Генрих Семирадский - "Танец среди мечей" - Татьяна Карпова - Собрание Третьяковки - 2006-10-29

К.БАСИЛАШВИЛИ: Программа «Собрание Третьяковки» началась, слышно по позывным. Я приветствую в студии Татьяну Карпову, старшего научного сотрудника Третьяковской Галереи. Здравствуйте, Татьяна!

Т.КАРПОВА: Здравствуйте, Ксения.

К.БАСИЛАШВИЛИ: У микрофона Ксения Басилашвили. И сегодня действительно первый снег.

А речь у нас сегодня пойдет о художнике, который, как мне кажется, снег ни разу в жизни своей не рисовал. У него всегда солнце, у него всегда жарко на полотнах, всегда тепло, южно. И одежды там даже не нужны, вот настолько там тепло. И в России, наверное, такое никогда практически не бывает.

И все-таки, это русский художник. Можно так сказать, или нет? – Генрих Семирадский.

Т.КАРПОВА: Можно сказать, что он, этот художник принадлежит и русской культуре, так как он учился в Петербургской, Санкт-Петербургской Академии художеств, был ее академиком, профессором. Не порывал связей с Академией художеств.

Одновременно этот художник – поляк по происхождению. Родился он в селе Печенеги, под Харьковом, в семье польского дворянина, генерала царской армии Ипполита Семирадского. Получил блестящее образование – он закончил Вторую Харьковскую гимназию, потом учился в Харьковском университете.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И учился он на совершенно неожиданном факультете для художника, казалось бы – физико-математических наук.

Т.КАРПОВА: На физико-математическом факультете. Да. Причем, он написал там диссертацию об инстинктах насекомых, в чем-то предварив Набокова. И они как-то близки по этим интересам. Он прекрасно знал бабочек, у него очень много этюдов вот таких вот природных форм, крыльев птиц. И потом вот эта детализация в его работах, его знание природного, животного мира по-своему резонирует в его творчестве.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы продолжим сейчас, Татьяна, разговор о Генрихе Семирадском, о его картине «Танец

среди мечей», она сегодня у нас герой нашего дня вместе Семирадским. Так что вспоминайте. А после короткой рубрики, которая называется «Случай в музее» будет продолжен наш разговор.

А сейчас мы отправимся в реставрационные мастерские Третьяковской галереи. И Инна Соловова с очередным рассказом о том, как реставрируются шедевры Третьяковки.

СЛУЧАЙ В МУЗЕЕ

И.СОЛОВОВА: В реставрации использованы, например, утюги, старые чугунные утюги. Самые-самые старые, которые для нас очень ценны, потому что, во-первых, он тяжелый. Это груз. У него абсолютно ровная подошва, то есть, его можно ставить, когда заклеиваешь какие-то элементы и необходим груз, мы его ставим через прокладку бумажную на произведение. Его удобно поднимать, потому что есть ручка. Мы их покрыли лаком эти утюги, чтобы они не давали ржи, потому что они все-таки ржавеют. Теперь они у нас не ржавеют. Используем мы их как груз. Поэтому всем, у кого есть эти утюги, они им не нужны в хозяйстве, а сейчас все пользуются новыми технологиями, милости просим в отдел графики. Принимаем. Большое спасибо скажем.

Есть маленькие грузики, которые мы обшили тканью хлопчатобумажной, а внутри обычная дробь, вот потрогайте, которую охотники используют. Мы ее в мирных целях используем. Иванова мы, в основном, клеили вот этой вот дробью, вернее прессовали дробью.

БЫВАЕТ ЖЕ ТАКОЕ!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это не сразу и поймешь: Иванова прессовали дробью. Такое скажи где-нибудь!

Т.КАРПОВА: Да. Профессиональный жаргон.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы продолжаем разговор с Татьяной Карповой, ведущим научным сотрудником Третьяковской галереи.

И давайте напомним нашим радиослушателям все-таки картину Генриха Семирадского, о которой сегодня пойдет речь – «Танец среди мечей», - такое название зажигательное!

Т.КАРПОВА: Картина постоянно присутствует в экспозиции Третьяковской галереи, и я думаю, многие ее видели и любят эту картину.

Что же там изображено?

В полуденный час патриции, римские патриции наслаждаются вином, которое искрится в бокалах.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Рубиновое такое, да?

Т.КАРПОВА: Да. Рубиновое вино, которое искрится в этих бокалах, стеклянных, изумительных, и любуются танцем обнаженной танцовщицы, которая по узкой ковровой дорожке движется на кончиках пальцев, изогнувшись, и колеблемая как будто язычок пламени. Она балансирует на этой ковровой дорожке, как на канате, можно сказать.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Абсолютно обнаженная.

Т.КАРПОВА: Абсолютно обнаженная.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И там еще это тело красиво выписано.

Т.КАРПОВА: Между мечами, и дается такой контраст ее нежного тела, мягких линий этого тела и острых мечей, которые вдоль всей ковровой дорожки стоят остриями

своими вверх.

К.БАСИЛАШВИЛИ: На носочках так стоит, да?

А что это означает? Это какой-то сюжет конкретный мифологический, исторический, или это фантазия Семирадского?

Т.КАРПОВА: Я думаю, частично это фантазия Семирадского. Безусловно, реально, что гетеры и в Греции, и в античном Риме развлекали патрициев такими плясками.

Т.КАРПОВА: Изображенная здесь женщина, скорее всего, она гетера. Ей аккомпанируют на кифаре и флейте-серинге две девушки. И мы можем себе представить, как эту сцену оживляют вот эти звуки музыки и журчание воды, которая всегда присутствовала в домах римлян. И здесь, в правом углу, мы видим источник, который оформлен в виде такого мраморного рога изобилия с маской сатира, и водоем, в котором охлаждается вино.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А какое там море! А какие горы! Вот хочется оказаться в таком вот уютном местечке, надо сказать. Но вопрос-то в том, а как современники восприняли эту картину, когда она появилась? Это ведь какой год? – 1881-й. Это ведь знаковый год для русской истории.

Т.КАРПОВА: Первоначальный вариант этой картины появился несколько раньше, это уже повторение, написанное по заказу Солдатенкова.

Вообще, Семирадский, его творчество порождало разноречивые толки. Часть зрителей, часть публики с восторгом принимали работы этого художника, академическая профессура восторгалась творчеством этого художника. Он был наследником славы Брюллова, в какой-то степени, и тоже был гордостью и славой Российской академии Семирадский.

А так называемая демократическая критика, прогрессивная демократическая критика все время порицала этого художника, за легковесность его полотен, за его бездумность, за увлечение внешними эффектами. И за отсутствие каких-то глубоких идей, за его такую декоративную интерпретацию истории.

Причем, Семирадский, как я уже говорила, поляк по своему происхождению, проживший большую часть своей жизни в Риме, тем не менее, реализовался на почве такого космополитичного академизма, попадал под стрелы критики и в России, и в Польше.

А в Польше его порицали за то, что он равнодушен к бедам, страданиям порабощенного польского народа.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Понятно, за то, что он в русской школе, наверное, учился. Да?

Т.КАРПОВА: Получает заказы российского царя. И хотя он много сделал для своей родины – Польши: он многократно делал пожертвования в пользу бедных польских художников, он за очень небольшие гонорары выполнял огромные заказы, расписывая занавесы для оперы в Кракове и во Львове, делая декоративные работы для Варшавской филармонии. То есть, он стремился к тому, чтобы его работы были в Польше.

Чтобы каким-то образом помочь польским художникам,

К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну, в России его именно за это и не любили.

Т.КАРПОВА: В России его не любили, и говорили, что он поляк, что он не русский художник. И русских художников возмущало, когда его большие полотна приобретали для музеев, в частности Рима, на праздники Посейдона.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Император купил?

Т.КАРПОВА: Да. Купил император. Эта картина, более того, легла в основание Русского музея.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Но при этом тот самый Третьяков, основатель той самой галереи, которой посвящена наша передача, Семирадского-то не покупал.

Т.КАРПОВА: Да, Третьяков Семирадского действительно не покупал.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Не любил?

Т.КАРПОВА: Эта история таинственная.

Считалось, что… Это такой легендарный есть такой сюжет, что якобы Третьяков пришел в мастерскую Семирадского, отобрал некое полотно, по каким-то сведениям, это "Христианская Дирцея", но я думаю, что необязательно, и сказал, что вот он покупает, но только просит, чтобы подпись была по-русски, что у него галерея русских художников, и просит, чтобы русскими буквами подпись изображалась на полотне.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А он подписывался…

Т.КАРПОВА: А он всегда подписывался латиницей. У него очень красивая подпись, такая витиеватая, сама являющаяся декоративным элементом каждой из его картин.

И якобы Семирадский отказался это сделать, и это вызвало какой-то конфликт между Павлом Михайловичем и Семирадским. И Третьяков ничего не купил у Семирадского.

Но одновременно Третьяков покупал работы других художников, тоже польского происхождения. В частности, Хлебовского, на которых стоят подписи латиницей.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это большее было?

Т.КАРПОВА: Видимо, был какой-то личный конфликт, который достаточно был острым, который вылился в отсутствие работ Семирадского в собрании Павла Михайловича Третьякова при его жизни. И этот завет – не покупать Семирадского был передан Третьяковым и Совету галереи, который действовал…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Слушайте, но ведь нарушили завет? Совет нарушил завет!

Т.КАРПОВА: И эти работы, которые сейчас у нас представлены, они попали в Третьяковскую галерею уже позже.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Мы сейчас об этом поговорим.

Надежда возмущенно нам на пейджер посылает: «Не забывайте для нас, дилетантов, задавать вопрос: «Кто такой Солдатенков»?

Вот сейчас вам на этот вопрос обязательно ответят, но другой человек – хранитель Галина Долинчук. Послушайте ее сюжет «Путь в галерею»:

ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ

Г.ДОЛИНЧУК: Картина «Танец среди мечей» в Третьяковской галерее является уменьшенным повторением картины 1879-1880 годов, местонахождение которой неизвестно. Картина из коллекции Третьяковской галереи была сделана по заказу Кузьмы Терентьевича Солдатенкова, личностью неординарной, масштабной.

Известный предприниматель, он занимался торговлей бумажной пряжей, был акционером компании по строительству железных дорог, пайщиком Московского страхового общества.

И начинает с 1840 годов заниматься коллекционированием. Его галерея, размещенная в особняке на Мясницкой, входила в число художественных достопримечательностей Москвы. В его собрании находились шедевры русской живописи.

Кузьма Терентьевич Солдатенков был крупным российским издателем, известным благотворителем. Он строил богадельни и больницы.

Свою картинную галерею он завещал Румянцевскому музею.

В 1901, согласно воле покойного, вся коллекция Солдатенкова поступила в Румянцевский музей.

В 1920 годы, когда музей был расформирован, его сокровища попали в Русский музей, и Третьяковскую галерею. Таким образом, картина «Танец среди мечей» оказалась в Третьяковской галерее.

ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Какая удивительная история! Вот то, что я услышала из этого рассказа, и Вы об этом говорили, что это оказывается уже повторение авторское. А где же первая картина?

Т.КАРПОВА: Первая картина находилась в Польше, в частном собрании. И вот, к сожалению, следы ее теряются.

Вот наше повторение, сделанное для Солдатенкова, оказалось теперь вот это представление об этом сюжете…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Она потерялась еще при жизни самого художника, Генриха Семирадского?

Т.КАРПОВА: Нет, в двадцатом веке.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Она находилась там, в музее, или в частном собрании?

Т.КАРПОВА: В частном собрании.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, она была известна?

Т.КАРПОВА: Она была известна в воспроизведении. Она несколько отличается по формату – она более вытянутая. Есть несколько деталей, которые не учитываются вот в этом повторении. Но основные группы, основные фигуры все те же. Тот же пейзаж, если судить по фотографии.

Интересно, что у Солдатенкова была еще вторая картина Семирадского «Парные танцы среди мечей». И они висели в его доме, на Мясницкой, вот, как именно две пары.

К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть, парные.

Т.КАРПОВА: Я Вам ее, Ксения, покажу, это «Оргия времен Тиберия» на острове Капри. Как видите, две контрастные пары. И это неслучайно. Дело все в том, что в 1872 году появляется в печати знаменитая книга Нитше «Рождение трагедии духа музыки», явившая новый незнакомый лик эллинского мира, где за внешней гармонией бушевали страсти, и часто нечистые страсти.

Одна из максим Ницше гласит: «Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины».

И вот в этих трудах Ницше явил европейскому читателю этот новый лик античности, представив античность в таком полярном сочетании – борении Аполлона и Диониса. И если «Танец среди мечей» - это светлый, это хтонический дух античного мира.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Солнечный такой.

Т.КАРПОВА: Солнечный такой, теплый, радостный, наполненный звуками музыки. Этот отдых, отиум, - такое понятие было в античности, то «Оргии времен Тиберия на острове Капри» - это другая, Дионисийская, темная античность: вакханалии, страсти, и так далее.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Эта картина тоже вторая, парная, у вас находится?

Т.КАРПОВА: Да. Она тоже находится у нас.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И рядом их можно посмотреть?

Т.КАРПОВА: Ну, сейчас у нас несколько изменена экспозиция. Вообще, они обычно у нас висят рядом эти две картины.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А вот в каком зале, кстати, - у нас на пейджер спрашивают, - в каком зале эта картина висит? – «Танец среди мечей»?

Т.КАРПОВА: Это Зал академической живописи, он находится у нас после Зала Куинджи, где висят полотна Семирадского, Константина Маковского, Бронникова, Бакаловича, - представителей вот этого позднего академизма.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Очень красивый вот этот пейзаж морской, на фоне которого происходит действо. Где его нашел Семирадский? – Он специально выезжал? Искал натуру? Как это происходило? Или это, так сказать, письмо по памяти?

Т.КАРПОВА: Он делил свое время в Италии, где он жил…

К.БАСИЛАШВИЛИ: Это Италия?

Т.КАРПОВА: Между Римом, где у него была мастерская, где у него был прекрасный дом, построенный, в том числе и по его проекту. Между Римом и Неаполем, и его окрестностями.

И вот этот залив, который изображен в «Танце среди мечей», и во многих других, так называемых «Античных идиллиях» Семирадского, - это окрестности Неаполя, это Неаполитанский залив. И это представление о таком юге, обобщенное видение этого юга, края, где солнце блещет, края любви, рая. Сбывшегося такого рая.

И этот пейзаж, он очень важную роль играет здесь. Семирадского называли «Последним классиком русского искусства», но этот «последний классик» жил все-таки в эпоху реализма. И его античность, она реальна. И вот поверить, что античность – не золотой сон, пригрезившийся человечеству, а быль, помогает пейзаж, помогают вот эти плюнерные эффекты, то солнце, которое просвечивает сквозь листву платана и серебрит листву этой оливы, рядом с которой как раз, эта обнаженная танцовщица замерла в этой позе, очень красивой.

И вот эти импрессионистические, проимпрессионистические эффекты, которыми блестяще владел Семирадский, они помогают создать ощущение вот этой вот реальности происходящих сцен. И вот так все светло, хорошо и тепло, что кажется, что на душе у художника тоже должно было быть так. И вот мы сейчас узнаем – так, или нет.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Я знаю, что там, на самом деле внутри, какая-то трагедия тоже кипела.

Поговорим об этом после новостей с Татьяной Карповой.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Продолжается программа «Собрание Третьяковки». У микрофона Ксения Басилашвили. В студии ведущий научный сотрудник Третьяковской галереи Татьяна Карпова. И мы говорим, я напомню, о картине Генриха Семирадского «Танец среди мечей». Мы, естественно, проникаем в суть самого Генриха Семирадского, художника известнейшего когда-то, а сегодня несколько, по-моему, и забытого.

А вот я сейчас процитирую, что я о нем нашла в разных источниках, что о нем говорят, что о нем говорили:

Исторический живописец – раз;

Представитель позднего европейского академизма – два;

И вот третье, которое меня поразило: это современники:

«Чертополох, от которого нужно избавиться, - так говорили о нем передвижники.

Что справедливо? Что несправедливо?

Т.КАРПОВА: К нему были, конечно, несправедливы. Дело все в том, что искусство 19-го века проходит под знаком идеи национального искусства. «Только пошлое лицо может быть космополитическим», - говорили тогда. И так далее.

То есть, национальная идея – это очень важная идея для искусства 19-го века, и в искусстве романтизма, и в искусстве уже реализма во второй половине 19-го века.

Семирадский казался таким космополитом, и он действительно выбрал для себя вот эту вот стезю позднего академизма, так как он был достаточно оторван от своей исторической родины – Польши, потому что он родился, как я уже говорила, под Харьковом. Юность его прошла в Харькове, на Украине. И надо сказать, это тоже очень много ему дало, потому что вот этот вот «солнечный край», эту идиллию он впервые увидел на Украине.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Конечно.

Т.КАРПОВА: Вот это чувственное отношение к жизни, обилие солнца, фруктов, красивых людей.

То, что всегда на Украине привлекало, и русского человека в том числе. И русских художников.

Поэтому проблемы Польши были тоже от него все-таки достаточно далеки.

Кроме всего прочего, он получал образование в Академии художеств. Но вот поднимать такие темы острые, связанные с независимостью, с восстанием Костюшки,

который поднимал Матейко, главный для поляков художник в это время, современник Семирадского, он не мог. Он мог, завуалировано, путем намеков говорить о порабощении своей родины.

Ну, и русская действительность – и русская история, и социальные проблемы России были для него тоже достаточно далеки.

Правда, как его воспринимали современники, когда картина эта написана в 80-е годы, ну, как-то тоже, 81-й – 82-й мы берем, и далее. Ну, у него все это творчество уходит в античность, оттуда сюжеты. Оттуда сюжеты такие, может быть, радостные, но абсолютно не связанные с сегодняшним днем.

А в это время убийство царя. И шквал работ с этим связанных. А как, конечно, они могли к нему относиться? - Вроде его это и не касается.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А он что-то отвечал на это? «Я здесь ни при чем»?

Т.КАРПОВА: Он отвечал на это, он говорил, что… Известен его знаменитый спор со Стасовым, еще когда он учился в Академии художеств. В книге Репина «Далекое-близкое» описан этот спор.

Семирадский поражал своих товарищей по академии вот этим умением красиво говорить, спорить о том, что вот опять же его происхождение, его образование давало ему много возможностей в этом смысле. И он говорил Стасову, что пошлость, и вот это мелкотемье и в жизни надоело. И в искусстве другие задачи.

И он считал себя продолжателем этой классической традиции, академической традиции. И он по-своему был и первооткрывателем для русского искусства. Вот Серов потом скажет, кстати, будучи в Венеции, что он хочет писать только отрадное, будет писать только отрадное.

И вот это же желание – писать в основном отрадное, было у Семирадского.

И надо сказать, что уже на следующем витке развития русского искусства наследие Семирадского, такое отторгаемое, порицаемое понадобилось русским художникам уже рубежа веков. И тот же Врубель, который очень равнодушно относился и к Шишкину, и к Репину, и вообще не хотел в Третьяковскую галерею, и не желал видеть этого передвижнического искусства, восхищался Семирадским и вдохновлялся Семирадским. Потому что вот эта работа над формой, внимание к красоте самой живописи станет очень актуальным в другое время.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вы сейчас говорили про Польшу, и что там его не понимали, однако же, однако же, там его считают национальным достоянием.

С этим связан наш вопрос. Внимание! Мы не забыли задать вопрос, - тут на пейджере волнуются. Так что,

Внимание! Записывайте. Мы сегодня работаем с пейджером и СМС. Напомню номера пейджера: 725-66-33; и СМС: 970-45-45. Для тех, кто из другого города звонит - +7 и код: 985.

И вот наш вопрос:

Какая картина Семирадского, подаренная художником городу Кракову в 1879 году, легла в основание Краковского национального музея?

И дополнение: в 1877 году за эту картину художник был удостоен званием профессора Императорской академии художеств. Это уже в России, Российская академия.

Итак, еще раз вопрос повторяю: Какая картина Семирадского, подаренная художником городу Кракову в 1879-м и легла в основание Краковского музея.

В 1877 за эту же картину Семирадский был удостоен звания профессора Российской императорской академии художеств.

Ждем ваших ответов. И, наверное, как раз, самое время поговорить о других работах Семирадского.

Можно поговорить о его личности, так как мы начали этот разговор.

Вы говорили, что есть какая-то разница между светлым направлением, которому отдал себя Семирадский, и его личностью.

Т.КАРПОВА: Дело в том, что вот этот поздний академизм, это направление, течение, которому Семирадский принадлежит, принадлежит его творчество, мало индивидуален. То есть, Психология личности, особенности личности не очень мы чувствуем их. Нам трудно их вычленить только на основе анализа самих произведений Семирадского.

И факты биографии Семирадского показывают, что в какой-то степени вот эта вот «солнечная идиллия», которую он все время, все время воспроизводит своей кистью, была некой формой компенсации. Сам он человеком был довольно сложным, в конце жизни – умер он в 59 лет, - довольно мрачным. Он увлекался оккультизмом. Он занимался столоверчением, его интересовали всякого рода мистические теории. Притом, что он был католиком и ходил в костел, но какие-то мрачные стороны жизни, предчувствия угнетали его душу.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А отчего это было – увлечение оккультизмом? Это было модным тогда?

Т.КАРПОВА: Это было, безусловно, модным, это была мода. Но нее только, видимо это ложилось на какие-то его собственные предчувствия.

Он очень тяжело умирал. Он умер от рака языкам, такой редкой, мучительной болезни.

Он любил ночью уезжать на этюды, в окрестностях Рима. И есть целая серия таких этюдных его ночных пейзажей.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А почему ночью? Слишком много света было?

Т.КАРПОВА: Ну, в том числе и ночь. Безусловно, у него много этюдов солнечных, но вот эта – ночь и день тоже присутствует в его творчестве. Не только «Оргии времен Тиберия», о которой мы уже говорили, но у него есть картины с вот этим вот ночным освещением.

К сожалению, письма Семирадского не опубликованы до сих пор. И мы не можем представить себе в полном объеме эту личность.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А где вообще-то этот архив находится? – В Польше, или в России?

Т.КАРПОВА: Он очень долго находился в семье, и дети Семирадского не выпускали его из семьи. И частично он находится в Кракове сейчас. Но на основе этих писем была издана книга такого польского автора Дужика, что-то типа нашей серии «Жизнь замечательных людей». К сожалению, она не переведена на русский язык. Для меня специально переводили фрагменты этой книги. Вот где, как раз, и рассказывается об этих особенностях его личности, о его увлечениях оккультизмом.

Но вместе с тем, я должна сказать, что человеком он был справедливым. Вот он не позволял себе такой оголтелой критики в адрес, например, русских художников, которые просто не всегда достойными методами пользовались: акцентировали его польское происхождение, когда они боролись за эти заказы, или возмущались, что его крупные работы покупаются в России. Приписывали ему какие-то связи с польской партией, скажем, и так далее.

Сам он писал конференц-секретарю Академии художеств Исееву, что нужно поддерживать разные направления, в том числе Академии. От этого русское искусство будет более сильным, более крепким, более разнообразным.

Я увидела черты такого духовного аристократизма

К.БАСИЛАШВИЛИ: Он красивый был человек?

Т.КАРПОВА: Да. Он был очень красивый.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Он должен был быть высокого роста, с длинными волосами. Остались его портреты, может быть, изображения какие-то?

Т.КАРПОВА: Остались, безусловно, очень много фотографий есть. И есть его автопортреты. Я не знаю, сейчас в этой книжке, которую я взяла с собой, есть ли этот портрет, но это красивый, породистый человек.

Его семья была связана с семьей Адама Мицкевича, достаточно тесно переплелись эти семьи. Он общался с очень многими польскими писателями. Вообще деятелями польской культуры, он был очень образован. Он прекрасно знал языки. И надо учитывать, он закончил гимназию. То есть, в это время в гимназии около 20 часов была латынь, и около 15-16 – греческого языка. То есть, он мог читать в подлиннике античных авторов.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Образованнейший!

А каким образом семья оказалась на Украине?

Т.КАРПОВА: Ну, Польша входила в состав Российской империи, и отец Семирадского, военный, был назначен служить именно туда – в Печенеги. Он был генералом драгунского полка царской армии.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Скажите, пожалуйста, Вы сказали: «любовь к оккультизму, какое-то предчувствие», предчувствие чего? И это предчувствие, оно воплотилось?

Т.КАРПОВА: Предчувствие воплотилось в его трагическом конце и в этой его болезни. Потом его работы для Львовского и Краковского театров, они полны всякого рода мрачных ассоциаций и размышлений о бренности человеческого существования, бренности усилий, погони за властью, за богатством.

Сам он очень много трудился – ведь он создал огромные полотна - «Христос и грешница», огромная картина, которая находится в Русском музее; это и «Светочи христианства – факелы Нерона»; это «Эфрина на празднике Посейдона», «Христианская Дирцея», - вещь, которая находится в Варшаве, в Национальном музее.

Он был очень состоятельным человеком. У него была большая семья и прекрасный дом, который вошел во все путеводители по Риму 19-го века. К сожалению, он не сохранился. Рядом, на этой же улице, сейчас находится посольство России.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А вошел в путеводитель…?

Т.КАРПОВА:19 века, при жизни Семирадского.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Он был построен по его, может быть, по его плану?

Т.КАРПОВА: В том числе он участвовал в разработке этого архитектурного проекта. Это был прекрасный дом, в античном стиле. Тоже построенный в стиле «нео-грек», естественно, для Семирадского, где были коллекции оружия, разных античных предметов, где было очень много цветов, редких, за которыми сам Семирадский ухаживал. Где были две мастерских – одна верхняя, другая – нижняя. Специальные сложные механизмы, которые помогали большие холсты поднимать, в эту верхнюю мастерскую, потому что нижняя – скорее была так, для приемов. И был день установлен, когда двери мастерской Семирадского открывались для публики, для всех посетителей.

К.БАСИЛАШВИЛИ: А где теперь это все?

Т.КАРПОВА: Она не сохранилась эта мастерская, сейчас на месте этого дома Семирадского стоит современное здание треста Pirelli, так что, к сожалению, дом вообще снесли.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Ни Россия, ни Польша не выразили никакого желания как-то это сохранить?

Т.КАРПОВА: Вот, вот, к сожалению, он оказался утраченным. Он оказался утраченным этот дом, который был таким центром и для польских художников, и для польских паломников, приезжавших в Рим, и для всех, интересующихся искусством.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Приходят к нам ответы на пейджер, на СМС. Есть среди них правильные. Я напомню, что за правильный ответ вы получите «Путеводители по Третьяковской галерее». Я надеюсь, что еще до эфира объявить победителей, наши референты принесут имена.

Скажите, но ведь у него был, был в России истинный любитель его творчества.

Т.КАРПОВА: Истинный любитель его творчества, в общем, был еще и самым высшим руководителем. Я имею в виду императора Александра Третьего.

Александр Третий покровительствовал художнику, и купил многие самые значительные, крупные его произведения. Он принимал его у себя, они общались, - такие были отношения.

Ну, о таких личных контактах Семирадского и Александра Третьего, каких-то распространенных, вероятно, они были. Но что-то сейчас сообщить такое мне довольно сложно. Но Александр Третий все время его поддерживал: он купил его картину «Христос и грешница», которая вообще была заказана на сюжет поэмы Алексея Константиновича Толстого императором. То есть, он просто художнику предложил сюжет.

Он купил его картину, как мы уже говорили, «Фрина на празднике Посейдона». И впервые при покупке этой картины высказал идею о создании Русского музея в Петербурге. Она легла, да, такой был замковый камень, первый камень в основании коллекции Русского музея. Что тоже вызвало сразу шквал недовольства многих русских художников. – Разве это русская картина?!

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот тогда-то его чертополохом и назвали?

Т.КАРПОВА: Почему Русский музей начинается с картины этого поляка?

К.БАСИЛАПШВИЛИ: Ну, почему поляк, если он вырос и учился здесь? Он учился в академии Российской? – Я не понимаю этого.

Т.КАРПОВА: И как раз, царь демонстрировал этой покупкой не только свое восхищение талантом Семирадского, но и то, что он является, стоит во главе империи, многонациональной. Граждане этой империи, к какой бы национальности они не принадлежали, они члены этого государства, они граждане этого государства. И он не собирается делать никакого различия по национальному признаку между талантливыми гражданами своего государства. И этот его шаг, этот жест он это и подчеркивал.

И не случайно этого царя называли Царем-миротворцем. И его политика не только государственная, но и в области искусства, она тоже была направлена на то, чтобы примирить различные враждующие силы. Именно он был инициатором того, чтобы в Академию художеств пришли преподавать передвижники, и чтобы эта распря между художниками-передвижниками и художниками, представителями академического направления, чтобы она закончилась.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Татьяна, нам пришли уже правильные ответы. Я сейчас назову телефоны: это Лариса: 905-861, это начало телефона; и Мария: 903-517. Итак, вот что за картина художника Семирадского была подарена городу Кракову в 1879 и легла в основание Краковского Национального музея, а до этого, несколькими годами раньше, Семирадский за эту картину был удостоен званием профессора Императорской академии художеств?

Вот правильный ответ:

Это «Светочи христианства – Факелы Нерона». Очень много правильных ответов.

А где сейчас эта картина находится?

Т.КАРПОВА: Она находится в Кракове, в музее Сукиницы, - такой филиал Краковского Национального музея. Такая площадь, где были торговые ряды раньше. И когда эти ряды были отремонтированы, отреставрированы, Семирадский предложил подарить Кракову эту картину «Факелы Нерона - Светочи христианства», чтобы сделать там музей.

Затем примеру Семирадского последовали другие польские художники, тоже принесли в дар городу свои произведения. И таким образом создалось ядро этого музея.

Этот жест Семирадского, этот его подарок был расценен в России как несколько демонстративный жест. В какой-то степени это так и было. Дело все в том, что Семирадский достаточно долго ожидал, что его картина будет куплена царем тоже.

И эта картина вызвала восторженные отклики. Он за нее получил звание профессора, И Академия художеств, Совет Академии вынес определение, что творчество Семирадского и эта его картина приносят честь и Академии, и русскому искусству в целом.

Он эту картину отправил потом в триумфальное турне по всем столицам Европы. И Семирадский стал академиком множества европейских академий. Но картина не находила покупателя, и, несмотря на то, что академические профессора ходатайствовали за Семирадского, судя по всему, картина была оценена первоначально в 50 тысяч золотых рублей, она не была приобретена. И там была целая интрига, развернутая Крамским и Боголюбовым, которая все-таки привела к цели – и царь эту картину не купил.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Вот так. То есть, они против категорически были.

Т.КАРПОВА: Они были против, что, как они писали: «Русские деньги отдаются поляку за это космополитичное по духу полотно».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Возможно, я думаю, здесь был больше по духу не национальный, а художественный спор. Как Вы думаете?

Т.КАРПОВА: Да, это был художественный спор. И это действительно была реальная борьба за государственные заказы, за государственное финансирование.

К.БАСИЛАШВИЛИ: И еще эта борьба была между вот теми академистами и новой волной, которая хотела прийти, ну, как всегда это бывает, пнуть и дать новую жизнь искусству.

Т.КАРПОВА: Ну, и потом за эту сумму, близкую, была приобретена картина Сурикова «Покорение Сибири Ермаком».

К.БАСИЛАШВИЛИ: Татьяна, нам приходится уже через буквально несколько минут завершать наш эфир, мне бы хотелось нашим радиослушателям в России, где они могут увидеть работы Семирадского. Ну, вот Третьяковская галерея, как я понимаю, там немного.

Т.КАРПОВА: Третьяковская галерея, да. В их экспозиции две работы: «Танец среди мечей», и «Оргия времен Тиберия на острове Капри», кроме всего прочего, мы купили не так давно прекрасную работу Семирадского «Игра в кости», и она у нас постоянно выставляется.

В Русском музее замечательные работы Семирадского, прежде всего, «Фрима на празднике Посейдона», «Христос и грешница».

К.БАСИЛАШВИЛИ: И смотрите, может быть, Вам будет интересно узнать от Аллы: «Удивительным образом в Алуште, - это слушательница нам пишет, - в профессорском уголке в доме-музее Бекетова, после всех перипетий сохранилась картина Семирадского, когда мы ее увидели, очень удивились».

Т.КАРПОВА: В Алуште находится работа, насколько мне известно, «Христос у Марфы и Марии». Скорее всего, это повторение работы Русского музея, аналогичные «Христос у Марфы и Марии». Возможно, это копия не Семирадского, - ну утверждать не буду пока. Это нужно видеть своими глазами.

К.БАСИЛАШВИЛИ: Спасибо большое. Я благодарю научного сотрудника Третьяковской галереи Татьяну Карпову. А сейчас мы отправимся в музей «Галерея Москвы», уже современной.

Жаркое солнце, белый песок, сочные фрукты. От колорита художников бывших советских южных республик уже почти отвыкли.

Где эти смотры национального искусства? – В прошлом.

А в настоящем вакуум очень неплохо заполнила Третьяковская галерея. В залах на Крымском валу открылась выставка «Искусство Армении». Двадцатый век. Оказалось, что фонды галереи хранят значительную коллекцию произведений армянских художников, созданного в 70-е годы прошлого столетия. Выставка продлится до 26-го ноября. И в ближайших анонсах Третьяковки на Крымском с первого ноября в 63-м зале инсталляцией Дмитрия Гутова откроется новая программа «Актуальное искусство в музее».

Дмитрий Гутов не только покажет инсталляцию, но и обещает выступить с собственной экспозицией с лекциями о русском искусстве.

Вслед за ним эстафету возьмут другие мастера.

Каждый получит абсолютную свободу. Правда, в рамках зала под номером 63.

Еще десять лет назад эти рисовые зернышки с портретами всенародно любимых, безделушки различного калибра в адрес высоких руководителей готовы были навсегда выбросить и забыть. Надоели и партии, и народу. В наши дни обнаружилось, что подарки советским коммунистическим лидерам представляют несомненную историческую ценность, а в ряде случаев – и художественную.

Познавательный результат научного осмысления всенародного творчества представлен в Новом Манеже, на выставке «Дары вождям». Некоторые выполнены с искренней любовью к объектам дарения. Ими, сменяя друг друга бывали: Ленин, Сталин, Хрущев и так далее по списку.

Выставка «Дары вождям» в Новом Манеже. Георгиевский переулок, прямо за зданием Государственной думы, до 26 ноября. Билет вам обойдется в 50 рублей.