Художник Наталья Гончарова и ее картина "Мытье холста" - Ирина Вакар - Собрание Третьяковки - 2007-05-20
К.ЛАРИНА: 14 часов 13 минут. Добрый день! Вновь в студии Ксения Ларина, вместе со мной здесь, в студии Ксения Басилашвили. Ксюша, здравствуй!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Здравствуй!
К.ЛАРИНА: И сегодня у нас, в Собрании Третьяковки, Ирина Вокар, старший научный сотрудник Третьяковской галереи. Добрый день, Ирина, здравствуйте!
И.ВОКАР: И речь пойдет сегодня о художнице Наталье Гончаровой. Будем мы смотреть на ее картину «Мытье холста».
Но я думаю, что мы не столько будем смотреть на картину, сколько поговорим вообще о судьбе этого человека уникального.
К.БАСИЛАШВИЛИ: О судьбе этой амазонки русского авангарда.
К.ЛАРИНА: Которая прожила огромную жизнь. Сколько ей было, когда она умерла?
И.ВОКАР: За 80, - 81 год.
К.ЛАРИНА: Большую жизнь! Для такой тяжелой эпохи – это подвиг практически.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот что написала о ней Марина Цветаева. Много сходства находила с собой Марина Цветаева:
«Демократичность физических навыков, равнодушие к мнению, к славе, уединенность, три четверти чутья, одна четверть знания - основы, русскость и созвучие во всем. Она – правнучка Н.Н.Гончаровой, Пушкинской роковой жены».
К.ЛАРИНА: Ну, я думаю, что про Цветаеву в жизни Гончаровой мы успеем, может быть, поговорить сегодня, Ирина? Просто я Вас предупреждаю: мы ничего не успеем! Это установка.
Ну, давайте мы спихнем для начала «Случай в музее».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да. И Лидия Ромашкова, как всегда, прекрасный «Случай»!
СЛУЧАЙ В МУЗЕЕ
Л.РОМАШКОВА: Бывают такие обстоятельства, когда вдруг ты весь мир увидишь совсем по-другому.
Обычно, когда придешь в понедельник, там утром никого еще нет, но уже обход был, залы открыты, музейные смотрители здесь. Ты идешь и смотришь… И вдруг – совершенно: или освещение так упало, или у тебя состояние такое.
Вот я говорю, что однажды я шла по залу и вдруг «Девочка с персиками» Серова, - ну, казалось бы, уж такая вещь, с детства хрестоматийная, уже все знают ее наизусть. И вдруг мне показалось, что это окно открыто в сад. Не картина. Видимо, так упало освещение, или состояние какое-то было. Для меня это так было страшно, что я даже подошла близко. Думаю: не может этого быть, все-таки картина висит. И я это запомнила на всю жизнь.
БЫВАЕТ ЖЕ ТАКОЕ!
К.ЛАРИНА: Что мы сегодня отдаем людям?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы отдаем все! Мы отдаем, во-первых, приглашения на выставку «Европа-Россия-Европа» в честь укрепления нашей многолетней дружбы. Такая выставка открывается в Третьяковской галерее.
К.ЛАРИНА: Типа «Москва-Берлин-Москва».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот наподобие этого – из 46 музеев стран Европейского Союза и России, кстати, вот без политики не обойтись, я усмотрела в этом списке и музеи Польши, и Эстонии также.
Вернисаж. У нас есть билеты на вернисаж. Он состоится 21 мая в 17.ОО. У нас есть билеты на открытие.
Кроме того, мы предлагаем вам журнал «Третьяковская галерея», где, кстати, речь идет и об этой выставке, и в том числе и о некоторых авангардистах – я здесь вижу по репродукции - о Розановой, и Парижское наследие Третьяковской галереи. Это к выставке Ларионова и Гончаровой, которая проходила в 1999 году в Третьяковской галерее.
Сюда же я прикладываю всяческие сведения об амазонках авангарда в это издание.
К.ЛАРИНА: Что делать нужно?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нужно ответить на вопрос.
Каков у нас вопрос сегодня, Ирина?
К.ЛАРИНА: Давайте, хороший вопрос!
Я его знаю, даже ответ знаю!
И.ВОКАР: Какая театральная работа Натальи Сергеевны Гончаровой положила начало ее европейской славе театрального художника? То есть, одна из первых, самая знаменитая. Назовите, если сможете, год и антрепризу.
К.ЛАРИНА: Хорошо! Ну, хотя бы название даже спектакля.
И.ВОКАР: Ну, хотя бы название спектакля.
К.ЛАРИНА: Пожалуйста! +7 (985) 970-45-45 – телефон SMS, куда можно отправлять с правильными ответами.
Ну, что же? Давайте мы начнем. Но начать нужно, все-таки с картины. Хотя бы так несколько штрихов. Все-таки не самая популярная вещь на свете, сразу из памяти ее не вытащишь.
И.ВОКАР: Надо сказать, что наше собрание Натальи Гончаровой, живописи Натальи Гончаровой очень богато. И у нас она великолепно представлена в экспозиции.
К.ЛАРИНА: В Третьяковке? Постоянно?
И.ВОКАР: Да. В постоянной экспозиции на Крымском валу.
Она представлена в первом и во втором зале.
И вот во втором зале среди ослепительных картин Гончаровой, которые одна другой прекраснее, есть работа, которая всегда экспонируется, которая давно у нас в галерее, которую мы очень любим и ценим, это «Мытье холста». И еще мы ее выбрали вот почему: крестьянская тема – это любимая тема Гончаровой. Она сама выросла в деревне и крестьянский труд, и особенно вот бабы, среди природы, это что-то для нее очень такое органическое. И когда она пишет эти фигуры, они такие, в общем, почти натурные: приземистые, немножко угловатые, но все-таки не совсем натурные. И один критик хорошо сказал, что «Когда вы входите на выставку Гончаровой, вы должны отбросить всякий реалистический и фотографический аршин». То есть, они немножко как бы обтесаны такими резкими углами. И сразу вспоминается, кстати говоря, что она ведь училась сначала не на живописца, а на скульптора. И она даже говорила, что в какой-то момент она хотела быть архитектором.
То есть, она как бы эти фигуры вот так вытесывает из какого-то крепкого очень материала, и получается такая пластика – грузная немножко, тяжеловатая.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Огромные ноги, ступни такие.
И.ВОКАР: Она любит босые ступни, которые часто стоят так параллельно, знаете, как на египетских фресках, или рельефах. Потом всегда очень взаимодействует с природой. Вот такой ослепительный, зеленый, холодноватый летний колорит и малиново-красные платья и платки, и какие-то обязательно узорчатые одежды, и белый там холст, допустим. И черная обводка, то есть, это страшно декоративная и страшно сильная живопись.
К.ЛАРИНА: А что они моют?
И.ВОКАР: Холст. Перед тем, как белить его. Это типичные летние работы. Она очень любила вообще писать весенние работы. Вот там, в огороде, вот сажают растения, любила лето – вот это сочетание самых таких буйных цветов природы и ярких праздничных, не праздничных даже, - постоянных цветных одежд народных Тульской губернии, где она, кстати говоря, выросла.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это вот то место, где она росла? Это место ее детства?
И.ВОКАР: Да. Она росла в Тульской губернии, в Ладыжном там родилась, и росла она в совершенно сельской обстановке. И она до, не помню – до 15, или 16 лет не бывала в городе.
К.ЛАРИНА: Натурные вещи все, да?
И.ВОКАР: Это, ну, нет – с натуры так не напишешь, это по множеству впечатлений, которые накапливаются. Причем, она, надо сказать, очень быстро писала.
Когда она делала свою выставку в 13 году, где она показала вещи с 900 по 13 год, то там было почти 800 произведений. И критики так неодобрительно подсчитывали: так! Сколько у нее ушло на одну картину? – Меньше недели! Значит, - что за халтура? Но это была не халтура, это очень такая… Она в это время знала, как писать. Вот она нашла свой путь. Это путь, который… Ну, я об этом уже немножко говорила, это то, что назвали в кружке Ларионова «неопримитивизмом», то есть, это значит, художник должен проникнуться не только жизнью людей вокруг, допустим, в данном случае – крестьян, а их культурой. Так же, как Гоген проникся культурой Таити. И поэтому она пишет, когда она пишет эти фигуры, она себя считала первой кубисткой. И она говорила, что «Кубизм – хорошая вещь, но не очень новая». Древние скифские крашеные бабы – это тоже кубизм. И у нас кубизм – это русские крашеные деревянные игрушки, которые продаются на рынке. Вот ее персонажи тоже такие немножко, они на эти игрушки похожи. Поэтому здесь и форма, и дух этой вещи, и мотив претворен вот в это фольклорное, народное мышление.
К.БАСИЛАШВИЛИ: «Но самое ужасное, что эти картины написала женщина», как сказал один журналист, который пришел на выставку Гончаровой.
И.ВОКАР: Вы знаете, хочу продолжить: ее взаимодействие с критикой очень сложное, потому что даже самая лучшая критика говорит, что это очень талантливо, это очень красиво, ярко, это потрясающе! В то же время они вот так, например, реагировали, вот Тугенхольд. Он говорил, что «Она любит ритм крестьянских работ, но этот ритм косолапый и грузный. И аккомпанировать им должны не прекрасные напевы русские, русских песен, а сквернословные, грубые частушки».
Она была первой женщиной, которая стала писать, как казалось, очень грубо, очень резко. Даже более резко, чем мужчины в ее окружении, может быть.
К.ЛАРИНА: Как говорят про пианисток: «Она играет, как мужчина, у нее мужская игра». То есть, еще грубее, еще резче, еще жестче, чем мужчины.
И.ВОКАР: Вы знаете, ведь мужчины тоже все разные, и женщины разные.
К.ЛАРИНА: И то же самое про мужчину говорят: «У него женская игра».
Давайте мы послушаем «Путь в галерею» чтобы с картиной закончить и начать с начала - уже с Тулы.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Слово Людмиле Бобровской.
ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ
Л.БОБРОВСКАЯ: Картина Натальи Гончаровой «Мытье холста» впервые экспонировалась на первой выставке «Бубновый валет» в декабре 1910 года, и сразу же была замечена и критикой, и художниками.
С самого начала Наталья Гончарова, ее картины Третьяковской галереей отслеживались. Правда, «Мытье холста» к нам попала не очень рано – уже в 13 году Совет галереи покупал картины Натальи Гончаровой.
А картина «Мытье холста» первый раз попала в Третьяковку, будучи в Собрании Музея живописной культуры, на выставку, которая называлась «Женщина в русской живописи», которая проходила в 1925 году в Третьяковской галерее.
После этого, через два года в Третьяковской галерее была выставка «Бубновый валет», на которой так же экспонировалась «Беление холста». Но вот уже после этого, Музей живописной культуры тогда уже начинали расформировывать, и ряд картин, среди которых наша героиня – «Мытье холста» попала в Собрание Третьяковской галереи.
Первое время она входила в экспозицию, потом, в 30-е годы понятно, на какое-то время она ушла в запасник.
Потом, когда мы открыли экспозицию, сначала в Лаврушинском она висела, а сейчас она благополучно висит на Крымском валу, уходя только на Персональную выставку в Русский музей, на персональной выставке она была в Помпиду, но, а так, в общем, все время у нас висит в залах.
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ.
К.ЛАРИНА: Ну что? Давайте начнем уже, по жизни пройдемся Гончаровой.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А можно с Н.Н. начать Гончаровой? Правда, что она потомок?
И.ВОКАР: Да, конечно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И именно это тогда заинтересовало Цветаеву. «Вот она, продолжение Пушкинское»!
И.ВОКАР: А Наталью Николаевну она как раз не любила.
К.ЛАРИНА: Она потомок Натальи Гончаровой по ее новой семье – Ланской?
И.ВОКАР: Нет, нет! Она – потомок младшего брата Натальи Николаевны Пушкиной – Сергея Николаевича. Она - праправнучка.
Но Цветаева, которая не любила Пушкину Наталью Николаевну, она сказала, что скорее всего она как бы от Пушкина от самого, от Александра Сергеевича, своим творческим даром.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Скорее - «Та самая Татьяна»!
И.ВОКАР: Вы знаете, это мне не приходило в голову. А вот одна исследовательница сравнивает ее с персонажем рассказа Бунина «Руся», где тоже такая обедневшая дворянская семья живет в деревне. И худая черноволосая молодая художница, - вот она героиня романа.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но очень бедное детство?
И.ВОКАР: Детство небогатое. Она знаете, об этом одной только фразой обмолвилась, это как бы не самое главное. Детство у нее интересно тем, что она, в общем, на воле была. Она была очень религиозная. И вот интересно даже сказать, что одним из любимых, счастливых времяпровождений у нее с младшим братом было, когда их запирали и заставляли их молиться. Понимаете? Они часами молились.
Но вообще она говорила, что она больше всего любила играть не в куклы, а вот делать что-то руками.
Она делала какие-то макеты – макеты сада, или макет храма. И поэтому она, вот я говорила, хотела пойти на архитектора, а потом – скульптором.
А открыл ей глаза на ее живописный дар Ларионов, который там, он рассказывал, что три дня у них была размолвка, и он пришел, и вдруг видит: вся стена в чудесах! То есть, это картины, в которых нашло выплеск ее какое-то эмоциональное состояние.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но вот из дневников ее я знаю, что такой ранний роман, какое-то такое детское увлечение. Потом ранний уход из дома.
И.ВОКАР: Это роман с Ларионовым.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это он и есть?
И.ВОКАР: Это он и есть.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Сколько? 17 лет?
И.ВОКАР: Ну, 18, может быть. Около 900-го они познакомились.
К.ЛАРИНА: Вот смотри, что в энциклопедии: в 1881 она родилась, а познакомилась с Ларионовым в 900-м.
И.ВОКАР: Говорят, что да. Раньше считали, что она познакомилась с ним в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда она поступила в 901-м. Но сейчас, по некоторым данным, судят о том, что она под его влиянием поступила в училище. Потому что она некоторое время хотела быть историком, потом она даже хотела быть медиком, и три дня провела на медицинских курсах. Но не смогла дальше.
К.ЛАРИНА: Значит, они встретились и, по сути, он определил ее дальнейшую судьбу, ее дальнейшую жизнь и ее образ, стиль как художника тоже, да? Он сильное влияние на нее оказывал?
И.ВОКАР: Он сильное влияние оказывал. Но стиль у нее все равно другой. То есть, она шла теми же этапами, она тоже начала, условно говоря, с импрессионизма, хотя у нее был совершенно другой стиль, гораздо более декоративный. Потом она была примитивистской, потом она увлеклась лучизмом, который Ларионов придумал, кубофутуризмом, и даже беспредметным искусством. Но в некоторых только вещах, как бы трудно их разделить, но этих вещей немного. На самом деле, у нее рука другая – у нее рука очень энергичная. И она страстно любит такой яркий, иногда даже ослепительный цвет. То есть, она… У нее даже есть высказывание, которое тоже приводит Цветаева: «Я не понимаю, что такое «декоративная живопись – это поэтическая поэзия, или музыкальная музыка. Если живопись – значит, она красит, значит, она украшает».
И вот у нее есть такое, какое-то прямо волшебство. Вот, например, есть у нас одна картина «Фруктовый сад осенью», и там деревья написаны – ну, издали полное впечатление, что золотой, бронзовой краской, вот они прямо сверкают! Подходишь – это просто охра, но она создает ощущение такое же, как в прикладном искусстве, когда вот золото сверкает.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Скажите, а вот этот внешний ее облик, этот аскетизм, когда ее временами сравнивали с настоятельницей монастыря по строгости, он сразу же был приобретен, или с прошествием лет, она и в юности такой была?
И.ВОКАР: В юности она, вообще говорят, что она была дикаркой. То есть, она в юности только впервые попала в город. И она всего дичилась. Кроме того, у нее был страшный, такой тульский акцент: она вместо «ф» произносила «х» и писала так же. И все над ней смеялись.
К.ЛАРИНА: Семья же все-таки образованная была у нее. Она же не из крестьянской семьи.
И.ВОКАР: Не из крестьянской. Но не знаю, вот влияние, может, просто среды какой-то.
К.ЛАРИНА: Она в школе же училась, в гимназии? Или домашнее образование получила?
И.ВОКАР: Нет, наверное, она дома училась. Понимаете, вот не помню сейчас. Извините.
Нет, она в гимназию поступила в городе как раз, и окончила ее в 17 лет. Нет, значит, она раньше немножко попала в город. Но вот это ощущение чужой, как бы немножко такой диковатой, застенчивой, очень сдержанной эмоционально, это просто все отмечают.
Но в ней была, уже с годами особенно стала какая-то очень большая внутренняя сила. И поэтому Бенедикт Лившиц, которое дал это крылатое слово «Амазонок», он в первую очередь о ней говорил, когда она вышла на трибуну, это был диспут «Бубнового валета» и так буквально зал гоготал, шумел… И, наверное, надо мне прерваться…
К.ЛАРИНА: Да, да. Мы хотели про амазонок уже отдельно начать как бы тему. После новостей. Ладно? Давайте!
К.ЛАРИНА: Продолжаем разговор про Наталью Гончарову. Мы напомним, что сегодня именно Наталья Гончарова – героиня передачи «Собрание Третьяковки». Нам о ней рассказывает Ирина Вокар, вот мы прервались как раз на том самом интересном месте, когда Наталья Гончарова вышла на трибуну. Я так понимаю, что здесь речь идет о том эпизоде, который, собственно говоря, и ознаменовал появление так называемых амазонок.
И.ВОКАР: Да. Потому что, когда она появилась в строгом черном платье, причесанная на пробор гладкими волосами, и главное с такой необычайной силой убеждения в голосе, то Бенедикт Лившиц ее сравнивает с экзальтированными эсерками, которые звали нас бросаться в 905 году под копыта казацких коней.
К.ЛАРИНА: Такой фанатизм, что ли, от нее исходил?
И.ВОКАР: Вы знаете, фанатизма нет, а просто сила и уверенность.
А говорила она вот о чем: она просила не путать ее группу, ее и Ларионова с «Бубновым валетом», потому что они принадлежат группе «Ослиный хвост».
Когда она произнесла эти слова, то гогот усилился. И она сказала очень размеренно и твердо: «Смеяться нечего. Это бессмысленно. Вот когда посмотрите выставку, тогда и смейтесь». И все замолчали. После этого она еще что-то произнесла по поводу современного искусства и стала обличать в дряблости и слабости художников «Бубнового валета», но, на мой взгляд, совершенно напрасно. Но сила ее убеждения была такова, что когда она ушла, ее проводили аплодисментами.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но ведь это был момент, когда одно за другим шли выступления таких феминизированных дам.
Актриса одна выступила в аудитории и тоже со своим каким-то заявлением о том, что женщины теперь совсем не те, что еще 10 лет тому назад Маяковский с Бурлюком назвали это «будуарной философией».
И.ВОКАР: А вы знаете, вот здесь какой-то есть парадокс, потому что с одной стороны вот это словечко «амазонки» хорошо подходит ко всем, к кому оно отнесено. То есть, к Гончаровой, к Розановой, к Поповой, к Экстер, Удальцовой, даже к Мухиной и так далее. Но с другой стороны, правильно говорят вообще глубокие исследователи, что никакими феминистками они не были. Никакими амазонками они не были. Они были художницами.
К.ЛАРИНА: Но Вы же сами рассказываете про характер какой-то уникальный!
И.ВОКАР: А сильный характер не может сочетаться с женственностью, с любовью и с желанием иметь близкого человека, семью и так далее? Она была очень любящим человеком.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, и семьи тоже были нетрадиционные у той же Родченко и Попова, и Ларионов и Гончарова … Родченко и Степанова. Какие еще были союзы? – Розанова и Крученых.
Это все были такие браки, не до конца заключенные. В основном, гражданский брак. Какая-то смена парами, иногда об этом говорилось.
И.ВОКАР: Нет, смен парами не было! Смен парами не было. Это я точно могу сказать. А гражданский, или не гражданский, вообще, если люди живут всю жизнь, я не знаю.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да, но для того времени это был вызов определенный.
И.ВОКАР: Да, это была немножко такая смелость.
К.ЛАРИНА: Эпатаж такой.
И.ВОКАР: Не эпатаж – в художнических кругах, в общем, довольно нормально.
К.ЛАРИНА: То есть, это не было какой-то декларацией?
И.ВОКАР: Нет, не было декларацией. Просто им было все равно как бы.
При этом я должна сказать, что Гончарова-то была верующим человеком. А Ларионов, по-моему, был безразличен к этому делу. Поэтому они не венчались.
К.ЛАРИНА: А когда мы говорим «Амазонки авангарда», мы что имеем в виду – художественное объединение, или что? Они похожи друг на друга?
И.ВОКАР: Нет, нет. Мы имеем в виду вот тот совершенно необыкновенный феномен, когда так же, как в поэзии, появились сильные, яркие и смело работающие в современном, в самом современном направлении женщины. Но женщины, вообще-то говоря, и раньше – в конце Х1Х века уже сильные таланты появились: Елена Поленова, Мария Васильевна Якунчикова.
Но что у этих «амазонок» было такое, особенное, может быть?
Вот я вообще думаю… У нас была когда-то выставка женского искусства, называлась «Искусство женского рода», по всем векам. И вот, когда делали эту выставку, вообще думали: вот сделаем такую выставку, и мы увидим, чем женское искусство отличается от мужского.
Сделали – ничего не поняли! На самом деле, творческая, видимо, способность с гендарными проблемами не связана.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Подождите, а как воспринимала все-таки мужская половина творчество женщин?
И.ВОКАР: Великолепно! Великолепно!
Гончарова как раз была одна из тех художниц, которую первой из всех вообще авангардистов как бы признала большая критика. Но не все. Сначала – Ростиславов, а главное – Александр Бенуа, который был вообще страстно против всего авангарда и говорил, что « это какой-то базар художественной суеты – кубизм, или кукишизм», и все это халтура, все это спешка, все это мазня, все это торопливое желание заявить о себе.
И вдруг, когда он пришел на выставку Гончаровой и через несколько дней пишет - (а его дневник в газете «Речь» публиковался):
«Я очень много пережил на выставке Гончаровой. Я понял, что не учить ее надо, а учиться у нее, что всякие крайности, всякие сложности - это оттого, что человек хочет достучаться. Талант, который не может достучаться, его не слышат. Где стены, которые ей дадут расписывать? Где храмы? Где модные журналы, где она будет публиковать свои эскизы? Где модные ателье, где она будет одевать дам»? И так далее, и так далее.
Она способна на любое. И после этого, кстати говоря, по его рекомендации ее пригласили в один из самых лучших театров…
Ну, я здесь не проговорюсь.
К.ЛАРИНА: А мы давайте, уже можем ответить, потому что много правильных ответов. Просто пока нет списков победителей, но ответы, я думаю, уже можно озвучить.
Это «Золотой петушок», Римского-Корсакова.
Давайте про театр и театральную жизнь Гончаровой отдельно поговорим.
И.ВОКАР: И именно после выставки 13 года персональной.
К.ЛАРИНА: Ее позвали? Это не была ее инициатива?
И.ВОКАР: Нет! Нет! Ее позвали именно по рекомендации Бенуа. Самого Бенуа! Это надо себе представить: художницу, которая до этого считалось, что она какая-то хулиганка, ходит с раскрашенным лицом по Кузнецкому мосту, подружка Ларионова. То есть, понимаете, репутация все-таки еще не очень.
К.БАСИЛАШВИЛИ: «Женщины скоро будут ходить с совершенно обнаженной, голой грудью – разрисованной, или татуированной», - мечтал Ларионов.
К.ЛАРИНА: Собственно говоря, оно и случилось, что мы сейчас и наблюдаем. Да, Ларионов был прав. Его мечты сбылись!
И.ВОКАР: Совершенно явное провидение!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот, изысканный Бенуа приглашает.
И.ВОКАР: Да. Во-первых, сначала пригласил Фокина, балетмейстера в Дягилевскую антрепризу, которая в это время была в Париже. И, когда они пришли в ее мастерскую, то Фокин потом пишет, что: «Я ожидал увидеть вот такой притон хулиганств. Ничего подобного - страшно серьезная женщина, страшно серьезные работы». Все ему очень понравилось.
И когда она оформила в 14-м году, в Париже, в Большой парижской опере «Золотой петушок», а это была опера-балет, и эта была совершенная сенсация, которую невозможно описать!
Потому что занавес открывался в темноте. И когда включался свет, то совершенно ослепительное зрелище русского царства такого, царства, как писала Цветаева, - «Народного, крестьянского, восточного», красно-желтый – основной аккорд. В желтом небе – красное солнце в виде лица. И расписные одежды, расписные терема. И там очень интересное было сочетание костюмов, которые меняли картину, потому что все время вводились новые цвета, вводились новые движения.
Это была опера-балет. То есть, певцы сидели на сцене, а тут же танцевали. Понимаете? И сочетание музыки, которую очень хорошо почувствовала Гончарова, вот этого цветового и орнаментального решения, потому что это были русские, размашистые орнаменты исполнительского искусства, конечно, и выдумки, и смелость Дягилева. И Ларионов, и Гончарова поклонялись Дягилеву. Они считали, что этот человек просто провидец новых движений в искусстве.
Все это поразило французскую публику настолько, что когда в том же, 14 году, открылась персональная выставка Ларионова и Гончаровой, то сам Аполлинер написал предисловие, но он начал с того, что «Гончарова – художница «Золотого петушка», вот она представляет свои картины». То есть, это было ее реноме, ее визитная карточка.
К.ЛАРИНА: А в кино? У нее же кино было? Вот я прочитала здесь: «Съемки первого русского патриотического фильма «Драма в кабаре».
И.ВОКАР: А! Ну, это такой фильм, он вообще не сохранился, на самом деле. И там да, пытались они делать. Я думаю, это была такая короткометражка с участием самих разрисованных, в частности…
К.ЛАРИНА: Футуристами? Это не было оформлением фильма?
И.ВОКАР: Да. Не знаю, насколько это было оформление, потому что она там и участвовала сама. Вы знаете, поскольку фильма нет, то здесь довольно трудно говорить. Но в поздние годы в кино, насколько я знаю, она не работала.
К.ЛАРИНА: Ну, тогда давайте про театр тоже еще. Вот дальше-то …
И.ВОКАР: А вы знаете, я хочу немножко о другом, я чуть-чуть не договорила про женское начало, потому что мне кажется, помимо того, что очень большого успеха достигали женщины в парах с другими сильными творческими людьми, есть еще одна особенность всех амазонок авангарда: они очень тяготели к прикладному искусству. Буквально все. Несмотря на всю мощь и Поповой, которая делала тоже ситчики, и Экстер, которая делала эскизы костюмов, и Степанова, которая в театре делала эскизы костюмов. И у Гончаровой было то же самое.
Во-первых, уже критики замечали, что все ей подражают. Она первая ввела такое платье-рубашку. И украшала необыкновенно свои простые по покрою платья и носила, как она тоже пишет в воспоминаниях, - она была одна из немногих, кто носила платки. Причем, платки необыкновенные. Там маленькая девочка вспоминает уже, подросток: у нее был черный платок с золотой с разводами лентой. Она говорит: «Такого я никогда ни у кого не видела».
К.ЛАРИНА: Она сзади завязывала, наверное?
И.ВОКАР: Как-то так. Мода, мода, - она вводила моду.
Или еще есть такое, совершенно замечательное воспоминание: за неделю до вернисажа Гончарова попросила свою двоюродную сестру сшить ей платье из красивой очень ткани. Та сказала, что за неделю это невозможно. И когда она пришла на вернисаж, ее двоюродная сестра, то она увидела, что именно эта ткань – платье. Но, приглядевшись, она увидела, что Гончарова просто сложила вдвойне кусок ткани, сделала вырез для головы, и сметала два шва. И она к ней бросилась, и хотела ей сказать, что надо скорее уходить – не позорься в таком жутком костюме! Но ее опередила одна модная модельерша, которая кинулась у нее спрашивать фасон, вот этот крой необыкновенный. Теперь мы знаем, что это скорее всего Ломанова, Надежда Ломанова, которая вообще планировала с Гончаровой сотрудничать и привлекать ее. Но просто война и отъезд Гончаровой помешал этому.
К.ЛАРИНА: А вот скажите, а в принципе, а то мы забудем об этом спросить и не успеем на это ответить. А вот вся эта история когда закончилась, и как она закончилась?
И.ВОКАР: Какая?
К.ЛАРИНА: С амазонками авангарда. Они все разъехались? Кто остался?
И.ВОКАР: Нет, ну что вы! Любовь Попова умерла в 24 году, Удальцова осталась здесь. Удальцова умерла в начале 60-х, Степанова тоже. Только Экстер уехала в 24 году и жила потом в Париже.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Переписывалась с Мухиной.
И.ВОКАР: Ну, как вам сказать? Я не знаю по поводу Экстер, а если говорить о западной такой жизни Гончаровой, то где-то уже после двадцатых, такое впечатление, что она, даже, начиная с тридцатых, может быть, она какую-то почву немножко теряет, почву для своего искусства.
К.ЛАРИНА: Она же уехала до революции?
И.ВОКАР: Да. Они уехали в 14-м, а потом в 15-м году.
К.ЛАРИНА: И остались.
И.ВОКАР: Остались. Они долго не меняли гражданство, потому что они переписывались.
К.ЛАРИНА: Как не меняли? Они же уехали, были гражданами России?
И.ВОКАР: Да.
К.ЛАРИНА: А потом она стала Советской Россией.
И.ВОКАР: Да, но они поменяли, я сейчас не помню в каком, но не скоро.
К.ЛАРИНА: Они автоматически уже не были гражданами Советской России.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, просто они не брали французского гражданства, наверное, так.
И.ВОКАР: Они не брали французского гражданства, потому что это не совсем для них был нерешенный вопрос, и вообще они как бы не эмигрировали.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А их звали? – Вы говорите – нерешенный, то есть, их звали?
И.ВОКАР: Нет, насчет звали – я не думаю, хотя у нее была переписка с друзьями – с Жигиным, с Романовичем. Но главное, что у них была работа до 29 года в антрепризе Дягилева, в «Русских балетах» Дягилева.
К.ЛАРИНА: Ну что, их вообще не интересовало, что происходит на родине?
И.ВОКАР: Очень интересовало, я думаю.
К.ЛАРИНА: И что? Вообще, как они к этому относились? Что они говорили?
И.ВОКАР: У Гончаровой есть такая запись в дневнике, где она обращается к святому Георгию, и пишет: «Неужели ты не вернешь нас в наш дом? Я слышала, что у тебя теперь стало страшное лицо – лицо мертвеца». Но я, может быть, сейчас не точно цитирую. «Но я не верю в это». То есть, понимаете,
какие-то страшные вещи до них доносились. Но это, я думаю, уже тридцатые годы. Потому что в 28 году они участвовали в выставке современного французского искусства в Москве. Эта выставка очень большое впечатление произвела на всех советских художников.
К.ЛАРИНА: Они приезжали сюда?
И.ВОКАР: Нет. Но они послали свои работы, а Ларионов вообще был одним из инициаторов – он переписывался с Луначарским.
К.ЛАРИНА: Даже с Луначарским переписывался?
И.ВОКАР: Да. И они прислали свои работы. Там был отдел французских современных художников и русских, которые живут в Париже. И, конечно, все здешние художники с необычайным интересом смотрели – что же там делается?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Подождите, ну, а театр? А театр как же? Дягилев? Там же не один «Золотой петушок»? Там же большое количество было спектаклей, оформленных Гончаровой?
И.ВОКАР: Да, да, да! Конечно, одна из известных очень ее работ, тоже «Свадебка», которая долго работала на музыку Стравинского. Самые большие ее достижения, конечно, это в антрепризе Дягилева.
Но она работала не только у Дягилева. Она потом продолжала работать до последних лет жизни, до 57 года, в театре.
Но вот я говорю, что какая-то почва ушла, почему? – Вот мы начали с того, что она выросла в деревне, что даже город ей был, так сказать, чуждоват.
Потом, в 13 году она провозгласила «Путь на Восток». Она сказала, что «Мною взято все, что мог дать Запад, что теперь я обращаюсь к источнику всех художественных впечатлений – это к Востоку, которым всегда питается Запад».
И случилось парадоксальное, как она сама говорила: «всю жизнь любила деревню, а жила в городе. Хотела попасть на Восток, а живу на Западе».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вопрос! Можно я Вас прерву? У меня вопрос такой: Вы говорите, что она была всегда религиозна. Однако же, известно, что ее картины с ранних выставок, еще дореволюционных, снимали с показа именно за их нерелигиозность, оскорбляющих религиозные чувства посетителей.
Сняли 12 полотен, оскорбляющих религиозные чувства посетителей.
И.ВОКАР: Вы знаете, вот очень интересная страница ее творчества раннего, именно это то, что она в жанре такого мистического лубка, в своих примитивистских формах, очень резких, очень суровых пишет картины на религиозные сюжеты. И, собственно говоря, даже церковные практически.
К.ЛАРИНА: Как иконы?
И.ВОКАР: Как иконы, как эскизы фресок, может быть, эскизы росписей. Но они не канонические. И эта история очень давняя. Начнем с того, что Врубелю не дали расписать Владимирский собор в Киеве, хотя по силе его эскизы превосходят всё, пожалуй. Но, что касается Врубеля, там сложный вопрос, потому что он, как раз был отчасти светский человек, а Гончарова – нет. Она просто пишет в манере, ну вот, знаете, есть такое понятие у иконоведов: «варваризм» -вот такая народная, немножко варварская по стилистике иконопись. И она чрезвычайно сильная, на самом деле. Вот вещь, о которой я хотела рассказать, которую я хотела показать, это «Старец с семью звездами», она тоже висит у нас в экспозиции. Это, собственно говоря, начало Откровения Иоанна Богослова, видения его. И вот, когда она пишет свои религиозные вещи, то они все похожи на видения, как будто они привиделись художнице. И вот Гончарова была одной из немногих художников, кто откликнулся очень остро на Первую мировую войну.
Вообще, есть такой парадокс, что в Германии Первая мировая война породила просто чрезвычайный слом психологический, там совершенно по-другому экспрессионизм повернулся, к каким-то трагическим сюжетам, к натуралистическим каким-то формам, и так далее. А у нас – нет.
У нас – Первая мировая война, а у нас создается беспредметность, - все так иначе идет. И вот она создала альбом, литографии «Мистические образы войны», где иконописные образы, где например, ангелы вмешиваются и руками они пытаются задержать летчиков, которые бомбят город. Они как бы вмешиваются в движения, которые происходят у людей, когда одна нация идет на другую, когда юные такие мальчики, знаете, современные, такие элегантные, они там бросают бомбы, которые превращаются в камни. И вдруг - среди этого черно-белого, очень резкого альбома одна цветная литография: «Ева на звере», тоже апокалипсический образ: ослепительная, оранжевая на синем фоне фигура на огнедышащем таком звере с тремя головами! Потрясающее воздействие, честно скажу. Просто как будто все пылает. Как будто бы загорелась книга у вас в руках!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Гончарова, я понимаю, производила такое воздействие. Не зря ей придумали вымышленную биографию. Илья Зданевич, вот я что прочитала: оказывается, по фантазии Зданевича, Гончарова поддерживала дружеские отношение с Клодом Моне, была послушницей в монастыре, путешествовала по странам Востока, посетила Мадагаскар с целью повидать бушменов, а потом отправилась на Мыс Доброй Надежды, в Индию, Персию, Армению, и через Одессу вернулась в Россию. Это все миф, да?
И.ВОКАР: Конечно, это просто откровенная фантазия, но я думаю, что многие поверили.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Поверили тогда?
И.ВОКАР: Ну, мне кажется.
К.ЛАРИНА: А вот давайте тогда, раз уж у нас такое завершение, мы с такими мистификациями соприкоснулись, как все-таки сложилась ее последняя часть жизни? Мы начали с того, что она прожила огромную жизнь. Мы сегодня говорили о каких-то вещах в ее творчестве раннем, потом закончили Русскими сезонами, Дягилевскими. А дальше-то что было?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы еще не сказали о том, что она написала «Манифест женщины-футуристки».
К.ЛАРИНА: Ну это уже там, в ранней жизни?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, еще там.
К.ЛАРИНА: В ранней жизни своей? А дальше-то что? Что было дальше?
И.ВОКАР: Ну, а дальше – вот какое-то другое ускорение. Как-то изменился темп жизни.
К.ЛАРИНА: Её звёздный час был уже весь?
И.ВОКАР: Позади, да. А она по-прежнему очень много работала. Не случайно говорила Цветаева, что она работает «всегда, везде и во всем». Но где-то после двадцатых годов, особенно после 29 года, я думаю, ушла какая-то среда для нее, и это не только для нее, для многих эмигрантов. Так было, я не знаю, и с Коровиным, и с многими, многими.
К.ЛАРИНА: А Ларионов раньше умер?
И.ВОКАР: Нет, он еще два года после нее прожил.
К.ЛАРИНА: Еще? Господи, какие долгожители!
И.ВОКАР: Но они стали другими – они перестали быть такими боевитыми.
К.ЛАРИНА: Они писали до конца дней своих?
И.ВОКАР: Они писали, да.
К.ЛАРИНА: А как война ими переживалась?
И.ВОКАР: Они продолжали жить в Париже.
К.ЛАРИНА: В оккупированном?
И.ВОКАР: Да. И даже совершенно беззаботно. Ларионов очень плохо говорил по-французски. Но ее, конечно, звездный час уже прошел, потому что большое количество ее работ 30-х и 40-х годов они просто слабее. Хотя она откликалась даже, например, на такую вещь, как запуск спутника советского. И создала, допустим, картины беспредметные на тему «Космос».
Но я, если можно, все-таки закончу!
К.ЛАРИНА: Всё!
И.ВОКАР: Конец? Как жаль!!!
Я хотела все-таки, сказать, что некоторые вещи начала 20-х годов мы покажем на нашей новой экспозиции, которая открывается 31 мая.
К.ЛАРИНА: А ты про это говоришь в своей передаче «Анонсы»?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Еще рановато. Ближе к 31-му расскажу подробнее.
И.ВОКАР: Хорошо! Тогда я приглашаю всех.
К.ЛАРИНА: Ирина Вокар, наша сегодняшняя гостья, спасибо!
«ЭХО МОСКВЫ» РЕКОМЕНДУЕТ:
К.БАСИЛАШВИЛИ: Весна и ветер в голове, а потому музейные анонсы сегодня с политологическим и даже ботаническим уклоном.
Но сперва – в Третьяковскую галерею! Этот тихий оазис искусства накрыла костлявая рука политики.
Открытие новой выставки «Европа-Россия-Европа» связывают и со встречей на высшем уровне в Самаре, и с юбилеем Европейского Союза, которому в этом году круглых 50.
Но все, конечно, началось гораздо раньше, и объединенной Европа стала задолго до страстных призывов к этому современных риторов. Произошло это как-то само собой, и без громких заявлений.
В художественных мастерских начали маслом писать картины голландцы, и немедленно в глазах всей Европы превратились в тех самых лидеров общественного мнения.
О едином искусстве и идет речь на выставке в залах на Крымском валу.
Свои собрания покажут музеи Нидерландов, Греции, Франции, Швеции, Португалии, Финляндии и еще десятков стран, в том числе, - (и вновь без политики мы никак)! Польши и Эстонии.
Среди шедевров – «Пейзаж» Каспара Давида-Фридриха, «Натюрморт» Матисса, «Тициан» - Хосе-Рибера, Пикассо, Шагал.
Для посещения выставка на Крымском валу откроется 22 мая и продлится до конца июля.
Современное искусство Индии тоже попадает в категорию народной дипломатии.
К 60-летию дружбы с Россией на самом высоком уровне откроется выставка современного искусства Индии, чьи художники и сегодня неплохо осведомлены о Сантре, Мантре и
медитации.
Индусы будут гостить у Зураба Церетели в галерее, по адресу: Пречистенка, 19, с 23 мая и до середины июня.
От политологической подпитки – к нектару ботаническому.
Не чуждая музеям ботаники, даю вам установку: место встречи – под высокими липами, в здании-теремке, опознавательные знаки – муляжи грибов и гигантские морские раковины, и тонкий аромат, лучше всяких духов. Туда нужно бежать от городской суеты – там расцветет Праздник любимого московского куста, праздник сирени всех цветов – от белого до фиолетового. Обещают показать даже лауреата Сталинской премии сорт «Красавицы Москвы».
Смотр сирени продлится с 29 мая до 1 июня ежедневно в биологическом музее. Это он стоит под липами и так напоминает теремок.
Уже можно рассмотреть, но руками трогать нельзя золото в Историческом музее из особой кладовой драгметаллов.
Каждый экспонат с подтекстом. Например, женская чарочка под водку вмещает 15 капелек, вариант для мужчин – в несколько раз вместительней. О равенстве полов в ХУ1 веке, видимо, еще не знали.
Выставка «Золото» в Историческом музее, это на Красной площади.
К.ЛАРИНА: Называет имена победителей в программе «Собрание Третьяковки».