Дмитрий Озерков - Непрошедшее время - 2015-08-23
23.08.2015
Майя Пешкова
―
Отправимся нынче в Эрмитаж, но не в зимний, не в выстроившиеся в ряд его дворцы на Миллионной, пересечем Дворцовую площадь – лично для меня, самую красивую площадь в мире, – и окажемся в полукруглом, ее окаймляющем здании Главного штаба в восточном его крыле. Идем в гости к Дмитрию Юрьевичу Озеркову, руководителя отдела современного искусства Государственного Эрмитажа, куратору, год назад прошедшего в Санкт-Петербурге «Манифесты». Не смотря на период отпусков, Дмитрий Озерков нашел время ответить на мои вопросы. Как возник ваш отдел, такого не было или когда-то был отдел современного искусства в Эрмитаже?
Дмитрий Озерков
―
В начале 30-х годов был скорее проект по показу современного искусства. Было принято решение выстроить экспозицию Эрмитажа таким образом, чтобы она заканчивалась современным искусством. И это экспозиция была выстроена в Зимнем дворце, но проект продержался не долго, потому что в какой-то момент решили, что современное искусство западу вредно показывать, и весь этот проект свернули. Так что это, в общем-то, даже, скорее исторический курьез в проекте современного искусства, прям прошло несколько выставок. Мы в ближайшее время как раз опубликуем все эти архивы. Наш проект возник в 2007 году, как проект под названием «Эрмитаж 20-21», цель которого показывать и собирать искусство ХХ-ХХI веков.
М. Пешкова
―
Как вам удается его воплощать? Что уже было?
Д. Озерков
―
Мы провели порядка 30 выставок, собираем коллекцию современного искусства, проводим каждый год примерно 6-7 выставок. Несколько больших, несколько поменьше. Работаем с лучшими художниками мира, выходим на них, находим контакты, договариваемся, собираем коллекцию. Очень много разных событий произошло, поэтому я могу сказать так, что у нас есть несколько направлений основных работ, несколько векторов. Один вектор – это групповые выставки молодых художников. Второй вектор – это соло-выставки уже известных художников состоявшихся. Третий вектор – фотография. Четвертый вектор – архитектура. Пятый вектор – скульптура во дворе. То есть у нас пять векторов.
М. Пешкова
―
Можно ли просить по каждому вектору рассказать мне, что сделано, что вы планируете сделать? Ваше отношение к тому, что было? Вы не только искусствовед, но и по первой профессии вы философ, вы защищали по философии искусства.
Д. Озерков
―
Совершенно верно. Ну, мне представляется просто, что философия необходима сегодня для понимания искусства, потому что искусство до сих пор изучалась на исторических факультетах как историческая дисциплина и как дисциплина, укорененная в истории, то есть есть история, движение истории, есть искусство как некая иллюстрация этой истории, соответственно, как история развивается там от рабовладельческого к капиталистическому, потом к социалистическому обществу, потом как мы выясняем обратно к капиталистическому, так и искусство, вот тоже реагирует на это. Сейчас стало понятно, что можно смотреть на искусство иначе с точки зрения философии, то есть, видеть его не как некий следовательный процесс улучшения и прогресса, а как некий сложноустроенный волнообразный процесс открытий, озарений, успехов в поиске формул, успехов в поиске смысла, то есть некий сложный, очень сложносоставной процесс. И это позволяет нам подходить философски к явлениям искусства, как старого, так и современного, и находить параллели между старым и современным уже на каком-то ином уровне. Не на уровне, там, один художник скопировал другого, а на уровне какого-то сходного поиска тем, сходного решения пластических вопросов и так далее. По пяти направлениям, которые вот я обозначил, из соло-выставок мы сделали несколько важных имен, таких как Маркус Люперц, известный немецкий художник, потом Чак Клоуз, известный американский портретист, сейчас готовим соло-выставку Тони Крэгга, известного английского художника, делали выставку Энтони Гормли, английского скульптора. Вот еще несколько важных имен. Мэгги Хемлинг, английская художница. Из групповых выставок мы делали молодых американцев, выставка называлась «Америка сегодня»; молодых англичан, выставка называлась «Новояз. Британское искусство сейчас». Делали молодых японцев, выставка называлась «Моно-но Аварэ. Современное искусство Японии». Делали молодых французов, в сотрудничестве с центром Помпиду в Париже. Сейчас думаем над выставкой молодых немецких художников. А дальше собираемся двинуться на ближний восток, то есть показать молодых израильтян, может быть молодых арабских художников, такой план, молодых турецких художников.
М. Пешкова
―
Меня очень интересуют ваши архитектурные выставки. Я смотрела Калатраву, была в сильнейшем восторге и сейчас Заха представлена у вас.
Д. Озерков
―
Да, совершенно верно.
М. Пешкова
―
Скажите, пожалуйста, чем вызван такой интерес к архитектуре? Вы архитектуру рассматриваете как одна из художественных форм его воплощения в камне?
Д. Озерков
―
Несомненно, в современной культуре архитектура и фотография занимают важнейшую роль. И мы выбрали эти две области как два отдельных направления. Они привлекают неизменный интерес, потому что они создают ту среду, в которой мы живем, и они имеют ту иллюзию, что каждый человек может что-то построить или что-то сфотографировать, но при этом сделать это так, как делают это великие мастера очень сложно. Соответственно это искусство, которое понятно всем и неизменно вызывает очень большой интерес. Поэтому наша задача привозить лучших фотографов и лучших архитекторов со всего мира. И если начинать говорить про архитектуру, то да, вот мы показали выставку Сантьяго Калатравы, монографическую выставку. Потом мы показывали выставку современных архитекторов Голландии. Выставка о том, как жить в голландском доме с 45 по 2015 год. Это была выставка, условно говоря, от послевоенных архитекторов до Рема Колхаса сегодня. Сейчас у нас идет выставка Захи Хадид, тоже монографическая выставка величайшего архитектора, первой женщины-архитектора которая удостоилась Притцкеровской премией, полученной, кстати говоря, в Эрмитаже. Так, следующий проект это мы показываем архитектуру Финляндии современную, тоже групповая выставка и пытаемся ответить на такой философский вопрос: почему в финской архитектуре есть модернизм, но нет постмодернизма? Как так получилось, что вот финские архитекторы золотого поколения, мы знаем Алвара Аалто, мы знаем Уно Ульберга, но вот еще есть много других, как они смогли избежать постмодернизма в архитектуре. Еще важный архитектурный элемент — это сейчас большой проект, который вот, Вы видите, стоит у меня на столе макет. Это макет сделанный Хани Рашидом, известным американским архитектором, макет филиала Эрмитажа в Москве, который открывается через несколько лет. Мы сейчас обсуждаем проект, обсуждаем здание. Это будет новое здание и, в общем-то, это тоже важное архитектурное явление для нас.
М. Пешкова
―
Это на территории ЗИЛа?
Д. Озерков
―
Совершенно верно, да. Это на территории ЗИЛа. Это совершенно новое здание, то есть мы не используем никаких старых зданий, мы строим новое здание, новое пространство, где будет несколько этажей и разные галереи для показа искусства.
М. Пешкова
―
Мне кажется это чем-то приближенным к Центру Помпиду.
Д. Озерков
―
Условно, да. Но идея такая, что это здание очень функционально, и оно строиться изнутри наружу, во-первых. Во-вторых, оно построено с целью не быть эффектным пластическим явлением, а быть удобным музеем. Потому, чт, допустим, музей MAXXI Захи Хадид в Риме – это прекрасное здание, но оно довольно тяжелое для экспонирования и для рассмотрения искусства. Мы же все время стремимся делать здания, в которых можно жить, в которых можно реально вешать искусство и любоваться им. Это как раз музей настроенный на вот это вот.
М. Пешкова
―
Я хотела спросить, из современного искусства что вы будете показывать в московском центре Эрмитажа? Чтобы вам хотелось, чтобы видели москвичи? Какая часть будет постоянная экспозиция и какая временная? И Вы ведь, наверное, уже думаете над этим проектом усиленно.
Д. Озерков
―
Знаете, думаем и обсуждаем. Собственно пока это самое начало разговора об этом. То есть мы действительно усиленно думаем, но пока у нас нет ответов на эти вопросы, потому что мы скорее находимся в приятном состоянии обсуждения всего этого, потому что то, что мы откроем и то, как будет устроена пропорция постоянное, временное – это действительно очень важный момент, тем более в Москве, конечно, очень сложно и очень интересно делать музей, в Москве где много музейных зданий, где много музейных проектов важных, интересных, ценных, и выступить на московской арене для нас очень важно в этой связи, чтобы не выступать с тем же что в Москве уже есть, а привести что-то свое, какой-то свой подход к показу искусства которого в Москве нет и попытаться его там представить.
М. Пешкова
―
Я знаю, что Вы ездите по всему миру для того чтобы собрать коллекцию эрмитажную. В последнее время где вам удалось побывать, и какие предметы искусства, я даже боюсь произнести это слово «экспонаты», чтобы меня не забросали помидорами, скажем так, потому что отношение к современному искусству оно разное, оно противоречивое, оно, может быть, не совпадает с той концепцией, к которой привыкли традиционные музейщики. Согласитесь, современное искусство — это некий взрыв, это провокация, как всегда. Что вам удалось для Эрмитажа за последнее время сделать?
Д. Озерков
―
Да, на самом деле современное искусство в России воспринимается негативно в силу традиций, которые существовали весь XX век, традиции изменения отношения к художникам, потому что вначале художники дореволюционные были, так сказать, скинуты с корабля в современность революционерами, пришли конструктивисты, которые ко всему миру искусству и прочему негативно и отрицательно. Считалось, что все буржуазно, ненужно. Потом конструктивистов в конце 20-х годов сбросили уже художники АХРы, художники революционной России и художники, так сказать, реалистические. Потом оказалось, что эти художники уже особо никому не нужны, потому что есть нонконформисты, есть некое другое искусство 60-70-х годов. И когда пришло современное искусство, оно пришло на руины вот этого отношения среднего человека к искусству. Он считал, что художник – это кто-то, кто антисоциален, кто антигосударственен, кто ведет ненормальный образ жизни где-то на чердаке, выпивает, вот что-то такое. И его произведения, найденные на помойке там или что-то такое, они имеют такой негативный статус. И мне кажется, что вот это отношение к современному художнику, именно российское, оно, к сожалению, имеет след вот этого негативного отношения все советское время. Вот на Западе такого не было. Почему? Потому, что художник никогда не сбрасывался с корабля современности, художник — это всегда профессия, художник член союза какого-то, художник член профсоюза. То есть на Западе профессия художник – это одна из многих профессий. В России это некая социальная позиция, антисоциальная позиция, поза, как вы говорите провокация. То есть в России отвыкли думать, что художник — это просто профессия, что человек может зарабатывать этим деньги. У нас считают, или художник зарабатывает скандально огромные деньги, или он ведет антисоциальный образ жизни, он нищий, значит он там всех как-то грабит и оскорбляет. Есть середина. Есть некий средний слой нормального художника, обычного художника-профессионала. И вот с этими художниками мы работаем, и с западными, и с российскими, пытаясь вернуть вот это отношение нормальное к искусству.
М. Пешкова
―
Насколько вписался ваш отдел в структуру Эрмитажа?
Д. Озерков
―
Мы очень хорошо вписались, потому что Эрмитаж всегда собирал современное искусство и при Екатерине, которая там покупала Рейнольдса и Помпео Батони, и при Николае, при котором современный художник Крюгер жил в Эрмитаже и столовался у Императорского двора, и писал и царей, и вельмож. Я думаю, что мы просто продолжаем традицию, работая с современном искусством, с современными художниками, традиции, которые Эрмитаж никогда не прерывал, но который не мог в советское время нормально развивать, потому что контакты с Западом были прерваны, а без этих контактов, без контактов людей друг с другом нет художественного продукта. Ведь, собственно говоря, как получался художественный продукт в России, потому что российские художники получали с запада какие-то журналы, какие-то материалы, с помощью которых получали вдохновение. Так же, как и западные художники, получив вливание русского авангарда, до сих пор о нем помнят, до сих пор используют это в своих работах. И вот именно контраст на взаимоотношении, на вот этих вот сменах стран, сменах формаций на переезде через границы и есть тот контраст, который дает весь тот хороший продукт, который мы пытаемся показывать. Из последнего, вот Вы спросили, что удалось получить, мы вели несколько лет работу с фондом Жака Липшеца, известного русско-французско-американского художника. И сейчас вот, буквально сегодня, мы получили в дар от фонда Липшица несколько работ художника, которые войдут в постоянную экспозицию музея. Это будет комната Жака Липшеца, где будут скульптуры, рисунки, работы из гипса, сделанные его руками работы, вот эти работы мы только что получили.
М. Пешкова
―
Дмитрий Озерков, руководитель отдела современного искусства Эрмитажа, об отделе, о его работе и перспективах на «Эхе Москвы» в программе у Майи Пешковой «Эрмитаж. Непрошедшее время». Теперь мне очень бы хотелось бы узнать у Вас насколько представлены россияне, живущие за рубежом, они ведь тоже в Вашей коллекции?
Д. Озерков
―
Знаете, мы не делим художников на русских, нерусских, россиян, не россиян, зарубежных, не зарубежных. Мы стараемся показывать хороших художников, лучших на наш взгляд и на взгляд мировых экспертов. И если мы показываем русских художников, то это художники, которые важны в контексте универсального музея, в контексте музея мирового уровня, каковым является Эрмитаж. Поэтому мы показываем нескольких художников, например, у нас есть постоянные экспозиции: комната Кабакова, комната Пригова. У нас стоит кабаковский красный вагон, стоит приговская инсталляция на тему музея. В коллекции у нас есть приговские рисунки, несколько сот рисунков. И мы делали выставку Пригова на Венецианской биеннале, так сказать, вынося этого важного русского художника в Венецию на международный мировой уровень. В этом году в Венеции мы показываем выставку про стекло, называется она «Glasstress», стекло и стресс, где мы соединяем старое стекло из коллекции Эрмитажа, готическое, старинное, с произведениями современных художников со всего мира. То есть это тоже такой важный проект в этом году.
М. Пешкова
―
На сколько представлен широко ваш отдел во всевозможных биеннале?
Д. Озерков
―
Мы участвуем в Венецианской биеннале. Вот участвуем традиционно. Дважды. Мы участвуем не каждый год. Участвовали в 2011 году и в этом году, в 2015 году. Мы участвовали в «Арко» в Мадриде. У нас был стенд там, где мы в основном показывали наши каталоги, делали информацию. Но биеннале, когда это касается художественных проектов, мы участвуем в качестве соорганизаторов и какие-то проекты поддерживаем. Мы не участвуем в коммерческих выставках, то есть Арт Базель или Арт Монако, мы не участвуем, мы просто приезжаем посмотреть.
М. Пешкова
―
Личный вопрос. Скажите, пожалуйста, насколько я знаю, вам удалось сделать каталог библиотеки Екатерины II. Что это была за работа? Что за исследование?
Д. Озерков
―
Это такое исследование, собственно говоря, архивного плана, потому что Екатерина была большой любительницей книг, она заказывала книги из разных стран и, в общем-то, давала поручения библиотекарям, и к концу жизни собрала довольно серьезную коллекцию книг, порядка 38 тысяч томов. И каталог этой библиотеки считался утерянным. И мне просто выпало удовольствие найти его в архиве. И этот каталог дает возможность восстановить библиотеку Екатерины как единое целое. Большая часть книг находится сейчас в двух собраниях в Эрмитаже и в публичной библиотеке.
М. Пешкова
―
Если я правильно еще поняла, вы имели очень серьезное отношение к книжной коллекции господина Башмакова. Это так?
Д. Озерков
―
Нет, никакого отношения. Нет. Это мой коллега Михаил Баланов. Это он занимается с коллекцией Башмакова.
М. Пешкова
―
И о выставке, которая очень сильно нашумела, это выставка братьев Чепмен.
Д. Озерков
―
Это выставка была для нас одной из выставок выдающихся западных художников в контексте работы, которую мы делаем. Нашумела она во многом из-за того скандала, который был раздут вокруг нее активистами, которые считали, что эта выставка их оскорбляет, оскорбляет их религиозные чувства. И поэтому вокруг выставки был такой раздут скандал не нами. Были обращения в прокуратуру со стороны людей.
М. Пешкова
―
Мы с вами беседуем здесь в здании Главного штаба в Санкт-Петербурге в годовщину «Манифесты». «Манифеста» – это было грандиозное событие. И я дважды приезжала. Я делала репортажи. Как стоп-кадры в глазах, в сознание те экспонаты… И даже экспонатами их назвать не могу. Те инсталляции, те моменты, то изобразительное искусство, то искусство ткани, которое я видела, фотоматериалы, выставка Мамышева-Монро, эти несколько залов, которые были отданы ему, и, конечно, красный вагон Кабакова, и эта темная комната, комната художников. Это все оставило неизгладимые впечатления. Что осталось от «Манифесты» у вас в музее? Уроки «Манифесты» по-Вашему, каковы они? Ведь Вы же были не просто один из сотрудников, из тех, кто делал «Манифесту». Вы, насколько я знаю, были комиссаром этой выставки, этой выставки которая была в первые в России, и десятая по счету, это ведь ко многому обязывало. Правда ведь?
Д. Озерков
―
Наверное. Я думаю, что главный урок «Манифесты» – это то, что современное искусство – это серьезное явление и от него нельзя просто так отмахнуться, сказать, что я его не люблю, не понимаю и на этом все. «Манифеста» показала, что современное искусство, правильно отобранное, разумно осмысленное, может быть поставлено рядом со старым искусством и вести с ним серьезный диалог, диалог через поколения, диалог через пластические образы и диалог через определенный смысл образующие явления. Мне кажется, что это основной вот был итог «Манифесты». Итог – это был важный год, год когда принимались различные законы, когда и внутренней и во внешней политике России были интересные и серьезные изменения, которые требовали осмысления. И проведение «Манифесты» в этом году, «Манифесты» открытой, свободной, «Манифесты», где не было цензуры по отношению к художникам, где не было цензуры со стороны художников, вот такого, просто свободный форум искусств, который длился несколько месяцев – это было очень важным явлением, которое собственно говоря, во многом, как говорят некоторые критики, спас ситуацию с современным искусством, что и чиновники, и художественные круги поняли, что современное искусство – это не то, чего надо бояться, это то, с чем можно вести очень умный диалог, и то, на чем можно вести умный диалог, потому что искусство тоже является предметом коммуникации. Это, так сказать, коммуникативная медиа. И оно тоже может выступать в диалоге в качестве реплики. И в этом отношении «Манифеста» показала, что вот это явление бесконечно важно и за ним стоит во многом будущее и будущее диалога в нормальной, свободной стране.
М. Пешкова
―
Те мероприятия, которые проводились не в стенах Эрмитажа, а скажем, те квартирные дискуссии, которые были на коммунальной квартире, – это все найдет отображение в книгах, в материалах, в будущем? Как это все будет? Допустим, не все же могли тогда приехать в Санкт-Петербург, даже многие которые хотели. Разные обстоятельства держали человека то, что называется, на месте. Но хотелось бы это все, чтобы дошло до тех, кто живет в замечательной нашей российской провинции, и до сих пор, же нет такого, ну существует, то, что называется словом, вернее слоган «музейный магазин», но до сих пор, ни в Санкт-Петербурге, ни в Москве нет музейного магазина. То есть ты не можешь купить каталог какой-то выставки, на которой тебе хотелось бы побывать, или ты побывал, но не купил по разным причинам, и хочешь мысленно вернуться. Я знаю, Иосиф Бродский просил Алика Бачана, Алик Бачан был корреспондентом «Голоса Америки», и Алик ему всегда привозил все каталоги выставочные из Москвы. И наверняка так многие наши соотечественники, да и не только, собирают выставочные каталоги. Вот найдет ли отражение «Манифеста» в какой-то печатной продукции?
Д. Озерков
―
У нас есть два каталога «Манифесты»: каталог основного проекта и каталог дополнительного проекта. Плюс, есть различные публикации по более маленьким явлениям, которые были, так сказать, сателлитными по отношению к этим двум проектам. Два каталога имеются, там опубликованы все работы, опубликованы тексты про эти работы. Вот. А сами работы конечно уже находятся частично в архивах художников, частично в каких-то собраниях. И более такую серьезную информацию о них можно, конечно, найти в архивах «Манифесты», если кто-то когда-то захочет там это все изучить, восстановить, то в наших архивах и в архивах «Манифесты» это все есть. Вот. Так есть две замечательные публикации, две книжки, которые у нас есть в магазине. И Вы можете видеть, у нас сейчас как раз в Главном штабе открылся на днях книжный магазин хороший, где будут книжки и эрмитажные, и не эрмитажные. Это вот как раз магазин на который мы ориентируемся в дальнейшем.
М. Пешкова
―
Ближайшие планы Вашего отдела каковы? Какие выставки нас ждут?
Д. Озерков
―
Мы показываем осенью выставку фотографическую Стива Маккарри, известного фотографа, работы которого «Афганская девочка», такой портрет афганской девочки был признан самой лучшей фотографией XX века в одном из там критических обзоров. Мы показываем его фотографии самого разного плана. Вот такая вот будет большая выставка. Дело в том, что в этом году мы после «Манифесты» придумали такой формат под названием «Год фотографии». Мы показываем много фотовыставок в этом году. И вот Стив Маккарри – это третья на счету фотовыставка в этом году, вот она будет показана у нас осенью. А потом мы показываем архитектурную выставку, выставку финской архитектуры, которая называется «Золотое поколение», посвящена она финским архитекторам XX века, финскому дизайну. И показываем вот целый мир этих форм и образов, которые населяли и населяют Финляндию сейчас. И я должен заметить, что к каждому проекты мы делаем обязательно книжку. И что остается это каталог и, в общем-то, к каждой выставке имеется серьезный каталог, серьезная книжка, которая встает на полку у нас. Вот у меня здесь как раз полки каталогов, и они все у нас находятся в продаже в Эрмитаже и, в общем-то, тот, кто выставку пропустил, всегда может взять каталог и по нему понять, что же было.
М. Пешкова
―
Современное искусство, насколько оно отражено в тех занятиях, которые проводятся в Эрмитаже с молодыми людьми, со студентами?
Д. Озерков
―
Молодежный центр Эрмитажа работает очень активно с современным искусством. Я там тоже читаю лекции. Мои сотрудники тоже читают там, ведут занятия, читают лекции. Всегда, каждую выставку мы сопровождаем таким рассказом о современном искусстве для тех, кто хочет его слушать, этот рассказ, и на нем быть. Кроме того, когда приезжает художник, мы стараемся устраивать мастер-класс. То есть если это фотограф, он делает мастер-класс по фотографии. Если это архитектор, он рассказывает про архитектуру. То есть каждый раз это серьезное событие. Недавно мы делали, у нас читал лекцию Даниэль Либескинд, известнейший архитектор. И вот мы сейчас работаем активно с Хани Рашидом, вот автором проекта для Москвы. Так что он тоже будет у нас в какой-то момент читать лекцию. И, конечно же, следующий у нас, мы ждем лекцию Рема Колхаса, который тоже обещал у нас прочесть ее, так что это тоже будет.
М. Пешкова
―
Я хотела спросить о Вашем преподавателе, у кого вы учились. Мачинский?
Д. Озерков
―
Дмитрий Алексеевич Мачинский, выдающийся российский археолог, историк, знаток поэзии. Он работал в Эрмитаже всю свою жизнь. И он умер три года назад. И выдающийся российский философ, мистик и прежде всего ученный, который занимался и проблемой славянства, и вообще самым широким спектром антропологических проблем. К сожалению, не очень много есть текстов, опубликованных им, потому что он был, прежде всего, мастером устного жанра. Это был блестящий лектор, блестящий человек, ведший занятия в Эрмитаже, на материалах Эрмитажа и в целом читавший лекции. И мне посчастливилось школьником у него заниматься много лет, и вот таким образом я почитаю его своим учителем.
М. Пешкова
―
То есть вы ходили сюда в кружок?
Д. Озерков
―
Конечно.
М. Пешкова
―
В любимую осеннюю пору, когда в тумане скроется шпиль Петропавловской крепости, непременно поеду в Эрмитаж в отдел современного искусства, столько еще вопросов хочу задать Дмитрию Юрьевичу Озеркову, непременно об этом вам расскажу. Ольга Рябочкина, Елена Королева – звукорежиссеры, я, Майя Пешкова, программа «Эрмитаж. Непрошедшее время».