиваю - ленинградской школы живописи, потому что они начали работать еще в шестидесятые годы, те смогут ознакомиться по этому замечательному, солидному альбому. Так что, я уже сейчас рада за победителей.

К.ЛАРИНА: И вопрос, который мы уже сейчас готовы задать нашим слушателям, звучит так, сейчас Валентина Бялик его и скажет, озвучит, говоря модным языком.

В.БЯЛИК: Если помнить, что Лев Самойлович Бакст преподавал в школе Званцевой, в связи с этой творческой деятельностью, у меня вопрос: кто был самым знаменитым учеником Бакста в этой школе?

К.ЛАРИНА: Итак, самый знаменитый ученик Бакста.

Мы, кстати, о нем тоже говорили в этой передаче, «Собрание Третьяковки», он уже был нашим героем в прошлом году.

Пожалуйста, на sms: +7 (985) 970-45-45. Присылайте ваши ответы.

А мы начинаем.

Мы впервые обращаемся к творчеству Бакста, как это ни странно, хотя, казалось бы, вроде бы мы про «Мирискуссников» много говорили, но Бакст впервые у нас появляется в качестве героя. И у нас сегодня очень трудная задача, поскольку в одной передаче сказать сразу и про Бакста, и про Гиппиус, да еще и про портрет, и про акции их совместного творчества невозможно, это невозможно, потому что это такая цепь бесконечных событий, друг с другом связанных: это и эпоха, и время, и Серебряный век, о чем тоже уже было сказано. Это все очень такая тонкая нить, которую нам придется сегодня распутывать. Попробуем, постараемся.

Портрет, безусловно, знаменитый. Я думаю, что люди, которые так или иначе соприкасались с Серебряным веком, они этот портрет не могли не заметить, листая книги, или альбомы.

Ну, во-первых, фотография существует известная Зинаиды Гиппиус, где она почти в такой же позе сидит в брючном костюмчике, очень изящная. И первый взгляд, конечно, такой вот юноша гибкий, как на фотографии, так и на картине. Ну, собственно говоря, это просто я хочу несколько слов сказать, что для меня сегодняшняя программа тоже очень важна, потому что я очень люблю все, что связано с Серебряным веком и вот эту фигуру, метущуюся Зинаиды Гиппиус, о которой написано немало, и до сих пор немало загадок в ней кроется, всегда меня очень интересовало.

В.БЯЛИК: Итак, это очень приятно, что мы начинаем именно с портрета.

Портрет графический, выполненный на бумаге. Художник использовал карандаш, использовал сангину. Более того, лист бумаги склеенный. И это уже интересное размышление. Может возникнуть простодушный вопрос: а что, он сразу не мог подобрать подходящий размер?

К.ЛАРИНА: Это как на салфетке. Это был сразу какой-то эскиз, набросок?

В.БЯЛИК: Да, это был набросок, который, в общем-то, потом был закончен, но суть в том, что Зинаида Николаевна имела совершенно удивительную фигуру, из которой сегодня бы это особенно было оценено, особенно примечательны были дивные ноги, и поэтому эти длинные, бесконечные ноги, которые Бакст хотел показать, он и смог сделать, только подклеив еще немного бумаги.

К.ЛАРИНА: То есть, не хватило даже листа бумаги для того, чтобы длину ног почувствовать?

В.БЯЛИК: А что касается самого этого портрета, то сегодня мы настолько толерантны в смысле моды и нравственности, что понять, сколь этот портрет был скандален, сколь он был, я не побоюсь этого слова, - неприличен, сегодня просто никому об этом не придет в голову говорить.

К.ЛАРИНА: То есть, начиная от костюма и, заканчивая совершенно неприличной позой. Да?

В.БЯЛИК: Несомненно. Для начала, поговорим о костюме.

Расхожее мнение, что мужской костюм на себя примерила и забрала у мужчин вместе с предыдущими жилетами, цилиндрами, рубашками, манжетами, что все это сделала Коко Шанель, эта

мысль спорная, потому что еще Жорж Санд, как известно, ходила в мужском костюме.

Мужской костюм на себя примерила и была в нем удивительно хороша Марлен Дитрих. Но мы с вами, зная русское искусство, мы знаем, что существуют портреты, где русские императрицы и, в частности, Елизавета Петровна тоже в конном портрете, работы Гроота, она изображена в мужском костюме.

К.ЛАРИНА: Это не мужской костюм все-таки, это костюм наездницы.

В.БЯЛИК: Это костюм наездницы, но, тем не менее, он имел все… Во-первых, они все были - и она, и потом императрица Екатерина Вторая были офицерами одного из привилегированных полков. Поэтому офицерский костюм они тоже примеряли на себя. И в таких вот костюмах они могли позировать художникам при условии, что костюм им очень шел.

Что же касается Зинаиды Николаевны, которую вспомним, что Блок ее называл «Зеленоглазой наядой», Игорь Северянин – «Златоликой скандой», Александр Бенуа – «Принцесса Грёза», Лев Троцкий называл ее «Сатанесой и ведьмой», Мережковский – «Белой дьяволицей», Перцев – «Декадентской Мадонной с Боттичеллиевской наружностью», Александр Бенуа добавлял, что «у нее еще была улыбка Джоконды», Брюсов упоминал о Зинаиде Прекрасной, так вот – все это именно Зинаида Николаевна.

К.ЛАРИНА: И при этом стоит добавить к этому списку замечательному эпитетов и метафор, что сама она очень любила подписываться мужскими именами, и один из самых мужских псевдонимов – это Антон Крайний.

В.БЯЛИК: Антон крайний, и в этой подписи есть чрезвычайная двусмысленность, несомненно.

Так вот, в этом костюме, откуда он происходит? Это не мужской костюм, и вы очень точно, так подошли к правильной характеристике, сказав, что она здесь подросток. А если точнее, это мальчиковый костюм, это костюм маленького лорда Памплероб - повесть, которая написана была англо-американской писательницей Барднед в 1886 году. И очень широко он стал известен в 1888, его уже перевели на русский язык. Вообще, эта повесть была переведена на 17 иностранных языков.

Героем является мальчик, семилетний американец, убежденный республиканец, очень разумный и благородных поступков и мыслей ребенок, который волею судеб оказался в Англии. Более того, оказавшийся именно по рождению лордом, ведет себя так же демократично и дружелюбно.

Так вот, он был золотоволосый мальчик, который появился перед читателями, перед своим дедушкой-лордом, именно появился в черном бархатном костюме, в коротких панталонах, в рубахе с кружевным жабо, и эта мода, она потом изводила чудных, подвижных, эмоциональных детей – мальчиков всего конца Х1Х века.

Так что, уже то, что Зинаида Николаевна примеряет на себя этот костюм, который ей чрезвычайно шел, в этом тоже есть элемент и иронии, и провокации.

Вы можете поразмыслить на тему: как это у нее совмещалось, ведь она еще любила белые платья. Она появлялась в белых платьях, и любила читать свои стихи, прикрепляя к этому платью крылышки.

К.ЛАРИНА: У меня просто есть «укрепительная» цитата:

«Я не знаю ваших московских обычаев. Можно ли всюду бывать в белых платьях? Я иначе не могу. У меня иного цвета как-то кожа не переносит».

В.БЯЛИК: Да! Это чудесно! Вы знаете, я эту фразу вспоминала, когда у нас, в Третьяковской галерее, на выставке такого замечательного английского художника, живописца Уистлера, где демонстрировались, в основном, дамы в темных платьях, я вспоминала о том, что его первые три картины – это симфонии в белом: «Симфония в белом-1», «Симфония в белом-2», «Симфония в белом-3». И я тогда, поскольку у меня была авторская экскурсия «Уистлер и мода», я именно вспоминала эту цитату из Одоевцевой. Но, если мы продолжим воспоминания Одоевцевой, то она упоминает о том, что Зинаида Николаевна носила не лорнет, а монокль, что опять же, для дамы в монокле, или с моноклем – это было совершенно немыслимо.

А еще она говорила: «Если скажут, что я – декаденствующая христианка, что я в белом платье езжу на раут к господу Богу, это будет правда». То есть, вот такая у нас была Зинаида Николаевна, плюс, надо помнить, что у нее были совершенно потрясающие рыжие волосы, вернее не совсем рыжие – все-таки, это были светлые, вьющиеся, очень красивые волосы, которые напоминают цвет волос героинь прерафаэлитов. А все вместе это создает образ незаурядный, несомненно. И ее очень острые критические статьи, ее самоуверенность в любом вопросе, который она обсуждала, это, естественно не всем могло нравиться.

К.ЛАРИНА: Конечно, ну тут еще тоже трудно было сразу так разобрать – где вот эпатаж внешний, какие-то актерские проявления, ее вызов обществу, а где ее настоящая суть. Поэтому иногда, когда читаешь ее стихи, или когда читаешь ее философские размышления, письма, очень серьезные, и такой мужской ум, в хорошем смысле этого слова – «мужской», да?

В.БЯЛИК: В хорошем смысле, согласна.

К.ЛАРИНА: Совершенно иногда трудно эти два образа совместить - такую эпатажную, декаденствующую женщину, которая не боялась никаких слухов, никаких сплетен, всегда очень так открыто демонстрировала все, что она хочет продемонстрировать – это, конечно, дорогого стоит.

Но она совсем другая, если уж мы о ней так много говорим, дорогая Валентина, согласитесь – она совсем другая была в эмиграции. Совсем другой человек. Просто как будто жизнь до и после, да?

В.БЯЛИК: Да, я с вами согласна. Но дело в том, что, позволю себе заметить, что воспоминания о многих героях эмиграции, которые мы узнаем от их современников, заставляют нас подумать: всегда ли они искренни. Ведь они тоже субъективны. По крайней мере, у Одоевцевой тысячу раз подчеркнуто, что она была глуховата на одно ухо. То ли это мелкие, такие женские колкости, как воспоминания о несомненной красоте в былые годы Зинаиды Николаевны, то ли это констатация факта.

Мне кажется, что эмиграция – это очень большое испытание для многих. Но при этом хочу заметить, что эти самые люди, то есть, те самые белые крылышки с белого платья Зинаиды Николаевны, я не хочу утверждать, что они опали, просто они оказались в некой, в переносном смысле, заветной шкатулке. Она, с ее острым умом, с ее видением жизни, с ее, к сожалению, увы! – необходимости погружения в эти, простите, дрязги вот этого междусобойчика, - все это не могло на нее не отложить отпечаток. Но, если мы будем так подробно…

К.ЛАРИНА: То мы не дойдем до Бакста.

В.БЯЛИК: То мы не дойдем до Бакста.

К.ЛАРИНА: Тогда давайте мы сделаем вот что: мы сейчас поставим рубрику «Путь в галерею», послушаем, как пришел портрет в Третьяковку, тогда у нас будет повод резко сменить курс и перейти уже к художнику. Ладно?

В.БЯЛИК: Согласна.

ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ

Портрет Зинаиды Гиппиус работы Бакста поступил в Третьяковскую галерею в 20-м году. Ранее он находился в коллекции Сергея Александровича Кусевицкого, известного московского коллекционера, и не только.

Вообще, Кусевицкий был очень заметной фигурой в художественной жизни России дореволюционной: виртуоз-контрабасист и дирижер. Дирижер особенный. Его программа состояла во многом из произведений современных русских композиторов. Благодаря ему, весь мир узнал музыку Скрябина, Рахманинова, Стравинского и других композиторов-современников.

Выходец из бедной семьи, Кусевицкий женился на представительнице очень богатой купеческой и меценатской, коллекционерской московской династии Наталье Константиновне Ушковой. На полученное приданное, то есть, на полученный капитал он организовал Русское музыкальное общество, в котором и увидели свет впервые партитуры современных русских композиторов.

Сергей Александрович был неутомимым популяризатором современной русской музыки. Свою коллекционерскую и популяризаторскую деятельность он продолжил и после эмиграции.

Также начал, уже на Западе собирать коллекцию, он много помогал русским художникам-эмигрантам. В частности, он сделал заказ на оформление своего дома в Париже Наталье Гончаровой, чем безмерно помог ей материально. Он приютил в своем Бостонском оркестре в качестве секретаря свою знакомую по Москве меценатку и коллекционера Генриетту Леопольдовну Гиршман. В общем, человек был замечательный, коллекция его тоже отличалась такой тонкой направленностью – он собирал портреты музыкальных деятелей, и высоким качеством произведений.

Помимо, например, портрета Гиппиус, в этом собрании была «Роза» Врубеля и «Тени лагуны» этого же художника.

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

К.ЛАРИНА: Я не представила автора этой рубрики, это Ирина Шуманова, старший научный сотрудник Третьяковской галереи.

Вот, кстати, о путешествиях в Третьяковку портрета Зинаиды Гиппиус, может быть, вы что-то добавите, Валентина, то, что вам бы хотелось?

В.БЯЛИК: Ну, сюда добавлять то, что уже сказано Ирочкой Шумановой, просто невозможно: она знает все. Но я хотела бы наших дорогих слушателей нацелить на очередное посещение Третьяковки, а поскольку бегать по всем залам нельзя и неразумно, то зайдите на новую экспозицию графики, в Лаврушинском переулке, в наши залы графики, где представлена выставка, посвященная Бокушинскому. Это первый раз, когда выставка посвящается искусствоведу. А что можно сказать об искусствоведе? – Только, наверное, выставки, которые он делал. А он в течение последних 16-ти лет своей жизни, до 39-го года, был заведующим отделом графики. И вот в рамках его удивительного творчества, - просто это не тема сегодняшней беседы, он именно и показывает эти работы, и там же сейчас Портрет Гиппиус.

К.ЛАРИНА: Ну, а у нас уже есть победители, которые правильно ответили на вопрос. Назвать надо было самого известного ученика Бакста – это Марк Шагал, правильный ответ. И наши победители (перечисляет имена и номера телефонов победителей).

Это была школа Званцевой, да?

В.БЯЛИК: Да, это школа Званцевой, а она, в свою очередь, ученица Репина.

К.ЛАРИНА: Ну что же, у нас теперь есть повод перейти к фигуре художника, у которого тоже, кстати, начиная все с имен, я посмотрела, сколько у него имен-то было?

Ведь первое-то имя вообще: Лейб-Хаим Израилевич. Так?

В.БЯЛИК: Нормально.

К.ЛАРИНА: А дальше было: Лев Самойлович Розенберг, а дальше был Леон Николаевич Бакст.

Меня отчества как-то пугают, почему они все разные?

Имя-то, когда меняться может, - это я еще понимаю, а отчество?

В.БЯЛИК: Здесь не имеет, ни в коем случае не думайте, что его усыновляли и так далее.

К.ЛАРИНА: Может, преследовал кто-то его?

В.БЯЛИК: Нет, его не преследовали. Ну, это просто благовидность звучания заставила выбрать такое, более …

К.ЛАРИНА: Лейба Самойловича на Николаевича?

В.БЯЛИК: Тем не менее, все-таки для нас он именно…

К.ЛАРИНА: Леон Бакст.

В.БЯЛИК: Ну, Леон Бакст – у его бабушки была фамилия Бакстер. Он взял, отрезал хвостик.

К.ЛАРИНА: А Розенберг, как появился?

В.БЯЛИК: А это урожденная фамилия.

К.ЛАРИНА (шепотом): Боже мой! Своя, настоящая?

В.БЯЛИК: Своя, настоящая, хорошая еврейская фамилия!

К.ЛАРИНА: А Лейб-Хаим Израилевич – это имя? Да?

В.БЯЛИК: Да.

Ну, вот такой мы вам маячок дали. Сейчас мы прервемся на Новости, потом продолжим, и пойдем уже, познакомимся подробнее с жизнью и творчеством художника Бакста.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: И напомню, что программу сегодня ведет Ксения Ларина одна, без Ксюши Басилашвили, которая на каникулах. А со мной рядом Валентина Бялик, старший научный сотрудник Третьяковской галереи. И мы сегодня говорим о портрете Зинаиды Гиппиус кисти Бакста.

Итак, Леон Бакст – наш герой.

В.БЯЛИК: С Леоном Бакстом, вернее, с памятью о его творчестве, по-моему, происходит то же самое, о чем мы осенью говорили, упоминая моего любимого Евгения Евгеньевича Лансере, то есть, все друзья, все соратники, все современники, но кто-то более известен, а кто-то выпал из обоймы.

Хотя сегодня и интерес к Зинаиде Серебряковой, и интерес к Басту чрезвычаен. В разных изданиях выходят о них очень яркие, красочные монографии.

Бакст того заслуживает, потому что это действительно художник зрелищ.

Я напомню, что он учился в Петербургской Академии художеств. Было это в течение четырех лет, но в 1887 году вынужден был ее покинуть, потому что работа, которую он написал «Оплакивание Христа», была столь не канонична.

К.ЛАРИНА: А в чем это выражалось?

В.БЯЛИК: А это выражалось в том, что всем героям он придал ярко характерные еврейские лица.

К.ЛАРИНА: Но он имел на это право.

В.БЯЛИК: Он имел на это полное право, историческое, я бы сказала, и художественное. Но, тем не менее, это крайне не понравилось руководству Академии, и он вынужден был покинуть Академию.

К.ЛАРИНА: А эта работа сохранилась? Ее можно увидеть?

В.БЯЛИК: Нет, нет. Следует заметить, что…

К.ЛАРИНА: Подождите-ка, это такой момент-то очень интересный! А вот как это вслух выражалось? Что ему инкриминировали?

В.БЯЛИК: Что он отошел от канонов.

К.ЛАРИНА: А! Вот так вот – просто не расшифровывали.

В.БЯЛИК: Это можно очень легко все объяснить, что вещь абсолютно не каноничная, и поэтому она не может быть принята. И художник, который так работает, ему не место в Академии.

Но, если вы с такой остротой естественной восприняли эту новость, то позвольте вам напомнить то, что такие крупнейшие наши мастера, ну, как, например, Исаак Израилевич Левитан, о котором Нестеров писал, что «Только он умел передать душу русского пейзажа», он подвергался гонениям, как еврей, равно, как Леон Бакст. И, когда он пытался вернуться в Россию еще до 14-года, то есть, до начала войны, то есть, ему разрешили находиться чуть ли не только сутки в Петербурге, ибо вида на жительство он не имел.

К.ЛАРИНА: Кстати, и в этом тоже одна из причин перемены имени и фамилии.

В.БЯЛИК: Несомненно. Они должны были быть более спокойные, более благозвучные.

Итак, естественно, что он из семьи торговой, но это не столь была бедная семья, как у Левитана. То есть, семья была готова к тому, чтобы дети получали образование.

Один из его братьев стал журналистом, о нем много упоминается в воспоминаниях Бенуа. И, покинув Академию, молодой художник начал работать иллюстратором, что у него очень неплохо получалось. Собственно, вот этот интерес к книге, вот эта красота листа бумаги, умение пластический образ выявить в тексте и перенести на бумагу, - это то, что потом так будут любить, и так будут ценить именно мирискуссники. И через печатные издания, через журналистику он познакомился с совсем тогда еще молодым человеком, с Шурой Бенуа и вошел в его дом. Бакст на четыре года старше Бенуа.

Вот этот кружок самообразования, о котором мы упоминали, когда говорили в свое время о Бенуа, а потом – о Лансере, в него Бакст вошел по праву. И вот эта вот компания молодежи, которая собиралась в доме отца Александра Бенуа – Леонтия Николаевича, эта компания делала рефераты о состоянии современного искусства, изучала литературу, музыку. И Бакст действительно очень себя там, естественно, чувствовал.

И позднее, когда там оказался провинциальный родственник Димы Философова, никому не известный, такой упитанный молодой человек, по имени Сережа Дягилев,то он тоже вошел в эту компанию. И имена Бакста и Дягилева потом будут связаны.

К.ЛАРИНА: Это целый период Дягилевский, да, в его творчестве?

В.БЯЛИК: Да, целый период в связи с Дягилевскими балетами в Париже, в связи с Русскими сезонами.

К.ЛАРИНА: Давайте, вернемся еще, остановимся поподробнее на цикле портретном, поскольку там мы говорили про Гиппиус, потому что это наша сегодняшняя героиня, потому что рядом был и Андрей Белый, там должен был быть Чехов. Был Чехов Антон Павлович?

Вот, вопрос просто вижу от нашей слушательницы: «Спросите у гостьи, почему художнику Баксту так не удался портрет Чехова в кресле»?

В.БЯЛИК: Ну, объясняю, это нетрудно объяснить. Потому что все-таки… Скажу так: а портрет работы Валентина Серова Чехова разве удался? Это можно объяснить тем, что у Антона Павловича было такое подвижное, сложное лицо, которое не могло раскрыться в момент позирования. Он хорош во время разговора, беседы, погруженности в любимую тему, но застывший момент позирования мешал писателю, и художник не мог ничего схватить.

К.ЛАРИНА: И других причин нету тут? Я не знаю.

В.БЯЛИК: Знакомство с Чеховым было в юные эти годы для Бакста большим-большим счастьем.

Я бы хотела обратить, если мы с вами говорим о портретах, то именно в тот же год, 1906, когда был написан портрет Гиппиус, был создан портрет Дягилева с няней. Портрет находится в Петербурге, в Русском музее. Великолепная работа маслом. То есть, надо заметить, что эти вещи неравноценны – большой, монументальный портрет Дягилева и вот такой вот – графический, прекрасный, изящный, но совсем других размеров портрет Зинаиды Николаевны.

Наверное, Баксту как не просто хорошему физиономисту, но человеку с врожденным чувством театра, с врожденным умением воспринять чужое лицедейство, ему очень удавались именно те герои, которые лицедействовали не на сцене, а даже в жизни.

Поэтому Сергей Дягилев, который так удачно встал, что не выглядит слишком корпулентным, Сергей Дягилев с так хорошо поднятой головой, с этим седым клоком волос надо лбом, он здесь вполне импозантен, самоуверен, красив, и изящный намек на демократизм – присутствие няни в глубине полотна. То есть, ее сначала вроде бы и не должно было быть, она появилась случайно, она здесь вроде бы не закончена, но в этом есть и театральная ирония, и изящество, и великолепная композиционная найденность. Так что, этот портрет, конечно, бесконечно интересен.

К.ЛАРИНА: А Белый?

В.БЯЛИК: Белый невероятно острый, но дело в том, что,

по-моему, ни один человек, который обращался к внешности Белого, не мог его изобразить без какого-то острого гротеска. Вспомним хотя бы потрясающе скульптурный портрет Анны Голубкиной. Он же в дереве, и насколько Белый выглядывает из вот этого своего такого большого воротника шубы. Дело в том, что это графический портрет, и он наполнен, повторяю, остротой характеристики, которую всегда Бакст умел передать в своих героях.

Ну, если вы помните, что еще в 99-м году им был создан великолепный портрет Левитана, очень глубокий, серьезный. Это графический портрет.

Следует обратить внимание, что в 901-м он писал портрет Розанова, а в 1903-м году им создан очень своеобразный летний, светлый, такой красивый портрет Любови Павловны Гриценко, урожденной Третьяковой, поскольку это третья дочь Павла Михайловича Третьякова, которая стала супругой Бакста.

Она в 1900 году овдовела Любовь Павловна. До этого она была замужем за чудесным человеком, и, не побоюсь этого слова, любимым зятем Павла Михайловича Третьякова. Николай Гриценко был морской офицер и художник-акварелист. И как-то есть чудные фотографии, где Гриценко рядом с Павлом Михайловичем. Но, увы, он ушел совсем молодым, в 900-м году, и вот Бакст действительно по огромной влюбленности, он был совершенно одержим Любовью Павловной, он на ней женился.

И вот этот портрет, он писался в Минтоне, это летний портрет, она на террасе дома, она в белом. И те, кто в Третьяковскую галерею ходит часто, я полагаю, что именно такие слушатели нашей передачи, они помнят, как несколько лет назад у нас была потрясающая выставка под названием «Дело в шляпе», где были потрясающие портреты. Там были «Живые шляпы» Параджановские, там была тема «Шляпы в искусстве», там были портреты дам в шляпах. И мы потом устроили детский хеппининг, где все дети выступали в шляпах, которые они соорудили. Так вот, этот портрет Гриценко тоже там демонстрировался. Это очень красивый портрет.

К.ЛАРИНА: Там в черном она, да?

В.БЯЛИК: Отнюдь, это летний портрет, она в белом. Ее шляпа напоминает большой цветок, то ли цветок, то ли бабочку. И портрет построен на соотношении белого, сиреневого, розоватого, то есть, сложнейшими оттенками написано платье, а на фоне – море и зелень.

Более того, если быть очень внимательным, то даже такая острая работа, получившая массу критических замечаний, а именно 1902 года картина «Ужин», она же тоже ведь позировала. Почтенная, милая, семейная, достойная Ася Бенуа. Ася Кинг урожденная, жена Александра Николаевича Бенуа. Именно сначала ее платье было использовано, а под конец и ее лицо. То есть, вот эта вот портретность, вот эта вот острота характеристики, о чем мы с вами говорим, это Баксту, несомненно, свойственно.

К.ЛАРИНА: Что там происходит с его перемещениями географическими? Вот, когда готовилась к этой программе, смотрела там его биографию, и поняла, что он большую часть времени все-таки проводил во Франции, в Париже. Это связано с работой, или с чем-нибудь еще? С Дягилевым, да?

В.БЯЛИК: Несомненно, несомненно.

К.ЛАРИНА: Задолго до всяких революционных бурь, да?

В.БЯЛИК: Абсолютно, задолго, потому что именно «Дягилевские сезоны» подготовили отъезд и работу Бакста именно там.

Что же касается перемещений по миру, то несколько раньше у Бакста было совершенно замечательное и судьбоносное путешествие, которое он совершил вместе с Валентином Серовым, когда они были в Греции. На эту тему даже книжечка была написана «Я и Серов в Греции» - замечательные записки. И вот именно там этим двум художникам открылась красота архаики.

То есть, то, что потом будут вменять Баксту в вину, я имею в виду не те балеты, которые на взлете «Дягилевских сезонов», а уже позднее, в 17-м году, в 18-м людям хотелось видеть Грецию, которую они себе сочинили. Сочинили, видя скульптуру, с которой давно сошла краска. Вся античная скульптура была цветная, была полифоничная. Им хотелось видеть белые туники, белые храмы и светлые декорации. А Бакс, влюбленный именно в греческую архаику, он создавал вот это вот охро, золотом, синим, то есть все то, что и привлекало Серова. И именно так Серов и написал свое «Похищение Европы».

К.ЛАРИНА: А что ему тогда инкриминировали, в чем его обвиняли? – Что это уход от реальности, или что это такое? Что на самом деле Греция должна быть вот такой. То есть, такое вот стереотипное восприятие побеждало, да?

В.БЯЛИК: Несомненно. Дело в том, что даже Баксту пришлось написать статью, где он говорит о том, что вот конкретно мои зарисовки сделаны в Кносском дворце, а, кстати, на выставке Бокушинского сейчас есть набросочки Серова из Кносского дворца, где именно вот этот цвет.

К.ЛАРИНА: И сохранился кусочек небольшой, который является визитной карточкой Кносского дворца сегодня, там как раз угадываются эти цвета. Видно, что они должны были быть почти кислотные, такие яркие-яркие, да?

В.БЯЛИК: Конечно, они такими и были. И вот, когда мы в юности рассматривали, приближались к Греции через репродукции, а отнюдь не через поездки в эту счастливую землю, то нас иногда несколько даже коробили танцовщицы со змеями, например, с этим полосатым платьем, с этой обнаженной грудью. Мы как-то так привыкли в культуре – все полуцеломудрено задрапированы в хитоны, а архаическая Греция она совершенно другая. И поэтому «Полуденный отдых фавна», который уже, увы, не имел большого успеха: всем казалось, что вещь несколько диковатая, что она слишком первобытная.

Вообще, Дягилевские спектакли, они… То есть, как строилась его близость к театру? Наверное, мы должны с вами это отметить. Мы должны успеть. Да!

В 1909 году была создана его знаменитая «Шехерезада», в 10-м – «Карнавал», «Видение Розы» и «Нарцисс» - в 11-м, «Синий Бог», «Дафнис и Хлоя» и «Послеполуденный отдых фавна» - в 12-м, «Игры» - в 13-м.

Этому предшествовали, еще в Петербурге «Ипполит» - 1902 года, «Эдип в колонии» - 1904 года. Объем Дягилевских декораций, подъем впечатлений от его декораций связан со следующим: он первый, кто начал работать серьезно не только над фоном, но и над самими костюмами.

Его костюмы были столь насыщены по цвету, они были столь динамичны, в эскизах у него не стояли спокойненько модели, а они были в прыжке, они были в невероятном танце.

К.ЛАРИНА: Да, как сцена из спектакля.

В.БЯЛИК: Вы совершенно правы, как сцена из спектакля.

А почему такие законодатели моды, как Ворд и Фокен, знаменитые парижские модельеры стали пропагандировать творчество Бакста? Да потому, что народ шел на эти спектакли, костюмы были неожиданны и очень смелые.

Ведь чуть-чуть распущенный корсет у дамы, чуть-чуть ослабленный, считалось, что он говорит о слабости ее нравственных позиций. А ножка, которая выглядывала из-под платья, эта была высшая степень кокетства. И вдруг появляются костюмы полупрозрачные – хитоны, шальвары, с разрезами, где видны и щиколотки, и где видны колени – вообще, все видно! Народ наслаждался. Но, надо вам сказать, что это наслаждение длилось не так уж долго. Потому что Первая мировая война, всякие сложности. И новые веяния приводят к тому, что когда в «Дягилевских сезонах» начинают работать Кокто, начинает работать Пикассо, и вновь, это совершенно другой ритм в декорации, появляются, естественно, зрители, которые это приветствуют больше. А Бакстовские декорации уже кажутся устаревшими.

К.ЛАРИНА: Они расстались врагами с Дягилевым?

В.БЯЛИК: Вы знаете, они расставались врагами, потом Бакст наступал на собственное самолюбие, и для создания каких-то выдающихся спектаклей они снова соединяли свое творчество, но, в общем-то, постоянный деспотизм Дягилева, - то, что он назначал спектакли и отменял, то, что театр его находится в Монтекарло, а Бакст – в Париже, то, что нужно постоянно ездить туда-сюда – это все очень сложно. То, что человек умер, ему еще и шестидесяти не было, 58 лет, - это все не просто так.

К.ЛАРИНА: А вот, возвращаясь, все-таки, к Зинаиде Гиппиус, у них отношения дружеские, или еще какие, я не знаю, - продолжались в течение жизни? Мы же начали с того, что это был один круг, один кружок, такой очень близких друг другу людей по мысли, по восприятию художественному жизни. Как складывалась их жизнь?

В.БЯЛИК: В литературе мне не приходилось встречать, чтобы они очень тесно, то есть, они встречались внешне. Теплых, глубоких, душевных, домашних отношений у них и раньше не было.

К.ЛАРИНА: Ну, у нее-то есть стихи, ему посвященные.

В.БЯЛИК: Нет, но это был момент, конечно, такого глубокого внимания.

Но я бы хотела сказать следующее. Вот наша сегодняшняя встреча в канун нового года и тема Бакст, вы знаете, она не случайна.

Ничего не бывает случайного. Ведь в 1921 году последнее великое произведение театральное, которое сумел оформить и донести до зрителей в Лондоне Бакст, это была «Спящая красавица». И вот этот вот балет, именно такой вот светлый, радостный, рождественский, и то, что после годов непонимания, сложностей, какой-то несомненной душевной неприязни, которая существовала у Бакста с Дягилевым, вдруг он создал такое великое произведение – очень праздничное, светлое, нарядное, это как-то очень уместно вспомнить и сегодня.

К.ЛАРИНА: А я хотела прочитать небольшой кусочек из стихотворения, которое Зинаида Гиппиус посвятила Баксту. Это было в 1901 году, а портрет, как мы с вами говорили, написан в 1906-м.

Мы судим, говорим порою так прекрасно,

И мнится: силы нам великие даны,

Мы проповедуем, собой упоены,

И всех зовем к себе решительно и властно.

Увы нам, мы идем дорогою опасной,

Пред скорбию чужой молчать обречены.

Мы так беспомощны, так жалки и смешны,

Когда помочь другим пытаемся напрасно.

Утешить в горести поможет только тот,

Кто радостен, и прост, и верит неизменно,

Что жизнь – веселье, что все благословенно,

Кто любит без тоски и как дитя живет.

Пред силой истины склоняюсь я смиренно,

Не мы спасаем мир. Любовь его спасет.

Это Зинаида Гиппиус посвятила Баксту два сонета. И вот один из них так и называется: «Спасение».

В.БЯЛИК: Эти стихи еще раз говорят о том, что у Зинаиды Николаевны было большое поэтическое сердце и светлый талант. Хотя время и эпоха накинули на этот талант такой черно-фиолетовый – поэтично скажем, некий плащ, некую вуаль, но, тем не менее, душевная приязнь к людям талантливым у нее, несомненно, существовала.

К.ЛАРИНА: У него жизнь сложилась дальше, как мы уже сказали, он умер в 25-м году, вот я смотрю.

В.БЯЛИК: Он умер в Париже в 24-м году.

К.ЛАРИНА: Удивительный какой-то диагноз: от отека легких. Это что с ним было?

В.БЯЛИК: Отек легких бывает только, когда человек долго находится в постели, вы знаете.

Это переутомление, это нервное переутомление, которое привело к тому, что он почти четыре месяца болел.

Но следует сказать, что имя Бакста не забыто. И мой любимый Лансере в тридцатые годы встречался с достойной дамой, которая была редактором издательства «Искусство» - Марина Николаевна Гриценко – это дочь Любови Павловны, урожденной Третьяковой и Николая Гриценко. А у Любови Павловны и Бакста был сын Андрей, который свою жизнь прожил в Париже.

К.ЛАРИНА: Художником стал?

В.БЯЛИК: Да. И существует замечательная фотография, когда уже пожилыми людьми, у дверей Третьяковской галереи эти вот сводные брат и сестра достойно позируют.

К.ЛАРИНА: Спасибо большое! Валентина Бялик, старший научный сотрудник Третьяковской галереи, которая вновь и вновь погрузила нас в волшебный мир искусства во всех смыслах. Спасибо вам большое, и до встречи здесь, в студии «Эха Москвы». И также приглашаем мы всех наших слушателей в Третьяковскую галерею. Спасибо!

В.БЯЛИК: До свидания!

«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:

К.БАСИЛАШВИЛИ: Самое хрупкое искусство – графика имеет значительное представительство в новых временных экспозициях Третьяковской галереи.

В рамках выставки «Памяти Юрия Королева», он возглавлял Третьяковскую галерею в трудные годы ее реконструкции, представлены работы, да к тому же еще и художника.

Показаны его графические произведения. Выставка открыта в Малом Толмачевском переулке до 27 января.

В залах графики в Лаврушинском переулке – выставка реконструкции сезонов Третьяковки в двадцатые годы. В одном зале можно рассмотреть композиции ленинградских художников и московских.

Если ленинградцы ведут линию движения в мир искусства, с несколько мистическим взглядом на город, то москвичи ближе к школе реализма, и все прекрасные рисовальщики.

Выставка в Лаврушинском продлится до мая.

На Крымском валу все еще ждет любителей Карельского леса художник Иван Шишкин. Его персональная экспозиция продлится до 20-го января .

И там же, на Крымском валу, найдете выставку анималистической скульптуры и графики, в том числе известные иллюстрации детской литературы. Смело идите с детьми до середины января.