Картина Федора Решетникова "Опять "двойка"" - Наталья Александрова - Собрание Третьяковки - 2006-08-27
КСЕНИЯ ЛАРИНА: Добрый день. Мы начинаем нашу традиционную программу «Собрание Третьяковки». Добрый день, Ксюша Басилашвили.
КСЕНИЯ БАСИЛАШВИЛИ: Добрый день, Ксюша.
К.ЛАРИНА: И сразу скажем, что сегодня мы будем рассматривать суперклассическое произведение, классичнее не бывает!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Скажем так, это то произведение, мимо которого не прошел ни один ученик в школе.
К.ЛАРИНА: Ни один ученик, ни один гражданин Советского Союза.
К.БАСИЛАШВИЛИ: У меня, например, противоречивые впечатления об этой картине. Я помню, что я писала это изложение, начинала, конечно, ненавидеть…
К.ЛАРИНА: Сочинение!
К.БАСИЛАШВИЛИ: Изложение и сочинение – все мы делали. И уже начинала не любить, как вот знаешь, «Евгения Онегина» тоже.
К.ЛАРИНА: Да-да-да. Я не знаю, вообще что нам скажет наша гостья про эту картину и про этого художника. Ну уже назовем, что это Федор Решетников, а картина конечно же называется «Опять двойка». И в гостях у нас заведующая отделом живописи второй половины ХХ века Третяковской галереи Наталья Александронва Александрова, здравствуйте, Наталья Александровна.
НАТАЛЬЯ АЛЕКСАНДРОВА: Здравствуйте, Ксения, здравствуйте, Ксюша. Мне очень приятно услышать в вашей преамбуле, что вы назвали работу Федора Павловича Решетникова классическим произведением искусства.
К.ЛАРИНА: А как же?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Это просто проливает бальзам на мои глубокие старые раны возрастные. На самом деле, это произведение, действительно, является одним из показательных произведений так называемого «академического бытового жанра». Хотя на самом деле принято почему-то Решетникова всегда связывать с передвижниками 90—х годов прошлого века. Передвижники, конечно, использовали этот классический жанр, но Решетников постарался, насколько это было возможно в то время, обновить его, используя уже современную ему советскую тематику.
К.ЛАРИНА: Ну что же, мы сейчас послушаем нашу традиционную рубрику «Случай в музее»…
К.БАСИЛАШВИЛИ: … от Татьяны Юденковой…
К.ЛАРИНА: … а потом продолжим.
СЛУЧАЙ В МУЗЕЕ
ТАТЬЯНА ЮДЕНКОВА: В процессе подготовки юбилея Третьяковской галереи нами была найдена удивительная фотография улицы Ильинки, на которой изображен магазин братьев Третьяковых, о котором мы всегда знали. Мы знали, что это магазин – «Торговый дом братьев Третьяковых и Ко» был основан 1860 году. Магазин торговал полотняными, бумажными и шерстяными товарами, которые привозились из русской провинции и из-за границы. Но до обретения этой фотографии мы не знали, как он выглядит, этот магазин. Мы эту фотографию имеем на выставке в увеличенном виде. Сам магазин находился в Монастырском подворье Иосифо-Волоколамского монастыря, который был перестроен под магазин специально зятем братьев Третьяковых архитектором Каменским. Сейчас можно найти то место, где находился магазин братьев Третьяковых, но само здание перестроено. Также в процессе работы над выставкой, занимаясь исследованием предпринимательской деятельности Третьяковых, которая раньше не особенно привлекала внимание исследователей, мы сделали попытку реконструкцию купеческой лавки братьев Третьяковых совместно с сотрудниками отдела тканей Исторического музея, такой небольшой прилавок, на котором расположились скатерти, салфетки, полотенца ,простыни, альбомы с образцами тканей, которые предлагались в магазине Братьев Третьяковых, и, собственно, выставив ту продукцию, которая производилась мануфактурой Третьяковых в Костроме. На некоторых экземплярах, предметах имеются бирки и логотипы Новокостромской мануфактуры Третьяковых, что тоже очень интересно, и, собственно, впервые это оказалось доступно публике и зрителю. За прилавок мы поставили манекен, одетый в одежду приказчика магазина Третьяковых. Он одет в хорошо сшитый костюм европейского уровня. И надо отметить, что магазин Третьяковых отличался каким-то особым шиком. А рядом с прилавком поставили манекен, одетый так, как одевалась покупательница, которая могла бы прийти в магазин Третьяковых. А одели мы ее по фотографиям Веры Николаевны Третьяковой.
К.ЛАРИНА: Продолжаем разговор. Я вот когда готовилась к программе сегодня, пыталась найти какую-то биографию полную художника – ничего.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Минимум, минимум.
К.ЛАРИНА: Долго я мучилась-мучилась, Наталья Александровна, и решила пойти нетрадиционным путем. Вот смотрите, что я придумала. «Перед нами картина Решетникова «Опять двойка». На картине изображена семья, которая встречает мальчика, пришедшего из школы с «двойкой». На переднем плане картины мы видим мальчинка-неряху. Он светловолосый, тепло одетый: на нем поношенное пальто, черные штаны и калоши, в руках потрепанный портфель. Портфель у мальчика старый, явно побывавший в боях и развлечениях, на мой взгляд, неоднократно. Еще портфель перевязан веревой, из него торчат коньки. Мальчик грустен, потому что он принес «двойку» уже не в первый раз. Мальчика радостно встречает собака, потому что ей все равно, получил он «двойку» или нет. В центре картины сидит расстроенная мама, она думает о том, что ей опять придется идти в школу, она очень хотела, чтобы ее сын учился на «отлично» или «хорошо», как его сестра. Рядом с мамой на велосипеде сидит веселый брат и ждет-не дождется, когда же старший брат с ним поиграет. Он не понимает, что брат и мама расстроены».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ксюш, а можно я тоже продолжу? Продолжу? «…В довершение хочется объяснить, почему в моей работе ни разу не встречались слова «в центре», «центр», «центральный персонаж». Когда я смотрю на эту картину, в первую очередь мне в глаза бросается окно, оно полно света, а значит жизни, надежды. Оно пропускает через себя все чувства, эмоции наружу – туда, в голубую бесконечность, в вечность, которая видела все, которая была и будет всегда. И думая об этом, я чувствую, что все происходящее на картине теряет свою важность, острую актуальность. Что эти волнения по сравнению с жизнью целиком, с историей?»
К.ЛАРИНА: Ну у тебя крутое вообще сочинение! Подождите. Тогда я продолжу. «Поза мамы расстроенная, у нее опустились руки от горя. Рядом с мамой – младший брат на велосипеде. Он ждет, когда можно будет поиграть. За кухонный столом сидит и учит уроки сестра. Мое отношение к главному герою легкомысленное, но строгое. Отношение к картине – безразличное. Все как обычно». И еще один фрагмент, совершенно меня потрясший: «Мы видим, что это богатая семья, поскольку велосипед в эти годы было очень трудно и дорого купить, значит папа мальчика – умный, ведь он хорошо обеспечивает семью. Мы можем понять, что это 60-70 – е годы, через несколько вещей: во-первых, это галстук девочки, во-вторых, через то, как одет мальчик. Под его верхней одеждой находится школьная форма. Сестра у школьника тоже учится хорошо, поскольку она была удивлена тем, что можно получить в школе «двойку» вообще. Ученика это все мучило и угнетало. В этой картине есть доля, поучающая нас, что такими быть не надо». Ну вы поняли, что мы цитировали не искусствоведов и не критиков, а школьные сочинения.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Школьные сочинения. Я даже могу назвать школу – Новая гуманитарная школа, я нашла. Ну а почему, почему? Здесь имена есть даже учеников.
К.ЛАРИНА: Ну что, правильно все дети пишут, Наталья Александровна?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что совершенно справедливо написано во всех этих сочинениях. И замечательно, что они настолько прочитывают эту сюжетную канву и коллизию. Надо сказать, что вот это и есть основа такого вот академического бытового жанра – он должен быть абсолютно читаем. Поэтому он во все времена строился по простейшим законам, которые включали, во-первых, деление на положительных и отрицательных персонажей – это закон жанра. Поэтому мальчик = по одну сторону, а положительный, сочувствующие персонажи – по другую сторону. Все они входят в некий треугольник, который создает вот этот замкнутый мир, и центром его, действительно, является окно, или то, на что никто не обратил внимание, одна из деталей – календарь на заднем плане. Висит на фоне картины самого Федора Павловича Решетникова «Прибыл на каникулы». Картина написана 4=мя годами раньше – в 48- м году. И там положительный мальчик-отличник, который приезжает к дедушке-герою. Вот фон этого треугольника, его острие – как раз пример положительности. К сожалению, это мало читается в школьных сочинениях. Это одна из третьих особенностей бытового жанра – «говорящие детали».
К.ЛАРИНА: Скажите пожалуйста ,перед тем, как мы послушаем рубрику «Путь в галерею», чем приглянулась эта картина руководству Третяковской галереи?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Знаете, трудно мне сказать про руководство. Я думаю, что для самого Федора Павловича эта картина была определенным рубежом, и , наверное, такой своеобразной квалификационной ступенью. Он через год после этого попал по голосованию в действительные члены Российской Академии Художеств. Жанр этот детский у него процветал в большом количестве в 50-е годы, но, как многие художники середины ХХ века, особенно кончившие Вхутемас и ранние годы 30-е Суриковского института, тогда только начинающего, у него как бы два периода творчества. Первый связан с юностью, с Челюскиным, с Сибиряковым, а второй период занят детским жанром и неким его совершенно неизвестным широкой публике периодом т.н. «пленэрного» пейзажа, который, к великому моему сожалению, уже, наверное, не увидит отечественная публика – он весь уехал за рубеж. Я-то видела эти замечательные вещи, но, к сожалению, уже на стене американских домов в частных собраниях.
К.ЛАРИНА: Ну, наверное и об этом вы нам расскажете, а пока давайте послушаем биографию картины, каким образом она в Третьяковку попала.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ее представит Татьяна Зелюкина, заместитель заведующей отделом живописи первой половины ХХ века, ваша коллега.
ПУТЬ В ГАЛЕРЕЮ
ТАТЬЯНА ЗЕЛЮКИНА: Картина Федора Павловича Решетникова «Опять двойка» поступила в Государственную Третьяковскую галерею в 1957 году. Приобретение это было прямо у автора, и перед этим она неоднократно выставлялась на выставках. Работа была написана художником в 1952 году, и очень занятна по своему сюжету. Сюжет, конечно, взят как бы из жизни, и для меня еще с детства эта работа была одной из любимых. Именно вот это вот тепло и вызвало интерес в этой картине, когда она представляла среди многих других работ наше искусство в Брюсселе в 1958 году.
К.ЛАРИНА: А теперь продолжаем наш разговор. Я сказала, что «автор одной картины». Конечно, это самая популярная картина Решетникова, я думаю, что вы не будете это опровергать, правда, Наталья Александровна?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: И одна из любимейших.
К.ЛАРИНА: С другой стороны, человек, который был увешан званиями и наградами всех мер и весов, все, что было возможно в Советском союзе получить, он получил. Я когда листала альбом его картин, конечно, Сталина там - в немереных количествах. Вот насколько искренно было его служение советскому Отечеству? Учитывая, что все-таки у него отец, как я понимаю, иконописец, очень многие художники вышли из таких семей. Там чуть ли не 13 детей было, совсем другое воспитание, такое – патриархальное.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Знаете, это воспитание длилось до 3 лет, с 3 лет он был сиротой и воспитывался , насколько по крупицам мне удалось это из книг восстановить, в семье старшего брата. Поэтому он прошел не только рабфак Вхутемас, он прошел и шахты Донбасса в 20-е годы, поэтому я думаю, что там воспитание было исключительно 20-х годов советской власти…
К.ЛАРИНА: То есть такой романтический задор… Учитывая, вот вы сказали про Челюскина…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Несомненно.
К.ЛАРИНА: Про это расскажите, потому что не все наши слушатели знают.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Это были знаменитые эпопеи полярные, куда он попал по комсомольскому призыву. Он участвовал и в одной, и во второй – именно в качестве художника. Он был штатным художником этих экспедиций. Сохранилось большое количество набросков натурных его. И несомненно, он там тоже владел жанровым таким наброском с натуры, потому что это с большим юмором выполненные вещи, он выпускал там газету. И всегда эти трагические, драматические ситуации этих эпопей он представлял с юмором. Он же помимо живописных своих талантов был выдающийся карикатурист, выдающийся. И автор таких скульптурных шаржей, которые академики, не очень, очевидно, любящие такую критику, всегда выставляли на академических выставках. Это блестящий такой жанр, который идет от традиции еще Домье и эпохи французского искусства XIX века. Что касается темы сталинской, знаете, мне кажется, еще мало времени прошло, чтобы мы смогли во всей полноте вот эту проблему оценить, потому что вот вы посмотрели альбом, а у нас многие даже не знают, какие сталинские вещи писал Решетников. Они как бы исчезли из обихода. Но он не был таким официозным художником, как, например, Александр Михайлович Герасимов. Несомненно, у него какие-то тематические были… Это было связано с тем, что система выставок вообще заставляла к определенной выставке по договору делать определенные работы. Я думаю, что еще просто время не наступило оценить это достаточно четко.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А вот эти сталинские портреты, они писались с натуры? Сталин позировал? Или это такие фантазийные работы?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Никогда. Использованы фотографии были. Это всегда было одинаково. Он никогда не позировал.
К.ЛАРИНА: А кто-нибудь вообще писал Сталина с натуры?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что может быть какие-то элементы натурных зарисовок были у Герасимова. Он был близок к этим кругам, он был зятем Ворошилова.
К.ЛАРИНА: То есть ему это было позволено.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: И он имел возможность – у него была мастерская в Кремле – это делать. Решетников, я думаю, все-таки пользовался, как и многие другие, хорошими воспроизведениями, в том числе и фотографиями фрагментов лица.
К.БАСИЛАШВИЛИ: У меня еще маленький вопроса, касающийся биографии. Мы знаем, что еще есть один Решетников известный – литератор Федор Решетников. Вот он имеет какое-то отношение? Того Решетникова связывали даже с Достоевским… Тоже Федор Михайлович…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет. Нет.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Просто однофамилец?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну хорошо.
К.ЛАРИНА: Там, кстати, родственников, на самом деле, полно. Немножко про это расскажите. У него же огромное количество братьев, сестер, племянник - известный авиатор, не помню, как его зовут… Решетников, который даже свои воспоминания оставил.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, совершенно верно. Но у вот у нас более известно то, что у него уникальная семейная традиция сложилась – он был женат на дочке Исаака Бродского – на Лидии Исааковне Бродской, тоже замечательном живописце-пейзажисте. И дочь Федора Павловича Люба…
К.ЛАРИНА: Практически на министре живописи в свое время…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: В свое время – да. Но во времена их брака уже о министерстве речи не шло, она прошла очень долгий путь в этом искусстве. Она была и цирковой наездницей, и актрисой. Очень красивая была женщина. Я в какие-то периоды жизни старой ее в университете застала, видела ее на выставках. И писать она начала, но в свое время в Академии она успела поучиться у отца вольнослушателем. И как бы вот этот ход академической традиционной живописи у нее был. Ну и у него замечательным живописцем была дочь Люба Решетникова, она в свое время блистала на выставках 70-х годов, она кончила Суриковский институт. Она совершенно в иной традиции работала – гротеска, примитива гротескного. К сожалению я не знаю, как сложилась ее судьба, я давно не видела ее работ, но как раз с ней, с Любой, и связан цикл работа «Опять «двойка»» и «Прибыл на каникулы». Это эпоха ее школьных годов.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Так это она там на картине?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну понимаете, я думаю, что она сама в качестве персонажа двоечника отказалась бы позировать, как и любой из нас, Ксения.
К.ЛАРИНА: А для сестры?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну все-таки она двоечник?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Нет. Ну как бы… Двоечник – лицо не ее, но ситуация вся ее. У Федора Павловича сохранилась замечательная работа, которая называется «Как я работал над картиной «Опять «двойка»»», где он с большим сочувствием пишет о том, что Люба опять пришла расстроенная, и , как он пишет, норовила проскользнуть незамеченной на кухню. И вот под влиянием всех этих драматических событий 50-х годов он, в общем, и задумал такой цикл, считая, что оценка – это не только лично Любино расстройство, но и расстройство, как он написал в этой статье, и родных, и близких, и всей страны, и правительства. Написал Федор Павлович Решетников.
К.ЛАРИНА: Ну я вас умоляю. Я думаю, что таким словам не стоит доверять.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Конечно, это просто эпоха и время.
К.ЛАРИНА: Это такая статья - для учебника. Но тем не менее, там есть какие-то реальные лица вот в этой картине?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Натурщики.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Все натурщики?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Она писалась очень долго, трудно, «от себя», как он написал, и с натуры в том числе, по каким-то предметам. Но он старался соблюдать закон жанра, то есть это натурщики, этюды с натуры в разных вариациях. Сохранилась его запись о том, как долго собака ела бутерброды, чтобы ее заставить стоять в такой позе…
К.ЛАРИНА: А то есть он вот так вот писал?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Старая школа.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Старая школа академическая.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А вот если мы вернемся сейчас к сочинению, вспомним, как ребята там интерпретировали эту картину, каждый по-своему умно и интересно. Но все-таки это какой год? 52-й год. Это послевоенное время. И вот случайно ли отсутствие отца на этой картине.
К.ЛАРИНА: Портрета Сталина?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, отца.
К.ЛАРИНА: А, отца.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Боюсь, что нет.
К.БАСИЛАШВИЛИ: То есть эта такая вот безотцовщина послевоенная? Это ж наверное, всеми читалось, теми, кто смотрел.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Читается даже то, что эти дети разных поколений, понимаете? Вот девочка она предвоенного года рождения, мальчишка, очевидно, попал на самый военный период, и это тоже целая эпоха фильмов и целое поколение, кстати, в искусстве – таких вот…Шестидесятники – все дети войны. Будущие, я имею в виду, шестидесятники, этот мальчишка через 15 лет. Я не хочу сказать, понимаете, какой-нибудь Шпаликов, но это вот целое поколение такое. Именно, Попков – точно его поколения. А младший мальчик – он послевоенный. И эта эпохальность она тут совершенно верно читается. И я думаю, что усталость матери, ее такой взгляд поникший, она именно связана с тем, что придется как-то выгребаться. А детали шикарного быта, действительно… Ведь часы тут тикают, маятник на часах в состоянии разгона изображен, часы старой немецкой фирмы, чуть не «Павел Буре». Такие остатки роскошного быта в коммунальной квартире: ковер на полу, на который мало кто обращает внимание…
К.ЛАРИНА: Ну вот видите, та девочка писала, что дом богатый, велосипед могли позволить себе купить.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ковер очень потертый, но он прямо напоминает драгоценные какие-то ковры, не хочу сказать, что это из «Ивана Грозного» ковер, но это ковер явно не советского производства.
К.ЛАРИНА: А почему эта картина так резко, сразу, или может быть, не сразу, вы скажете, стала символом советского детства?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: А вот объясните, почему? Вот это вот феномен самой картины. Я думаю, что Федор Павлович не рассчитывал на такой эффект и наверняка не ожидал его. Более того, я уверена, что она стала не только символом советского детства, она стала и знаменем борьбы с тем советским искусством, которое выдвинули шестидесятники. В какой-то мере они видели здесь такую неправду жизни, не основные ее проблемы, понимаете, не ту, правду, которую хотят они, к сожалению. Это просто сошлись два поколения, как всегда на переломе поколений правды нет, она как бы ускользает и от тех , и от других до конца. Но вот, к сожалению, именно Решетников стал как знаменем советского соцреализма, так и неким знаменем, с которым боролись, справедливо, кстати говоря, в 60-70-е годы, боролись и шестидесятники, и семидесятники.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Я когда смотрю на картину «Опять «двойка»», почему-то каждый раз вижу в ней, как минимум, еще одну картину. Не могу отделаться от этого впечатления. Я уж не знаю, это эффект моего видения, или это сознательно делал художник Решетников, но я вспоминаю картину Ильи Репина «Не ждали».
К.ЛАРИНА: Да-да-да.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Потому что композиция абсолютно такая: открытая дверь и стол, и входит несущий какую-то новость человек, в данном случае это ребенок, который получил «двойку». Вот это сознательно?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксенечка, тогда надо обратиться к самому первообразу. Первообраз – это «Сватовство майора» Федотова. Вот это классический, гениальный, русский… Открытая дверь…
К.БАСИЛАШВИЛИ: «Сватовство майора»?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: … человек, пришедший с вестью, который входит в открытую дверь, движение в сцене. Закон академического жанра бытового – это всегда кульминация и начало развязки. Понимаете, этот момент кульминационный насколько удалось построить, это я уже не могу сказать, но это, тем не менее… Конечно, это невозможно по качеству сравнить, потому что с момента читаемости начинается некий уровень еще художественного качества. Вот здесь, к сожалению, эта работа Федора Павловича может быть уязвима.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Да? В чем?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Поскольку это ,знаете, излет жанра, на излете жанра всегда могут быть какие-то нарушения, недопущения. Вот не зря там мальчик написал, что окно привлекает, конечно, Федор Павлович не владел тональной локальной живописью академической. Его привлекал пленэр. И он в этом окне, как сейчас принято говорить, себя выразил . У него кульминация все-таки - солнечный свет, понимаете. Поэтому локальная живопись требует огромного живописного мастерства, и тут, конечно, сравнивать его с классическими образцами никак нельзя.
НОВОСТИ
К.ЛАРИНА: Можно еще вопрос по биографии. Вот насколько он был, образован и как художник, и как личность? Здесь можно чем-то похвастаться?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вы знаете, говорить очень трудно об этом, поскольку поздний Вхутемас еще ждет своих переоценок и исследований. Но к чести Федора Павловича говорит то, что, окончив Вхутемас, он вместе с другими, ждущими своего открытия художниками – «Кукрыниксами» – очень близко дружил с таким некоронованным королем советского пейзажа Николаем Петровичем Крымовым, которого очень немногие знают в таком качестве. И именно Крымов ориентировал их на какие-то ценности настоящей живописи, то что называют «традиции русской живописи», живописи училища Ваяния и Зодчества 90-х годов, Саврасова, Серова…
К.ЛАРИНА: Ну вот вы знаете, с чем связан мой вопрос, мне как-то хочется в нем обнаружить какую-то тайну, нереализованность, то, что он не смог… Вот вы в начале программы говорили о пейзажах – есть какие-то потайные вещи в его душе, в душе художника, прежде всего, которые он, по понятным причинам, не смог реализовать в своей жизни?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну вот про дружбу с Крымовым я упомянула не случайно, у него в 50-х годах очень много, целая такая вереница идет пленэрных пейзажей замечательных, такое место есть под Вышнем Волочком – Академическая дача, где у них был дом и где сидел целый куст советских художников. К сожалению, это не очень было принято на официальных выставках. Такого рода живопись не выставлялась. Это была его камерная мастерская. И я к своему великому сожалению, увидела их в большой объеме в США.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А как они попали туда?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Очевидно, там нашлись ценители, которые сумели определить ценность этих вещей, вывезти их …
К.БАСИЛАШВИЛИ: В какие годы?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну наверное, в 80-90-е…
К.БАСИЛАШВИЛИ: В 90-е уже?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, я думаю, в 90-е. Там замечательные серии натурных этюдов этих мест, там жанровые сцены, там купание дочери, видимо, такие этюды, где Лидия Исааковна перед окном, вся залитая солнечным светом, расчесывает волосы. Вот такого рода замечательные вещи…
К.БАСИЛАШВИЛИ: И это другой Решетников?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Это совершенно другой Решетников.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Другой художник?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно другой художник, который был, на самом деле, но он не известен, увы…
К.ЛАРИНА: Подождите, ну он что, в стол писал? Это ж невозможно.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Почему? Художник работает каждый день. Возможно.
К.ЛАРИНА: И кому он это показывал?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Никому. Они находились, очевидно, в мастерской…
К.ЛАРИНА: Он их выставлял где-то?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Думаю, что нет.
К.ЛАРИНА: То есть он понимал, что это не пройдет?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вряд ли так. Он просто не показывал то, что не было принято, то, что считалось мелким для выставки. Тогда все мечтали о большой картине, все считали себя картинщиками, выступали как масштабные художники…
К.БАСИЛАШВИЛИ: Портретисты.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Портретисты, в первую очередь. Это веяние времени. Модель должна быт социально значимой, знаете, это не только Решетников. Такая же проблема была с Пластовым: мы совершенно не знаем натурного Пластова. Мало кто его видел до недавнего времени. Это масса художников. Виктор Григорьевич Цыплаков – такой замечательный художник следующего поколения. Его этюды практически раскупали сами художники.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А вот еще такой вопрос. Вот путь Решетникова: рабфак Искусств, потом Вхутемас – и все-таки вы говорите, что он наследует академическую школу… Но давайте вспомним его предшественников. Вот поколение «до», которое еще жило до революции. Ведь они же все выезжали после своего обучения, ну в основном, старались. И там очень многим питались, привозили это потом сюда – опыт и общение с художниками, и с музеями заграничными, с Гоей, с Ребрандтом, с Леонардо Да Винчи. И все это потом здесь отдавали. Вот он-то чем, вот такие, как Решетников, чем они могли себя подпитывать? Имели они возможность ездить?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Дело в том, что его академическая школа – это не подпитка, а именно добор того, что не было добрано. Он с такой тщательностью занимается этим академическим жанром в 50-е гг, будучи сорокалетним, что ясно, что за этим стоит именно недостаток образования, а не избыток…
К.БАСИЛАШВИЛИ: Вакуум такой.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Именно который он старается заполнить. И компенсировать себя как настоящего художника. Несомненно. Ну а судить его трудно, в то время никто не преподавал такую живопись. Хотя он кругом указывал, что он не только учился у Дмитрия Мора как плакатист-рисовальщик, но что он занимался у Сергея Васильевича Герасимова во Вхутемасе. Герасимова он сам, во всех академических изданиях ставит в число своих учителей. Герасимов – это традиция чисто живописной школы, это импрессионистическая живопись.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Это Герасимов, который подписывался «не-…»
Н.АЛЕКСАНДРОВА: … Сергей. Чтобы не путали с Александром Герасимовым.
К.БАСИЛАШВИЛИ: «Не-Александр».
К.ЛАРИНА: Но вот смотрите, я опять же к скупой строчке биографии обращаюсь, как и Ксюша. Они здесь пишут: «Подлинным призванием Решетникова, однако, всегда оставалась сатира. Разоблачая формализм в искусстве, он изобрел даже уникальную форму карикатурного триптиха».
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Карикатурный триптих находится сейчас в Третьяковской галерее, называется он «Тайны абстракционизма».
К.ЛАРИНА: То есть что он там?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: И знаете, там, скорее, сатира не на искусство, а на проходящий в то время Венецианский биенналле, на котором в советском павильоне выставлялся Пластов, а там в каких-то западных павильонах уже шел Полак.
К.ЛАРИНА: То есть это в русле докладов Хрущева, по сути?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, как бы, да. Он вице-президент Академии Художеств с 74-го года. Очевидно, была все-таки какая-то канва званий, к которым он стремился и которые он получил.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Понятно. А там Полак, там появляется Уорхолл потом.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Там все уже было, все давно уже было.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Все, что к нам пришло только 10 лет назад.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что там как-то акценты расставлялись все-таки по-другому. Какие-то истинные ценности любой художник всегда знает. Он всегда ориентирован на какие-то истинные ценности. Он может подвергать карикатуре то, что уязвимо. А то, что неуязвимо с точки зрения его вечности, он это никогда не будет трогать. Поэтому, конечно, он, несмотря на соцреализм, на эпоху, на сталинское время, он был ориентирован где-то подспудно на традицию Крымова и Сергея Васильевича Герасимова. Он не воспринимал модернизм как таковой. Но надо сказать, что с того времени замечательно все компенсировалось. И сейчас модернизм весь дополнен, и все шестидесятники эту функцию выполнили, если можно смотреть на них с этой точки зрения.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Но вот из-за отсутствия биографии, которую мы с Ксюшей заметили, ну что это? Это навсегда? Это все? Это мы знаем его одну картину, а все остальное мы не знаем и в общем…
К.ЛАРИНА: Наверное это связано, я может сейчас придумываю, это мои думы, может быть Наталья Александровна нам сейчас поможет, наверное это связано с переменой жизни нашей. А он же умер в какой-то момент?
К.БАСИЛАШВИЛИ: В 88-м…
К.ЛАРИНА: В самый разгар Перестройки, вот в этот самый переходный период, когда мы уже старались освободиться от всех советских наших кумиров. Я думаю, что под это дело, под эту раздачу попал и Решетников.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Несомненно. И дальше, к сожалению, уже не в наших руках, а в руках уже истории, которая всегда объективно действует, восполнить. Я для себя какие-то вещи продолжаю открывать. Я с удивлением увидела эти вещи в США, была поражена…
К.ЛАРИНА: А у них там что, прямо где-то висит постоянная экспозиция?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, в роскошном американском доме, но к сожалению, в частном доме. В Миниаполисе создан музей Русского искусства, и в большом количестве они издают книги.
К.ЛАРИНА: А что они про него там говорят, как они про него там пишут? Как они его представляют?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Они восторгаются.
К.ЛАРИНА: Серьезно?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Они считают, что это русская живопись.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Слушайте, надо показать ее здесь.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Наверное. Ну, мы частично выставку делали. 3 года назад была выставка «Пути русского импрессионизма», в которой было представлено частично собрание из американского этого музея, потом возили наши вещи туда. Ну конечно маленькие вещи Решетникова мы просто не смогли в силу финансовых разных причин… Мы показывали самые большие вещи из их собрания: Сергея Васильевича Герасимова, Владимира Стожарова… Такие вот хиты, как это сейчас называется. До Решетникова, к сожалению моему, дело не дошло. Потому что там очень много собраний «Кукрыниксов» - пейзажная живопись, которая связана с крымовской традицией. И тоже малоизвестная у нас на родине.
К.ЛАРИНА: Надо же…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: К сожалению, да. А что касается каких-то его тайн, знаете, все это поколение имеет такие тайны. Ведь вот например Сергей Васильевич Герасимов, не взирая на целый ряд монографий, совершенно непроницаемый человек с точки зрения, например, его собственных высказываний. Я искала какие-то его подходящие цитаты, ничего не смогла найти. Это всегда общие слова о родине, об искусстве… Там есть такая непроницаемость.
К.ЛАРИНА: Вот вы цитировали Решетникова про его статью «Как я писал картину «Опять «двойка»»»…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно. У него еще есть замечательная статья, которая меня поразила. Она посвящена одному из тоже малоизвестных, но замечательному художнику-передвижнику – Василию Максимовичу Максимову, который в юности писал «Приход колдуна на сельскую свадьбу», а в старости очень известная была вещь «Все в прошлом»: барыня и ее служанка.
К.ЛАРИНА: Да. Это то, что наш любимый Виктор Сухоруков – актер – обожает эту картину.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, вот спасибо Сухорукову. Я ее обожаю. Я просто специально всегда останавливаюсь и разглядываю ее до деталей. Ну по-разному можно к этому относиться, но это наша живая история искусства, она требует такого отношения. Вот про этого Максимова Решетников написал довольно большую и, в общем, интересную статью, назвав ее «Кремень передвижничества», считая, что искусство строится на неких краеугольных камнях, которые определяют конкретные личности. Я боюсь сказать, что он себя уподабливал такому вот камню краеугольному, но он стремился в себе выработать эти черты устойчивости и традиций в искусстве.
К.БАСИЛАШВИЛИ: В чем-то себя сознательно ограничивая.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно, отсекая и как бы колдобя себя под эту историю, как и многие художники того времени. Драма-то именно в этом. В этой статье он прямо пишет, что искусство не должно только множить красоту. Оно должно еще вмешиваться в эту жизнь. Очевидно основная иллюзия соцреализма этого периода в том, что они могут эту жизнь путем своих картин изменить. Не какими-то другими действиями, а вот путем искусства. Мне кажется, что это вот самая основная такая…
К.ЛАРИНА: Скажите, а грехи есть на нем?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Не знаю, Ксенечка, я не знаю. Я в это время только родилась, в 53-м году…
К.ЛАРИНА: Нет, дело в том, что мы с Ксюшей хотим вот за этими скупыми строчками биографии что-то такое еще найти. Ну во всяком случае, его имя я не слышала, чтобы оно звучало в каких-то там открытых заседаниях, процессах, не слышала, чтобы кто-то его обвинял, уже даже может быть и после его смерти, что благодаря ему кто-то пострадал, кто-то ушел в лагерь, в тюрьму, кого-то предал…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я могу сказать, что личность очень яркая. Но, во-первых, мы не все еще знаем про то время. Там очень много противоречивых фигур, очень много сложных фигур.
К.ЛАРИНА: Ну о чем вы говорите! Да.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Понимаете, сама Академия, вот Академия Художеств как таковая, ведь это тоже был очень специфический организм. В 55-м году Александра Михайловича Герасимова назначали президентом Академии, выборов не было. В 55-м году его впервые переизбрали, и вот этим прямым голосованием был избран Сергей Васильевич Герасимов. Так президента назначали. Всех членов Академии назначало правительство. И в этом плюс, и в этом минус. То есть вот легенда про Веру Игнатьевну Мухину, что мол, ее назначало правительство – да. Мужчины-академики ее не желали избирать. Ее назначало правительство. Как автора «Рабочего и колхозницы», как лицо советского искусства, как официального художника. Это не значит, что она была ангажирована правительством, которое ее назначает. Это все личности середины 40—50х гг, я думаю, что это одна из самых драматических и самых интересных страниц в истории русского искусства ХХ века.
К.ЛАРИНА: Ну как и советская литература, и поэзия.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А вот в связи с этим у меня такой вопрос. Быть может мы еще не отошли далеко от этой эпохи, и от сталинского времени в том числе… Давайте возьмем парадный портрет. И действительно, Сталина много писали, и много писали членов Политбюро и т.д. и т.д. А в конце концов ну и что? Ну у нас были придворные художники в мире гениальные. Ну и Гойя писал парадные портреты сатрапов – королей испанских. И Веласкес писал, не гнушался. И гениальные работы. А вот можно ли работы… Вот в чем разница?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Лесть, Ксень.
(Говорят все вместе).
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вот чувство лести, заранее приданное, даже еще с мастерством живописным, оно отвращает любого человека. Лесть. Что такое «Два вождя после дождя»? Сталин и Ворошилов в Кремле. Я все время смотрю на эту картину и думаю, каким образом Александру Михайловичу Герасимову удалось невыразимым способом сделать Сталина даже чуть-чуть выше, чем Ворошилов?
К.БАСИЛАШВИЛИ: Что не было на самом деле.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вообще, стоящего ближе к нам, понимаете? Он даже по пропорциям должен быть… Он невообразимым образом чуть выше, чуть шире, чуть значительнее. Но очень скромно одет. Это, конечно, требует… Это лесть. Это заранее запрограммированная. И что в общем в ментальности национальной подвергается, конечно, остракизму и осуждению. Но принять невозможно.
К.ЛАРИНА: Ну давайте поговорим про сталинские портреты Решетникова немножечко, уж коли мы сегодня про этого художника говорим.
К.БАСИЛАШВИЛИ: «Генералиссимус».
К.ЛАРИНА: Да, где он там ночью стоит над картой, «спит великая страна».
К.БАСИЛАШВИЛИ: Даже вот «Генералиссимус» было такое «сверх», сверхназвание для картины.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Оно уже было.
К.БАСИЛАШВИЛИ: А, уже он имел? Уже он и был генералиссимусом?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: И это звание, оно, наверное, потрясло, Ксень, воображение людей, советского народа. Потому что звание-то неслыханное, оно только с Суворовым связывается. Я представляю себе, например, генералиссимус – Суворов. Поэтому конечно оно поразило воображение очень многих. И тут тоже момент вот может быть скрытой лести, но все-таки превосходство и заранее признание уж прямо небесного такого… Не только… И «Утро нашей Родины», страна спит, а утро как бы на рассвете… Понимаете? Это… Как к этому относиться пока? Конечно, это вот целая эпоха такой лести. И фальши. Но я считаю, что очень многие это видели. Очень многие.
К.ЛАРИНА: Вы знаете, я бы сделала такую выставку. Вот если сделать выставку отдельную портретов Сталина вообще. Вот всех, которые сохранились до сегодняшнего дня, художников советской эпохи, в том числе тех, о которых мы сегодня не говорили. Я уверена, что если это все рядом повесить, можно найти настоящее искусство. Вот правда же.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Наверное.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ну хорошо. А вот есть еще одна точка зрения, что вот эти портреты Сталина и рабочих, такой вот социалистический реализм – в этом есть своя особая эстетика. И вот сейчас эта точка зрения активно очень продвигается.
К.ЛАРИНА: Ну как эстетика нацистской Германии, то же самое.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Нет, ну в этом есть своя эстетика, своя культура. И да, это имеет право на существование, и нечего это ногами пинать.
К.ЛАРИНА: Что скажет нам профессионал?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Я думаю, что , знаете, вы совершенно правы, Ксенечка, очень малая возрастная для исторического суждения, для подступления к каким-то истинным… Все-таки 20 лет - это мало. 88-й год – это все-таки еще совсем недавно. Причем последние, конечно, 80 лет никто не знал, как они доживали. Мы не знаем, как они доживали, будучи даже вице-президентами.
К.ЛАРИНА: На Ваганьково похоронен Решетников?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да.
К.ЛАРИНА: И Бродская там же?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да. Это вот совершенно какой-то такой закрытый период, и я думаю, что, действительно, это эпоха. Вот это надо признать безотносительно того, что ее сменяет эпоха шестидесятников. И как одно вытекает из другого, так вот и одно связано с другим. Одно реакцией может быть на другое. Потому что шестидесятники – это тоже эпоха гениев, но не все там было гениально, там тоже был свой прием. И этот прием теперь уже становится отчетливо виден. Я очень терпимо и крайне снисходительно отношусь к художникам. Я их, знаете, жалею, и прощаю им какие-то …
К.ЛАРИНА: …слабости?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Не слабости даже. У них очень тяжелый труд. Хлеб их тяжек. Они должны умудриться заработать на жизнь и при этом не забыть про искусство. Кому-то это дано. Не все владеют такой силой таланта, характера. Ведь мы знаем, что шестидесятники в 40 лет многие уже из поколения выходили, физически умирали. Хотя казалось бы, никаких препон очевидных уже не было. Тем не менее. Это очень большая психо-физическая, эмоциональная нагрузка. Не каждый с ней справляется. Хорошо, если есть какая-то божественная искра у человека. Ему везет, ему дано от рождения, он может все преодолеть. Это, к сожалению, как благодать бывает. Может быть у Федора Павловича как раз вот этого момента благоволения свыше не было. Он сам пытался преодолеть и сам построить какую-то свою схему жизни.
К.ЛАРИНА: А что было в его жизни в 70-80-е гг?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Очень мало известно. Официальные портреты. Очень много (НЕРАЗБ. – «ЭМ») этой темы, вот портреты официальные продолжал он. Он очень активно продолжал дружить и выставлять академические шаржи друзей. Насколько к этому серьезно можно относиться с точки зрения большого искусства, сейчас не знаю. Но тем не менее, это характеризовало его как личность, которая не распадалась, а продолжала существовать, понимаете? Конечно, официальные должности его безусловно к чему-то обязывали. И я уверена, что он достойно их… я не могу комментировать точнее, у меня нет фактов, как у историка…
К.ЛАРИНА: Но отсутствие фактов уже о многом говорит, согласитесь.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Да, да.
К.БАСИЛАШВИЛИ: И все-таки, возвращаясь, у нас уже финал нашей беседы, как я понимаю…
К.ЛАРИНА: Да.
К.БАСИЛАШВИЛИ: … к этой картине Федора Решетникова «Опять «двойка»», я поняла сейчас, что я ее люблю. Вот как-то так получилось, что Решетникова мы знаем, в основном, и вся страна знает, не по «Генералиссимусу», а по «Опять «двойке»».
К.ЛАРИНА: А я не люблю ее.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Не любишь ее?
К.ЛАРИНА: Не знаю, меня как-то она угнетает.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Угнетает?
К.ЛАРИНА: Вот как раз говорила Наталья Александровна, что вроде бы должна призывать изменить жизнь живопись соцреализма…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну то есть «двоек» не получать…
К.ЛАРИНА: Ну дело не в «двойке». Она на меня… Как-то… Здесь нету никакого света. Может быть окошко, туда тянет заглянуть. Ощущение какой-то тесноты и обреченности меня вот не покидало всю жизнь.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Ощущение какой-то семьи там есть.
К.ЛАРИНА: Тоски какой-то.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Какого-то сообщества, семьи какой-то, какого-то тепла.
К.ЛАРИНА: А я не вижу семьи! Я вижу что вырастет из этой пионерки, что вырастет из этого ребенка на велосипеде. Ну вот про этого мальчика… Самые благоприятные впечатления и перспективы. Вот вы сказали, может тот самый «шестидесятник».
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну это я так очень условно, потому что я вижу эти поколения, они, конечно, совершенно разные. Ну даже то, что вы вот так детально. Ну как вам сказать, Ксень… Что такое «Тройка» Перова? Как сказал один мой мальчик, студент, замечательно сказал, он говорит: «Неохота смотреть». Он не может себе позволить вот такой надрыв…
К.ЛАРИНА: Как на фотографии мертвых детей после бомбежки…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну, там они не мертвые, они работяги…
К.ЛАРИНА: Но по ощущению вот этого кошмара, вот этой обреченности…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ксенечка, должно искусство… Искусство не должно воздействовать только на даже из ряда вон выходящий интеллект. У нас основная наша проблема современного искусства актуального, что невозможно только интеллектуально воспринимать жизнь. У нас как раз беда с эмоциональной сферой. Мы боимся вот этого, то что вы сказали. Самая большая заслуга вот этой картины – что она традиции «зацепки эмоциональной» все-таки до 50-х годов точно донесла, понимаете? Я, как бывшая отличница, в ужасе всегда это воспринимала, я считала, что это конец света – получить «двойку». Кто-то, может быть, наоборот, видит свое детство. Оно отпечатывается кругом. Кроме всего тут уже какой-то второй пласт ее существования, она всю жизнь висела в зале Третьяковской галереи, многие, кто даже один раз был там, они воспринимают галерею по этой картине. Я считаю, что нет ничего плохого в этом. Потому что человек, помня это всю жизнь, он придет потом и увидит что-то еще.
К.ЛАРИНА: Хороший художник Решетников?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Вы знаете, я думаю, что да.
К.ЛАРИНА: Недооцененный?
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Ну не открытый – так скажем. Как еще очень многие художники этого поколения. Потому что шестидесятники открыли художников Вхутемаса, мы знаем шедевры Фалька, Дейнека через всю жизнь у нас пронесен, то, на чем мы росли и воспитывались. А эти художники были отринуты 60-ми годами, и я уверена, что эпоха их открытий еще наступит.
К.ЛАРИНА: А сегодня он есть в учебниках, вот этот вот…
К.БАСИЛАШВИЛИ: Так вот же, сочинения же пишут сейчас! 2002 –ой. Вот сочинения, которые мы с тобой цитировали – сочинение на свободную тему «Описание картины Федора Решетникова «Опять «двойка»»» учеников с 10-го по 2-й класс 2002-2003 учебный год.
К.ЛАРИНА: То есть наших детей ждет то же самое. Но мне нравится, что мы сегодня когда цитировали сочинения, вот время идет, и все глубже и глубже картина эта рассматривается.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно.
К.ЛАРИНА: Интуитивно открывают дети нового поколения, рассказывают свою историю
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно.
К.ЛАРИНА: Ну и дай им бог.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Уже не видевшие ни коммуналок, ни этих коньков, ни таких портфелей, не знающих, что это такое…
К.БАСИЛАШВИЛИ: Все же он и интересен, этот художник.
К.ЛАРИНА: Наталья Александровна, пожалуйста, мы очень вас просим нам открыть этого художника Федора Решетникова. И покажите, если это в ваших силах, показать нам его пейзажи в Москве. Это было бы…
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Теперь уже, наверно, нет. Вряд ли они вернуться из США.
К.ЛАРИНА: Ну хотя бы на выставку. Ведь приезжают же частные коллекции.
К.БАСИЛАШВИЛИ: Он же приезжал, этот директор этой галереи, частный коллекционер. Он же приезжал в Третьяковскую галерею, и даже какие-то переговоры здесь вел.
Н.АЛЕКСАНДРОВА: Совершенно верно. И мы планируем сейчас с ним совместную выставку Гелия Михайловича Коржева в США. Продолжает собирать это искусство и показывать его в большом объеме. Но вот это как бы не пленэрный пейзаж, а это все-таки картина.
К.ЛАРИНА: Спасибо вам огромное, Наталья Александровна Александрова, заведующая отделом живописи второй половины ХХ века Третьяковской галереи, наша сегодняшняя гостья. Ну а вы еще раз откройте книжку, которая наверняка у вас есть в домашней библиотеке, и тщательнейшим образом рассмотрите картину «Опять «двойка»». Там много чего еще спрятано.