Ирина Вакар - Собрание Третьяковки - 2007-04-15
К.ЛАРИНА: Ну, что? Начинаем программу "Собрание Третьяковки".
Добрый день, еще раз! У микрофона Ксения Ларина, у другого микрофона Ксения Басилашвили. Ксюша, привет!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Привет!
К.ЛАРИНА: Сегодня перед вашими глазами мы развернем картину Михаила Ларионова "Отдыхающий солдат". И об этом художнике, об этой картине нам будет рассказывать старший научный сотрудник Отдела живописи первой половины ХХ века Третьяковской галереи Ирина Вокар. Здравствуйте, Ирина!
И.ВОКАР: Здравствуйте!
К.ЛАРИНА: Я хотела открыть картинку. Сейчас попробую, может быть, получится. Давайте опишем сначала, как мы это делаем для наших слушателей, чтобы они понимали, что это такое за картина. Все-таки, это не "Иван Грозный убивает своего сына", да?
И.ВОКАР: Я хочу с другого начать, если можно, буквально с двух слов.
Вот у нас, собственно, проект наш подходит почти к концу.
ВЕДУЩИЕ: Как?!!!
И.ВОКАР: Нет? Не так? Нет? Не подходит?
ВЕДУЩИЕ: Нет! Нет!
И.ВОКАР: Ну, хорошо. Он больше года уже продолжается.
К.ЛАРИНА: Вы нас пугаете, он в самом расцвете, вы что?!
Откуда такие сведения у вас?
И.ВОКАР: Нет, никаких сведений у меня нет. Просто больше года уже, мне кажется.
К.ЛАРИНА: И директор Третьяковской галереи не хочет продолжать?
И.ВОКАР: А директор сжал руку и сказал: "Давайте дальше, вперед"! Простите, ради Бога! Я хотела не об этом сказать.
Мы давно уже говорим об искусстве Третьяковской галереи. И о многих художниках ХХ века. И вот мы только сейчас подходим к художнику, и это вообще-то понятно, потому что не у всех на слуху это имя. А этот художник сыграл такую роль в истории русского искусства ХХ века, которую я бы сравнила только с ролью, например, Сезанна для мирового искусства. То есть, это вообще как бы отец нашей новейшей живописи, разных ее течений.
К.ЛАРИНА: Михаил Ларионов?
И.ВОКАР: Да. А вот просто маленький пример: вот, например, в его кружке начинали Каплин и Малевич. Шагал впервые выставился на его выставке "Ослиный хвост". Его ближайшими соучениками и друзьями, на которых он очень повлиял, были Куприн и Фальк, которые от него впитали импрессионизм.
А с Кандинским он ходил по базарам и собирал лубки, то есть мимо его влияния не прошел ни один, почти ни один крупный художник.
А Гончарова! Он просто ей велел быть живописцем. Она училась на скульптора, и когда он увидел, какое чувство цвета у нее, он ее переформировал.
И это художник, не только повлиявший на первое поколение авангардистов. Потом: Шевченко, Романович, Чекрыгин, Жигин, Маковец - многие художники тридцатых годов. Причем, самые тонкие живописцы. Они многократно возвращались к нему и говорили: "Вот Миша Ларионов говорил. Вот наш любимый художник". А Шевченко вообще написал: "По-моему, гениальный". А, например, Бубновалетцы?! Вообще, если бы не было Ларионова, и он не организовал бы выставку "Бубновый валет", то по-другому бы, наверное, развивались и Машков, и даже Кончаловский, взрослый в то время, и даже Винтулов, который, кстати говоря, сказал такую фразу (может быть, я не точно процитирую), он сказал: "Ларионов по-новому ставил глаз и внушал новую эмоцию, императивно внушая правоту откровения". То есть, совсем не похожий на него художник
говорил о том, что после Ларионова глаз становится другим.
И вот эта фигура действительно немножко в тени оказывается, даже Гончаровой.
Вот вы входите в первый зал экспозиций ХХ века, и в этом первом зале, среди ярких, ослепительных работ Гончаровой, и очень эпатажных некоторых работ Ларионова, такая довольно серенькая, может быть, не очень заметная картина. Хотя довольно большая картина "Отдыхающий солдат", которую, я уверена, многие не сразу кинутся к ней, а некоторые кинутся, потому что эта вещь совершенно убедительная. Она вроде бы, очень грубая.
Там изображено, собственно, ну что? - Лежит у забора в грязи солдат, покуривает. Полеживает, ничего не делает. Вот он копал, - такая там саперная лопатка, бросил. И лежит.
Но вот, как он лежит? Даже, если начать просто с его позы, с его состояния, вот так можно лежать, знаете, где-нибудь на берегу реки, на закате, среди цветов.
К.ЛАРИНА: Хорошо!
И.ВОКАР: Совершенно отрешившись от всего. Хотя, тут просто забор и грязь, но что-то в этом есть от состояния человека, который хочет отрешиться, понимаете, от всего?
Ну, не знаю, может быть, русский человек, может быть, я преувеличиваю, но русский человек, который работает не совсем, как немец, может быть, по крайней мере, не привык аккуратно поработать там, снять перчатки, аккуратно идти культурно развлекаться.
А здесь какое-то вот такое состояние, знаете, стихийности, когда копал, копал, - бухнулся, где попало! И все! Его нет!
Как сказочный персонаж - вот он там свершал подвиги, а потом на печь залег и что он там делает? - Неизвестно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Там и забор тоже непростой, да?
К.ЛАРИНА: Давайте пока остановимся, а то мы сейчас все расскажем. У нас столько обязательств невыполненных.
И.ВОКАР: Это отдельная песня про забор.
К.ЛАРИНА: Давайте, сначала "Случай".
К.БАСИЛАШВИЛИ: у нас "Случай в музее".
К.ЛАРИНА: Потом подарки и вопросы.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Все будет. Но вначале "Случай" и слово Марине Эльзессер.
СЛУЧАЙ В МУЗЕЕ
М.ЭЛЬЗЕССЕР: У посетителей обычно такое представление о музее - что это такое сакральное пространство: на стенах висят картины, сидят строгие смотрительницы, и царит благоговейная тишина.
Но вообще музей - это такое живое место, живой организм. И много происходит каких-то забавных историй и случаев. Особенно богата на такие истории жизнь экскурсоводов.
Вот я сама, когда была экскурсоводом, уже лет 15 назад, то работала на выставке нашего замечательного художника Павла Андреевича Федотова, автора знаменитых картин "Сватовство майора", "Завтрак аристократа". И у меня были школьники третьего класса, маленькие дети. И я им рассказывала о картине "Вдовушка". Рассказываю, рассказываю и чувствую, что-то не так: как-то мы друг друга плохо понимаем. И я тогда спрашиваю: "Ребята, а вы вообще знаете, кто такая вдовушка"? - Секундное замешательство, и почти хором: "Да, это когда без отца, без матери". Вот такая история!
БЫВАЕТ ЖЕ ТАКОЕ!
К.ЛАРИНА: Но не об этой картине сегодня. Сегодня говорим об "Отдыхающем солдате" Михаила Ларионова. Но о значении самого художника для истории культуры российской вы уже услышали оценку нашей гостьи, Ирины Вокар. А сейчас конкретнее будем говорить уже об этой картине и о творчестве Михаила Ларионова.
Но перед этим еще одно обязательство. Ксюша, мы должны сегодня призы, подарки отдать.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Обязательно! Обязательно, и сегодня мы представляем вашему вниманию такую DYD-коллекцию "Художники русского авангарда 1-20 годы", это коллекция Третьяковской галереи. И, кроме того, вот, видимо, не нашлось, может быть, нового каталога Михаила Ларионова, но у нас не менее интересный каталог - Ольга Рознова, одна из амазонок русского авангарда "Увидеть мир преображенным". Как я понимаю, это каталог одной из выставок, которая сейчас проходит. Напомните, где это?
И.ВОКАР: Новый зал в Толмачевском переулке. И он работает так же: в понедельник - выходной день. То есть можно зайти.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Хорошо. А мы вам задаем вопрос. На наш СМС номер: +7 985 970-45-45. Внимание!
Михаил Ларионов больше десяти лет учился в лучшем в то время в художественном учебном заведении - в Московском училище живописи, ваяния, зодчества. Даже тогда, когда его на год исключили из училища, он продолжал посещать занятия.
Так что учителя рассказывают: пришлось купить ему билет и посадить на поезд, и отправить в родной Тирасполь. От института было не отвлечь, что редко со студентами.
Так вот, здание этого училища сохранилось. Где оно сейчас находится?
Назовите, пожалуйста, адрес Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
Так вот, наверное, к Тирасполю можно будет вернуться, но после того, как мы все-таки посмотрим забор. Забор в надписях!
И.ВОКАР: Забор весь в надписях, действительно, причем чувствуется, что это надписи сделаны рукой вот, или этого солдатика, или каких-то других, таким корявым почерком написано: "Последний срок". Потом - нарисована лошадь, потом нарисовано такое задастое существо женского пола.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Срок службы последний, да?
И.ВОКАР: Да. Потом - срок службы и все это, надо сказать, особенно женская фигура и лошадь, напоминают последующие картины Ларионова, потому что он, когда писал, во многом перевоплощался в своих персонажей. И вот, когда он писал "Парикмахерскую серию", как бы представлял себя автором лубков, не лубков, а вывесок Тираспольских, которые вот так примитивно, и в то же время очень вкусно и выразительно изображают процесс стрижки, или бритья.
А вот, когда он писал "Солдата", между прочим, это не случайно здесь вот такое проникновение в какое-то состояние солдатское.
Дело в том, что он, может быть, и учился так долго, и не хотел покидать училище именно потому, что когда художник получал диплом, он должен быть вольноопределяющимся в течение одного года. А если его исключали, то он должен был быть простым рядовым три года в казармах. А вольноопределяющийся мог жить на квартире.
И после того, как его действительно в конце концов в десятом году исключили за бунтарские настроения, за то, что он мутил воду, грубо говоря, и, так сказать, он и его друзья не слушались совершенно педагогов.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это была бунтарская молодежь?
И.ВОКАР: Да. Главное, он влиял очень, был таким лидером прирожденным.
После этого он добился того, что через несколько месяцев ему все-таки засчитали его 12-летнюю учебу. И после этого он пошел в солдаты. И вот эту "Солдатскую" серию, не только эту картину, а целый ряд картин он писал, в общем, во многом с натуры, с очень таким глубоким пониманием этого солдатского - ну, как вам сказать? - состояния, когда служба идет, и в то же время человек не дома, он, в какой-то мере деклассирован.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И цвет здесь такой - какой-то серебристый, переливающийся.
И.ВОКАР: Да, вы знаете, вы очень так изящно сказали про серебристый и переливающийся. Но критика того времени считала, что это сплошное уродство: этот уродливый солдат - у него уродливые какие-то ноги, перекрученные, и изображена только грязь, и гадость, и забор, и так далее. И критик один сказал: что краски подбирает художник, подходящие к теме. То есть, что это цвет грязи.
К.ЛАРИНА: На картине-то он румяный человек вполне!
И.ВОКАР: А посмотрите, как написан этот румянец замечательный, здесь, собственно, какие оттенки? Здесь серый, такой цвета хаки, сизый, и такой терракотово-лиловатый, - вообще, очень изысканная гамма. И я должна сказать, что если даже некоторые яркие картины Гончаровой, вот иногда много раз на них смотришь, и временами они надоедают, - ничего не хочу сказать плохого. А вот эта вещь почти никогда не надоест. И этот серый цвет, и этот вот румянец, например, как он написан? - Он написан той же терракотой. То есть, это совершенно не телесный цвет, а ощущение здорового, пунцового румянца, который заливает всю щеку. Так же, как есть, вот, например, волосы - бритая голова, там кусочек - написана прямо синим. Сизо-синим. А пальцы? - Они написаны черной краской, очень грубо - такими треугольниками. И чувствуешь, как вот эта вот пухлая рука, она не очень для тонких каких-то движений приспособлена. Вот самокрутку скрутить - может.
И такая крошечная ямка, которую он вырыл.
И вот самое главное, наверное, что об этой картине хочется сказать: это то, что она одна из самых здоровых и одна из самых тонких и, как ни странно, нежных. Потому что солдат этот, вот парень этот он с какой-то нежностью написан.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот чуть-чуть - и карикатура!
К.ЛАРИНА: А что у него в руках? Махорочка, я думаю?
И.ВОКАР: Махорочка, кисет.
К.ЛАРИНА: Да и рубаха не очень чистая, кстати, вот я обратила внимание.
И.ВОКАР: Белая рубашечка, да, которая да, такая вот. Он немножечко такой, знаете, растяпа.
К.ЛАРИНА: Но при этом здоровый какой-то.
И.ВОКАР: Здоровый, крепкий, крестьянский, может быть, парень.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вопрос: 911 год - буквально три года еще осталось такого затишья до войны - Первая мировая.
И.ВОКАР: Вы знаете, это какой-то совершенно аспект, который мне редко приходит в голову, потому что всегда говорят о Ларионове с точки зрения нового течения - неопримитивизма, новых формальных исканий и так далее.
Если представить себе, что вот этот, все-таки натурный солдат, это вот то пушечное мясо, на самом деле, которое попадет в совершенно зверскую бойню, буквально через три года.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А Ларионов служил на Первой, да?
И.ВОКАР: Еще бы, еще бы! Он был призван. Причем, как он был призван? - Он из Парижа приехал, где была его персональная выставка с Гончаровой, где он имел успех, где о нем писал Аполлинер. И его когда встречали на вокзале, то друзья говорили, что по его облику, по его походке, по костюму видно было, что он из какого-то артистического мира.
И его сразу послали на передовую, и через полгода его встречали после тяжелейшего ранения и контузии.
И вот смотрят на этих раненых, и вдруг в одном человеке на костылях, с серо-сизым лицом случайно что-то промелькнуло, похожее на Ларионова. Понимаете, человек изменился настолько, что его не сразу узнали.
Но после этого все сложилось хорошо: он опять вернулся в Париж, и вернее - в Швейцарию, к Дягилеву, и больше он в Россию не возвращался.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нам надо сейчас представить путь картины "Отдыхающий солдат" в галерею. И эту историю расскажет Людмила Бобровская.
ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ
Л.БОБРОВСКАЯ: "Отдыхающий солдат" Ларионова был написан во время прохождения им службы в Москве, именно в одиннадцатом году, и возникли эти знаменитые вещи "Солдатской серии", и одна из самых главных, самых знаменитых вещей - это картина "Отдыхающий солдат".
Она была впервые показана на так называемой "Однодневной" выставке в Обществе свободной эстетики 8 декабря 1911 года.
Следующим ее явлением публике был знаменитый "Ослиный хвост" - это та самая выставка, которую Ларионов с Гончаровой организовали уже в 12 году, когда они разругались с "Валетами", - ссора "Ослов" с "Валетами", когда часть художников, образовывавших объединение "Бубновый валет", сказала, что не хотят следовать французам, они хотят идти своими путями. И вот таким образом возник "Ослиный хвост", выставка, на которой была показана, уже, так сказать, не в однодневном варианте, а как следует на выставке. Это был март 17 года.
А потом, после революции, эта картина попала в Музей живописной культуры. А в 27 году, как раз, в Третьяковской галерее проходила выставка художников, которые входили в объединение "Бубновый валет". И как раз, в 27 году именно в связи с этой выставкой, да и вообще, видимо, когда часть экспонатов из Музея живописной культуры переходила в Третьяковскую галерею, "Отдыхающий солдат" попал в нашу коллекцию, и благополучно существует вот до сих пор.
ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ
К.БАСИЛАШВИЛИ: Поскольку я зарапортовалась немножко, хочу исправиться: извиниться перед автором рубрики: это была Людмила Бобровская. Именно она рассказала о том, как картина попала в Третьяковку.
Ксюша, ты как раз вышла на картину, посвященную парикмахерскому искусству в Интернете?
К.ЛАРИНА: Да, да. Красиво!
У нас там победители уже есть?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Есть победители, определились. (перечисляет победителей).
Мы спрашивали, где находилась, да и ныне это здание существует, Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где учился героически Михаил Ларионов.
Есть ответ: это Мясницкая улица, даже можно уточнить, напротив Главпочтамта.
К.ЛАРИНА: Ну, давайте мы начнем потихонечку про него: родился, женился. Это же интересно.
И.ВОКАР: Родился он в провинции - в Тирасполе, вернее, в Бендерах. Но его город, куда он постоянно возвращался, был Тирасполь. И у него очень интересное сочетание кровей: его отец был из Архангельской области, военный врач. И отсюда такая вот белобрысость, белокурость, светлоглазость Ларионова. Он был высокий, круглолицый, - такой типичный русак.
А его родня по материнской линии: бабушка была, вообще, гречанка. И там, в Тирасполе было его такое родовое имение, и туда он часто возвращался. И Гончарова считала, что оттуда его краски. Она говорила, что в Тирасполе дома розовые, желтые, красные. Ослепительное солнце, ослепительное синее небо. И некоторые исследователи даже говорили, что в Тирасполе он нашел свой Таити, потому что все увлекались в то время Гогеном, и Сезанном, и Вангогом. И южные краски, которые преображают вот тональную живопись, делают ее совершенно по-новому активной, вот они пришли из провинции.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Кстати, мы все время говорим, что Ларионова, вроде бы, не так сегодня помнят, как должны были. Так вот, в Тирасполе его именем назвали улицу - имени Михаила Ларионова, да!
И.ВОКАР: Что вы говорите?! Я поздравляю тираспольцев с такой замечательной идеей. Это прекрасно!
Он очень рано приехал в Москву. Уже в 98 году поступил в московское училище, и в 901-м он встретился со своей половиной, в прямом смысле, это Наталья Сергеевна Гончарова, которая происходила из древнего дворянского рода. Она была родственницей Натальи Пушкиной. И они чрезвычайно интересно дополнили друг друга. И часто у нас просто как бы не разделяются эти имена. И мы говорим: Гончарова и Ларионов, Ларионов и Гончарова, - хотя, на самом деле, они очень разные.
И даже есть такое мнение, что талант Ларионова был как бы более женственный, а талант Гончаровой - более мужественный, что ли.
К.ЛАРИНА: Давайте пока остановимся. Сейчас слушаем новости, а потом продолжим нашу передачу.
К.ЛАРИНА: Сегодня мы говорим о творчестве Михаила Ларионова. Нам о нем рассказывает Ирина Вокар.
С победителями мы уже разобрались, поэтому есть время для того, чтобы подробно поговорить о творчестве и жизни Михаила Ларионова.
Я только напомню, что СМС-ки можете присылать, в любом случае, если у вас есть вопросы к Ирине, - милости просим: +7 985 970-45-45.
Мы остановились на том, что семья образовалась из двух художников, которые разные-разные. Причем, женщина, как я понимаю, олицетворяла мужское начало как художник, а мужчина - наоборот: что-то такое нежное, изящное, женское.
И.ВОКАР: А вы знаете, о Ларионове очень интересно рассказывают: что он был, конечно, очень волевой человек. Идеи у него, конечно, как он говорил: "брызжил идеями"! Он был, конечно, самолюбивый человек, и умел отстаивать свои идеи, но когда речь, например, заходила о том, кому лучшее отвести место - себе, или Гончаровой, он предоставлял всегда лучшее место Наталье Сергеевне. И говорил: "Ну, я как-нибудь, повесьте, а вот Гончарову - чтобы она прозвучала".
К.ЛАРИНА: Ну, вообще-то, два художника, - это что-то жуткое!
И.ВОКАР: Нет, нет. В этом смысле они замечательно уживались. Гончарова говорила: "Он меня критикует, или советует, направляет, исходя не из себя, а из меня". То есть, вы понимаете, какая чуткость в этом смысле, и какая мудрость, я бы сказала.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Всю жизнь вместе, вместе эмиграция. А почему брак официальный был заключен только в последние годы жизни?
И.ВОКАР: Ну, почему он был заключен, - это понятно: потому что речь идет о наследовании того собрания.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А так, они были против вот таких официально узаконенных отношений? Это была принципиальная позиция, или просто - как-то не думали об этом?
И.ВОКАР: Здесь трудно сказать нам. Я думаю, что это среди художников было распространено достаточно. Но только, когда речь уже зашла о том, чтобы оставшийся наследовал имущество. А имущество состояло из огромного количества холстов, книг, разных собранных материалов. Это была квартира, буквально заваленная драгоценностями.
Кстати говоря, они хотели это все передать России, Советскому Союзу.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И все! И нет!
И.ВОКАР: Как нет?!
Когда они умерли, то Ларионов вторым браком женился на Томилиной, и она завещала России. И только тогда это собрание могло попасть к нам.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот это, кстати, такая трагическая история в семье Ларионова-Гончаровой - Томилиной, которая появилась еще при жизни Гончаровой. Что за фигура?
И.ВОКАР: Ну, надо сказать, что Томилина была соседкой, заботилась о нем. Ну, в общем, они были давно знакомы. И, я должна сказать, что у Гончаровой тоже были друзья близкие. Были связи.
К.ЛАРИНА: Сердечные.
И.ВОКАР: Вне этого, так сказать, брака. Ну, не могу здесь больше ничего не обсуждать, ни как-то комментировать. Знаете, как говорил Ремарк: "Человеческая жизнь слишком длинна для одной любви". Но то, что у них сохранилось взаимопонимание исключительное, исключительная какая-то творческая близость, это все-таки довольно редкий и замечательный факт.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И до конца, чтобы выяснить этот вопрос: итак, все-таки наследие Ларионова и Гончаровой в России.
И.ВОКАР: Да, оно у нас, в Третьяковской галерее.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И говорили, что вот-вот откроют музей.
И.ВОКАР: Нет, музей открыть сейчас очень трудно, потому что из дома, где жили Гончаровы, принадлежащем дому на Трехпрудном переулке, там очень трудно выселить людей, поскольку жилье теперь очень дорого.
Кроме того, для музея полноценного там слишком мало места. У них было три комнаты и кухня небольшая, и там, в лучшем случае, можно сделать какую-то сменную экспозицию, а хранить все это наследие, где 700 полотен живописи, много тысяч листов графики, огромная библиотека-архив - это все-таки будет, видимо, и хранится сейчас у нас, и мы хотим издать каталог полный, включить, вернее, в наш Академический каталог собрание живописи и графики Ларионова и Гончаровой. Но это довольно сложное дело. Уже много лет идет обработка материала, и она будет продолжаться.
К.БАСИЛАШВИЛИ: На фоне новостей, вот которые сейчас звучали у нас из Петербурга, эти новости, которые были и в Москве, мне вдруг подумалось: а ведь Ларионов - это вот как раз та личность, которая могла идти на баррикады, и шла на баррикады и в искусстве, и в жизни.
И.ВОКАР: Вы знаете, весь русский авангард как бы параллелен русской революции. Причем, когда эти вещи слишком тесно сближают, когда считают, что это практически одно и то же.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, так оно.
И.ВОКАР: Это очень грубая ошибка. Потому что в молодости многие, про Ларионова я не скажу. Нет, наверное. Таких сведений нет, но многие авангардисты - Маяковский. Кстати, который говорил: "Все мы вышли из школы Ларионова". Маяковский, Бурлюк, Каменский вообще сидели в тюрьме за политическую деятельность. Малевич описывает, что он выбирал, чем бороться - кистью, или револьвером.
Но когда они это выбрали, когда они уже пошли не политическим путем, а путем искусства, то они выбрали совсем другой путь, потому что радикальная революционная интеллигенция совершенно была далека от нового искусства. Как выяснилось потом, они оказались противниками на самом деле.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А в молодости Ларионов все-таки был как-то замешан в этом?
И.ВОКАР: Нет, относительно Ларионова таких сведений у меня нет. Но то, что у них были радикальные взгляды, и когда была Октябрьская революция, они ведь решили, что это не только их революция - как Маяковский говорил: "Моя революция"!
На самом-то деле они думали, что просто "Кто был ничем, тот станет всем". И вот, наконец, пришел час, когда новое искусство перевоспитает глаз человека, и люди будут иначе мыслить, потому что авангард - это школа мышления.
К.ЛАРИНА: А вот, если говорить об открытиях его художественных, там же масса, как я понимаю, есть вещей, которые принадлежат ему как первооткрывателю?
И.ВОКАР: Вы знаете, в конце жизни он говорил: "Я прошел многие измы, и сам создал многие измы, но я понял, что и старое, и новое искусство делятся не на старое и новое, а только на истину и неистину". Ну, я не точно цитирую.
И, если говорить о том, как он развивался, так, в двух словах, то он был одним из лучших, может быть, лучшим русским импрессионистом.
Потом он создал неопримитивизм. И вот "Отдыхающий солдат", и его "Парикмахер", и многие лучшие картины Гончаровой как раз относятся к этому изму.
Потом он создал "Лучизм". Это было одним из первых беспредметных, или полубеспредметных течений, которое тоже было связано с его идеями света, пространства, связано как-то с импрессионизмом. Это очень такое тонкое.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А "лучизм" - очень философское: мы видим не сами предметы, а те лучи, которые отходят - отраженный свет.
И.ВОКАР: Как один исследователь хорошо сказал: "Он не был теоретиком, но он был прирожденным концептуалом". Он выдумывал идеи, но пластические идеи. Он как бы заставлял
по-другому видеть людей, и люди подчинялись ему. Гончарова тоже стала "лучисткой", понимаете? Хотя, вроде бы, была другого склада. Потом, уже в эмиграции, он увлекся театром.
К.ЛАРИНА: Как театральный художник он был состоявшимся?
И.ВОКАР: Он был сверхсостоявшийся художник. То есть, он как декоратор, может быть, более тотальной была Гончарова, и, может быть, более эффектные решения она предлагала. Но он мог быть практически хореографом, то есть, давать решение пластическое актерам, танцорам. Он был советником ближайшим Дягилева, а под конец у него как бы уже слились искусство и жизнь в такое единое движение природное, что вообще природа художественна, - он говорил. И так далее.
Он очень много делал набросков, рисунков. И вы знаете, он мог просто - я говорила о сочетании грубости и какой-то невероятной тонкости.
Вот он мог взять окурок и провести какую-то линию,
какой-то там листик, глаз. И вот вокруг какой-то воздух возникает. Чем-то капнуть - мелом, белилами на коричневый фон, и вот ощущение осени. То есть, какое-то волшебство было ему, конечно, даровано.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Интересно, когда в 2001 году приезжал в Москву знаменитый хореограф и балетмейстер, и в прошлом балетный актер Роллан Пети, он вспоминал, как в Париже его писал Ларионов, писал с него портреты. И он делился с журналистами своими воспоминаниями. Ларионов оставил неизгладимое впечатление на Роллана Пети. И, наверное, где-то есть и портреты, может быть, в Париже остались. Интересно.
И.ВОКАР: Да, у него был тесный-тесный контакт.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Я думаю, и с артистической средой тоже.
И.ВОКАР: Да, и вообще он производил неизгладимое впечатление.
Есть такие воспоминания одного критика американского, который расспрашивал Ларионова, и они говорили часами. В конце концов, он сказал, что "Если я сейчас не уйду от вас, то я забуду, и не смогу записать все то, что вы мне сказали". Тогда Ларионов ему говорит: "Ну, тогда давайте я вас провожу". Потому что он не мог остановиться. Его количество идей было невероятно, но не все слушали его уже в то время.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А манифесты? Все-таки, были изданы манифесты?
И.ВОКАР: Это все в русский период, когда он был законодателем, он был лидером, он был коноводом, как говорят. Он был самой, может быть, яркой звездой до 13-го года на небосклоне русского авангарда.
В Париже, в парижские годы это, в общем, более тихая жизнь.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Он стал одним из.
И.ВОКАР: Вы знаете, он стал каким-то маргиналом, наверное.
Ну, его привлекали, конечно, к выставкам, особенно, когда в моду вошло опять беспредметное искусство. Но, в общем, его далеко не так, конечно, знали и ценили. И он сам это прекрасно понимал. Тем более что начались болезни, старость.
К.ЛАРИНА: А он уехал, в принципе из Европы они уехали, потому что не могли здесь жить, или так случайно получилось?
И.ВОКАР: Нет, пригласил Дягилев оформлять, пригласил в первую очередь Гончарову оформлять спектакли. Потом он очень оценил Ларионова, и они остались. Но Дягилев в 29-м году умер.
И вот что интересно: Ларионов не ограничился хореографической деятельностью и деятельностью советчика, декоратора и так далее, он стал писать историю театра, он стал писать воспоминания о Дягилеве. Вообще, его литературные труды еще не совсем собраны, не совсем изданы. У него удивительные какие-то заметки, такие старческие. Вот он уже полупарализован, он лежит дома, и вот он описывает паутину - вот как она красива, какая светотень, какая фактура. Как это удивительно! И у него такая фраза есть: "Никому абсолютно не нужно, никто не видит этого". Вот такое утонченное зрение, довольно редкое вообще у русского, даже может быть, особенно для русской живописи, оно сохранялось у него до конца его жизни.
К.БАСИЛАШВИЛИ: У него был несомненно такой филологический дар, дар слова, потому что вот этот самый "лучизм", он в переводе на английский язык звучит похоже на "ренессанс", а название "Бубновый валет", а название "Ослиный хвост" - это тоже его?
И.ВОКАР: Да! Говорят, что да! И, нужно сказать, что эта выставка, по воспоминаниям, которая была, как вулкан, взорвавшая вообще русскую художественную жизнь. Выставка, которая потом, через год превратилась в общество - в Художественное общество, которое создали участвовавшие на ней Машков, Кончаловский, там Куприн, Рождественский, Фальк и так далее. А Ларионов не захотел: он был против всякой стабилизации. Он сказал: Нет, вчера мы были "Бубновым валетом", сегодня мы будем "Ослиным хвостом", а завтра мы будем "Мишенью".
К.БАСИЛАШВИЛИ: Названия объясните, пожалуйста, что такое "Бубновый валет"?
И.ВОКАР: Бубновый валет - это карта, бубновый туз на спине заключенного, они там писали: "Это молодость и свежая кровь",
А Машков говорил: "Нет! Просто мы представляли себе снобов и пусть они возмутятся, пусть они почувствуют отвращение, пусть они представят себе человека, который ничего не боится, вот этот бубновый валет". Еще есть такой оттенок: немножко жулик, немножко бубновый валет, знаете, существо, не вызывающее доверия и так далее. И действительно, само название, оно вызвало еще до открытия выставки страшный шум, страшную сенсацию.
А что касается "Ослиного хвоста", то тоже замечательное название. В газетах в то время писали о таких французских, парижских шалопаях, которые привязали к ослиному хвосту кисть, и таким образом написали картину беспредметную, а, может быть, и предметную - не знаю. И вот Ларионов так назвал нарочно дерзко свою выставку. Но публика быстро привыкала к новшествам. Поэтому один критик писал, что "Судя по названию, должно было быть что-то сверхнеприличное, хулиганское, а, в общем, все довольно нормально".
Третья выставка называлась "Мишень", а четвертая выставка, которую успел организовать Ларионов, "Номер четыре: футуристы, лучисты, примитив".
И вот на третьей выставке, на "Мишени", еще было одно Ларионовское, но не ему лично принадлежащее, но открытие его группы, это открытие Нико Пирсанашвили, Пирасмани знаменитого, которого нашли друзья Ларионова в Тбилиси, никому неизвестного человека, самоучку, который расписывал духан. И показали впервые на Большой московской выставке его картины.
Но вообще я хочу сказать, может быть, здесь такую важную вещь, чтобы закрепить немножко представление об этом новаторстве и об этом странном характере: одно из главных качеств, которые Ларионов прививал своим коллегам, и которое стало одним из самых главных качеств авангарда - это представление о том, что художник должен постоянно меняться. Он не может найти свою нишу, найти свою тему, найти свой стиль. То есть, он может, это очень легко, но это значит стать коммерческим художником: тебя будут узнавать, тебя будут покупать, ты будешь процветать.
Авангард - это антикоммерческое, антисалонное искусство. Поэтому, если к его картинам привыкли, если "Отдыхающий солдат" кому-то понравился, то на другой раз, выставив "Петуха и курицу", или еще ужаснее, так сказать, или что-то наоборот - совершенно неожиданное. Именно потому, что художник не должен закрывать свое лицо, которое все время меняется и реагирует на жизнь, маской какой-то.
И вторую, очень важную вещь, которую он утвердил: это такую, простите за термин политический: многополярность эстетических ценностей. То есть, он был ориентирован на Запад. Он увлекался там Гогеном, Сезанном, Матиссом и так далее, и вдруг он заявил, что самое главное - это Восток! Вот, где истинные ценности! Вообще, он говорил, что нет вечной красоты. Когда говорят: "Вот же некрасиво! Вот уродливый солдат, уродливые там фигуры" и так далее.
"Нет вечной красоты, - говорил он. Если вы покажете "Мадонну" Рафаэля какому-нибудь африканскому туземцу, он из нее сошьет сапоги, потому что она хорошо промаслена", промасленный холст. И он даже специально создал такую серию Венер.
К.ЛАРИНА: Венер. Сколько там было штук-то?
И.ВОКАР: Я не вспомню, штук пять, или шесть. Они все сохранились. Там: Кацапская, Еврейская, Солдатская, потом Венера и Михаил. И они, мало того, что это все бабищи, которые с Венерами очень трудно сопоставимы, но, видимо, важна именно относительность понятия красоты.
Вот солдату нравится одна, кацапу.
К.ЛАРИНА: То есть, у каждого свое представление, да?
И.ВОКАР: Да!
К.ЛАРИНА: Ирина, мы не успеваем. Я хотела, чтобы вы несколько слов сказали о нем как об иллюстраторе книжном. Там же тоже немало было сделано.
И.ВОКАР: Да. Но он как раз не иллюстратор в таком, в прямом смысле. Он - создатель неких книг, которые похожи на рукописные книги, только они футуристические. И писал, оформлял он как раз книги своих собственных друзей: и Воглюка, и Хлебникова.
К.ЛАРИНА: Так это в одном экземпляре книги, получается?
Как их тиражировали?
И.ВОКАР: Они литографические. Но вручную иногда раскрашивали. И полутиражные, конечно, они были. И там вот этот язык, который искали, и Хлебников, новую образную какую-то систему. Он перекликался с этой новой уже примитивистской и лучистской даже уже стилистикой.
К.ЛАРИНА: Ну что он там делал? Он же делал не просто рисунки.
Только рисунки?
И.ВОКАР: Рисунки, и обложка у него есть, коллаж иногда он делал. И шрифт. Причем, иногда шрифт и рисунок должны были быть близки. Вот вручную.
К.ЛАРИНА: Вот смотрите, я вам сейчас прочту:
Книга Крученых "Помада":
"Ларионов наклеивал на яркую малиновую обложку рисунок техники литографии, а рукописные страницы чередовал с выполненными на золотых паспарту иллюстрациями. Многие современники сравнивали эту книгу с ювелирным украшением, а Бенуа упорно называл ее "Скоморошьим альбомчиком".
И.ВОКАР: Еще бы! Кого хвалил Бенуа? Тут никакой обиды нет.
Вот это скоморошье, балаганное, этот примитивизм - это возвращение к народным истокам, на самом деле.
От всей академической классицистской системы мышления, когда нам только вот натуроподобие нужно: фигура - обязательно по законам анатомии, пейзаж - по законам перспективы.
Нет! Они хотели. Я не случайно говорила. Кстати говоря, его происхождение с юга, происхождение из провинции, потому что эта авангардистская толпа художников, с ней связана с народными истоками допетровская культура.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Еще один вопрос: часто встречалась я, именно в Интернете, может быть, это миф, или легенда: почему-то называют Ларионова и Гончарову изобретателями бодиарта.
И.ВОКАР: Да! Конечно, просто тогда так не называлось, но они стали раскрашивать лучистскими изображениями.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И там Бурлюк был? Футуристы это делали?
И.ВОКАР: Придумал-то Ларионов, конечно. В газетах тогда изображали, как расписывают Ларионов и Гончарова поэтов, сами себя. Потом - просто уже каких-то дам, которые хотели быть модными и прогуливались они по Кузнецкому мосту, и по центру Москвы.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это было Ларионовское изобретение?
И.ВОКАР: Конечно, конечно! Так что очень многие идеи действительно ХХ века породил этот художник.
К.ЛАРИНА: Что у нас в Третьяковке есть?
И.ВОКАР: В Третьяковке довольно большое количество - "Солдатская" серия у нас сейчас висит. Но вот импрессионистические вещи висели в Лаврушинском. Как бы на двух территориях. По-моему сейчас закрыты эти залы, не знаю, я думаю, что через некоторое время вы сможете увидеть Ларионова.
К.ЛАРИНА: Самое большое собрание где, все-таки, в России?
И.ВОКАР: Самое большое? - Да, сейчас в России.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А я от себя добавлю: Как говорят, гордиться Россией можно за что? - Входишь в Центр Помпиду, и там два огромных центральных зала, пожалуй, самых светлых и самых лучших отведены под Ларионова и Гончарову.
И.ВОКАР: Вы знаете, это очень приятно мне слышать, потому что я знаю, что они отобрали из Томилинского наследия прекрасные вещи. Но я не знала, что они сохранились: я давно там не была.
Вы знаете, я бы хотела, если можно, кончить одной фразой уже позднего Ларионова, когда он говорил о том, что природа, ему кажется, что сама природа художественна. Искусство и жизнь слишком тесно, очень тесно связаны.
Вот он говорил: "Павлин распускает хвост. И вы скажете, что это в силу полового инстинкта. Но кто будет отрицать, что это прекрасный художественный жест"? Вот так вот в его сознании прекрасным пронизано все: и природа, и творчество, и человеческая жизнь. Он к этому пришел ценой большой жизни.
К.ЛАРИНА: Спасибо большое! Ирина Вокар, старший научный сотрудник отдела живописи первой половины ХХ века Третьяковской галереи рассказала нам о Михаиле Ларионове.
А сейчас у нас что? Приглашение на выставки?
Спасибо!
"ЭХО МОСКВЫ" РЕКОМЕНДУЕТ:
К.БАСИЛАШВИЛИ: Старинные штучки Театр моды, Китайский синдром.
Но сперва - как всегда, в Третьяковку. И там, в залах графики
открыта выставка рисунков на библейские сюжеты от Александра Иванова, до конца апреля.
В Инженерном корпусе демонстрация китайского фарфора "Белое золото". Продлится до конца мая.
Одно здание давно и привычно делят Центральный Дом Художника и Третьяковка на Крымском валу.
Пока в залах современной Третьяковки идет разработка новой экспозиции, и многих работ вы просто не увидите, можно пройтись по Дому Художника. До 22 апреля в ЦДХ работает антикварный салон. Среди некоммерческих выставок - уникальная бронза начала Х1Х века. Стиль ампир.
Модная фотография в рамках бейнали распространила свои щупальцы по всей Москве.
Строгий английский стиль и столь же строгий британский юмор вы найдете в Большом Манеже, где выставлены снимки Норманна Паркинсона, популярного в шестидесятые английского фотографа.
А в Новом Манеже - фотографии Жана Ловриера. Его Париж - столица снов прекрасных дам, обязательно из высшего общества.
Снимки известной фотохудожницы Сары Мун найдете в Фонде "Екатерина".
Там же работает выставка Владимира Янкелевского, авангардиста-шестидесятника, участника выставки в Манеже, знаменитой явлением на нее Никиты Хрущева.
Сокровища Дворца "Вугун" из запретного города временно переехали в другой город, тоже частично запретный - в кремль.
Ценности китайских императоров времен Маньчжурских династий показывают в палатах патриарха, в музеях Московского кремля.
Кстати, 18 апреля, в День культурного наследия, многие музеи Москвы, и кремль, в том числе, бесплатные для посетителей.